Ефим Гаммер “Перезагрузка смысла" повесть альтернативной реальности
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ефим Гаммер родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге. Жил в Риге. Окончил русское отделение журналистики Латвийского госуниверситета. Автор многих книг прозы и стихотворений. Лауреат престижных международных премий.

вернуться
на главную
страницу

Ефим Гаммер

ПЕРЕЗАГРУЗКА СМЫСЛА

повесть альтернативной реальности

Ефим Гаммер
©Yefim Gammer, 2022

ОБ АВТОРЕ

Ефим Аронович Гаммер - Член израильских и международных Союзов писателей, журналистов, художников, в середине девяностых годов, согласно социологическому опросу журнала «Алеф», был признан самым популярным израильским писателем в русскоязычной Америке. Родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге (Россия), закончил отделение журналистики ЛГУ в Риге, автор 29 книг стихов, прозы, очерков, эссе, лауреат ряда международных премий  по литературе, журналистике и изобразительному искусству. Среди них - Бунинская,  Москва, 2008, «Добрая лира», Санкт-Петербург, 2007, «Золотое  перо Руси», золотой знак, Москва, 2005 и золотая медаль на постаменте, 2010, «Левша» премия имени Н.С. Лескова - 2019, имени М.В. Исаковского «Связь поколений»  - 2021,  премия имени Марка Твена - 2022, «Бриллиантовый Дюк»  - 2018 и 2019, международного конкурса «Поэтический атлас 2021», «Петербург. Возрождение мечты, 2003». Печатается  в журналах России, США, Израиля, Германии, Франции, Бельгии, Канады, Латвии, Дании, Финляндии, Украины  «Литературный Иерусалим»,  «Арион», «Нева», «Дружба народов», «Наша улица» «Новый журнал», «Встречи»,  «Слово\Word», «Новый свет», «Новый берег», «Эмигрантская лира».
Ефим ГАММЕР

© Ефим Гаммер, 2022

ПЕРЕЗАГРУЗКА СМЫСЛА
Повесть альтернативной реальности

СЕДЬМОЕ НЕБО

Ангелы смеялись.
- Ишь, куда занесло, прямиком на седьмое небо. А не рановато ли, дружок? Выбрал бы для крутых прогулок какой подальше закоулок.
-  А не подскажете, где?
- На небе закоулков не предусмотрено. Тут либо в рай. Либо в ад. Выбор небогатый.
-  Но с лотерейным оттенком, не так ли? Типа, авось повезёт?
- Тебе ещё рано об этом думать. Возвращайся на Землю.
- А каким образом, не подскажете?
- Как прибыл, так и возвращайся, на своей попутке - квантовой пролётке, покорительнице параллельных миров.
- Эй, не робей!
И мчись-несись в неведомую даль, не догадываясь, в каком виде предстанешь  перед самим собой, когда обретешь себя снова в теле.

ДЕСАНТ В НЕБЫТИЕ 

Шеф был настроен благодушно. Мягко поглаживая подбородок, он вел неторопливый разговор. Так паук легко и незаметно налаживает смертную сеть. 
Патрик Смит не был глупой мухой, готовой угодить в смертоносную паутину. Он понимал: вот оно, начинается.  
Шеф перешел к делу.
- Патрик, ты просматривал сегодняшние газеты. Наверняка тебе бросился в глаза собственный портрет. Он помещен в недурной компании. Конечно, Бил и Нил не настолько образованы, как ты и не столь умны, но кольтом владеют не хуже. К тому же, сопроводительный к фотографиям текст не превозносит твои научные изыскания, а говорит совсем о другом. Взгляни на газетный заголовок: «Нападение на банк». Красивый заголовок! А под ним чуть ли не детективный сюжет с перестрелкой и убитыми. Заканчивается он радующей строкой: «Преступникам удалось скрыться». Но могу заверить, они знают, где тебя искать. Найдут - и на электрический стул. У Била и Нила те же шансы.
- К чему это все, шеф? Я знал, на что шел. Теперь надо думать о другом: как смотать удочки.
- К этому и веду. Оставаться в городе нельзя. Если власти не доберутся, достанет Грубер. Он и донес о предполагаемом нападении на банк. Такова она, здоровая конкуренция. Конкурировать с Грубером нам не по карману. Он покупает наших людей, а у нас нет осведомителей в его аппарате. Ты спросишь, что же делать?
Энли Шир замолк, выжидающе уставился на Патрика. Тот еще не уловил, куда клонит шеф, и поэтому не вступал в разговор. Но понимал, что в городе оставаться небезопасно, а выбраться из него вряд ли удастся. Сидеть на скамье подсудимых? Нет, не для того он оканчивал университет, участвовал в археологических экспедициях, публиковал научные труды. Он и по сей день вел бы кафедру, но резко выступил в печати после выхода в свет книги научных фальсификаций профессора Корна. А у того связи в высшей администрации, достаточные для того, чтобы закрыть научную карьеру своего оппонента.
Патрик был не трусливого десятка, но так бездарно кончить? Он не казнил себя за то, что влез в грязную историю с ограблением банка. После ухода из университета ему не хотелось бросать научную работу. Но на какие средства существовать? Тут на помощь пришел Энли Шир - нынешний шеф. Объявил себя меценатом. Выделил деньги для окончания работы. И потребовал ответных услуг. Одна за другой, услуги привели к ограблению банка.
В лабораториях Шира кипела жизнь, появлялись новые изобретения, которые до поры держались в секрете. Люди науки сражались за науку всеми доступными средствами. Все же, как бы мастерски не обращались с оружием научные сотрудники, им было далеко до профессионалов Грубера. И когда их настигала пуля, никто, кроме Шира, не знал, каких Эйнштейнов и Ньютонов терял мир.
Шеф снисходительно улыбнулся:
- Не отчаивайся, Патрик. Выход есть, простой и удобный. Уйдешь в небытие.
- Не понимаю, что за шутки.
- Это не шутки. Уйдешь в прошлое. Тебе как историку лучшей командировки не придумаешь. Необозримое поле деятельности. Изучай уклад, диалекты, мертвые языки. И главное, перед тобой несчитанные богатства. В любую сокровищницу проведет новый прибор, созданный в моей лаборатории. Из командировки вернешься миллионером. Деньги пойдут на новые научные открытия.
На золото, доставленное из глубин веков, организуем новые экспедиции в прошлое, построим сотни машин времени. Каждую машину оснастим современными системами реагирования и вооружения. Древние земли станут нашими колониями, аборигены - рабами. Мы завоюем мир. Сидя здесь, я буду руководить жизнью Земного шара в разных исторических эпохах. Вдумайся в идею, Патрик Смит!
- Перспективы грандиозные. Только я ведь бандит поневоле, не профессионал. Уничтожать народы и страны - не мое амплуа. Так что уволь от такого задания.
- Ты не так понял, - напряженно сказал шеф, - программа рассчитана на долгие годы. От тебя требуется просто разведка. А если ограбишь какого-нибудь допотопного царька, ничего страшного не случится. Царек, наверняка, притеснитель рабочего люда. Его и проучить не грех.
- К чему ирония, шеф? Если разведка, тогда - да,  согласен.
Шир поднялся из-за стола, довольно улыбнулся:
- Ну, дорогой, пойдем в лабораторию.
Коридор уперся в массивную дверь, и они вошли в небольшой зал. Посредине стоял громоздкий бронированный автомобиль, украшенный башенкой со скорострельной пушкой.
- И это машина времени? - удивился Патрик. - Если бы не пушка, напоминает форд последних выпусков.
- Сейчас убедишься, - ответил Энли Шир. - Садись за руль. Видишь рычаг? Передвигая его по шкале, очутишься в прошлом или в будущем. Но грядущее для нас ничем не примечательно - сейфы там совершенно неприступные. То ли дело стародавние времена.
Вот тебе архивный план местности из давно минувшего века. В нем крестиком обозначено место, где ныне стоит злополучный банк, куда тебе так и не удалось попасть. На сей раз им придется пожертвовать золотым запасом ради научных изысканий. Сориентируйся по схеме, останови машину на отмеченной точке и переместись в сегодняшний день. Ты очутишься в подвалах банка. Не теряй зря ни секунды, помни о сигнализации. Загрузись золотом и тем же путем возвращайся сюда. Наш особняк на схеме обозначен цветным крестиком. Все понял?
- Все!
Патрик влез в автомобиль, захлопнул дверцу. Рука его легла на рычаг. Мгновение, и он исчез вместе с тяжеловесной машиной времени. Шеф оставался в зале, ждал. Прошло несколько минут, и машина возникла на том же месте, где была прежде. Шир рванулся к ней и стремительно открыл дверцу.
- Как прошла операция?!
- Нормально.
Патрик Смит вылез из машины. Заднее сидение было усыпано золотыми слитками.
- Инцидентов не было?
- Нет, за исключением нескольких задавленных кур на улочках, располагавшихся здесь в стародавнем веке.
- Значит, игра стоила свеч. Золота хватит на окончание лабораторных работ по усовершенствованию аппарата.
- По-моему, заметил Патрик, - он и так совершенен.
- Для моих целей - недостаточно. Аппарат должен, углубляясь в былое, уничтожать наших нынешних врагов. Наш враг не только Грубер - не будем замыкаться в корпоративных интересах. Смотри шире. Если хочешь стать властелином мира, будет драка - еще какая! И посему, - заключил свою мысль Энли Шир, - всяких нытиков и трусов я терпеть не стану. Они хуже врагов!
Патрик искал решение и не находил его. Он был за науку, но сейчас наука означала смерть для многих.
- Мне не нравится твое настроение, - заметил шеф. - Отдохни.
- Я и так, как после сна, - пробормотал Патрик Смит.
- Вот именно, - обрадовался шеф. - Ты принял всерьез и машину времени, и мировое господство. Все это бред. Если хочешь знать, сон.
- Как так?
- Очень просто. Я проверял на тебе, как на подопытной свинке, действие нового препарата сна, разработанного в моей лаборатории. Автомобиль - не машина времени, а усыпальница. Все, что с тобой случилось - сон.
- И золото, привезенное мною, тоже из сновидений? - Патрик понял - с шефом оставалось только хитрить.
- Разумеется, из сновидений! Так что отдохни и заново проспись, без лишних для запоминания иллюзорных представлений.
- Приму к сведенью. Спокойной ночи.
Патрик Смит пошел по коридору, ощущая между лопаток цепкий и точный взгляд Шира. Надо было что-то предпринять. Но что?
Поздно вечером к нему в комнату ввалился Нил - один из соучастников неудачного нападения на банк. Он был пьян. Широко разводя руками, пытался что-то объяснить. Патрик налил ему виски. Нил хлопнул стакан и обрел дар речи.
- Знаешь, где я был?
- Наверное, не там, где надо.
- А где надо?
- За решеткой.
- Не остри. Я был в гостях у Спартака. Удивлен? Именно там и нализался. Ты, помню, писал в своей книге, будто корсары предложили переправить на кораблях его войска. Так?
- Так.
- Но дальше ты пишешь, что до сих пор неизвестно, правдив этот слух или нет. Я перед заданием твою книгу всю прочел, до конца.
- И что?
- Теперь можешь написать в новой книге, что такой факт действительно был. И тот корсар, который обманул Спартака - перед тобой. Сокровища армии рабов теперь в закромах у Шира.
Патрик не принял услышанное за пьяный бред. Значит, Шир производил опыты на двух подопытных свинках, второй оказался Нил. А может, «свинок» больше. И кто знает, как они смогут еще насвинячить? Всю историю, терпеливо разложенную учеными по хронологическим схемам, они перевернут вверх тормашками. Но наследят не только в прошлом. И сегодняшний день изгадят так, что никто в будущем не разберется в событиях нашего века.
- Слушай Нил,  - обратился он к гостю, - ты совершаешь большую глупость. Зачем вернулся назад? Здесь тебя ждет электрический стул, а там спокойно мог сесть на трон. Стал бы королем, или, на худой конец, принцем. Я, так и быть, буду твоим министром. Ты вооружен до зубов, а сила - превыше всего. Ясно?
- Куда ясней! Но ведь можно исправить ошибку. Давай организуем, как говорит шеф, десант в небытие. Машина стоит в ангаре и, вроде, никем не охраняется.
- Десант, это дело. Надо так сбежать, чтобы не поймали. А то здесь соорудят очередной аппарат и устремятся в погоню. Но выход есть. Автомобиль оснащен не только скорострельной пушкой, есть и несколько тотальных бомб. Подорвем шефа к чертовой бабушке с его лабораториями, и ходу.
- Голова у тебя варит. Только действовать следует немедленно.
Нил с Патриком подготовили тотальную бомбу к взрыву и забрались в машину времени.
- С Богом, - сказал Патрик Смит и взялся за рычаг.
Взрыва они не услышали…
И махнули в новую реальность, которая разбросала их как осколки во времени и пространстве. Кого налево, кого направо, но в соответствии с законами квантовой механики.

ПРОРОКИ И ПОРОКИ

Ночь. В отблесках дальнего света скользят Придурки. Философствуют.
- Ева!
- Мать ее!
- Всех породила.
- Я не Каин! Я не Каин! Не Каин я!
Ангельский голосок, в ритме дальних отблесков света:
- Мы не Каины,
Мы не Авели.
Сторожить не привыкли брательников.
Нас охаили
Обесправили
Современники и соплеменники.
- Отсюда и пляши.
- А во времена библейских пророков были пляски?
- Что было, то было. Но учти, пляски тех времен противны духу нашей святой современности.
- Инквизиции?
- Ты уже спрятался?
- Подожди.
- Ну?
- Уже! Ищи! Душу найдешь - одолжишь.
Вспыхивает  свет. Яркий. До рези в глазах. Сквозь резь не разглядеть за белым одеянием лиц Придурков. Но  главное видится: один Придурок гораздо выше второго, да и в размахе плеч на  метр шире. Зато другой, тот, что мозгляг малорослый, с оточенным ангельским перышком. Вот сейчас воткнет  кинжальчик в брюхо Гиганту, и прощай, матушка жизнь.
Придурок-Гигант затискивается от греха подальше  под парковую скамейку, свежеокрашенную по обыкновению в зеленый цвет. И оттуда выводит:
- Мы не Каины.
Тщедушный вторит:
- Мы не Авели.
И в унисон вместе:
- Выходите с предками, детки, на погост.
Придурок-Гигант:
- Нас бараны славили.
Тщедушный:
- Нас, как бритву, правили.
И в унисон вместе:
- Так поднимем мы за погибель тост.
Тщедушный задирает подол своего белого балахона, да с такой яростью, что сразу понятно: не зря облачился в клеши и тельник морской. Достает из-за пояса флягу, булькающую болотным напитком.
- Хлебнем?
Придурок-Гигант, выбираясь из-под скамейки, протянул руку.  Принял фляжку и тут же захлебнулся собственной кровью. Ангельское перышко распороло ему живот, как перину, и выпустило потроха наружу.
- Ого! - сказал Тщедушный и посмотрел на небо.
Небо было нарисовано в его глазах голубыми красками, на нем проступала заря, в которой ворочались какие-то неясные звуки. Наконец они приняли словесные очертания. И выкатилось:
- Как ты посмел?
Тщедушный пожал плечами:
- Все равно живому организму умирать. Добро переводить - себя не уважать.
- Что? Что ты сказал?
- Я и сам не знаю. Но ведь в рифму! А если в рифму, значит, во мне талант прорезался. Побегу в редакцию. Гонорар получу.
- Гонорары придуркам не выплачивают.
Тщедушный:
- Я и бесплатно готов выбивать - будь здоров! -
Строки на голой скале.
Лишь бы приварок из вешних снов
И крепкий, как разум, скелет.
Небесный голос:
- Скелет твой отправлен в починку. Каждое ребро станет девушкой. И ты будешь размножать свое семя, пока не выдохнешься.
- А творения моего гения?
- Изучай мои.
- Где же они?
- Выйди в Иудейскую пустыню. Сосчитай все песчинки в скользящих сквозь века барханах.  И прочти, что записано в каждом кристаллике.
- Но я ведь поэт, а не математик.
- Уйди со сцены!
Вспышка света поглотила Тщедушного. Опять ночь. Опять зеленая скамейка. А на ней… Точно, двое. Внешне вроде бы люди. Значит, и говорят - философы!
Тот, кто с длинной бородой, держит в руке профессорскую указку в виде вытянутого указательного пальца. У того, кто без бороды, на коленях покоится раскрытая книга.
Бородатый:
- Досье?
Безбородый:
- Чин-чинарем, стихи писал.
Бородатый:
- До сих пор прощаем поэтам.
Безбородый:
- Прощаем. А они пишут-пишут…
- Шекспир.
- Кто его видел?
- Но театр, «Глобус».
- А у Него весь Земной шар. И что? Кто видел Его?
Бородатый:
- Мы.
Безбородый:
- Мы не в счет.
- А Кто?
- Им и счета нет. Люди. Смотрят, смотрят, и ничего не видят.
- Как Гомер.
- Его тоже никто не видел. А писал-писал…
- Я и сегодня пишу, - послышалось со стороны.
И вдоль скамейки прошел, постукивая палкой, древний старик в хламиде.
Безбородый:
- И не оглянулся.
Бородатый:
- А что ему оглядываться? Он же ничего не видит.
- А писал-писал…
- Где же последняя точка?
- Точка! -  сказал Гомер и оглянулся.
На скамейке уже никого не было. Пуста была скамейка. По световому лучу, как по канату, спустилась на землю женщина. То ли голая была, то ли в трико телесного цвета. На правом боку ребро пририсовано. В руке цветок.
- Только и успела прихватить из рая.
- Дай нюхнуть! - высунулась из-за скамейки мордашка.
- Ты кто?
- Твой благодетель мужского пола.
- А не Змей ли, искуситель, ненароком? Я ученая.
- Спроси у людей.
- Адресом не поделишься?
- Ну и ну! Мать-прародительница! Детей без счета, а кто да где - без понятия.
- Я с понятием. Было у меня два сына. Каин и Авель. Каин убил Авеля, и…
- Продолжай-продолжай…
- Убил человека.
- Ты на верном пути…
- А с ним убил и всех не рожденных впоследствии людей, вторую половину  человечества.
- Вот-вот…
- Ау, люди!
- Люди пошли от Каина.
- Не хочу от Каина. Хочу от Авеля!
- Роди заново!
- А заново - это как?
Мордашка выбралась из-за скамейки, протерла губы, чтобы не слюнявились. И потянулся к женщине.
- Мы не гордые, мы научим.
- А не обманешь?
- Как же обманешь, если сама обманываться рада? Иди же, не теряй времени. А то внуки  не дождутся, когда ты для них папками разродишься. И умрут, не родившись.
Небо расступилось, вспыхнула молния, грянул гром. И двухголосое детское «уа-уа!» заполнило все земное пространство.
Но разве догадаешься, кто из  младенцев Авель, кто Каин? И под какими именами они ныне объявились? 

ВКУС СМЕРТИ

Рой Корнер, тщедушный маленький человек с коровьей влажности глазами, увеличенными стеклами очков, сладостно потирал руки. Перед ним, на массивном дубовом столе лежала выправленная корректура его новой книги. Рядом почтительно ожидал курьер из типографии.
Автор не мог отказать себе в удовольствии напутствовать шустрого юнца такими словами: «Мой литературный труд, который вы имеете честь доставить издателю Вильяму Кроусби, таит в себе революционное преобразование взгляда на жизнь и на смерть. Он потрясет умы и романтиков, и рядовых обывателей. Мне необходимо пребывать в уверенности, что книга будет доставлена в типографию в срок».
Рой Корнер был известен в литературных кругах как маньяк, поставивший себе целью уничтожить весь мир. Ввиду слабой научной подготовки, он не мог претендовать на роль изобретателя нового смертоносного оружия, и потому решил идти иным путем - воздействовать на человечество словом. В своей первой книге, разошедшейся в миллионных тиражах, он разработал новые способы убийства и рекомендовал читателю гангстерскую практику нападения и уничтожения противника.
Книга «Последнее слово об убийстве» стала пособием для новичков, вступивших на преступную стезю. Ограбления и убийства приняли настолько массовый характер, что вся полиция в стране была поднята на ноги. Сыщикам пришлось срочно переучиваться, на ходу открывать неведомые способы сыска, основанные на рецептах насилия из бестселлера Роя Корнера. А для этого им надо было изучить его литературный труд, что называется, от корки до корки. Но книга уже стала библиографической редкостью. И тогда полицейскому ведомству пришлось заказать издателю Кроусби дополнительный тираж Корнерова «Последнего слова».
Издатель Вильям Кроусби оказался гораздо предусмотрительнее, чем того ожидали полицейские чины. Он окружил Роя Корнера штатом частных агентов и предпринял все возможные меры, чтобы не потерять миллионные доходы от издания и распродажи убийственной книги. И его совершенно не интересовала, как у автора возникла маниакальная идея уничтожения мира.
Рой Корнер не был оригинален: маниакальная идея возникла от уязвленного честолюбия. Двадцать лет жизни он потратил на литературный труд, и каждое новое произведение удостаивалось той же участи, что и предыдущее - его браковали редакторы газет, журналов, а позже и многочисленные издательства. Наконец, измученный донельзя бесплодной борьбой с фортуной, он вскрыл себе вены, в которых все еще бились живые пульсики бешеного тщеславия. Лишь почуяв пьянящий запах смерти и узрев над собой ее остро заточенную косу рядом с оскаленным в ухмылке черепом, Корнер понял, что не хочет уходить из жизни в гордом одиночестве. А хочет уйти из жизни в сопровождении всего мира.
Врачи, спасавшие неудачника, и не подозревали, что сами себе подписывают смертный приговор. Рой Корнер приступил к изучению всех известных и скрываемых способов умерщвления человека. И достиг в этом небывалых успехов, что было доказано добавочными тиражами его первой книги. Вкусив сладость славы, обоняя золотой дым, он уже не сомневался, что жизнь стоящая штука. Но это не изменило его отношения к окружающим. Прошедший через адовы муки близкой кончины, он мечтал заставить агонизировать всех своих почитателей и прихлебателей. А также тех, кто его никогда не читал, несмотря на громкий успех «Последнего слова об убийстве».
Пусть то, что выпало на долю мне, достанется и всем остальным, - решил Рой Корнер. И в своей новой книге «Вкус смерти» он выжал из себя весь накопившийся гной, поведал о тщетности бытия, о скучном и никчемном прозябании в бытовой грязи на катящейся в бездну планете. Сложил гимн избавлению от мук, гимн смерти, облагораживающей и чарующей, сопроводив его практическими рекомендациями индивидуального конца света. И ожидал принятия  законопроекта, подтверждающего непроизвольные мысли обывателей, не нашедшие словесного оформления, законопроекта, который позволит каждому без всякого сомнения переступить порог обыденности ради светлого вечного покоя.
Когда первый тираж  «Вкуса смерти» поступил в книжные магазины, Рой Корнер стал покупать газеты, печатавшие городские происшествия. В них не было ничего особенного - отдельные аварии и несчастные случаи. Потом стали появляться рецензии на его книгу, и все похвальные. Но рецензии уже не интересовали автора. Каждое утро он спешил выйти из дому, надеясь узреть вымершие  улицы и площади. Однако по улицам двигались люди, кто в машинах, а кто и пешком. Корнер гневно размышлял о слабости духа всех этих обывателей, с восторгом раскупавших «Вкус смерти», но не затем, чтобы следовать его наставлениям.
- Рой Корнер! - возликовал издатель Кроусби, услышав в трубке знакомый голос. - Полный успех! Распродан весь тираж! На черном рынке продают «Вкус смерти» втридорога! Необходим срочный повторный выпуск. Согласны?
- Согласен, но при одном условии.
- Иду на все условия. Выкладывайте свое.
- Есть у меня планчик, - ответил автор...
Вскоре вышел в свет повторный тираж «Вкуса смерти». Он разошелся с космической скоростью. И тут началось невообразимое.
Не замолкающие клаксоны автомобилей вывели Роя Корнера из тяжелого сна. Он выглянул в окно - площадь перед домом была запружена народом, и у всех в руках были одинаковые книги в ярком переплете. Его «Вкус смерти», это он хорошо разглядел. Почитатели требовали к себе автора. Он вышел на улицу, представляя себе, как вознесут его в облака руки этих людей, сжимающие «Вкус смерти». Но как только в толпе заметили автора, в него полетели тяжелые, словно ядра, тома собственного сочинения.
Рой Корнер прикрывал лицо растопыренными пальцами, пятился к дому, но путь был отрезан. Он был по грудь засыпан «Вкусом смерти», кровь стекала из рассеченных губ и бровей. Он закричал истошным голосом: «Господи, спасите! Я пошутил! Это была только шутка! Я жить хочу, жить!!!» Меткий бросок прервал его последнее слово. Твердый лаковый переплет тяжелой книги рассек висок ее автору. Книга упала на землю, раскрывшись на послесловии, которое гласило:
«Дорогие сограждане! Видя вашу безысходность и нерешительность, я понял, как помочь вам свести счеты с жизнью, измучившей вас до смерти. Согласно тому, как раскупался первый тираж «Вкуса смерти», я пришел к выводу, что мои мысли и доводы достигли вашего сердца. Но у вас не хватает решимости свести счеты с жизнью, раз и навсегда. И вот я прихожу вам на помощь. В краску типографского шрифта, которой печатался новый тираж книги, добавлен специальный сильнодействующий яд. Вдыхая благородный запах свежей типографской краски, вы вдыхаете свою смерть».
Минуя бездыханное тело недавнего кумира, толпа стремительно рассеивалась, спешила в аптеки на поиски противоядия.
И в их ушах звучало:  «Ищите смерть за мельницей, у речки».
А для избранных, наделенных особым, мистического восприятия слухом: «Каждый Всякий-Разный, кто хочет выжить, получит по зубам. Спешите видеть! До смерти четыре шага. А сколько до мельницы - еще не сосчитано».

ВСЯКИЙ  -  РАЗНЫЙ

Всякий-Разный не хотел по зубам. Смерти не искал тоже. Но «спешите видеть!» убедило. И он поволокся на мельницу, зная - смерть за ней, у речки. Думал: пересидит смерть на мельнице, заодно и зубы сбережет. Для потомства.
Зубы у Всякого-Разного были замечательные. Золотые. Лишиться их - это как с жизнью расстаться. А из двух зол выбирают… Что?  Жизнь, разумеется. В итоге Всякий-Разный выбрал жизнь, хотя при посторонних сделал вид, что пошел за смертью.
Шел он, шел, считал шаги - сколько до мельницы? Не сосчитаны ведь! А он -  ах, какой умный! - сосчитает. Внесет, между прочим, вклад в науку матерь-матеку. Шел он, шел, каждую тысячу шагов отмечал вырванным вручную золотым зубом, дабы не ошибиться.
Не ошибся! Тридцать три тысячи шагов вышло - точь-в-точь! - если приплюсовать зуб мудрости.
С голым ртом Всякому-Разному стало на душе чуток легче. Он как бы с жизнью уже распростился, ибо всю сознательную часть оной, до паломничества на мельницу, собирал деньги на драгоценные зубы. Теперь, без золотого запаса во рту, ему и сам черт был не страшен.
Всякий-Разный как бы с жизнью уже распростился, но с умом - нет! - ни в коем разе. Потому все и предусмотрел, размещая в чистом поле зубы. Станет назад возвращаться, соберет свое золото. И в горстях принесет домой: полюбуйтесь, соседи, что нашел, когда искал смерть. Ну, и что? А то! Заберут соседей завидки, бросятся по его следу. Но найдут не клад, а… вострую косу в костлявых пальчиках. За мельницей, у речки.
Мельница была пуста, пахла мукой и сваренным в мундире солнцем. Жернова крутились сами по себе, заглушали журчание воды.
Всякий-Разный поискал глазами, куда сесть? И не усек, что коль он ищет что-то глазами тут, в такой близи от речки, то, прежде всего, найдет смерть.
Впрямь так и вышло. Всякий-Разный нашел глазами смерть. И имей для разговора зубы, спросил бы: «Почему ты здесь, когда тебе положено быть по другому адресу  -  за мельницей, у речки?»
Смерть, умей говорить по-человечьи, ответила бы: «Мои рекламодатели специально для тебя постарались. Скажи тебе, ищи смерть на мельнице, так ты обязательно полезешь в речку.  Я, если по-честному, всегда там, где нужно.  И время угадываю без ошибки, и место».
Всякий-Разный, отыскав глазами смерть, понял: от нее не уйти. И с душевной тоской подумал о потраченной даром, всего лишь на зубы жизни.
Смерть уловила его бедные по внутреннему содержанию мысли и отпустила на волю. «Иди, нагуляй жирок, прибавь жизненного опыта, поразмышляй о смысле, истине, своем предназначении, а то тебя всего на один зуб», - будто сказала вслух, хотя говорить не умела.
Осознал Всякий-Разный, что даровано ему спасение, и бух-бух широким, как обух топора, лбом о каменный пол - мозги от усердия перемешал. А, перемешав мозги, спутал на обратной ходке пути-дороги к своим золотым припасам. Тырк - туда, тырк - сюда. Где зубы? Нет зубов! Только чистое поле -  от мельницы до его избы.
Что делать?
Вернуться домой, и от своих ворот вновь пройти по знакомому пути?
Как скумекал, так и поступил.
Вернулся восвояси и отправился в изначальный поиск.
Ищет-ищет, год ищет, наконец, нашел. Зуб нашел, золотой, один-разъединственный на всем белом свете.
Один? Почему один? Их, кабы не спутать с ресницами, должно быть по науке, по матерь-матеке, ровно тридцать три штуки. Сколько же это получится в переводе на шаги? Стал загибать пальцы, морщить лоб, и сосчитал - не ошибся. Сосчитал-обрадовался и давай носом землю ковырять, выискивая в чистом поле свой клад.
Ковырял-ковырял. Изо дня в день. Из года в год. Тридцать три тысячи шагов ковырял, зубы отыскивал и по одиночке вставлял на кусачее место. Вот ведь рот полнится-полнится. И скоро, стоит лишь вновь добраться до  мельницы,  во всю красу заблистает.
Наконец срок пришел - рот заблистал, как царский червонец! Только вот незадача, когда Всякий-Разный все зубы вставил по назначению и жизнь захотел прожить - не поле перейти - смерть тут как тут.
И где?
Точно по указанному адресу: за мельницей, у речки.
Здрасте вам, заходите в гости!
Тут и входная дверь на мельнице приоткрылась, а за ней высветился длинный коридор.
Туда и  потянуло.

ГОЛЫЙ ВОЗДУХ

В коридоре толпились голые люди. Мужчины и женщины.
Тусклая лампочка высвечивала обморочные лица, скамейку паркового типа у стены, металлический кассовый аппарат на треножнике и высокий стул без спинки подле него.
- Чего они тянут?
- Когда уже начнется?
Из двери с табличкой «Приемный покой» вышла миловидная женщина в белом халате, под которым проглядывали джинсовые брюки.
- Кто на очередь, прошу в очередь.
Повертела круглое сиденье по оси и вскинула себя на стул, чтобы вровень быть с кассовым аппаратом. Кнопочки с цифирками под пальчиками, штырек для наколки входных билетиков сбоку.
Люди в коридоре молча выстраивались в очередь, старались не соприкасаться друг с другом.
- Кто у нас первый будет на прием? - спросила кассирша в образе и подобии врачихи.
- Я… Я… - поспешно отозвался толстячок с лысиной  во всю голову, оторвавшись от разговора по мобильнику.
- Ваш билет…
- Простите, - толстячок перекрылся руками. - Сами видите…
Конфузливо переминаясь у треножника с кассой,  он мелко подрагивал, как от озноба.
- Сама вижу, - согласилась кассирша, - сама и учту.
Пробежала пальчиками по кнопочкам, крутанула ручку сбоку от кассы, вытащила бумажный прямоугольник, наколола отрывной талон на иглу, а билет в приемный покой протянула толстячку.
- Можно пройти? - просительно посмотрел он на кассиршу.
- Идите, идите, не задерживайте. Кто на очереди?
- Я! Я! - послышалось издали.
Дверь в конце коридора распахнулась, будто по ней саданули с разбегу ногой, и пропустила мощного человека лет сорока.
- Куда вы? Вас тут не было в наличии! - занервничали голые люди.
Но человек не обращал на них внимания.
- Я! Я первый, - говорил он скороговоркой, спеша к кассе.
- Стойте! Стойте! - попытались задержать его голые люди.
Но куда там. Он только отмахивался. И шел себе, шел - напролом. Шел и дошел до кассы, выхватил у кассирши билет в приемный покой и рванул за приоткрытую дверь.
- А я? Я! -  волновался толстячок.
- Вы на очереди, - утешила его женщина. - Ждите…
- Что?
- Ждите.
- А мой билет?
- Отпустим первого, примемся за второго. У нас очередь, - пояснила кассирша. И, затянув поясок белого халата, ушла следом за мощным человеком.
- А я? Я! - канючил толстячок.
- Все там будем,  - сказала ему дородная тетка с черной родинкой, размером с горошину, на левой груди. - А пока - со свиданьицем: устраивайтесь поудобнее,  передохнем.
- Вот всегда так, - грустно заметил толстячок, проходя к парковой скамеечке. - Живешь-живешь, и вечно тебя опережают.
- Даже в смерти, - согласилась дородная тетка, усаживаясь рядом с ним. - Впрочем, на том свете жизнь не в грусть. Там тебе…
- Слышали!
- Это надо увидеть. Там тебе захочется чаю. На, бери без отказа! Чистая роса! Захочется…
- Кайфа… неземного,  - мечтательно протянул толстячок, поигрывая мобильником.
- Алкоголя, даже потустороннего, не держим. Но! - игриво приподняла пальчик. - Опять-таки росой угостим, однако не простой, с начинкой из райских цветочков.  И кайфуй без вреда для окружающих.
- А девочки?
- Расшалился, дружок! - рассмеялась тетка. - Сначала попробуй меня, я тоже с начинкой - в райский кайф, без вреда для окружающих.  А на закусь…
- Девочки? Те, что помоложе?
-  Гляди, чего захотел! Девочек! А яйцеклеток от них не хочешь взамен? Только это в наличии и осталось. А девочки… Девочки в расход пущены! Запамятовал, дружок, от тряски мозгов?
- Но на том свете…
- Девственность восстанавливается, да. Но все остальное, что вокруг, голый воздух.
- Как?
- А так! Взгляни…
Он и взглянул. Дюжий санитар тащил на веревке по коридору женскую голову, другой волок связку из рук и ног.
У парковой скамейки голова задергалась, зашаркала носиком, выгадывая знакомый запах, с усилием открыла глаза.
- Милый! Милый!
- Где твои прелести? - вздрогнул, узнавая, толстячок.
- Руки сзади, ноги сзади. Не видишь? Тащат на буксире.
- А тело?
- На теле был пояс смертницы. Сам примерял: здесь не жмет, там не выпячивает…
- Молчи, дура!
Толстячок поспешно набрал номер телефона на мобильнике. Нажал кнопку. Голова и задымила, хотя взрыва не последовало.
Из приемного покоя  вышли охранники.
- Жив еще? - спросили у толстячка.
- Еще дышит, пусть и в коме, - ответила за него женщина. - Видите, - указала на мобильник. - К жизни возвращается.
- Мы его к жизни вернем основательно! -  сказали охранники. И по бокам, по бокам толстячку, чтобы осознал, на каком свете находится. - На выход!
- С вещами? - испуганно спросил он, покрываясь от страха гусиной кожей.
- Гляди, какой гусь! Мы тебя там приоденем! По последнему крику тюремной моды.
Но какая нынче мода в тюрьме толстячок так и не распознал, внезапно, как по приговору, вовлеченный в свою параллельную сущность - гусиную. И исчез-растворился из поля зрения бдительных органов, будто и не человек он вовсе, а просто-напросто  перелетная птица, которую квантовым магнетизмом потянуло в теплые страны.

ГУСИНЫЕ НАДОБНОСТИ

На разудалой заре, в полусотне шагов от хлева, распотрошил себя гусь, внешне очень похожий на человека. Жить ему, как полагало двуногое существо самостоятельно, оставалось в любом случае чуть больше мгновения - час или два. Но унизительно же думать все это непродолжительное время, что добрый хозяин, который кормил его зерном из амбара и поил водой из колодца, уже точит стальное лезвие, чтобы обманно вынуть потроха и душу, если она, конечно, присутствует в лапчатом организме.
Гусь покончил с собой из-за любви к хозяину, понимая под хозяином все человечество.  А что, скажите, делать после этого человечеству, не доросшему до понимания умонастроений бедного гуся? Человечество ничего и не делает. Оно не выпускает себе внутренности - ждет, когда появится мозговитый умник с заточенным ножичком.
Ну, и Бог с ним, с человечеством!
Обратимся к гусю. Все-таки преуспел и сам себе вынул душу, если, конечно, она присутствует в лапчатом организме.
Но оставим сомнения. Присутствует! И еще как присутствует! Наукой доказано, да и личными нашими наблюдениями.
Душа у гуся была. Причем, знатная, обстоятельная. А попроще сказать, человечья душа была у гуся. Наверное, лет сто назад, принадлежала его душа какому-то гражданину вселенной.
Допустим…
Впрочем, не допустим, ибо гусь уже умер и, значит, душа его высвободилась. И на свободе, разлучившись с птичьей оболочкой, душа его устремилась по известному  в потустороннем сознании адресу. К человеку устремилась гусиная душа. И попала, разумеется, в точку. Попала в Холон, в хостель - общежитие для новых репатриантов гостиничного толка: каждому по комнатке со встроенной в нее кухонькой, и никаких излишеств, кроме личного сортира. Сунулась в одну каморку на втором этаже, затем в другую на третьем. Видит - понимает: пристроиться негде. Поднялась повыше, к седьмому небу. Вот там, на седьмом небе, в просторечье - этаже, обнаружила гусиная душа нечто подходящее моменту исканий. И скользнула в открытую форточку. Скользнула - не ошиблась пристрастием, и попала в квартирку, размером с паспортную фотокарточку. А в ней обнаружила мужичонку, живущего в полной отключке от действительности. Он примерял петушиной расцветки галстук и бормотал под нос:
- Душа - того, а танки наши быстры.
Взволнованный гусь, прослышав про душу, которая - «того», тут же сунулся под мелкие ребрышки мужичонки, и тотчас осознал: тут и кукарекать до прихода полиции, если его благодетель протянет свои отнюдь не лапчатые ноги от присутствия в теле постороннего предмета не первой необходимости.
Но благодетель выдюжил, ноги не протянул. И гусь с удовольствием расправил бы крылья, но почувствовал, что душу его выворачивает какая-то неясная сила наизнанку. Хотелось выпить, но не водицы колодезной, а чего другого, более существенного,  и еще добавить.
Гусь с трудом переборол странное желание и подумал о том, что неплохо было бы обзавестись зеркальцем. Пора в конце концов посмотреть во что превратился, чтобы себя уважить и заложить за воротник да под повязанный только что галстук. Зеркальце и представилось: висит на гвозде,  смутно отражает реальность. Какую? А такую! Постную физиономию, дряблые щеки, хитринку в измученных бесцветностью глазах и некоторое, дрянное, должно быть, количество прожитых лет.
- Тьфу! - сказал гусь на родном языке и тут же с удивлением осознал, что внезапно выучился разговорному русскому. Такая взяла его оторопь от  удивительного лингвистического открытия, что он, не медля, повторил вслух: - Тьфу! - и добавил вкусовое: - Мать твою!
Научившись говорить по-русски, он без промедления вспомнил поговорку: «Гусь свинье не товарищ», и поспешил к оставленной на журнальном столике бутылке коричневатого цвета. Пригубил из горлышка и по-людски возрадовался: «Га-га, коньяк!»
Возрадовался, втерся в штаны, рубашку, пиджак и попер на лифте вниз, к машине, стоящей на приколе во дворе. Сел за руль, повернул ключ зажигания, врубил первую скорость и вдруг задумался: а куда, собственно, махнуть? Направо поедешь, вспомнил из сказки, мозгов не соберешь. Налево - сам к себе не воротишься. Решил: лучше прямо!
Только давить на педаль газа, как навстречу, чуть ли не у самых колес, выявился Леонардик, сосед, надо полагать, по этажу.
- Привет, фраер! Куда собрался?
- На свадьбу, - сказал гусь первое, что пришло на русском языке в голову.
- Шутишь? - Леонардик, будто и его пригласили на свадьбу,  уселся рядом, чтобы поделиться возникшими по ассоциации впечатлениями о жизни. - Я три раза опаздывал на свадьбу. В первый раз на свою собственную - потому и не женат до сих пор. Во второй раз на свадьбу моей бывшей невесты, так и не ставшей моей женой. В третий раз…
- Га-га! Сегодня? - догадался гусь.
- А как ты это определил, фраер?
- Га-га! Интуиция! Я ведь кто? Я гусь, если подходить ко мне серьезно, но без ножика. А вот с ножиком… С ножиком меня хотели сегодня на заре зарезать, чтобы потроха вынуть и приготовить в лучшем виде для свадебного стола.
- Ну, и даешь. В «лучшем виде» тебе не по нраву, и ты…
- Га-га! Угадал. Я сам себя распотрошил, душу самостоятельно вынул и кинулся на простор человечьих возможностей.
- А сколько ты уже попутно выпил? Га-га - ха-ха, друг мой ситный!
- Я еще ничего не выпил, за исключением коньяка.
- Тогда едем за водкой!
- А где она водится?
- Ну, и даешь! Езжай уже, а то от расширения сосудов голова распухнет.
И поехали…
- Направо! - говорит Леонардик.
Завернули.
- Налево! - говорит Леонардик.
Завернули.
- Приехали, - говорит Леонардик. Откинулся на спинке кресла. И заснул.
Гусь толкнул его в бок локтем.
- Ей-ей!
- Что? - протирая заспанные глаза, спросил полчаса спустя Леонардик. Огляделся по сторонам, зевнул: - Мы уже приехали?
- Спроси у себя. Ты мне дорогу указывал.
- Значит, приехали. Выходи и будь  человеком.
«Легко сказать», - подумал гусь, захлопывая дверцу машины. Правда, раз пристало быть человеком, он, разумеется, не против, хотя гусиное свое эго не продаст ни за какие коврижки и никогда не будет есть гусиную печенку - этот деликатес, поставляемый Израилем французским гурманам. Не унизит себя, не обесславит, но за Леонардиком пойдет, куда ни скажет: не денежный он человек и не гурман. С ним, скорей, пойдешь по бабам, чем за гусиной печенкой.
За эти мысли, российского производства, спонтанные и правильные, судя по всему, гусь себя очень зауважал. А  если тебя уважают, то на сердце сразу становится хорошо. Сердце все-таки, как ни крути, не печенка. В случае, когда ему хорошо, то и его хозяину неплохо. Тем более что хозяин - человек с гусиной печенкой, ценности по французским меркам необыкновенной.
Гусь восходил следом за Леонардиком на второй этаж неведомого здания. Вот, полагал он, строя радужные думы, дверь в квартиру отворится и его, гуся лапчатого, приветят в человечьем обличии. Не ножичком, естественно, а улыбкой, должно быть, притягательного женского качества. С такой улыбкой да яйца высиживать - нет ничего краше на матушке-Земле! Жаль, что Леонардик первым в распахнутую дверь воткнется, улыбку примет на свой счет, и яйца тогда, почитай, женщине не гусиные высиживать.
Достали гуся эти коварные мысли до печенки. И он угнездил кулак промеж глаз Леонардика, когда тот нажимал на кнопку звонка. И внес в салон в бездыханном состоянии: якобы обнаружил страдальца на лестничной клетке и решил оказать ему первую медицинскую помощь.
- Вода из крана у вас, девушка, имеется? - обратился к русоволосой незнакомке, укладывая Леонардика на диван. - Надо бы ополоснуть товарища,  а то не шевелится.
Но женщина бросилась не за водой, а к телефону. И давай названивать в полицию.
- Скорей! Скорей! Тут такое творится!
«Что тут творится? - подумал гусь. Но не додумал, переключил мозги на прекрасную незнакомку, будто он уже заодно и поэт. - А красива, шалава! Упитана! И гусиную, наверное, печенку лопает по субботам. А если лопает… если печенку… то никак не подходит на роль женушки-гусыни, чтобы по природному предназначению яйца высиживать». И полюбопытствовал вслух:
- Гусиной печенкой не брезгаешь?
- Я хлебом питаюсь, - испуганно откликнулась женщина, прижимая телефонную трубку к уху. - На хлебе и воде живу! И ни о чем таком не помышляю.
- А мне показалось, что тебе и гусиная печенка люба.
- Я не Люба, я Таня. А если вы обознались, сейчас полиция приедет, проведет опознание.
- С ножичком? - спросил гусь.
- Я не знаю с чем.
- Га-га, не знает! А сама тянется к ножичку.
- Ни к какому я ножичку не тянусь, ножичек на кухне, а это телефонная трубка, - Таня потрясла пластиковой штуковиной и из нее вывались заветные слова:
- Едем! Едем! Что стряслось?
- Убийство и рукоприкладство!
- Самолично никаких действий не принимайте!
- Я и не принимаю. Но за него не ручаюсь.
- Я за себя ручаюсь, - ответил гусь с ясным пониманием крайне опасной ситуации. И, выявив себя снова просто залетной птичьей душой, вымахнул из поникшего разом человечьего тела и полетел-полетел куда-то туда, за облака, где еще никогда не был. Навстречу небесным радостям, доступным птице, но отнюдь не человеку, пока он не обретет крылья, подобные изображенным на пирамидальных камнях Бен-Бен в древнем Египте и заодно прозреет, чтобы их увидеть.

СЛЕПОТА

Выверните мир душой наружу, и вы увидите - он ничего не стоит.
Предназначение человека - быть слепым.
Раскройте ему глаза, и он ослепнет.
Кто нас ведет по жизни? Судьба? Но и она слепа! В вывернутом душой наружу мире ей нет места, как и человеку. Однако человек рвется в иное, неведомое по наивности пространство, и сам выворачивается наизнанку.
И что? Разве больше прибавится ему света? А если и прибавится, что суждено ему увидеть, когда он слеп?
Человек не способен увидеть себя самого, не то, чтобы душу свою или душу своего мира. Он живет в двухмерном пространстве, полагая, что оно трехмерное, и - более того! - ищет, умозрительно трактуя, свое четвертое измерение.
Нет четвертого измерения.
Нет трехмерности.
Есть только плоскость.
И мы, люди планеты Земля, всего лишь - мультяшки! - двухмерные изображения на ватмане Создателя.
Вот ведь придумали понятия: счастье, радость, величие.
А что это такое не разобрались.
Каждый исповедует все это по-своему. 
Для одного, с бумажником полным бабок в боковом кармане кожаного пиджака,  счастье - это лакированный «Мерседес».
Для другого, с сердечным приступом под мышкой,  -  вовремя поспевший по срочному вызову амбуланс.
Для одного, обладателя неистощимого аппетита, радость - это ездить к хлебосольной теще на блины.
Для другого, аскета с хроническим гастритом, - это сидеть дома, у телевизора,  за кружкой чая и сухариками.
Для одного, с амбициями в размер воздушного шара, величие - это попасть на страницы газеты.
Для другого, с припрятанным в потайном сейфе честолюбием, - сделать  миллион баксов, и чтобы об этом не прознали в налоговом управлении.
Счастье, радость, величие…
С тем и живем, путаясь в ногах, как младенцы, которые только учатся ходить.
Мы всю свою историю учимся ходить. И набиваем шишки на лбу, на темечке, падая то ничком, то навзничь - в зависимости от того, как нас толкнут, либо подставят ножку.
Казалось бы, проще всего - плюнуть. Не ходить. Но, видимо, человек так устроен, что, встав с четверенек, он уже не изменяет своим двоим и прется напролом, неведомо куда, лишь бы не стоять на месте. Иначе…
Что «иначе»?
Останешься без дачи?
Нет, просто-напросто иначе всякая пузатая сволочь, шастающая мимо, начнет в тебя тыкать пальцем.
«Чего стоишь?»
Мы - в рот воды, чтобы не скалить зубы.
А он? Он не уймется. И разразится, не дождавшись от тебя вразумительного ответа, на всю площадь:
«Глядите, граждане люди! Вот столб! Стоит и ни в зуб ногой! Стоит и ни на шаг к горизонту  -  своих же, заметьте трезвым умом -  достижений!»
Нам стоять возбраняется. А ходить не умеем. Вот и гибнем в напрасных хождениях по мукам, тыркаясь по лабиринту жизни, выход из которого единственный,  да и тот - смерть.
А что такое смерть для нас, двумерных фигурок? Не выход ли это в иное измерение? В информационное поле Создателя?
Выход…
А дальше?
И тут сквозь дрему набегает: «Слушай мою команду! Всем на выход! Построиться в две шеренги! Налево! Правое плечо вперед! Шагом марш!»
И выходим из автобуса, и строимся, и напоследок думаем:
«Мы не умеем жить «сегодня». Потому что в этом «сегодня» надо жить. Жить самостоятельно, по воле своей. Надо двигаться. Самостоятельно, по собственному выбору маршрута. Надо  смотреть открытыми глазами на мир. И видеть его во всем многообразии. А мы не живем. Не хотим двигаться. И к тому же еще слепы. Вот поэтому мы, люди, и звучим гордо.
Правда, неизвестно для какого уха».

"Наша улица” №276 (11) ноябрь 2022

адрес
в интернете
(официальный сайт)
http://kuvaldn-nu.narod.ru/