Андрей Ракша “Войти в ту же воду” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

вернуться
на главную
страницу

Андрей Ракша

ВОЙТИ В ТУ ЖЕ ВОДУ

рассказ

Ракша Андрей Евгеньевич родился 18 августа 1957 года на Алтае. Член Союза писателей Москвы. Печатался в «Библиотечке «Огонька», журнале «Дружба народов»,  издании «Аргументы и факты», альманахе «Подвиг», журнале «Мы», «Жеглов и Шарапов».  Живет в Москве.

Фрези Грант на захоронении А. Грина

Книга безмятежно лежала на краю скамейки, как будто хозяин только что, отложив ее, на минуту удалился, и она терпеливо ждала, уверенная в его скором возвращении. Мужчина осмотрелся по сторонам. Порыв холодного ветра приподнял серую обложку, уронил обратно, и, поднатужась, все же распахнул тяжелый томик, прошелестев веером освободившихся страниц. Цветной прямоугольник, выхваченный вихрем из уютного нутра, беспомощно кружась и кувыркаясь, полетел над мокрым асфальтом. Мужчина замешкался на миг, но, бросившись вслед, успел подхватить над лужей разноцветную картонку. Лишенный добычи ветер взъерошил черную воду. Грязные ледышки закачались, потревоженные мелкой рябью.
Мужчина, прижимая к куртке фотографию, вернулся к скамейке, сел, и осторожно, точно опасаясь увидеть нечто безобразное, обратил ладонь. Широкий плоский камень, словно пьедестал, выступал из мелководья. Девчонка лет пятнадцати, поджав ноги, изогнула на нем свой тонкий стан, перечеркнутый полоской черного купальника. Словно само детство, взметнув над головой тонкие руки, замерло, на грани перехода в зрелую пору откровенного женского очарования.                                                  
Ультрамариновая ширь уходила вдаль за ее спиной, соединяясь на исчезающей нитке горизонта с бледно-голубой небесной полосой. Случайная чайка зависла над волной, косой парус серфингиста выплывал из-за обреза. Йодистым морским бризом дохнуло из глубины снимка, и он почувствовал, как упругие лучи южного солнца тронули затылок.
«Алушта – 87» – бежали витиеватые буквы по чистой полоске под изображением. Забавная фигурка дельфина, огибающего стилизованный глобус, размещалась рядом. Он перевернул снимок. Оборотная сторона была пуста.
«А ведь я в этом году тоже отдыхал в Крыму, – вспомнил мужчина. – И, быть может, она, купаясь в море, плеснула мне в физиономию пригоршню воды. Впрочем, мне тогда было двадцать пять, и угловатые подростки меня абсолютно не интересовали». Он усмехнулся, и снова, мальчишески робея, как будто в лицо живому человеку, посмотрел на фотографию. Девичий наивный взгляд лучился невероятной восторженной доверчивостью, вызывал живое впечатление бескомпромиссной эмоциональной отдачи, искреннего желания поделиться всем богатством ощущений бурлящей юности. Ее лицо притягивало, заставляя бесконечно долго всматриваться в широко распахнутые, как будто изумленные чудом собственного существования, васильковые глаза.
«Кто ты? – подумал он. – С кем ты? Где живешь? Сейчас тебе, наверное, лет тридцать пять? Счастлива ли? Впрочем, какая глупость. Женщина с такими глазами не может быть несчастной. Или может?..».
Мужчина зябко поежился, возвращаясь в промозглый ноябрьский день. Книга призывно шевельнула страницами, заслоненная его боком от пронизывающего ветра. Он протянул руку и взял открытый томик.
«…Фрези Грант! – вскричал я с тоской, потому что жалость охватила меня. – Назад!..
Она была на воде, невдалеке, с правой стороны, и ее медленно относило волной…» – прочитал мужчина на пожелтевшей от времени бумаге. Он вложил фотографию между страницами, и некоторое время неподвижно сидел, глядя на волны, бегущие по светло-серой обложке. Неизведанное ранее иррациональное щемящее чувство потери того, чем никогда не обладал, тронуло душу. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Какое страшное понятие. То, что не случилось. И нельзя вернуться, переиграть.
Мимо потоком шли люди, и их было много. Текла однородная, несмотря на красочность и вычурность одеяний, масса. Сосредоточенные лица, озабоченные насущными проблемами, личными переживаниями; напряженные руки, цепко держащие пакеты, сумки, цветы, подарки, и никому нет дела до чужой, внезапно осознанной тоски по безвозвратно ушедшему.
Мужчина поднялся, на виду высоко держа книгу, все еще надеясь на появление ее владелицы. Никто не повернул головы, не выказал интереса, лишь бездомная собака шарахнулась в сторону, испугавшись его неожиданного жеста.

*  *  *
– Что читаем? – безразлично бросила жена, проходя мимо мужчины на кухню. Зеленая косметическая маска на лице делала ее похожей на жабу. «На жирную жабу» – неожиданно неприязненно уточнил он, глядя в широкую спину. Тяжелые бесформенные телеса, бугрясь крутыми выступами, ритмично двигались под тонкой тканью короткого халатика.
«Стройная красавица, пройдя через любовь и поцелуи, неизбежно превращается в зеленое чудовище. Закон семейной жизни, – мужчина грустно усмехнулся. – Серьезное противоречие между сказкой и реальностью. А ведь в начале все было так романтично и многообещающе».
Он еще раз пролистал страницы книги в тщетных поисках хоть какой-нибудь адресной зацепки и закрыл томик. Секундная стрелка настенных часов цинично демонстрировала неотвратимое течение безжалостного времени: «Тик-так, тик-так. Все дальше и дальше. Куда? В никуда».
Скрипнули колесики сервировочного столика, тяжело вздохнули и низко просели пружины дивана.  
–  Это который Грин? – жена взглянула на обложку, одновременно натыкивая острым ногтем номер телефона и разворачивая конфетную обертку. – Который «Алые паруса»?.. – и, не нуждаясь в ответе, прислушиваясь к длинным гудкам в телефонной трубке, прожевывая шоколадное месиво, невнятно промямлила. – …она ждала, ждала, пока не дождалась.
– Скажи, – мужчина прикрыл книгу ладонью, пытаясь защитить ее от никчемного сарказма, – почему бы нам, в конце концов, не завести ребенка?
Жена сделала большие глаза, дескать, что за дурацкое предложение, и открыла было рот, желая прокомментировать, но трубка квакнула, наконец, отзываясь, и она, позабыв о муже, пустилась в пространный долгий разговор.
Он посидел какое-то время, стараясь не прислушиваться к бесконечному рефрену: «А ты что? А он? А у него? Не может быть!..». Привычная патологическая страсть к гламурным новостям шелестела в голосе жены. 
За окнами чернел осенний ненастный вечер. Сквозь кисею  занавесок уличные фонари виднелись расплывчатыми пятнами. Мужчина закрыл глаза. Автомобильный гул дороги, пробивающийся сквозь стекла, ранее незаметный, воспринимаемый на уровне привычного фона, теперь шумел вполне узнаваемо, напоминая морской прибой.
Он поднялся, прошел в ванную комнату и с мобильного телефона позвонил в справочную железнодорожных вокзалов.
В комнате, заглушая болтовню жены, гомонил телевизор, когда  входная дверь щелкнула, притворяясь за ним. Отключенный «мобильник» тяжелым булыжником мотнулся в кармане пальто.

*  *  *
В полупустом вагоне пахло углем, разогретой колесной смазкой и сырым бельем. Надрывно скрипела и неожиданно резко хлопала покореженная тамбурная дверь. Серые тучи, наперегонки с поездом, бежали низко над землей, потея мелким холодным дождиком, который сползал по мутным стеклам косыми дрожащими дорожками. Традиционная ворона, неслышно причитала с покосившегося столба, сетуя на безрадостную непогоду.
Мужчина, заложив пальцем книгу, сел прямо, откинувшись на жесткую стенку. Колеса играли на бесконечных стыках однообразную увертюру к концерту долгожданной встречи в конце длинного пути. Он проводил взглядом бранящуюся птицу и беспечно засмеялся.  
Загорелись неяркие плафоны, а он все ниже склонялся над книгой, перекладывая фотографию, всякий раз, когда дочитывал страницу. Едва заметные следы грифеля заставляли его акцентировать внимание на отмеченных местах, в попытке осознать, какие чувства двигали рукой неведомого рецензента. Он сопоставлял их со своими собственными, и когда ему казалось, что он постиг чужую мысль, острое ощущение сопричастности овладевало им.  
Периодически мужчина одергивал себя, стараясь здравыми рассуждениями укротить разыгравшееся воображение, ведь книга могла за свою жизнь пройти через множество рук, но присутствие фотографического образа неизменно отметало сомнения, и он снова и снова представлял себе тонкие девичьи пальцы, сжимающие длинный карандаш.

*  *  *
Поезд дернулся, останавливаясь. Длинная судорога пробежала по составу, щелчками сталкивающихся буферов отсчитывая количество вагонов. «Все течет, все меняется. А я выгребаю против течения…», подумал мужчина, глядя на бегущие прописные буквы, складывающиеся в слово «Симферополь».
Город встретил его хмурой дымкой. Свора назойливых агрессивных таксистов прямо на перроне остервенело рвала на части редкую стайку растерявшихся пассажиров. С трудом пробившись сквозь цепляющиеся руки и разноголосый гам, окрашенный вариантами акцентов от украинского до азербайджанского, мужчина прошел на троллейбусную станцию.
За двадцать лет привокзальная площадь изменилась мало. Разве только аляповато украсилась пестрыми рекламными щитами, да густо наводнилась маршрутными такси.
Колыхнулись провода и желто-зеленый, словно яркая игрушка, троллейбус подкатил к посадочной площадке. Изображение банки майонеза украшало широкий борт, но старомодные плавные обводы не оставляли сомнения в его принадлежности к парку тех самых, синих металлических батонов, в одном из которых он имел возможность когда-то прокатиться по знаменитому маршруту.
– Куда еду? Зачем? – вполголоса, несколько непоследовательно, пробормотал мужчина, стоя у окошка кассы. Он еще секунду помедлил и, наконец, решившись, сунул в лоток купюру.
Троллейбус, погромыхивая дверьми и натужно воя электромотором, не торопясь, взбирался к перевалу. Несмотря на дребезжащую расхлябанность, машина вела себя на узком серпантине дороги вполне уверенно, сохранив на длинной дистанции отменное механическое здоровье.  
Темно-зеленые склоны, кое-где расцвеченные неровными пятнами лиственного багрянца, продернутые желтыми ручьями камнепадов, уходили от трассы круто вверх к белесому утреннему небу.
Наполненная городскими миазмами, промозглая осенняя Москва, постылая жена, осточертевшая работа потерялись где-то в пространстве, и сейчас он катил, творя невозможное, назад, по дороге времени туда, где смутно маячило, как ему казалось, нечто исключительное, способное волшебным образом изменить неверно сложившуюся жизнь, то, о чем он, на самом деле, не имел осмысленного представления.

*  *  *
Сизые волны, перекатываясь через пустой черный пьедестал, заворачивались пенными кудряшками, и терзали на мелководье обломки красного пластмассового шезлонга. Вопли чаек, копающихся в береговом мусоре, неприятно резали слух. Слепящее негреющее солнце, постоянный, словно искусственный ветер, отсутствие людей придавали пустынному пляжу непривычный вид, создавая впечатление грязной противоестественной наготы. Мужчина зажмурился. Накат осеннего прибоя, напоминал шум городской автострады.
Чувство глубокого разочарования охватило его. Он вынул из книги фотографию. Ощущение присутствия, поддерживаемое до сих пор силой воображения, теперь, по достижении эфемерной цели, исчезло, и мужчина тщетно старался, всматриваясь в изображение, возродить утраченную иллюзию. Ему вдруг захотелось дико закричать навстречу холодному ветру что-то оскорбительное, мстя непристойными словами за эмоциональный обман, за несбывшиеся надежды и грядущее бесцельное существование, за то, что кто-то, где-то без сомнения счастлив сейчас, в это самое мгновение, но не он, не он, не он…
В последний раз, прежде чем швырнуть в море бумажную обманку, мужчина взглянул на снимок и затрясся, покрывшись ледяной испариной, до боли сжимая пальцы, от осознания того, что чуть было не совершил необратимый поступок.

*  *  *
Женщина в городском фотоателье, удивленно вздернув брови, смотрела на стилизованное изображение дельфина:
– Моисеича работа. Давно я не видела этого значка.
Мужчина, в немом ожидании, затаил дыхание.
– Ну, не смотрите вы так трагически, – смущенная пронзительной мольбой, таящейся в его глазах, улыбнулась приемщица. – Живой он и здравствует.
Она покопалась в толстом потрепанном блокноте и черкнула несколько строк на визитке ателье.
Пьяные пыльные вихри крутили в закоулках похожие на обрывки широкой кудрявой стружки высохшие стручки акаций. Мужчина быстро шел, едва сдерживаясь, чтобы не бежать, по узким улочкам Алушты.

*  *  *
– И зачэм жэ вам понадобился подержанный евгэйский фотогра’ф? – делая значительный акцент на букве «а» в последнем слове, вопросил тщедушный плешивый старикашка. Остатки седых волос на висках и торчащие в стороны, будто наэлектризованные, белоснежные пейсы, делали его похожим на гостеприимного тысячелетнего гнома – хранителя времени.
Комната, в которой находился мужчина, по стенам, от потолка до пола была забита фотографиями. Снимки висели вперемежку: разных форматов, цветные и черно-белые, в рамках и без. Казалось, что они живые и, стараясь оказаться на виду, толкаются во все стороны локтями четырех углов, налезая друг на друга, изо всех сил демонстрируя свою оригинальность.
Мужчина затравленно осмотрелся. Впечатление хаотического беспорядка постепенно исчезало, являя восприятие грандиозного мозаичного панно, изъятие из которого единственного малого фрагмента вызвало бы однозначный визуальный диссонанс. Панорама остановленных мгновений нависала, окутывала, заставляя чувствовать себя мелким и ничтожным под давлением колоссальной концентрации запечатленных человеческих индивидуальностей.
– Ну с-с-с?.. – рассматривая ошеломленного мужчину, произнес старик.
– Это ваше? – мужчина протянул ему фотографию.
– Судя по всему, – фотограф взял со стола большую в бронзовой оправе лупу. – И что же? Вы хотите через двадцать лет предъявить мне претензию за некачественную работу?  
– Что вы! Напротив… – мужчина, пытаясь сформулировать объяснение, дабы не показаться смешным в своем, как ему казалось, диковинном желании, лихорадочно подыскивал нужные слова. Пауза затянулась. Старик внимательно, с явным удовольствием, рассматривал снимок.  
– М-да, мне тоже кажется, что не плохо. Сюжет достаточно тривиален, но персонаж… Да и работа… Сквозь призму лет все видится иначе, – прервал он, наконец, неловкое молчание. –  В общем, исходя из вышеувиденного, нам нужен адрес. – Фотограф поднял лупу. Через увеличительное стекло его глаз, подобно всевидящему оку бога Ра, казался мудрым и чрезвычайно прозорливым.
Мужчина с облегчением кивнул.
Старик подошел к металлическому шкафу, серой колонной подпирающему низкий потолок.
– Хорошо, что есть Семен Моисеевич, хорошо, что у него есть картотека, и совсем уж великолепно, что есть люди, которые желают странного. Вернуть чужое прошлое, например.
– Не прошлое мне надо, настоящее, – мужчина следил за быстрыми пальцами старика, перебирающими бежевые конверты.
– И правильно, – немедленно согласился фотограф. – Чтобы обрести сегодня, необходимо найти откуда оно растет. Растет же сие чудное дерево под названием жизнь из вчерашнего дня. В вашем случае, из очень далекого момента. – Он задвинул ящик на место и, открыв следующий, продолжил рыться, не переставая говорить:
– Тогда было сложнее. Бумага, пленка, реактивы. Но был и процесс. Это, почти как роды. Удивительное таинство. Появление Афродиты, – старик лукаво подмигнул. – Вы скажете из проявителя, ну, так что ж. Сколько их было, прекрасных, и каждый раз я волновался, как мальчик, впервые заснявший соседскую девчонку. А что сейчас? Клонирование, хотя и не лишенное некоторых преимуществ. Щелк, да щелк. Фотошоп, так это называется. Конечно, конечно, не удивляйтесь, – он поймал взгляд мужчины, скользнувшем по современной цифровой камере «Сони», висевшей на одежном крючке. – Я вовсе не анахронизм, отнюдь, но иногда, так, для себя… Разведешь химикаты, настроишь увеличитель. Ностальгия, знаете ли, – он выдернул из ящика конверт. – Ну, вот и ваша ундина.
«Москва…»,  мужчина заворожено смотрел на выцветшие буквы, нанесенные размашистым почерком на хрусткую плотную бумагу.

*  *  *
Скоростное шоссе летело из аэропорта Домодедово сквозь поздний вечер узким черным коридором. «И что теперь?», терзал себя мужчина, сидя на заднем сидении такси. Встречные машины слепили глаза, свет фар попутных пробегал по салону призрачными бликами, утекающими вперед, вслед за красными огнями задних фонарей. Конечная цель была определена и эйфория ожидания несколько приугасла. Не прошла совсем, но снизила накал, разбавленная мыслями о неотвратимой бренности человеческого существования. Все-таки прошло так много лет. «А что если…», он боялся додумать мысль до конца, гнал ее от себя, как назойливую муху, но она возвращалась снова и снова, являя видение упитанного бока и нескончаемого гула телефонной болтовни.  
Мужчина поскреб зудящую кожу подбородка. Усталость, накопившаяся за двухсуточный вояж, туманила сознание. Он неожиданно почувствовал себя грязным, старым и никому не нужным, как засаленный пиджак, по прошествии многих лет, выношенный в марлю на локтях, протертый по обшлагам, годный разве что на ветошь. Противоречивое впечатление от стремительной череды недавних изысканий, совмещенное с ощущением долгого пути, укололо его, и вместе с этим пришло чувство вины перед той, кого он так просто и беззастенчиво, как казалось ему сейчас, бросил, почти предал, сорок восемь часов тому назад.
Он поспешно вынул из кармана отключенный до сих пор телефон. В сумраке салона дисплей замерцал ярким синеватым сиянием. Среди вала прочих не принятых звонков, затерялся единственный вызов, обозначенный именем жены.  
Москва широким, в пол неба заревом, поднималась впереди, по мере приближения угрожающе нависая над головой, похожая на огромную светящуюся, готовую захлопнуться корзину безжалостного птицелова.

*  *  *
В квартире было тихо и темно. Из кухни чуть слышно доносился мягкий рокот холодильника да резко, подмигивая красным глазком, щелкал на стене рядом с входной дверью электросчетчик. Отчетливо пахло незнакомым мужским одеколоном. Он поднял руку, привычным движением нащупывая выключатель. Листок, прижатый авторучкой, белел на журнальном столике.
«Уехала в дом отдыха. Цалую.», прочитал мужчина торопливо набросанную строку. И это небрежное «цалую» вместе с очевидным безразличием, откровенно сквозящим в четырех словах, вызвало у него глубокий вздох облегчения.
– Все правильно, все верно, – бормотал он, сдирая бритвой со щек              отросшую щетину. – Нужно, наконец, сдвинуть этот лежачий камень. Толкать не стоит, просто откроем шлюзы. Почистим Авгиевы конюшни.
Искрящаяся горячая струя из открытого крана мощно и весело ударила в глянцевую пустоту широкой ванны.

*  *  *
Огромные снежные хлопья неторопливо сеялись с молочного неба, словно некто в вышине поводил гигантским ситом, желая спрятать грязное осеннее безобразие под широким белым покрывалом. Снег собирался толстой шапкой на крыше дощатого домика, что раскрашенной коробкой стоял посреди детской площадки; пластами невесомой ваты застревал в ветвях деревьев; длинными, похожими на трубки люминесцентных ламп, валиками ложился на реечные сидения дворовых скамеек.
Мужчина поднял воротник пальто и топнул ногой. Холодная воздушная мохнатость, точно взбитый тополиный пух, разлетелась из-под ботинка.
Прошло уже около часа, как он обретался у заветного дома. До последнего момента он полагал, что стоит только найти адрес, а там все сложится и пойдет само собой. Однако сейчас непреодолимая робость сковала его, и он потеряно бродил кругами по двору, тропя бесконечную дорожку, сумбурно проигрывая в уме варианты разговора, не решаясь шагнуть в намеченный подъезд.
Казалось, что может быть проще: нажал кнопку звонка и действуй по обстоятельствам. Но он боялся, панически боялся услышать, что такие здесь больше не живут, как и опасался ситуации, исходя из которой, придется сбивчиво объясняться, стыдливо избегая удивленного взгляда настороженного мужчины.
Начало темнеть. Тяжело бухнула, выпустив мальчишку с собакой, дверь соседнего подъезда. Щенок с восторженным тявканьем зарылся в флуоресцирующую толщу первой пороши.   
Мужчина давно просчитал расположение интересующей его квартиры. Черные провалы окон слепо пялились во двор. Он поднял голову и, как от удара электрического тока, вздрогнул одновременно со вспышкой, осветившей уже известные ему темные прямоугольники на пятом этаже. Тянуть дальше было глупо и бессмысленно.

*  *  *
«Смешно, не правда ли, смешно… – крутились в голове у мужчины строки из песни Высоцкого – …но тогда еще был снегопад, снегопад…». Он стоял перед стандартной, обитой темным дерматином дверью. Незамечаемое ранее сердце вдруг стало огромным, во всю грудную клетку, и ощутимо торкало изнутри, будто взрывалось, короткими резкими ударами. Красная пуговица звонка вызывающе светилась на зеленой стене, как будто предостерегая от прикосновения.
«Черт, черт, черт! – выругался про себя мужчина, стараясь унять предательскую дрожь в коленях. – Как подросток, ей богу». Он переложил книгу в левую руку, и, стараясь не смотреть в стеклянную выпуклость смотрового глазка, нажал кнопку. Мелодичная трель просочилась сквозь тонкую дерматиновую плоть. Глухо простучали быстрые шаги и дверь, без предварительных осторожных вопросов, растворилась.
Черты лица, стоящей перед ним девчушки были совсем другими, но глаза…
Он немного растерялся, не ожидая подобного расклада. Все же, предполагая использовать найденную книгу как основной аргумент, в ответ на тихое: «Вам кого?», попросил: «Позови, пожалуйста …», он хотел сказать «маму», но по наитию, интуитивно идя на маленькую хитрость, неожиданно произнес «отца», и с мгновенным ощущением удовлетворенного эгоистического чувства услышал: «Его нет, он с нами не живет».
Черный кот вывернулся из прихожей и, обласкав бархатным боком ноги маленькой хозяйки, уселся перед ней на коврик, щурясь вверх зелеными бесстрастными глазами. Музыкальный кавардак, изливающийся из глубины квартиры, красноречиво свидетельствовал об отсутствии взрослых в ее пределах. 
– Ой! – девочка всплеснула обнаженными руками, когда мужчина протянул ей серый томик. – Я ее на скамейке забыла. Большое спасибо!
Детская благодарность, не предполагающая оделять наградой за естественный поступок, светилась в широко распахнутых, будто удивленных глазах. Осознание трудностей, связанных с идентификацией адреса даже не пришло ей в голову. Она приняла возвращенную потерю как должное, как если бы так поступила сама, выпади ей такая возможность, и сейчас, не зная, что еще сказать этому незнакомому человеку, стояла, смущенно теребя отыскавшуюся книгу.
– Не стоит, – пробубнил мужчина, понимая, что нужно уходить, что встреча, на которую он рассчитывал, не состоялась, а повторный визит будет воспринят недоуменно и, скорее всего, ни к чему не приведет. И, тем не менее, он продолжал перетаптываться с ноги на ногу, не решаясь оборвать невидимую связь с далеким прошлым, которую так старательно выстраивал в течение последнего времени.
Дернулся и загудел где-то наверху, надсаживаясь, подъемный механизм лифта. Фотография, вылетев из распушенных страниц, мягко спланировала на грязный кафель пола. Кот, проводив ее цепким взглядом, немедленно дернулся в охотничьем рефлексе и скользнул вперед, опережая повернувшегося мужчину. Черная лапка, играючи тронула цветную картонку.
Громыхнула, останавливаясь, кабина. Задребезжали, расходясь, створки дверей.
– Мама, мама! – заверещал за спиной мужчины тонкий голосок.
Трехсуточная вереница событий, решений, разочарований и надежд, достигнув эмоционального апофеоза, подошла к концу и он, стараясь оттянуть последнее мгновение, медленно поднялся с корточек.
Женщина, появившаяся в проеме лифта, мало чем отличалась от своего фотографического прообраза. Разве что строже и четче стали черты похудевшего лица, да в лучистых глазах появился легкий намек на житейскую печаль. Тяжесть объемистого пакета, оттягивая руку, слегка перекашивала фигуру, не искажая ее девической стройности. Она окинула взглядом лестничную площадку: открытая квартира, радостная дочь, незнакомый мужчина. Тонкие морщинки собрались на лбу. Дрогнула, закрываясь, дверь лифта, но мужчина, подставив ногу, осек ее движение.  
– И что все это значит? – в голосе женщины не было особого беспокойства, лишь заинтересованность, вызванная своей фотографией в руке чужого человека.
– Это все твоя «Бегущая по волнам», – дочка протянула светло-серый томик. – Я ее потеряла, а вот… вот… – она запнулась, не зная, как назвать мужчину, который не в силах согнать с лица дурацкую довольную ухмылку удерживал бьющуюся дверь.
– Отпустите лифт! – заголосили в шахте.
Женщина поспешно вышла на площадку, и он убрал ногу. Грохнули навстречу друг другу освобожденные створки. Кабина, дребезжа, ушла вниз. Дочка, приняв пакет из рук матери, скрылась в глубине прихожей. Кот оглянулся на пороге и коротко мявкнув, будто приглашая, удалился следом. Смолк музыкальный тарарам, оставив их наедине в интиме лестничной площадки и наступившей тишине.
Уже не нужно было маяться в томительном ожидании, изводить себя предположениями и фантазиями. Поисковый механизм неслучайных совпадений, именуемый судьбой, который он, приняв неадекватное решение, запустил недавним осенним вечером, успешно отработал свое назначение.
– И все-таки, хотелось бы поподробнее…
Наверное, это была иллюзия, но ее голос слышался ему именно таким, как он представлял его себе ранее, когда, трясясь в вагоне, общаясь с ней посредством старой фотографии и романтической истории, сочиненной давно ушедшим печальным человеком, пытался силой воображения пробиться через два десятка лет раздельного пустого существования.
Он поднял фотографию и, словно читая по ней увлекательную новеллу, начал:
– В одном курортном городке, на южном побережье Крыма…

 © Copyright: Андрей Ракша, 2013

"Наша улица” №280 (3) март 2023