Александр Воловик “Лирический старик” стихотворения
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

вернуться
на главную страницу

Александр Воловик

ЛИРИЧЕСКИЙ СТАРИК

стихотворения

Александр Иосифович Воловик родился 1 мая 1942 года. Живёт в Москве. Окончил МГУ, по специальности математика. Поэт, член Союза писателей Москвы. Автор книг: «Сам себе автор», (1996), «Договоримся о воздухе», (2006).  В антологии «Контаминация литер», (2010), «Сюжеты», (2014), «Он это я», (2022) и других. В хрестоматии 10-11 «Шедевры русской поэзии, вторая половина 20-го века», Новосибирск, «Сибирские огни». В сборниках «Поэзия», «Музыка стиха», «Юрьев день» (Киев), «Предлог», «На любителя» (США), «Провинция» (Запорожье) и других. В журналах «Арион», «Вопросы литературы», «Крещатик», «Футурум арт», «Ковчег», «Другие берега», «Фонтан» (Одесса), «Магазин»,  «Огонёк», «Крокодил», «Алеф», «Плавучий мост», «Чайка» (США), «Ренессанс» (Киев), «Zlata greda» (Новисад, Сербия)… В газетах «Литературная Россия», «Литературная газета» и других.

.

* * *
Январский вечер, но - почти весна.
Не 90-х, нет! 80-х.
И молодость ещё почти видна,
она как звёзды: светит, да не взять их.

Но молодость ещё почти слышна,
почти что ощутима, точно запах,
который во флакон надёжный заперт
и рвётся в щёлку. Но почти - весна.

Вершись, игра, пиши моя контора!
Еще провала не видать почти,
где пагубные ящики Пандоры
распилят надо мною скрипачи.

Но жуток перечень грядущих дел и бед.
Гляжу: копеечка. А это белый свет.

НЕОБЪЯСНИМАЯ ДУША

У менестреля и министра, у атташе и алкаша
звенит, как нимб и как монисто, необъяснимая душа.

Она летает и бушует, подобна плазме и огню,
и ощущает душу жулик, и олигарх, и инженю.

Крестьянин, в сумрачном навозе копаясь кончиками вил.
И за бойцом летит в обозе душа на паре хрупких крыл.

Поэт, чиновник и профессор, а также славный средний класс,
ужели призрак бестелесный - душа - гнездится тоже в вас?!

Ужели гид нематерьяльный вас вводит в радость и тоску?
То, как джигит: в сальто-мортале коня меняет на скаку?..

КНИГА ЧУДЕС

Нежностью книжника тронута книга чудес.
Благоухают страницы корицей и сдобой.
Но перечтём не о хлебе, насушенном днесь,
не о текущих лепешках, отравленных содой.

Нет! О рокфоре, светящемся сизой слезой,
об уставном соответствии специй посолу.
Празднично брызнет рассыпчатой пеной Праздрой,
и кордамон, салютуя, зависнет над Псоу.

Срам осетрам, прозябающим в сонном садке!
Жги им глаза, отражённая жуть мельхиора!
И трюфелям: не являются ни перед кем
из-под земли, а уже угождают обжорам...

Странно совку в непредвиденном мире сластей,
трудно жевать сочетания букв, постигая
силу филея, полезность травы сельдерей,
возгласы устриц, ранимую плоть расстегая.

Проще усвоить: от сердца - хороший коньяк,
чем приготовить уроки: как жрать артишоки.
Вот кон-соме, про-фит-роли. А вот, на полях
почерком ржавым проставлены цены эпохи.

Славлю поваренный текст за его прямоту,
за лапидарность советов хозяйкам нездешним.
Хочется печь и варить. И дарить животу
сладкую жизнь. Но в разумных пределах, конечно.

СТАНСЫ РОБИНЗОНУ

По следам людоедского полдника, мистер Крузо,
поступает закат в Ваше веденье до восхода.
Нимфу можете выбрать, а если неймётся - музу
и плодить соответственно: гимн, серенаду, оду...

Мне ведь тоже дано, хоть в автобусе, уединенье.
Или в кухне безмолвной один на один с минтаем.
Что́ - Свобода? Она одиночество или деньги?
Нет ответа. Поскольку мир не́ обитаем.

Дорогой Робинзон! Позвольте представиться. С Вами
говорит одиночка, к сему не причастный миру.
Я витаю, как Вы, в треугольном моём вигваме,
собираю крушений нетленные сувениры.

Простота воровства, звуковой набор деклараций.
Кособокою рифмой намазан сюжет на образ,
и на клетчатый фон нанесён мой стишок дурацкий,
и какой Аполлон внушил его мне, раздобрясь!

А каков Аполлон, такова и его Эвтерпа.
Таковы и иные: друиды, дриады, духи...
Мне бы только успеть проорать, не сбивая темпа,
что-нибудь посмешней из кромешной моей чернухи.

Мне бы только покрыться пупырышками озноба,
мне бы в гавани спрятаться, не поднимая флагов.
А лавровые веники пусть разбирают снобы
на каких-нибудь их коллективных архипелагах.

ЛИРИЧЕСКИЙ СТАРИК

Когда мутный дождичек загоняет в подъезды
редких, как из Красной книги, могикан,
остаётся на улице один - облезлый,
никудышний, дурно пахнущий старикан.
Ему свищет милиция, а он, как заяц:
чмокнет полуботинками и - наутёк.
Чего ему неймётся? Одолела к парочкам зависть?
Так ведь они же смылись, или он не усёк?..

        Нет, старикова пара с ним пролетает рядом
        в штапельной миниюбке с клёвым таким бантòм.
        Памятный Шестигранник реет над бедным садом,
        архитектурный призрак, молодости фантом.
        Небо зазря шуршало, корчилось и ловчило:
        что́ старичку циклона ватная карусель!
        всё перед ним кружится - гипсовая пловчиха,
        пёстрые фейерверки, мятная карамель!

Здесь, за горбом эстрады, дед младым шалопаем
лихо шастал кустами, будя ошалелых ворон,
и пыл его в молодости был так же неисчерпаем,
как в известном атоме - электрон.
Это он после сдал, хотя в нём и дремлет
прошлое, просыпаясь иногда на беду.
- Дедушка! Обождите меня! Я - Ваш преемник.
Можно - до остановки с Вами дойду?

ДУБЛЁРЫ

Легко охватывать детально весь мир, живя по сто времён!
И вот я экспериментально на сто дублёров расчленён.
Дублёр шевелит левым ухом; два догрызают карандаш:
один из них рифмует сухо, зато другой впадает в раж.

Дублёр снимает хату с краю; дублёр безмолвствует: хитёр.
С моей женой - уж я-то знаю! - живу не я, а каскадёр.
Вот мы, дублёры по квартире, перекликаемся, жужжа,
как будто мы сорок четыре обериутские чижа.

Но наше поприще опасно, ни дня нам не прожить без ссор:
Один дублёр воскликнул: «Ясно!» - «Туман!» - сказал другой дублёр.
И завязалась потасовка, и без труда в один момент
дублёр дублёру рушит ловко его опорный аргумент.

Мы все дерёмся на-отлично: вот нет уже дублёров двух,
и распадаюсь я как личность: направо прах, налево дух.
Рефлексы все из строя вышли, сгустились сантименты в стресс.
Не существую, даже мысля: утратил к пище интерес!..

Дублёров бешеная свора меня живьём загонит в ад,
дублёр дублёру не опора, не друг-товарищ и не брат.
Пора уволить всю команду: эксперимент зашел в тупик.
Но кто из нас подаст команду? Кто настоящий Воловик?

СПИРАЛЬ

Творец - теоретик скорее, чем практик.
Венец арифметик - скопленье галактик.
Но график развития космоса в точки
по мере прогресса подтянет виточки:
Земля не звезда же! Пустыни и горы
за место в пейзаже не кончат раздоры,
пока не покажутся, как в окуляре,
двуногие злые смышлёные твари.

Под ними скребутся невинные мышки,
беседуют буквицы с буквами в книжке,
которые молча строчит авторучка
(такая писучая тонкая штучка).
Ползёт паучок по седой паутинке,
качается пчёлка на тощей былинке,
красивая бабочка крыльями машет,
полезный микроб создаёт простоквашу.

Урчит протоплазма в невидимой клетке,
молекула страстно прильнула к соседке,
и вирус становится собственным братом,
и непредсказуемо крутится атом.
Протоны вращаемы (судя по спинам!)
и неисчерпаемо антинейтрино...
Но даже ему не прорваться на волю -
за рамки единой теории поля!

ПОДУМАЕШЬ, БИНОМ НЬЮТОНА!

                                            Взгляд обольстительной кретинки
светился, как ацетилен
А.А.Блок
Ищу сюжет, не глядя на реальность.
Что́ - жизнь? - Игры в мозаику расклад.
А прикуп многократно огорчал нас.
Не глядя, я швырну его назад.

Вот, например, с Петровки на Тверскую
идя… зачем?.. Ну, скажем, за вином,
я встретил бабу страшную такую,
что позабыл, как разложить бином.

Она несла цыплёнка расчленёнку:
пакет прозрачный был красноречив.
В её мозгу уже кипел бульон, как
в моём - бурлит из букв речитатив.

Мы встретились, как трое те у Блока:
ацетилен, матрос и керосин,
но только, в соответствии с эпохой,
был я - (необольстительный) кретин.

Чеканя шаг и ПДД наруша,
она была, как видно, ценный кадр.
И ножки, именуемые «Буша»,
в пакете исполняли danse macabre.

У туалета платного кабины
она своей тряхнула стариной.
В испуге разлетелись воробьи на
другие крыши; кошки стороной

кабину обегали и, мяуча,
неслись, что называется, стремглав…
По небу грузно проносилась туча.
Собор стоял недвижен, многоглав.

Я тоже встал, роняя в страхе зонтик
(но, падая, он в воздухе увяз).
Я вспомнил старый фильм… да-да, Висконти!..
Которого не видел отродясь.

Но вот - мы разошлись, и посветлело.
Мне показалось: вновь я молодой.
К стиху рвалась душа и к телу тело,
и из толчка запахло резедой…

Мы разминулись, словно два трамвая.
Была та встреча роковою? - Нет!
Я просто за вином шёл, вспоминая
биномиальный коэффициент.

РЕЧКА СХОДНЯ

Извивы стиха непредсказуемей тика.
Там буква мелькнёт, там слог, а вот это, что там?
Петлиста река, как уши преступного типа.
Он хакер и, типа, колдует над нашим счётом,

не гамбургским, правда. А по реке барашки.
Вроде, агнцы, а в перспективе жаркое.
Электропоезд мчит через мост к «Трикотажке».
Солнце сменяет дождь... Непостоянство какое!

Сходня бурлит, завивает круги и петли.
Тут был когда-то лес и, должно быть, леший.
За наяд не скажу, не знаю, были ли, нет ли.
И о себе: где вихры, враждебные плеши?..

С кровью любовь не рифмую: всего лишь с болью
Прячется кобальт неба в столовой гжели.
То, что когда-то звонко звалось любовью,
тихо влетает в синее, без движений.

Чаю ли выпить? Выплыть ли на дорогу.
Вторит изгиб изгибу, как сказка факту.
Ночь в стихах рефлектирует понемногу.
Звезда звезде посылает месседж но факсу.

Синее станет серым. Слетают листья.
Осень. Штампы аллюзий впишите сами.
Я уползаю в тёплое закулисье.
В собственную тарелку. В родные сани.

"Наша улица” №279 (2) февраль 2023