Гарник Аразян “Я вспоминаю” рассказы
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Аразян Гарник Аршавирович, родился 23 октября 1936 года в Городе Кировакане (ныне Ванадзор, Армения), с 1937-го года проживал в Ереване, где окончил: Музыкальную школу, затем в 1956-м году окончил музыкальное училище им. Романоса Меликяна по классу виолончели, затем поступил в ереванский театрально- художественный институт на актёрский факультет, который окончил в 1958 году, а в 1963- году поступил в Москве во ВГИК, на режиссёрский факультет в мастерскую Л.В.Кулешова, который окончил в 1968-году. С 1956 года - актёр в театрах Еревана, Капана и Арташата. С 1960 года - ассистент режиссёра ереванского телевидения, затем документальной киностудии. Соавтор сценариев в большинстве своих фильмов. Член союза кинематографистов СССР. Член союза кинематографистов России. Член союза писателей Москвы. Член союза театральных деятелей Армении. Действительный член Евразийской Академии Телевидения и Радио. Лауреат международного конкурса русскоязычных писателей в г. Праге ЕВРОПА-2009 (за юмористические рассказы). Лауреат XII-го Евразийского телефорума в Москве ( за фильмы «Марк Шагал», «Ван Гог», «Мартирос Сарьян»). Лауреат конкурса литературной газеты «12 стульев» и московского Булгаковского дома (за короткие рассказы). Лауреат Балканского фестиваля телефильмов для детей и юношества (за фильм «Марк Шагал»). Печатался в армянской русскоязычной газете «Голос Армении», в московской «Литературной газете», в «Экслибрисе» «Независимой газеты», в армянском журнале «Работница Армении» на армянском языке и в других газетах и журналах. Помимо собственных фильмов: «Клоун и луч» «Поженились старик со старухой», «Заколдованные», «Цветик-семицветик», является также автором сценариев и режиссёром в фильмах: «И вообще», «Утонуло в строке наваждения», «Дурака надо беречь», «Мусорщик» (по рассказу Альберто Моравия «Жребий выброшен тебе») , а также автор, сценарист, оператор, муз. оформитель тринадцатиминутных фильмов: без единого слова: «Марк Шагал», «Ван Гог», «Эдвард Мунк», «Мартирос Сарьян», «Амедео Модильчни», «Лукас Кранах», «Сальвадор Дали», «Тулуз Лотрек».

вернуться
на главную
страницу

Гарник Аразян

Я ВСПОМИНАЮ

рассказы

ДУША

Пляж был безлюдный.
Они любили поздно ночью плавать нагишом в спокойном море, затем сидеть, обнявшись на берегу и долго любоваться на сияющие звёзды.
Волны будто шептали что-то.
- Они о чём-то беседуют между собой - сказал он.
- А на каком языке? - спросила она.
- На своём, - ответил он.
- А переводчик у них есть? - спросила она.
- Конечно! Это Душа, - уверенно ответил он.
- А что такое душа? - продолжала она спрашивать.
- Душа… - задумчиво, как бы про себя повторил он и замолчал. 
Волны медленно накатывались одна на другую, ласкали берег, чуть задерживались, ожидая ответа, и снова как бы нехотя уплывали…
- Душа… Ты посмотри, - сказал он, наконец, - видишь, на небе миллиарды звёзд, и многие из них миллионы лет тому назад умерли, а свет от них всё идёт, и мы видим их. Вот этот свет и есть Душа!
- Значит, получается, что смерти нет? - спросила она.
- Возможно, - ответил он.
В ту ночь, когда они легли спать, их дыхания слились, и родилось множество ярких звёзд.

КОЛОКОЛА

Суд был неправедным, российским.
Люди возмущались, требовали справедливости.      Обращались во все инстанции.Но тщетно!       Народный вердикт был единодушен:  - Звонить во все колокола!     Но колокола молчали. Молчали месяцами, годами, столетиями.  Пришло сознание горького факта, что они не зазвонят вовеки.  … В далёкой древней стране АРАТА, недалеко от библейского Арарата, на немыслимой  по высоте горе, в своей келье сидел Старец и, несмотря на свой многовековой возраст, продолжал под тусклым светом одинокой свечи переписывать с пергаментов древние армянские рукописи. А на столике, рядом со свечой, стоял миниатюрный, с ноготок, Колокольчик. Свеча медленно догорала, и вдруг - дело было в день Рождества Христова - капля воска упала на Колокольчик: - «Дзи-и-и-и-инь!» - неожиданно подал  голосок Колокольчик, прерывистый и какой-то щемяще пронзительный.    Старец, удивлённо прислушиваясь к нежному звону, улыбнулся. И вдруг, откуда-то издалека, резонансом на призыв маленького Колокольчика, послышался  звон куда большего колокола, как бы принявшего вызов маленького своего сородича. Эхо звона быстро разносилось по необъятной Стране, вовлекая в своё звучание все новые колокола, оповещающие мир: - «Проснитесь! Время настало!»      К набатному звону начали присоединяться всё больше и больше колоколов разных голосов и тембров, и их мелодии, сливаясь воедино, сотворили нескончаемую, прекрасную, победную симфонию, в которой солирующую партию продолжал исполнять своим нежным контртенорком малюсенький Колокольчик на столе у Старца.   Зазвенел - о, Чудо! - даже самый главный, сломанный царь-колокол в Кремле.      
Старец облегчённо шепнул про себя: «Неужели свершилось!?»

 
ПЕРВЫЙ ВЕК ДО НАШЕЙ ЭРЫ

Зритель у нас в Армении, тем более в сёлах, специфический.
Наш театр в Арташате, где я работал актёром, часто гастролировал. В основном по сёлам, где зрители смотрели наши спектакли помногу  раз, знали всё наизусть, но аккуратно посещали ещё и ещё раз. Они очень любили театр.
Спектакли начинались, как и положено, в девятнадцать часов вечера в домах культуры. Но никогда вовремя мы не начинали, так как большинство зрителей работали на полях. Пока они приходили домой с работы, ужинали, затем, не спеша, направлялись в дом культуры, где в зале уже заняли места дети, и терпеливо ждали взрослых. Ждали также и мы. Иногда спектакли начинались даже в двадцать один час. Уезжать мы не могли, потому как работали на хозрасчёте. Что заработаем, то и съедим.
Зрители знали все постановки наизусть и считали себя в праве как-то участвовать в нашей жизни, в смысле гостеприимства.
Как-то играли мы пьесу, не помню, какого автора, где действие происходило не то во втором веке, не то в первом веке до нашей эры.  Во втором действии, где царь по какому-то поводу устраивал угощение своим приближённым и гостям, до начала спектакля за кулисы вошёл солидный мужчина и попросил повидаться с исполнителем главной роли, то есть царя, который был самым старшим по возрасту в нашей труппе. Актёр не мог отказать, так как это было почти обычное явление, и предстал перед мужчиной, который преподнёс «царю» несколько бутылок вина, аккуратно завёрнутый большой свёрток и обратился с просьбой:
- Пожалуйста, во втором действии, где вы устраиваете угощение, будьте добры, пейте это домашнее вино, а одну бутылку оставьте режиссёру. Не пить же вам подкрашенный чай, как-то неудобно. А в этом свёртке  хашлама из свежего барашка, бастурма, лаваш, сыр, соленья, в общем, всё как полагается, и всё домашнее. И, если не трудно, то скажите, пожалуйста, со сцены пару слов, что вино и закуска от семьи Сафарянов, проживающих по улице Саят-Новы дом 4. И, скажите, что вино молодое, урожая этого года. Им, Сафарянам, будет приятно.
Поблагодарив «царя», мужчина гордо ушёл в зал занять своё место.
И во втором действии, перед тем, как царь первого века до нашей эры наливает вино в деревянные кубки, гордо объявляет своим приближённым и гостям, что вино и еда от семьи Сафарянов, проживающих по улице Саят-Новы, дом 4, и, что вино урожая этого года.
В зале бурные аплодисменты. Сафарян в зале встаёт и кланяется. А на сцене вкусная трапеза: молодое вино - маджар, хашлама из свежего барашка, бастурма, лаваш, сыр домашний, соленья…Свита, и гости царя едят и пьют за здоровье Сафарянов…
Одним словом, первый век до нашей эры!

МОЛЧАНИЕ ВСЕВЫШНЕГО

(Смешная сказка)

Всю жизнь, с младых, как говорится, ногтей, он занимался бизнесом, и притом успешно.
Деньги!
Много денег!
Никаких лишних затрат!
Когда он женился, у него появилась «амбарная» книга, где каждый день строго записывалось кто, сколько и на что должен тратить деньги: на еду, одежду, транспорт… и ни цента лишнего.
Жил он со своей семьёй как аскет. Работал он как вол, почти сутками. Был честным, насколько это возможно в бизнесе, замкнутым и порядочным семьянином.
Вскоре имя его стало известно всему миру: он занял одно из почётных мест в списке Форбса.
Голову он от этого не потерял и продолжал трудиться, лишая себя и семью многих удовольствий.
Деньги!
Много денег!
Летели годы. Пролетели десятилетия, а финансовое состояние его перевалило за миллиарды долларов.
Деньги! Ещё! Ещё!
Остановиться было невозможно…
…Своё девяностотрёхлетие он встретил в полном, грустном одиночестве в стенах своего шикарного особняка. Целыми днями ходил он из комнаты в комнату, а по ночам забивался в одну из маленьких комнатушек, где и забывался тревожным сном.
Его родные и близкие давно уже ушли в мир иной, а ему Бог в наказание за скупость дал крепкое здоровье и свежую голову.
Ничего его не интересовало, давно отошёл он от дел, и как-то прогуливаясь по городу, оказался у Стены Плача. Никто, разумеется, в лицо его не знал. Долгие часы он постоял, смотря, как люди молятся и засовывают в щели Стены какие-то записки. Любопытство охватило его, и он там, где было малолюднее, подошёл к стене, вытащил несколько записок, сунул в карман и направился к своему дому.
Дома он долго сидел над раскрытыми записками, где были написаны разные просьбы к Всевышнему.
Так прошло много часов, пока его вдруг не осенило!
Он аккуратным, каллиграфическим почерком выписал чеки каждому адресату, подписавшись внизу: Всевышний. Суммы были внушительными.
В эту ночь он заснул крепким, здоровым сном.
На следующий день, отправив чеки, он, счастливый, бодрым шагом направился к Стене Плача, откуда возвратился домой с новыми записками.
Прочтя, он аккуратно стал сортировать, кому сколько положено.
Летело время, и охрана у Стены Плача уже давно знала в лицо странного чудака, который вытаскивал записки из щели Стены, клал в карман и быстро уходил.
Чеки с внушительными суммами отправлялись в разные города и страны, к своим счастливым обладателям, пока…. Однажды он получил уведомление из банка, что счёт у него на нуле, и он банкрот.
Он был неприятно удивлён.
Почувствовав голод, он оделся и вышел из дома. На этот раз маршрут его немного изменился. Направился он прямо в заведение, которое было по дороге, где для бедных каждый день давали бесплатный обед. Пообедав, он вышел и направился к Стене Плача.
Охрана была удивлена, когда этот чудак на этот раз вытащил из кармана бумагу и ручку, и, написав что-то, сложил её, просунул в щель Стены, и ушёл обратно.
Охрана вытащила записку, прочла и снова положила обратно в щель.
Это было послание к Всевышнему с просьбой о денежной помощи. Внизу был адрес и имя.
И стал он ждать ответа от Всевышнего!
И ждёт он, по сей день…
А Всевышний почему-то молчит!

Я ВСПОМИНАЮ

За пятидесятилетнюю жизнь в Москве мне часто делали замечания, когда я иногда называл имя какого-нибудь великого деятеля культуры только по имени, или только по фамилии. Когда я впервые посмотрел в вахтанговском театре спектакль «Филумена Мартурано» с выдающимся Рубеном Симоновым и, выходя, сказал кому-то, что Рубен играл гениально, меня тут же поправили: «Не Рубен, а Рубен Николаевич».
Со временем я перестал обижаться и обращать внимание на такие замечания.
А дело состоит в том, что говорить без отчества - это, наверно во мне генетически.
В Армении до революции вообще никогда не обращались по имени и отчеству.
Но дело не в этом!
Я родился, жил, окончил институты и работал в театре, на киностудии в Ереване в прекрасное время, когда ещё живы были великие армянские деятели культуры: Аветик Исаакян, Дереник Демирчян, - писатели, Вардан Аджемян, - режиссёр, Ваграм Папазян, Рачия Нерсесян, Вагарш Вагаршян, Фрунзе Мкртчян, - актёры, Мартирос Сарьян, - художник, Арам Хачатурян, - композитор, Вильям Сароян, - писатель и другие…
Народ их не просто любил. Боготворил! И все эти деятели, имели свои ласкательно-уменьшительные имена для публики: Аджем, Папаз, Рачия, Вагарш, Арам, Мартирос и так далее. И, когда люди говорили о них между собой, на улице, в семьях, то всегда называли их «ласкательные» имена, и эти великие деятели знали об этом, и они для жителей Еревана становились друзьями, близкими, родными людьми.
- Мам, мам, - мог радостно воскликнуть подросток, прибегая, домой, - я только что видел на улице Аджема с Вильямом, и они вошли в кафе «Сквозняк», где сидели Папаз с Рачием.
Конечно, когда к ним иногда, даже на улице, обращались жители города, то всегда говорили «Мастер» или «Маэстро»…
… С уходом этих людей в мир иной резко сократилось количество наших «друзей», «родных», «близких», ушли теплота и уют…
Как было бы приятно, если б в Москве было такое же отношение к великим! Тогда, несмотря на лютые и длинные иногда морозы и зимы, жизнь протекала бы намного теплее.
Но со своим уставом в чужой монастырь не ходят!

"Наша улица” №283 (6) июнь 2023