Гарник Аразян “Размышления двух плейбоев за рюмкой... чая!” (Гарник Аразян и Юрий Хазанов)
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва
Аразян Гарник Аршавирович, родился 23 октября 1936 года в Городе Кировакане (ныне Ванадзор, Армения), с 1937-го года проживал в Ереване, где окончил: Музыкальную школу, затем в 1956-м году окончил музыкальное училище им. Романоса Меликяна по классу виолончели, затем поступил в ереванский театрально- художественный институт на актёрский факультет, который окончил в 1958 году, а в 1963- году поступил в Москве во ВГИК, на режиссёрский факультет в мастерскую Л.В.Кулешова, который окончил в 1968-году. С 1956 года - актёр в театрах Еревана, Капана и Арташата. С 1960 года - ассистент режиссёра ереванского телевидения, затем документальной киностудии. Соавтор сценариев в большинстве своих фильмов. Член союза кинематографистов СССР. Член союза кинематографистов России. Член союза писателей Москвы. Член союза театральных деятелей Армении. Действительный член Евразийской Академии Телевидения и Радио. Лауреат международного конкурса русскоязычных писателей в г. Праге ЕВРОПА-2009 (за юмористические рассказы). Лауреат XII-го Евразийского телефорума в Москве ( за фильмы «Марк Шагал», «Ван Гог», «Мартирос Сарьян»). Лауреат конкурса литературной газеты «12 стульев» и московского Булгаковского дома (за короткие рассказы). Лауреат Балканского фестиваля телефильмов для детей и юношества (за фильм «Марк Шагал»). Печатался в армянской русскоязычной газете «Голос Армении», в московской «Литературной газете», в «Экслибрисе» «Независимой газеты», в армянском журнале «Работница Армении» на армянском языке и в других газетах и журналах. Помимо собственных фильмов: «Клоун и луч» «Поженились старик со старухой», «Заколдованные», «Цветик-семицветик», является также автором сценариев и режиссёром в фильмах: «И вообще», «Утонуло в строке наваждения», «Дурака надо беречь», «Мусорщик» (по рассказу Альберто Моравия «Жребий выброшен тебе») , а также автор, сценарист, оператор, муз. оформитель тринадцатиминутных фильмов: без единого слова: «Марк Шагал», «Ван Гог», «Эдвард Мунк», «Мартирос Сарьян», «Амедео Модильчни», «Лукас Кранах», «Сальвадор Дали», «Тулуз Лотрек».
Гарник Аразян
РАЗМЫШЛЕНИЯ
ДВУХ ПЛЕЙБОЕВ
ЗА РЮМКОЙ... ЧАЯ!
(Гарник Аразян и Юрий Хазанов)
Действующие лица:
ГАРНИК - 70 лет
ЮРА - 85 лет
Гарник: - Юра, скажи, пожалуйста, для чего человек вообще пишет?
Юра: - Для чего он пишет? Я не знаю. Я знаю, для чего он живёт, потому что, когда я ехал к тебе сейчас в метро, трезвым, прямо я должен тебе честно сказать, то я подумал, как всё-таки сложно устроил человеческую жизнь тот, кто её устроил, не будем сейчас спорить на эту тему. И я подумал, как мы ущербны, и как мы зависим от абсолютной ерунды. Вот вошёл в вагон метро слепой человек, а от чего он ослеп, как? А рядом маленькая с мамой девочка играла с лошадкой-игрушкой. И я подумал, вот тыкнет в глаз этой палкой, не дай бог, и всё! Всё зависит от всего, мы все, дети, взрослые, собаки, мухи, кто угодно вообще.
Г.: - Ты помнишь, был мальчик четырёх лет, он как-то случайно дотянулся на шкафу до какого-то предмета, а там лежало шило - отец его был сапожник - шило воткнулось ему в глаз и он ослеп. Это был Брайл. Впоследствии он, будучи слепым на оба глаза, изобрёл азбуку для слепых. И все слепые пользуются, читают и пишут по азбуке Брайля.
Минуточку, Юра джан, давай я налью, и мы выпьем за встречу.
( наливает, пьют )
Ю.: - Я не знаю, конечно, если бы я был этим существом с бородой, я не хочу ничего плохого о нём, я не знаю, кто он, и есть ли он. Но что-то, конечно, есть и если бы я был на его месте, я бы постарался, а, впрочем, это невозможно сделать так, чтобы всем было в чём-то проще, проще рождаться и проще умирать, и проще жить, хотя тогда, может быть, было бы скучно.
Г.: - И чтобы всем всё было бы поровну?
Ю.: - Нет, вот в это я не верю.
Г.: - Тогда это было бы советской системой!
Ю.: - Когда я подрос, я не верил большевикам, всё это, конечно, хреновина, а если более грамотно сказать, то просто утопия.
Г.: - А было время, чтобы ты им верил? Большевикам?
Ю.: - Нет! Дело не в большевиках. Я и меньшевикам не верил. Не говоря уже о социал-демократах, об утопистах, онанистах, я никому до конца не верил, я и себе не верю, и тебе не верю, дорогой мой, хоть люблю тебя искренне…
Г.: - Врёшь! Ты мне веришь!
Ю.:-Я верю, что ты вкусно готовишь, в это я верю. Наливай!
( наливает, пьют )
Г.: - Юра, ты всю жизнь мечтал стать писателем?
Ю.:- Нет! Я хотел стать милиционером, охотником…
Г.: - А почему не стал милиционером? Сейчас был бы порядок на улицах.
Ю.:- Не было бы порядка.
Г.: - Почему?
Ю.:- Не было бы всё равно! Потому что, я отдаю себе отчёт в том, что никто, даже помнится, такой красавец, такой высокий и могучий человек как я, ничего не может сделать. Никто ничего не может сделать. Как она идёт, так и идёт. Опять же надо обращаться к тому, которого я считаю бородатым и лысым, с венцом, а может он и не бородатый и без венца, не знаю. А если, не шутя, ну это я давно хотел, конечно, господи, я даже партизаном быть хотел. Я даже писал рассказы о них.
Г.: - А против кого ты хотел партизанить?
Ю.:- Ну, если я в семь лет это писал, наверно, против белых, я больше никого не знал. Красных и белых. Вот. А я был красным, и у меня такая фраза была, я её запомнил на всю жизнь. В моём рассказе, написанный огромными буквами, ну шестилетним мальчиком.
Г.: - Я не понял, только что ты сказал, что написал в семь лет, а теперь шестилетним мальчиком писал, может ты так дойдёшь до трёхлетнего?
Ю.:- Подожди, не мешай, слушай дальше. В общем, мы заблудились в лесу, красные партизаны, и нас съела рысь, «…, но красные не плакали в животе у рыси». Вот эта классическая фраза, я, правда, не знаю, как бы повели белые в животе у рыси, но красные там не плакали.
Г.: - Тебя в жизни согревали красные?
Ю.:- Нет, красные довольно быстро перестали меня согревать! Ну, ты задаёшь мне вопросы такие, как они называются, провокационные.
Г.: - Кстати, насчёт согревать. Что-то мы с тобой давно не…
(наливает, пьют)
Я не задаю провокационные вопросы, у нас просто размышления о красных в животе у рыси. Я вдруг представил Зюганова в животе у рыси.
Ю.:- Не надо такое скверное пожелать рыси. Я просто перестал серьёзно относиться. Я мало понимал, кто там, в чём виноват. Должен сказать, что эти жестокости с обеих сторон происходили. Красные были, конечно, «добрые», но тоже не переставали нажимать спусковой крючок. Да, они нажимали «благородно», а те нажимали «некрасиво».
Г.: - То, что касается провокационного вопроса. Вот ты всю жизнь живёшь в России, а я живу немного больше сорока лет в России, до этого я жил в Армении…
Ю.:- Только что пришло мне в голову, я всё-таки живу не в России, а в себе. Это, конечно, смелое заявление, чересчур умное для меня, но, в общем, в какой-то степени я живу в себе.
Г.: - Ладно, мой вопрос вот о чём. Россия для нас с тобой не наша страна, я имею в виду генетически. Бывает ли иногда тебе больно за Россию? Как ты воспринимаешь сегодняшний день России? Как думаешь, Россия, как нация, может исчезнуть?
Ю.:- Ну, как может сто пятьдесят миллионов взять и исчезнуть?
Г.: - Очень просто!
Ю.:- Если евреи не исчезли, а их всего тринадцать миллионов, то, как могут исчезнуть русские?
Г.: - Евреи, как и армяне, не исчезли благодаря своему языку.
Ю.:- Прости, но у армян всегда была страна, а у евреев ни фига не было.
Г.: - У армян семь столетий не было государственности!
Ю.:- А у евреев не было двадцать столетий!
Г.: - У армян, правда, благодаря церкви сохранился язык. На мой взгляд, и не только на мой, нация есть, прежде всего, благодаря языку, и то, что сегодня делают с русским языком, это ужасно! Если большинство, а прежде всего молодёжь, телевидение, радио, пресса говорят на языке «он лайн», «плей офф», «саммит», «о кей» и т. д. можно продолжать до бесконечности, то ведь язык со временем изменится и исчезнет, а вместе с ним исчезнет культура. Ведь американцы не такой уж глупый народ, и они выбрали способ уничтожения языка. Это намного удобнее для них, чем воевать с такой ядерной державой, как Россия.
Ю.:- Ну, как он исчезает, язык? А английский язык? Он состоит на пятьдесят процентов из французских, немецких и латинских слов. Я это просто знаю, потому что это я изучал. Он, что, исчез? Наоборот, весь мир сейчас захватил. Верно?
Г.: - И Россию тоже!
Ю.:- Ну, конечно!
Г.: - А не захватит ли Россию?
Ю.:- Не-е-е-т! А куда мы нашу «мать» денем? Разумеется не маму родную, а эту самую «мать». Нет, что ты, что ты, она же непереводима.
Г.: - Вот только это и останется!
Ю.:- Значит, нация не исчезнет.
Г.: - Так, этот вопрос мы решили, значит, что нам надо сделать?
Ю.:- Как что? Понятное дело! Такую важную проблему мы выяснили! Наливай!
(наливает, пьют)
Г.: - Юра, скажи, пожалуйста, с какого возраста ты начал любить девушек?
Ю.:- Вот, наконец-то, о деле заговорили, а то о политике, о вере, о языке…Вот суть-то настоящая!
Г.: - Но это не ответ на вопрос.
Ю.:- Сейчас отвечу. Надо же вспомнить. В моём возрасте уже это всё надо вспоминать, дорогой ты мой.
Г.: - Ну, вспоминай!
Ю.:- Сейчас вспоминаю.
Г.: - Ладно, говори, я никому не расскажу. Просто это всё будет напечатано.
Ю.:- Это серьёзный вопрос, эпохальный!
Г.: - Я тебя понял!
(наливает, пьют)
Ю.:- Я вот думаю, что сейчас это всё по-другому, а в моё время, хотя я об этом думал и читал книжки. Я взрослые книжки довольно рано начал читать, как и многие, пряча под шкафом. Меня интересовали венерические болезни, откуда они берутся. (Гарник наливает Юре тан) Спасибо! Очень вкусное молоко!
Г.: - Какой позор! Это не молоко, это тан. Армянский напиток.
Ю.:- Ну, да. Очень вкусный. Так на чём я остановился?
Г.: - На венерических болезнях.
Ю.:- Ну, по сравнению с теперешними ребятами, ну практически я имею ввиду, к этому делу… я помню, я даже писал в первой своей книжке о своей жизни, когда мне было, даже стыдно говорить, когда мне было двенадцать-тринадцать лет, во дворе мой сосед Борька, по фамилии Боярин, он сказал, что сегодня придут девчонки, надо с ними познакомиться, и значит, всё остальное. Насчёт всего остального ничего я не обещал ни ему, ни себе, в общем, мы с ним встретились, тогда я помню впервые в жизни, без всякого вина, без всего, вот, хотя через год-два уже понимал, что вино мне нужно, вот, я сунул руку, извините, за пазуху к девчонке, испугав и себя и её, вот, и почувствовал там что-то, и вот тогда я понял это практически, а потом я начал читать это в разных романах, я уже и Мопассана читал.
Г.: - Юра, скажи, а хорошо, что сегодня есть вседозволенность?
Ю.:- Ну, вседозволенность всегда плоха и сегодняшняя и не сегодняшняя, но если откровенно говорить, то должен сказать, что, например, когда я еду в метро и вижу, что целуются рядом, мне становится тошно, не потому, что я завидую, не завидую, просто мне неприятно. Я не знаю. Во вседозволенности есть и плохое и хорошее. А ты, как думаешь?
Г.: - Ну, ты знаешь, я не ханжа, и я это всё люблю.
Ю.:- За это я тебя люблю.
Г.: - Я очень люблю девушек, женщин, это всё мне очень приятно. Но, на мой взгляд, это я говорю и как художник, как режиссёр, например, я не сторонник того, когда говорят, вот в наше время то-то и то-то, а вот теперь… Нет, я не об этом, но всё-таки, давно, было время, когда, чтобы парень поцеловал девушку в щёчку, он долгое время не мог рискнуть, он внутренне готовился, волновался, существовало какое-то драгоценное чувство, которое сегодня исчезло. Мне их искренне жаль!
Ю.:- Я об этом отдельно стихи писал. А сейчас нечего об этом писать, потому что этого уже нет, это уже минуется, сейчас сразу целуются взасос в губы или ещё куда-нибудь, про это уже не напишешь.
Г.: - В советское время в кинематографе, да и не только в кинематографе, всё было запрещено. Только ты не подумай, что я за советизацию, боже упаси! А как только разрешили, все тут же первым делом начали всех актрис раздевать на экране и трахать, между прочим, не только на экране, не зная культуры тела, вернее, культуры общения, элементарных культур не знали ни режиссёры, ни актёры…
Ю.:- Я немножко не понимаю, какую особую культуру тела надо иметь, чтобы снять в кино неполный половой акт, поцелуй и прочее. Эту культуру надо вообще иметь!
Г.: - Если бывал половой акт, например, у Бергмана в «Источнике», в «Лето с Моникой», у Антониони в «Блоуап», у Феллини в «Репетиции оркестра», у таких великих…
Ю.:- А разве в «Репетиции оркестра» был половой акт?
Г.: - Да, кусочек, под роялем, когда всё вокруг рушится. У них, у этих мастеров, это всё имеет смысл, свою канву, своё отношение, наконец, свою культуру, а сейчас у нас какой канал включишь, одно и тоже, сколько можно, надоело!
Ю.:- Да, надоело!
Г.: - Юра джан, говорить о сексе и не выпить, это не дело.
(наливает, пьют)
Ю.:- Я, между прочим, прирождённый актёр, недаром я играл в школе, в Пушкине «Барышня и крестьянка», я там играл этого самого барина, отца…
Г.: - Кстати, извини, я перебил. Насчёт Пушкина! Мне лично надоело, когда уже годами, десятилетиями, затрахали Пушкиным. Да, никто ведь не спорит насчёт гениальности великого русского поэта. Но сколько можно? Я отлично понимаю, что Пушкин наше всё! Но ведь, кроме Пушкина, в конце концов, есть Шекспир, Данте, Гомер…
Ю.:- Просто есть Лермонтов, между прочим.
Г.: - Давай выпьем За Пушкина, за Лермонтова…
(наливает, пьют)
Юра, если захочешь чаю, скажи, я сделаю, и ты выпьешь.
Ю.:- А ты, что , чай не любишь?
Г.: - Юра джан, я лично в жару чай не пью, я пью холодную воду. Я же с гор спустился. Я плебей.
Ю.:- По-моему, ты не плебей, а плейбой!
Г.: - С этим я не могу не соглашаться. Не могу! Потому что я тебя не только уважаю, но и люблю.
Ю.:- Спасибо!
Г.: - Юра, ты очень хорошо отвечаешь на провокационные вопросы. Это у тебя получается. Скажи, пожалуйста, у нас, в литературном альманахе «Складчина» кто из женщин тебе больше всего нравится и почему?
Ю.:- Это, действительно, не только провокационный вопрос, это отвратительный в своей провокационности вопрос. Мне все нравятся! Вот!
Г.: - Ты мне брось!
Ю.:- Все мне нравятся по разным причинам.
Г.: - Перечисли, пожалуйста!
Ю.:- И кого ты считаешь женщинами? Тех, которые печатаются или и тех, которые приходят к нам на наши пьянки?
Г.: - Тех, которые печатаются.
Ю.:- Хорошо! Начну с Любы Кутузовой, хотя повторяю, вопрос просто ужасный.
Г.: - Я был уверен, что ты именно с неё и начнёшь.
Ю.:- Почему был уверен?
Г.: - Интуиция у меня сильно развита.
Ю.:- Это тем более провокационно звучит. Ну, не буду даже спорить с тобой.
Г.: - А что ты хотел услышать от плейбоя-армянина?
Ю.:- Потому что Люба, я не знаю, национальность не так важна в данном случае, был бы человек хороший как в том неприличном анекдоте. Вот! Ну, серьёзно говорить нельзя.
Г.: - О Любе серьёзно нельзя говорить?
Ю.:- Ты продолжаешь? Ты лучше наливай.
(наливает, пьют)
Нет, мне действительно нравится, что пишет Люба и в прозе и в стихах. Я это ей говорил и излагал стихотворным размером, и если память мне не изменяет, действительно, у неё есть и вкус и такт, литературный, я имею в виду. Вот! Интересно! Я об этом вполне серьёзно и искренне говорю!..
Таня Славская, с её философическим характером, с умными стихами, что мне близко, что они печальные, вот, это меня сближает с ней, я с удовольствием читаю её прозу, которую она стала писать…
Ну что, Ата?
Г.: - Это ты у меня спрашиваешь?
Ю.:- Ата очень приятна как человек, хотя я её не так уж хорошо, естественно, знаю, и кА автор она приятна тем, что она принимает эту жизнь как она есть, умеет любить эту жизнь, умеет любить своих родственников, это приятно, тем более, что у всех у нас, и у Аты в том числе, не всё уж так благополучно жизнь складывалась. Она всё это сохранила. Вот! Кто ещё из женщин у нас есть?
Г.: - Всё-таки на провокационный вопрос ты стал серьёзно отвечать. Это хорошо! Ведь можешь, когда хочешь!
Ю.:- Да, когда хочу, я кое-что могу, я тебе прямо должен сказать, и не только сейчас, а в юности тоже.
Г.: - У нас ещё Лиля есть!
Ю.:- Да, Лиля! У неё особый дар на одну букву.
Г.: - Какой дар?! Просто она не знает, что в алфавите есть ещё другие буквы. Лёва каждый квартал даёт ей одну букву, она и пишет на эту букву. Как ты думаешь, можно ей подарить несколько букв из армянского алфавита? У нас, их много!
Ю.:- Это серьёзное предложение, и этот вопрос без ста граммов невозможно решить.
(наливает, пьют)
Должен сказать, что Лилю я знаю дольше всех и больше всех. И она мне нравится. А читателям нашего альманаха это неважно. Мало ли кто мне нравится. Важно, что она мне нравится, и поэтому я говорю. Вот! А Лёва пусть этого не знает.
Г.: - А Лёве этот номер альманаха не дадим.
Ю.:- Не продадим, нет! Послушай, Гарник, я знаю, что для тебя главная тема, несмотря на существование музыки, литературы, экономики, политики, для тебя главная тема - женщины! Я это знаю, и более того, я это понимаю и одобряю!
Г.: - Удивляюсь, как ты догадываешься! Это, что, природный дар - видение?
Ю.:- Просто я вижу, как ты смотришь на них, на женщин.
Г.: - Юра джан, как я смотрю?
Ю.:- Если культурно сказать, то с уважением, и поэтому я хотел у тебя спросить насчёт твоих Любовей. (Валя отвернись. Валя - это жена Гарника). Так вот, это действительно тебе что-то дало?
Г.: - Это как в том анекдоте: «Судья джан, я и сейчас хочу!»
Ю.:- Ну, если серьёзно, то по литературе мы знаем, что любовь многое может делать. (Пауза). Что не понравилось, да?
Г.: - Ты решил ответить таким же провокационным вопросом? Я тебе вот как отвечу. У меня это всё началось ещё в детском саду, когда я хотел жениться на Ноне, и сделал ей предложение. Но, если я начну отвечать на твой вопрос и подробно рассказывать, то Баранов (главный редактор «Складчины») вряд ли посвятит несколько альманахов только мне. Поэтому я коротко отвечу: в этом плане я твоя копия!
Ю.:- Значит, я тоже плейбой?
Г.: - А кто же?
Ю.:- Тогда наливай!
(наливает, пьют. Между прочим, когда пьют, каждый раз вкусно
закусывают).
Г.: - Юра, скажи, пожалуйста, как ты относишься к саммиту «восьми», от которого народ так и не понял, что это такое и для чего он?
Ю.:- Я отношусь, как бы красиво не будет звучать, равнодушно, так как я с детства скептик, и я не верю во многие вещи, у меня никаких радужных надежд нет. Попросту говоря, мне всё это до лампочки.
Г.: - До лампочки Ильича?
Ю.:- Тем более!
Г.: - Когда я смотрел фотографии этого саммита в газетах, очень часто видел помимо людей собаку президента - Кони. Такое впечатление, что это саммит « девяти».
Ю.:- Вот!
Г.: - Как ты относишься к Кони? Какова будет её судьба? Меня её судьба безумно волнует, я почти не сплю по ночам. Думаю, может мою пенсию, которой хватает с лихвой, отправить для Кони.
Ю.:- Пенсию не надо! Бедная подохнет с голоду. Я это понимаю, как никто другой, и тебя ещё больше уважаю, если это возможно, из-за того, что ты за неё волнуешься. Но я за неё не волнуюсь, потому что, что мне нравится в Путине, что собаку, во всяком случае, свою, он любит. И за Кони я не беспокоюсь.
Г.: - Ты меня успокоил. Спасибо! Давай эту рюмку мы выпьем за Кони.
Ю.:- Давай! Эх, вы Кони, мои Кони!
(наливает, пьют)
Г.: - Юра, можешь сказать, что общего между евреями и армянами? Мы же очень похожи.
Ю.:- Не знаю. Я красивее тебя!
Г.: - Так грубо я бы не сказал, потому что последние отзывы по этому вопросу говорят в мою пользу. Конечно, после референдума в «Складчине».
Ю.:- Вы там какой-то референдум проводили, да?
Г.: - Да! На самого красивого, и я опережал всех, даже Вардвана!
Ю.:- Этого уже не может быть.
Г.: - Я знаю, что наши женщины меня любят.
Ю.:- Ну, тебя нельзя не любить.
Г.: - Почему?
Ю.:- Потому что ты их любишь.
Г.: - Они все это знают, да?
Ю.:- Да! А я свою любовь скрываю от них. Стесняюсь сказать им об этом.
Г.: - Ты очень стеснительный, это видно.
Ю.:- Не говори! Шутки в сторону, я дико стеснительный был. Я краснел жутко. Ты в школе от этого не страдал? Ну, хотя вы, армяне, такие, как бы это сказать?
Г.: - Наглые!
Ю.:- Нет!
Г.: - Я, например, был наглый.
Ю.:- Ну, ты им и остался. Но я хотел сказать, что такой застенчивый был, жутко краснел.
Г.: - И с какого времени ты перестал краснеть?
Ю.:- Без ста граммов на этот вопрос и не ответишь сразу.
(наливает, пьют)
Г.: - Юра, что такое Родина?
Ю.:- Это я совершенно не знаю. Я знаю другое. Вот я сейчас лезу в карман, у меня здесь, как это называют, в кустах, да, но у меня в кармане оказался стишок, который я сочинил очень давно, в каком-то девяностом году. Я прочитал, ну, это имеет отношение к тому, о чём мы говорим. Я прочитал такую, считающую себя очень русской и исконно русской и родной для России газетой «День», которая сейчас называется «Завтра», и которую редактирует Проханов. Вот в его газете, которая называлась «День», было такое стихотворение, несколько удивившее меня, потому что я немножко знал поэтессу Марию Авакумову, и вдруг она разразилась таким патриотическим стихотворением, которое заканчивалось двустишием, которое меня поразило, меня, скептика, довольно сильно поразило:
«…но ты очнись, потухший свет, скорей
Зачем ты спишь, когда не спит…»
Догадываешься, кто не спит, на рифму «скорей»? Еврей! Понял? И я написал стишок, который к моему удивлению напечатали в «Курантах». Я назвал «Сон в летнюю ночь».
Но ты очнись, потухший свет, на миг,
Зачем ты спишь, когда не спит калмык?!
Не спи, не спи над скатертью равнин
Пока ты спишь, не дремлет армянин!
Очнись, прошу, ведь спать не «зеергут»,
Зачем ты спишь, когда не спит якут!
Эй, протрезвись, прими же аллохол,
Зачем ты спишь, когда не спит хохол!
Скорей очнись над гладью наших рек,
Зачем ты спишь, когда не дремлет грек!
Но ты очнись и к нам иди, мужик,
Зачем ты спишь, когда не спит таджик!
Эй, друг, вставай, не упади в кювет,
Ты спишь, когда не дремлет швед!
Ух, засоня, встань, тебе так вреден сон,
Зачем ты спишь, когда не спит масон?
И в заключении, робкое пожелание автору Марии Авакумовой:
Гражданкой будь, зачем поэтом быть?
Ведь сколько наций нужно истре…!
Наливай!
(наливает, пьют)
Г.: - Юра, у тебя чувство «удивляться» остаётся или нет?
Ю.:- Естественно, это чувство у меня осталось. Я даже сегодня удивлялся, когда ты мне показывал на компьютере ножки каких-то балерин из твоего фильма, цирковые представления, где ты помимо режиссуры, участвуешь в репризе музыкальных эксцентриков как актёр, когда ты кроме виолончели играл и на ксилофоне, и на трубе. Я даже не столько удивлялся твоим способностям играть на разных инструментах, потому что я, зная тебя, знаю уже, насколько ты талантлив в этом, тем более, ты сам об этом говоришь и просишь об этом не забывать…
Г.: - Я не прошу, я просто напоминаю, потому, как люди могут забыть, а это нехорошо… для людей.
Ю.:- Это правда, но чему я всерьёз удивляюсь, тому, что с нами делают эти компьютеры. Я удивляюсь тому, что мы такое, как произошли?!
Г.: - Ты мне скажи, вот возьмём Ниагарский водопад…
Ю.:- Я не был в Канаде, но водопад знаю. Ну, взяли, и что?
Г.: - Сколько воды оттуда льётся, когда-нибудь иссякнет или нет? И откуда вода туда прибывает?
Ю.:- Ты, значит, тоже чему-то удивляешься?
Г.: - Откуда эта вода?
Ю.:- Я не знаю, откуда. Наверно откуда-то прибывает, но это проще, чем наше с тобой происхождение, наше с тобой пребывание на планете.
Г.: - Я думаю, что планете крупно повезло, что мы с тобой есть!
Представляешь, если б нас с тобой не было бы? Какая скука была бы на планете?!
Ю.:- А так, конечно, водопад течёт, и Москва-река тоже течёт…
Г.: - Но ведь, когда-нибудь вода кончится, придёт конец?
Ю.:- Конечно, им, этим водопадам, рекам когда-то придёт конец. Но раньше нам придёт конец, мой друг!
Г.: - Ты меня успокоил!
Ю.:- На этой «оптимистической» ноте наливай!
(наливает, пьют)
P.S.
Г.: - Юра, скажи, пожалуйста, ведь на солнце какая-то реакция происходит! Когда-нибудь это всё сгорит и кончится или как?
( Здесь, как на экране, медленное затемнение…)
ПРОШЛО ТРИ МЕСЯЦА!
Ю.:- Дорогой Гарник, я уже говорил тебе, что эти наши игры не то чтобы мне не по душе, я рад, что мы с тобой играем, но, скорее всего, не свойственны мне… не знаю,… Но всё же продолжим,… Я прочитал в календаре, что сегодня праздник работников перерабатывающей промышленности, и по этому поводу прошу тебя налить: хочу выпить, и по двум поводам. Во-первых, как уже сказал, за работников перерабатывающей промышленности, о которой понятия не имею, но мне подумалось, что мы, люди искусства, извини за выражение, тоже в какой-то степени можем отнести себя к их числу, так как многие из нас питают самую искреннюю надежду переработать своих читателей, слушателей, зрителей. Об этом на днях всерьёз говорил по телевидению твой коллега, кинорежиссёр Полока. Нас ведь даже этому пытались обучить, Подвигали, так сказать, на это дело - те, кто считали, что нами руководят: что надо, значит, писать, рисовать, сочинять музыку - для того, чтобы перерабатывать людей. В это я не верил и не верю. Хотя вопрос это сложный, потому как человек такое существо, что, чёрт его знает, во что его можно переработать. И жизненный опыт показывает, что переработать всё-таки можно. Хотя бы на какое-то время. Что подтверждает недавняя история - наша, российская, и германская. Но это всё на поверхности…а второе, за что я хотел бы выпить…
Г.: - Ты меня просто смешишь! Как будто за первое мы уже выпили…. Так мы с тобой ничего не выпьем, дорогой!
Ю.:- …во-вторых, за то, чтобы мне не было стыдно продолжить нести всякую чушь, которую я нёс в прошлой нашей беседе…. Знаю, ты с этим не согласен, и не только ты. И поэтому прихожу к мысли, что, в конце концов, если ты нальёшь и поставишь хорошую закуску, в чём я не сомневаюсь, то, в общем, как-то это всё утрясётся, и можно будет смириться, как все мы смирялись в своё время - при неплохой закуске и выпивке.
Г.: - Юра джан, я с тобой согласен и спешу налить…
(наливает, пьют. Разумеется закусывают)
В прошлый раз, когда ты говорил о наших женщинах - «альманахинях», мы пропустили одну из них.
Ю.:- Как мы могли пропустить хотя бы одну женщину?
Г.: - Нет, мы не пропустили, просто не дошли до неё. Это Лариса Белая. Так что, пожалуйста, продолжай о Ларисе, а затем пойдём дальше.
Ю.:- Ну, что я могу сказать? Как-то на одном из наших собеседований со всеми членами…
Г.: - Членами чего?
Ю.:- Ну, альманаха нашего, или как его назвать,.. может быть, я мало говорил о Ларисе Львовне, каюсь. Не посвящал ей своих развязных стишков, стеснялся, но если уж всерьёз, то, по-моему, она человек весьма интересный, интересующийся людьми, что не так уж часто встречается; человек, посвятивший какую-то часть своей литературной жизни поэту Генриху Гейне. Пишет серьёзные, на мой взгляд, рассказы о его жизни…. Если же перейти от Гейне к самому себе, то я благодарен Ларисе Белой за благожелательный интерес к моим литературным опусам, и особенно - за подарок к моему недавнему дню рождения - «Антологию поэзии Белого движения», книгу, в которой я смог впервые увидеть и прочитать стихи моего неизвестного мне дяди по материнской линии, Леонида Ещина, офицера Добровольческой Белой армии, умершего в возрасте тридцати трёх лет в Харбине, куда он попал после разгрома колчаковцев.
Выпьем за память о нём. Наливай!
(налил)
Г.: - И за его племянника, который жив.
Ю.:- Пока ещё, да.
Г.: - Будь здоров, Юра джан.
Ю.:- И ты будь здоров. И спасибо. Я это говорил уже, но повторю ещё раз: спасибо за то, что у меня есть не только мой осиротевший дом, но и ваш дом, Гарник и Валя.
(Выпили, разумеется, закусили)
Г.: - Юра джан, скажи, пожалуйста, сколько времени человечество ищет вечный двигатель?
Ю.:- Я не подсчитывал. Что мне вечный! Я со своим двигателем не могу, как следует управиться…. Чего смеёшься? Я имею в виду свою старую «тачку». А зачем тебе вечный двигатель?
Г.: - Да просто так. Я его обнаружил и хочу Нобелевскую получить. Ты бы хотел Нобелевскую премию?
Ю.:- Почёт, слава, церемония в королевском дворце - не очень. Лучше деньгами.
Г.: - Я тоже деньгами. И когда получу, переведу их на счёт нашей «Складчины», мы купим микроавтобус и всей компанией поедем по разным странам. Будем распространять лучший в мире альманах…
Ю.:- Среди каннибалов на Соломоновых островах,… Но ты так и не сказал, что за вечный двигатель.
Г.: - Юра джан, это просто, как всё гениальное. Мой перпетуум мобиле - наша Земля, которая вечно крутится. Я сегодня ночью закончил все расчёты и пришёл к окончательному выводу, что она никогда не остановится! Что бы ни говорили другие учёные по этому поводу!
Ю.:- Мне трудно с тобой спорить. Твои размышления чересчур сложны, и тут уж без ста граммов определённо не обойтись!
(Наливает. Пьют. Разумеется, закусывают.)
Г.: - Юра, я забыл, спрашивал ли я тебя…
Ю.:- Ты часто стал забывать. Не пора ли бросить пить?
Г.: - Не перебивай! Вопрос действительно серьёзный. Ты верующий или нет?
Ю.:- нет, но к неверующим себя не причисляю. Скорее, к неверящим во многое.
Г.: - Это разные вещи?
Ю.:- Разные слова и, по-моему, совершенно разные вещи…
Я - неверующий, неверящий -
Об одном тебя, Боже, молю:
Ты, все наши поступки мерящий,
Указующий путь кораблю…
Так начиналось одно из моих давних стихотворений, которое я посвятил Римме… Сейчас вспомнилось…
Г.: - Юра джан, у меня назрел ещё один насущный вопрос. Но сначала необходимо налить…
( Наливает. Пьют. Разумеется, закусывают )
Ю.:- Хорошо как! Так что же за вопрос? Боюсь, испортишь ощущение минутного блаженства.
Г.: - Скажи, пожалуйста, Юра, будет ли третья мировая война?
Ю.:- Ох, Гарник! Это не ко мне. Я не Мишель Нотрдам, известный как Нострадамус…. Кстати, я никогда не испытывал особого ужаса от подобных разговоров, хотя видел войну своими глазами, читал про неё. Как и многие из нас. Так вот, не прихожу в ужас от возможности третьей, четвёртой, десятой мировых войн, от каких-то катаклизмов. Почему? Наверное, потому что всё это дальше предположений, причём очень туманных, не идёт. Никогда не поверю тому, кто скажет, что да, будет, и назовёт месяц и день. А такие ведь есть, их немало, различных предсказателей. Меня они не слишком пугали и раньше, а не только сейчас, когда понимаю, что не доживу ни до начала следующей мировой, ни до того, когда у нас перестанут, например, не любить чёрных, жёлтых, носатых. Не знаю, каких ещё…
Г.: - Пожалуйста, без намёка на мой нос!
Ю.:- Повторяю, раз уж начали об этом: меня не пугала прошлая Мировая, когда началась. Правда, тогда я был почти мальчишкой, но, возможно, ещё потому, что во мне уже развивался этакий вселенский скепсис, говоривший, что да, конечно это всё плохо, но ведь и без этого тоже достаточно плохо. Такая вот, извини за выражение, мудрость сидела в моей молодой - и продолжает сидеть в пожилой и старческой - башке. Это если попытаться коротко объяснить. А что война может начаться, совершенно не исключаю, потому как человеки, то есть мы - чёрные, белые, красные, жёлтые - мы все, настолько вообще сложны, непредсказуемы и, в общем, малоприятны, включая даже меня, что всё с нами может произойти. Увы, человечество было и осталось таким: то есть готовым уничтожить себе подобных по малейшему поводу.
Г.: - И даже без повода. Нострадамус обещал всё-таки конец света, который всё не наступает. Когда наступит, не скажешь?
Ю.:- Скажу только, что и без Нострадамуса вдоволь настрадался.
Г.: - Что ж, после таких страданий грех не выпить!
( Наливает. Пьют, Разумеется, закусывают )
Юра джан, давай переменим тему и немного поговорим о кинематографе. Как ты относишься к Бергману, Феллини, Антониони и прочим?
Ю.:- Я не эрудит в этом смысле, но при такой закуске не ответить хозяину стола не могу. Я видел довольно много фильмов Феллини, Бергмана, в том числе и те, которые у нас тогда не шли. Но, помню, вскоре проходила эйфория, связанная, в основном, с тем, что каждый фильм был как бы запретный плод, и появлялось зачастую чувство, что это вовсе не так уж абсолютно гениально, интересно и «потрясно», как говорили другие, и как мне самому сначала казалось. То есть срабатывал тот самый скепсис. И, быть может, это не самая плохая черта для человека. И в личных отношениях тоже…
Но, Гарник джан, какой-то я сегодня отвратительно серьёзный. Наверное, потому, что мало выпил.
( Наливает. Пьют. Разумеется, закусывают )
Г.: - Юра, а из исполнителей музыкальных кто тебе больше всего близок?
Ю.:- Вот, опять… Близок мне ты! Кстати, ты ведь исполняешь на виолончели…
Г.: - Подожди, я не о гениальных говорю.
Ю.:- Как исполнитель ты меня вполне устраиваешь. Могу даже обойтись, пусть меня извинит, если сможет, без Ростроповича.
Г.: - Кстати, Ростропович очень давно, когда приехал в Ереван, меня слушал.
Ю.:- И что сказал?
Г.: - Сказал, что у меня хороший звук.
Ю.:- Я с ним совершенно согласен! Но если серьёзно на эту же тему: у меня никогда не было чрезмерного увлечения актёрами, музыкантами и так далее. Были и есть, конечно, актёры, пианисты, литераторы, которых я любил и люблю, но никогда не пускал слюну и не возводил их в культ…
И я тоже хотел бы у тебя спросить по поводу музыки: о твоём отношении к той, что считают современной, и к той, что по старинке называют классической.
Г.: - Юра, я сегодняшнюю музыку, можно сказать, совсем не знаю. Ведь то, что передают по нашим каналам телевидения, радио, я называю, извини, «музыкой для одноклеточных». Что же касается классики, она для меня и есть самая настоящая современная музыка. Какого бы века ни была. Но в моём восприятии, конечно, есть какие-то предпочтения. Например, может показаться странным, если я, будучи профессиональным музыкантом, скажу, что гениального Шостаковича не понимаю. Слушаю, но он меня оставляет равнодушным. Не очень люблю импрессионистов. Дело в том, что я мелодист. Мне близок Бах, Шопен, Моцарт, итальянец Меркаданте…. Однако то, что я не понимаю Шостаковича, совсем не значит, что я его не принимаю. Просто струны моего внутреннего, так сказать, восприятия устроены вот таким образом. Того же Баха, который для меня стоит среди композиторов выше всех, и которого я много сам исполнял, в своё время тоже не понимали и по настоящему стали принимать лишь спустя сто лет. А в киномузыке мне близки такие композиторы, как Френсис Лэй, Нино Рота, Гарваренц, Жозеф Косма, Таривердиев…. Но и в музыке, и в кинематографе, театре, да и в жизни у меня культа как такового не существует! Как и у тебя. И за это… сам понимаешь…
( Наливает. Пьют. Разумеется, закусывают )
Г.: - Юра, кто называется писателем?
Ю.:- Тот, кто пишет.
Г.: - Все, кто пишут?
Ю.:- Я знаю, тебе не хочется разговор вести сейчас серьёзно, и ты прав. В прошлый раз мы так и поступали. А в этот получилось довольно серьёзно, и это хуже, но отступать уже, наверное, не стоит. Хотя бы для разнообразия…. Так, значит, кто писатель? Пожалуй, тот, кто пишет такое и так, что оно делается кому-то нужным. И, во-первых, ему самому - и он не может этого не делать; а потом и другим - и не только его жене, друзьям и любовницам… Я как-то лет сто назад в журнале «Крокодил» разрешился таким изречением в рубрике «Фразы»: «Человек рождается графоманом, но у некоторых это проходит, и они превращаются в писателей.
За писателей!
( Наливает. Пьют. Разумеется, закусывают. )
Г.: - Ну, спроси теперь меня о чём-нибудь заковыристом.
Ю.:- Пожалуйста. Какой будет Россия через сто лет?.. Что, не можешь ответить? Слабо?
Г.: - Обрадовался!.. Только прежде, чем объясню, какой будет Россия, скажу пару слов о моей даче, которая находится в селе Меткино, около Госфильмофонда, в Белых Столбах. От Москвы километров 36. Этому селу триста семьдесят лет. И за три с половиной века там построили одну- единственную «трассу» протяжённостью в двести пятьдесят метров. И всё!.. А теперь я отвечу, что будет с Россией через сто лет. Ни-че-го!.. И по этому поводу расскажу ещё одну историю. Быль!
Очень давно в Армении, в духовной семинарии Эчмиадзина учителя много говорили о комете Галлея, которая должна была то ли пролететь над Землёй, то ли врезаться в неё. И однажды утром в учительскую, когда все педагоги были в сборе, входит учитель математики, господин Арасханян, и сообщает, что сегодня ночью, он закончил, вроде меня, все расчёты и вычислил, что комета Галлея пролетит мимо Земли! Сказал - и ушёл на урок.
Мой дед, или прадед, не помню, господин Аразян сказал тогда вслед вышедшему Арасханяну:
- Каков хитрец наш коллега! Если комета пролетит мимо, скажет, что его расчёты правильны, и будет ходить гоголем, а если она даже слегка коснётся Земли, то кто тогда и с кого спросит?
Так что через сто лет можешь проверить и мои расчёты.
Ю.:- Я тебе и так верю, и после решения ещё одной глобальной проблемы, что нам остаётся?
Г.: - Само собой…
( Наливает. Пьют. Разумеется, закусывают )
Юра джан, извини, но вот ещё один глобальный вопрос, который меня мучает: почему Франция так превозносит Наполеона? Ведь он, по существу, преступник: убил массу людей!
Ю.:- К тому же он даже не француз, а корсиканец. И уничтожал он, в основном, на полях сражений, Хотя от этого не намного легче.
Г.: - А Пётр Первый?
Ю.:- Он палач! Это я понял ещё в детстве, когда читал книгу одного российского графа, очень просоветского и очень талантливого, на мой взгляд, писателя, Алексея Толстого. И мне стало, помню, и страшно, и противно!
Г.: - Значит, придёт время, когда потомки будут заново восхвалять и Гитлера, и Сталина, и Ленина…
Ю.:- Это время, дорогой, для многих уже пришло, а правильнее - никуда не уходило.
Г.: - Обсуждение таких проблем требует не ста граммов, а куда больше…
Ю.:- Воистину так!
( Наливает. Пьют. Разумеется, закусывают )
Г.: - Юра, если бы вот собрали однажды нас, «Складчинцев», и…
Ю.:- …И наградили материально! Я не против!
Г.: - Я тоже. Так вот, скажи, пожалуйста, если бы А. Кирнос нас собрал и спросил, что мы пожелаем «Складчине»? Ты что пожелал бы? Кроме денежного поощрения?
Ю.:- Когда ты говоришь «кроме», то сразу ставишь меня в неловкое положение, потому что именно его я и хотел пожелать! А если, опять же, всерьёз, то не знаю. Ведь представь, что мы смогли бы издаваться вдруг не в этих скромных количествах, а тысячными тиражами, на веленевой бумаге, и так далее…. Ну и что? Ничего бы это не изменило. Так мне кажется. Только прибавило бы забот.
Ну, читало бы нас не двести пятьдесят человек, а тысяча двести. И что? А ни-че-го! Конечно, опять же, с точки зрения заядлого скептика…
А что ты пожелал бы нашей «Складчине»?
Г.: - Я бы хотел, чтобы мы нашли доброго дядю-спонсора, снимали бы фильмы по нашим, безусловно талантливым произведениям, печатали бы много копий и продавали бы, купили бы транспорт - и поехали, куда глаза глядят… Впрочем, я об этом уже говорил после первых рюмок…
Ю.:- Вполне согласен, что хорошо, если у нас была бы такая возможность: сесть прямо здесь, около метро «Семёновская» и…
Г.: - И уехать!
Ю.:- К этой самой «матери»! Или даже не к ней!
Г.: - Нет, именно к ней! Позвоним и скажем, что едем…
Ю.:- И она стол накроет!
Г.: - И, когда заявимся, скажет: я уже заждалась. Чего это вас так долго никто не посылал… ко мне?.. На этот самый берег… Лазурный…
Ю.:- Или турецкий. Но перед такой поездкой не худо бы выпить!
( Наливает, Пьют, Разумеется, закусывают )
Г.: - Юра, последний вопрос: скажи, может ли вообще на земле, где существует человек…
Ю.:- Нет! Не может!..
( Здесь, дорогой читатель, содержимое бутылок закончилось, и продолжить разговор не стало никакой возможности. И необходимости…)
"Наша улица” №284 (7) июль 2023
Охраняется законом РФ об авторском праве
в интернете
(официальный сайт)
http://kuvaldn-nu.narod.ru/