Марина Русецкая “История, рассказанная за чашкой чая в доме священника”
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

вернуться
на главную
страницу

Марина Русецкая

ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ ЗА ЧАШКОЙ ЧАЯ В ДОМЕ СВЯЩЕННИКА

Марина Русецкая - поэт, бард, родилась в Санкт Петербурге в 1947 г. Окончила ЛИИЖТ, ныне ПГУПС Императора Александра 1, факультет "Мосты и тоннели". После замужества переехала в Москву. Стихи пишет с 7 лет, песни с 16 лет. Публиковалась в разных периодических изданиях, выпустила диск своих песен. Сайт в интернете: www.rusetskaya.ru

Это подлинная история, которая начиналась так. Мы с мужем и старшим сыном жили в квартире наших друзей. Нам вежливо намекнули, что пора бы и честь знать и квартиру освободить. И, действительно, мы уже достаточно злоупотребили добротой наших друзей и жили в их квартире почти три месяца. Я была в положении и носила под сердцем своего второго сына. Тем не менее, я начала искать квартиру для переезда. Это оказалось не так просто. Как только хозяева видели на пороге беременную женщину, они сразу отказывали мне. Я обошла несколько адресов в Москве и поняла, что снять квартиру в таком положении, в котором я находилась очень сложно. Но, я не теряла надежды и мои поиски и, свойственная мне, вера в лучшее, завершились успешно.
Однажды, я пришла по адресу, данному мне одним из наших знакомых.  Отдельно стоявший деревянный дом на углу Бакунинской улицы и Рабфаковского переулка произвел на меня сильное впечатление. В центре Москвы такая красота. Я вошла в дом, меня встретил хозяин, очень приятный молодой мужчина. Он принял меня радушно и назвал цену – 60 рублей в месяц за полдома. Две комнаты, столовую, кухню. Ванная комната и туалет в доме. Дом отапливался АГВ, колонка стояла в столовой, первой теплой комнате в доме. От этой системы обогревался весь дом. Кухня располагалась за дверью, в сенях и не отапливалась.
- А Вас не смущает, что я в положении и у меня есть еще ребенок? – Спросила я с опаской.
- Нисколько, - ответил хозяин. – Главное, чтобы платили вовремя.
Я ликовала. К тому же платить за этот дом согласилась моя тётушка Вера. На следующий день мы переехали в этот дом. Оказалось, что раньше - это был дом священника. Раньше, до октябрьского переворота, рядом с этим домом стояла церковь. Она и теперь существовала, только за забором, со сбитыми крестами и снесенной колокольней. Там, за этим забором находился хлебозавод, о котором я узнала позже. Половину нашего дома занимала армянская семья. Очень приятная женщина с уже взрослым сыном. Дом и прежде был разделен на две половины, потому что одну занимал священник с семьей, а во второй половине жили сестры жены священника.
Прежде, сразу за домом начиналось кладбище, как обычно бывает на Руси. Храм рядом с погостом. Но теперь кладбище снесли и построили современные дома. Этот крепкий деревянный дом стоял, как последний памятник старой Москвы. Такой добротный, надежный, теплый. Снаружи окна были закрыты металлическими решетками, а изнутри имелись плотные деревянные ставни. Массивная дверь закрывалась изнутри несколькими металлическими засовами, так что этот дом был совершенно защищен, как маленькая крепость.
К мужу постоянно приезжали иностранные гости. Это были деятели культуры. Писатели, переводчики и корреспонденты разных иностранных газет. В основном, французы. Потому что муж только что закончил антологию французской поэзии в переводе на чувашский язык, за которую он получил премию французской академии. Из-за постоянного присутствия иностранцев в нашем доме, у нас было достаточно неприятностей с местной властью. То к нам ломились какие-то люди, с требованием открыть дверь поздно вечером, якобы для переписи населения, которой, естественно, не было. То приходили милиционеры проверять документы. Если я оставалась одна в доме, я не открывала дверь, чем вызывала еще большее недовольство властей.
Разговоры с друзьями велись о литературе. Мне было непонятно такое волнение вокруг нашего дома. В нашей семье говорили о поэзии, о литературных переводах. Никаких других разговоров и не могло вестись, потому что здесь жили люди искусства. Но, как известно, в то время, именно люди искусства вызывали большой интерес у власти. Власть не могла зачастую отличить Верлена от Рембо, но, тем не менее, нам поставили «прослушку», и, слушали все телефонные разговоры.
Однажды, нас посетил Антуан Витез, знаменитый театральный режиссер Франции. Впоследствии, он стал главным режиссером Парижского театра «Комеди Франсез». Антуан подружился с мужем. Он читал его стихи в переводе на французский язык и беседовал с ним о русской и французской поэзии. Сам Антуан Витез ставил в это время в Московском театре Сатиры комедию Мольера «Тартюф». Мы с мужем были приглашены на премьеру этого спектакля, и получили огромное удовольствие от необычности и простоты сценического решения, и от прекрасной игры наших актеров. Спектакль шел с аншлагом. Но, к сожалению, довольно быстро был снят со сцены, непонятно по каким причинам.
Антуан Витез любил наш дом. Этот дом вызывал в нем восторженное чувство. Дом этот олицетворял собой настоящую, старую Москву. Друзья мужа часто приходили к нам, потому что этот дом радовал своей подлинностью, ощущением русской жизни и простым человеческим уютом. Как-то раз, за чаем, разговорились о романе Шолохова «Тихий Дон».  Антуан Витез рассказал историю о том, как он переводил этот роман на французский язык. Он являлся первым переводчиком этого романа во Франции. Вот эта история:
«Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я поступил на работу секретарем   Луи Арагону, французскому писателю, коммунисту и общественному деятелю. Он мне посоветовал заняться переводом романа Шолохова «Тихий Дон» на французский язык. К тому времени, я довольно хорошо знал русский язык и делал некоторые переводы с русского. Я взялся за работу над этим романом. Но, дело в том, что в процессе перевода на французский язык этого романа, я столкнулся с множеством слов, значения которых я не понимал. Когда я обратился к Луи Арагону, он тоже не смог мне помочь, потому что все эти слова обозначали какие-то специфические, специальные предметы быта, конской упряжи и прочих деталей, о которых мог знать только тот человек, который с ними сталкивался в обиходе.
Я ничего не мог поделать, мой перевод застопорился, потому что никто из знающих русский язык в моем окружении не смог объяснить смысл этих слов и назначение этих предметов. Я выписал 500 слов, смысл которых абсолютно был мне неясен.  И тогда я стал просить Арагона помочь мне каким-то образом.  Арагон пообещал мне пригласить Шолохова в Париж, чтобы я смог непосредственно с ним разобрать все эти слова.
Через год, Арагон сдержал слово, и Шолохов приехал в Париж. Я волновался, как школьник, перед встречей с таким маститым писателем. Вооружившись пером и бумагой, я отправился на встречу. Мы сели за стол, и я объяснил, в чем трудность моей работы. Я произнес первое слово. Шолохов молчал. Я спросил, что это означает, и Шолохов сказал мне, что не может вспомнить значение этого слова. Я начал читать ему слова по списку. Он не смог объяснить мне смысла ни одного слова из пятисот мной предложенных. Он сказал, что это было слишком давно, что он все забыл и постарался быстрее закончить нашу встречу. Я был потрясен и озадачен. Я никак не мог понять, почему писатель, человек, который жил в этих обстоятельствах, с детства общался с казацкой жизнью, никак не мог вспомнить значение и смысл слов, обозначающих бытовые предметы.  Предметы быта, которыми он, наверняка, пользовался и, которые, так подробно описал в своем романе.
Моя проблема не решилась, и я не понимал, что мне делать. В моем подъезде ночевал один клошар, бедняк, которому я подавал утром 1 франк, проходя мимо него. Как-то, я возвращался домой, и снова встретил его в подъезде. Мы разговорились, и я спросил, откуда он? Он ответил мне, что он из России, что он донской казак. Тогда я поинтересовался, не сможет ли он помочь мне с переводом одного русского романа «Тихий Дон». Он ответил, что слышал об этом романе и согласился мне помочь. Я дал ему аванс, и предложил приходить ко мне с утра в определенное время для работы. Мы договорились о деньгах, которые я буду ему платить.
На следующий день, в указанное время, он пришел ко мне, выбритый, вымытый, одетый прилично, и мы начали работать. Этот человек не просто расшифровывал мне эти слова, он объяснял мне каждое слово. Для чего нужен был тот или иной предмет, как он использовался, и в каких случаях. Он подробнейшим образом разъяснил мне смысл всех пятисот слов. Причем, меня поразила его  речь. Он не только прекрасно знал жизнь Донских казаков, он рассказывал о ней так поэтично и образно, что его речь не уступала языку самого романа. Он рассказывал о том, как его бабушка в таком горшке держала масло, или этот кнут использовался в таких-то случаях, а это слово означает часть конской упряжи. Мы работали с ним целый месяц. Когда мы закончили, я устроил для него прощальный ужин с вином и бесконечно его благодарил за неоценимую помощь. Кажется, его звали Николай. Мы попрощались, и я, уверенный, что завтра с ним увижусь, решил поподробнее узнать из каких он мест, как его полное имя и фамилия.  Я не спросил об этом, потому что мы слишком интенсивно работали.
На следующее утро я его не увидел в подъезде. Через день он тоже не появился.  Я искал его по всему району, в соседних подъездах, на соседних улицах. Его нигде не было. Я понял, что после такой перемены в его жизни, он не мог снова валяться на полу в моем подъезде. Его человеческое достоинство ему не позволило вновь опуститься в моих, да и в своих собственных глазах. Я еще долго высматривал его в прохожих и клошарах, но тщетно. Больше  я его никогда не видел, но у меня осталось странное чувство, что я, весь месяц, общался с автором этого романа, так подробно и обстоятельно он знал эту жизнь, и так красиво и вдохновенно он рассказывал о ней».


1977 г. Москва

"Наша улица” №275 (10) октябрь 2022