вернуться
на главную
страницу |
Галина Волкова
ДЕВОЧКА В БОТИКАХ БЕЖИТ ПО ЛУЖАМ
рассказ
Галина Волкова родилась в 1938 году в Москве. Училась в школе и в достаточно инженерном институте. Затем, как и положено, отдала свою жизнь хорошему месту под названием ГИАП, хотя направление этого заведения не было связано, к сожалению, с её тайными литературными устремлениями. Но судьба была к Галине Волковой добра и дала возможность стать в ГИАПЕ неким одописцем, участником всяческих капустников и, вообще, как бы пишущим человеком. Все это вылилось в писание рассказов и кое-какое их пристраивание, книжки, журналы и т.д. Участник нескольких ЛИТО, прошлых и настоящих. В частности, А.И. Зорина, Ю.Б. Покровской.
Ах! Как это в яблочко! Про ботики, про девочку! Это я! Это всё я, - закричала лягушка! Но не лягушкой, а лягушонком была я тогда, лягушонком, ещё как следует и не образовавшемся…А в голове -то уже бродило, ого-го! Восьмой класс!
Моя школа серая, девчоночья, а мальчишечья - белая, новая, на другом конце "Бродвея". И наши красавицы из восьмого «Б» вечерами по Бродвею уже ходили. Так тогда говорили: она с ним "ходит"…
Я не ходила, не красавица. Да и представить себе этого не могла. Если только в мечтах: иду, например, со Смирновым, и все от зависти падают.
В мамином фиолетовом платье, - память об Эстонии…
По Смирнову у нас все сохли. Я тоже, тайно. Главное, ничего в нём такого не было, кроме роста. К тому же, он сильно хромал, что-то с ногой. Но нам он казался загадочным, и кличка у него была -Печорин.
По Бродвею я иногда пробегала с дружком, Борей Шкляревским, в библиотеку, в Военный городок. Но Боря, это совсем не тот, с кем можно было «ходить». Боря, ровесник, малыш-малышом. На голову ниже меня, хоть и сама я была третьей от края. Щёчки у Бори красненькие, пухленькие. Губки тоже, будто накрашенные, рот раскроет, зайдясь смехом - а там зубы лопатками, с нарезкой, как у первоклассника, только что расставшегося с молочными.
Одно хорошо, смотрел мне в рот… Уговоримся в выходной на каток идти, спросит - когда заходить. Скажу - пораньше. И вот, спим мы всей семьёй в нашей комнатухе, вдруг, в шесть часов стук в дверь! Это Боря!
- Ты с ума сошёл, Боря!
- А ты же сказала пораньше!
Я к нему тоже ходила в гости. Он рисовал отлично, мечтал в Архитектурный. Я подрисовывала на его композициях человеческие фигуры, как Репин Левитану. Играли в шахматы, в балду, дурачились…
Мама его, Вера Михайловна, была нашим участковым врачом и знала меня с пелёнок. Однажды, идя на вызов, притащила пятилетнего Борю к нам.
- Вот, - говорит, -приютите до вечера, подружитесь! Мы и подружились…
А моя мама хлопнет, бывало, меня по руке, крадущейся за последним блином на сковородке: оставь Боре, вдруг забредёт…
Да! Ботики! Дело было в восьмом, как я уже говорила… Одежонка у большинства - хуже некуда. А обувь, особенно. Как-то недавно нашла пожелтевшее письмо в старой маминой сумке. Вернее открытку, отец писал из Ленинграда, был в командировке. Дословно: Туфель на коже нет ни в одном магазине, купил мальчиковые, на кожемите.
Надо сказать, я была девчонкой до смешного нетребовательной, но мальчиковые! Мало того, что в полудетских ботиках, резиновых, на кнопке, так хоть бы внутрь что-то женское! Но нет!
А на улице весна, лужи, запахи! На уроках окна открывают. Форма уже мала, жутко давит в груди, из окна пахнет морем от тающего снега!
Химичка Мариванна что-то чиркает на доске. Как сейчас помню, новый материал, про валентность. И сразу у меня с этой валентностью не сложилось. Физика, например, тоже не была моим призванием. Но уловив нечто в аналогах, показывающих ход решения задач и прилагавшихся к любому параграфу учебника, я, ничего в этом не понимая, щёлкала эти задачки, как орехи. По принципу: Дайте мне точку опоры... И замечательный наш красавец физик ( все были влюблены!) хвалил меня, превознося до небес.
Но Мариванна, с её глупым, широким, будто циркулем очерченным лицом, обрамлённым огненно-красной копной стрептоцидных волос, и посаженным прямо на необъятную грудь, оказалась куда прозорливей…
Она ткнула в меня пальцем и, не дав опомниться от весенних грёз, вывела к доске. Писать уравнение!
Стою столбом, скованная перегретыми коричневыми доспехами.
- "Я шут, я Арлекин, я просто смех"...Ну, не знаю я, что надо с этой валентностью, с этим уравнением делать! Господи! Помоги мне!.. Умоляю! Нет, не помогает… Тыкаю, в своей непроходимой тупости и отчаянии, в своей весенней отрешённости, мелом, в чёрный провал ненавистной доски… Кто-то смеётся, кто-то подсказывает...
И тут, «добрая» Мариванна, на весь класс:
- Так! Я тебя поняла ( следует моя фамилия). Раскусила твою подлую хитрость! Тебе бы только биографию Менделеева рассказывать! Бла-бла-бла! Тут ты отличница! Да по Бродвею с кавалерами таскаться! Видела на днях!... А кавалер-то! Господи! Метр с кепкой!
И рукой этот метр показала...
Дальше и описывать не стоит…
Забыла сказать, что Борина семья внешне жила очень бедно. Отец его был немножко сумасшедший, хотя и преподавал в Бауманском институте. Убеждённый толстовец! Ничего не разрешал покупать, всё только своими руками! Боре сам шил, вернее перешивал ( тогда всё перешивали) из старья какие-то кургузые курточки. Мало ему было, что Боря «метр с кепкой», так ещё эти куртки. И пальтишки тоже. И вот, Мариванна засекла нашу парочку, в моих ботиках и Бориных курточках, доверчиво ворковавших по пути в библиотеку…
Нам было по 14 лет в ту весну. И наверно, Зигмунт Фрейд мог бы здорово поупражняться, наблюдая наши отношения. Наверно! Но мы про Фрейда ничего не знали. Нам было хорошо вдвоём, в сумбуре сумасшедших грёз и наполеоновских Бориных планов на жизнь. Я просто рот открывала, слушая его прожекты! Как это не вписывалось в его быт, керосин, дрова, полы... Однажды у меня порвался портфель и Боря на старом Зингере вмиг застрочил прореху...
Ни словом не осуждал он своего сумасшедшего отца, обходил эту тему. Иногда у нас прорывалось взаимное неудовольствие, и он, в сердцах, говорил по какому-нибудь поводу: Да ты в этом ничего не смыслишь!
А в чём я, вообще, смыслила тогда? Но я ему, бывало, дерзко в ответ: отстань, посмотри на себя, ты псих, ногти грызёшь, противно!
Возвращаюсь к тому ужасу, к этому выкрику Мариванны, стервы Мариванны, на всю школу, на весь мир!
Про Менделеева, ладно! Я это исправлю, кровь из носа, я ей, гадине, ещё докажу! Но про «кавалера»! Это уже не про химию! Чёрт бы её побрал! Это уже про другое!
А если бы я повстречалась ей не с Борей, а со Смирновым, например! Она бы не сказала, того что сказала! Но нет! У меня просто глаза открылись!
-Я жалкая! Потому что я хожу с Борей! Я достойна только Бори! В его курточке! А он вечно ходит за мной! Зачем? Зачем он ходит?
Я призывала на голову Мариванны все кары небесные. И я верила в их приход. Но, сознавая, что они не могут обрушиться мгновенно, а меня только это могло устроить, приходилось искать что-то более доступное. Доступным был только Боря...
Мариванну звали генеральшей. Она жила в единственном в посёлке многоэтажном доме в Военном городке, и муж её был, если не генералом, то чем-то похожим. Меня преследовала картинка: она, огромная, важная, генеральша, идёт по Броду, а навстречу, не замечая её, - мы, два недомерка, в этих нарядах от Шкляревского Старшего...
Дальше всё в тумане. Да! Как я уже говорила, весна стояла разливанная! Посёлок утопал в чёрных снегах и грязных лужах. Придя домой после уроков в жутком состоянии , я решила бежать к Боре. Чтобы порвать с ним всякие отношения. Я одна! Я сама! Никто мне не нужен! Сволочь, Мариванна! Кругом одни сволочи! Невыносимая жизнь! Потому что так нельзя, а оказалось - можно!
Нога моя к тому времени достигла маминого размера, и я давно уж поглядывала на её прюнелевые туфельки с небольшим каблучком. Но она их охраняла от моего вожделенного взгляда. И вот. Прибежала, значит, я домой после Мариванны, вся в слезах, вся красная и растерзанная. Переоделась. Сняла свои мальчиковые на кожемите, надела мамины прюнелевые, хранимые. Всунула ноги в ботики на кнопке и побежала из дома ,как теперь сказали бы, в состоянии непрекращающегося аффекта, к Боре!
Бегу! Земля подо мной горит! Плавится от моей безысходной ненависти! И если бы можно было что-то сломать, или поджечь по пути, я бы с удовольствием это сделала! Очевидно, я готова была в тот миг стать новым Геростратом, но мне, вместо Храма Артемиды, встречались лишь одни убогие бараки...
Между нашими домами и Бориным частным сектором были ещё в войну прорыты глубокие противопожарные канавы. И в это время канавы не успели сбросить почти истаявший тоненький ледок. А на тоненький ледок, как положено, выпал беленький снежок, да и мусор всякий сверху лежал…И я, объятая пламенем, и ничего уже не соображающая, на бегу, проваливаюсь в эту канаву по колено…
И весенняя вода, снег , глина и всякий мусор, моментально заполняют мои ботики, мамины тряпочные прюнелевые туфли, чулки, всё-всё, всё.
Красная, мокрая, вся в грязи и глине, врываюсь я в Борину пристройку… Дальше помню себя сидящей у пылающей печки с голыми красными ногами, рыдающей, пьющей чай с малиновым вареньем, а Борю, деловито развешивающего постиранные им чулки на табуретке…
Что я тогда сказала, что сказал Боря, говорили ли мы вообще, -абсолютно стёрлось из памяти. Если бы на месте Бори сидел хромой Смирнов, наверно помнила бы.
Только мы с Борей больше не виделись… Да! Мы не виделись целых десять лет, хотя жили рядом, учились в соседних школах , ходили по одним дорогам…
Мельком видела я несколько раз Веру Михайловну, она попрежнему бегала по вызовам, и не раз посылала мне издали приветственный взмах руки.
Приходили к нам в школу мальчишки из Бориной белой. Но его среди них почему-то не было, а спросить невозможно.
Однажды мы совместно с «белой» школой показывали отрывок из «Русских женщин» к Некрасовским дням. И я играла не кого-нибудь, а княгиню Волконскую. Чего я там понимала в княгине Волконской? Но! Выбегала на сцену с сумасшедшим трагическим воплем: В Нерчинск! Закладывать скорей!
А толстый Дымов, между прочим Борин одноклассник, игравший генерала, так важно:
- Пришёл …я встретить Вас!
- Велите ж дать мне лошадей!
- Прошу помедлить час…
Успех был огромный, все меня поздравляли! Лучшие мальчики из белой школы одаривали своим вниманием!
Да! И даже Смирнов! Пригласил на танго... Да я всё больше на свои ноги в кожемите смотрела, боялась оступиться. А у него почему-то руки дрожали...
Географичка, змеиная головка на прямой пробор, поймала и прошелестела астматически в ухо: артистка, ну прямо артистка...
Но не было настоящей радости. Или её не с кем было разделить? Человек исчез, будто его заколдовали...
И ведь не спросила ни разу - а что Шкляревский? Он, вообще, жив? Это как?
Прошло десять лет. Целых десять лет. Жизнь моя как-то определилась. Летом у брата родился сын, мой племянник. Ребёнок родился с травмой и ему срочно требовалось редкое тогда лекарство, гаммоглобулин.
Мы искали этот гаммоглобулин, где только могли. И вдруг я вспомнила: Вера Михайловна! Она же детский врач!
Телефонов не было, и мы с братом понеслись по знакомой когда-то дорожке к той пристроечке, к той заветной двери. И я в эту дверь постучала, будто и не прошло целых десяти лет. На стук вышла Вера Михайловна. Она, опять же, совершенно не изменилась. Войти не пригласила, говорили возле двери.
Гаммоглобулина у неё не было, конечно. Я уже попрощалась, брат ждал меня за калиткой, когда Вера Михайловна, что-то угадав женским чутьём, сказала: А к нам Боря приехал.
И в дверь: Боря, проводи гостью! В груди взорвалось и обвалилось...
Скажете, придумала… Да нет, чистая правда… Вышел тот, кого она назвала Борей...Он был не просто не маленький...
Он был не просто высокий. Он был о-очень высокого роста! И он был красив и благороден лицом так, как это бывает, когда природа, иногда, награждает за истинное благородство.
Мы поздоровались, только и всего. Я извинилась, ведь брат ждал меня за калиткой, ему нужен был гаммоглобулин для спасения племянника.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай несёт нас черный парус,
Пусть будет сладок ром ямайский,
Все остальное ерунда.
Когда воротимся мы в Портленд,
Ей богу, я во всем покаюсь,
Да только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
"Наша улица” №283 (6) июнь
2023
|
|