Семён Бокман “Этому нет названия" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

вернуться
на главную
страницу

Семён Бокман

ЭТОМУ НЕТ НАЗВАНИЯ

рассказ

Семён Бокман, США, г. Сан-Франциско:
«Композитор, поэт, писатель. Обучался композиции в классе Галины Уствольской в музыкальном училище им. Римского-Корсакова. Член Всеамериканской Композиторской Ассоциации. Автор книг: «Вариации на тему Галина Уствольская - последний композитор уходящей эпохи» (изд: Verlag Ernst Kuhn, 2007, Berlin, English; Моя Строка, 2017, 2-е издание; Xlibris Publishing, USA, English, 2-е издание, 2019), «Жить не умирая» (электронная версия на сайте автора) - Получила одобрение известного астрофизика Льва Мироновича Гиндилиса; «На окраине Вселенной», сборник стихов (Baltimore, USA, 2007).
Весьма многогранен в каждом из видов творчества. Увлечений нет. Способности средние, но со временем научился это скрывать.
Номинант премии «Поэт года», 2014; номинант премии «Наследие», 2015...»

Главный редактор полутолстого литературно-публицистического журнала  «За нами» Леонид Петрович Засолов  читал  только что присланный по компьютеру текст. Автор оказался на редкость самобытным и талантливым. Леонид Петрович был в восторге. Хотелось ответить очень сильно и тотчас же, и в голове у него зазвучало:
 «С большим интересом прочёл присланный материал. Опубликуем обязательно. Целую вечность литература ожидала появления такого мощного таланта, как вы».
 
Главный редактор Л. П. Засолов.

Стал печатать: «С большим интересом прочёл...»
Зазвонил телефон. Это был автор только что опубликованной научно-популярной статьи  Олеcь Мандригайло.
- Здрасьте. Это Мандригайло...
- Узнал.
- Читали последний номер? Вы вообще читаете свои публикации?!
- Читаю - сдержанно ответил Засолов
- До или после опубликования?.. Откройте, пожалуйста, 23 страницу, последний абзац            
Леонид Петрович взял со стола журнал, открыл искомые страницу и абзац, и прочёл вслух: «В начале 17-го века бурятские племена жили в основном по обоим берегам Байкала, на Ангаре и её притоках. К 17–му веку у бурят уже существовали патриархально-феодальные отношения, (...)»
- Заканчивается запятой, и что?..      
- А вы переверните страницу
- Так « ...существовали патриархально-феодальные отношения, пугавшие Вронского своею неопределённостью...»
- Боже мой, что это?! - спина Засолова стала мокрой. Он встал.
- Вы дальше читайте, получите удовольствие, язвил Мандригайло. 
- «...своею неопределённостью. Вчера только она объявила ему, что она беременна. И он почувствовал, что присоединение Бурятии к России завершилось к 60-м годам и было оформлено заключением Нерчинского договора 1689-го года, определившего границу между Китаем и Россией...»   Засолов почувствовал, что у него слабеют ноги, и ему опять пришлось сесть.
- Вы не дочитали до конца! - голос Мандригайло звучал почти торжественно.
«Присоединение Бурятии к русскому государству способствовало развитию у бурят земледелия,», абзац опять заканчивался запятой, и после него следовало:   
«А! - радостно прокричал Левин, поднимая обе руки кверху. – Вот и радостный-то гость! Ах как я рад тебе! – вскрикнул он, узнав Степана Аркадьевичa, существовавшего до этого в зачаточном состоянии. В 18-м веке возникли разработки золотых месторождений»
«Вот когда зарезал, так зарезал!»-  произнёс Леонид Петрович реплику городничего из Ревизора; своих слов ему явно не хватало.
- Ну, что, нравится? Хороша у вас типография!..
- Это не типография, это редакция. Я с ними разберусь
- Ваше дело. А со мной что будет?
- Мне нужно подумать. Это для нас вопрос чести... Я вам позвоню 
- Хорошо? - задумчиво пробормотал Мандригайло.
Сразу же последовал другой звонок. Это был редактор крупного кулинарно-сельскохозяйственного журнала  «Ложки и Вилы» Гавриил Курчик-Бесчастный.
- Ты что это моих авторов сманиваешь? -  не здороваясь, прорычал в трубку Бесчастный.
- Я не сманиваю...
- Нет, ты сманиваешь! Ты бесчестный соблазнитель неопытных авторов! 
- Это ты - бесчестный соблазнитель неопытных авторов! Книжечку Семипальцева «Завтра было вчера» издал за его счёт, а в журнале ни одного абзаца из книжульки  не непечатал, хотя обещал и даже анонса о выходе книжулечки не сделал.  
Засолов, когда сердился, ключевые слова произносил уменьшительно, находя новые варианты, стараясь не повторяться; этим он выражал своё презрение к собеседнику.
- Заработал на книжуленции-то?! То-то! А я опубликовал! И ещё опубликую! Занятный автор оказался.
- Он графоман! И я не намерен это...
- А чего ж ты книжелюнички  графомана издаёшь, а? - перебивая  Гавриила съязвил Засолов.
- А это тебя не касается! Он захотел издать книжку - мы издали!  Хочешь его публиковать – публикуй! Но я, между прочим, критику Моржуйскому эту бел-ле-тристику посылал, и он сказал, что это графомания!
- Не надо выдавать чужую глупость за свою собственную! Где ты видел умного и порядочного критика?! Я, кроме Белинского, не знаю ни одного! А ты не боишься, что он тебя в комедии выведет? С литераторами такие штуки, ой, как опасны. Вот и прославишься!..
- Не прославлюсь!
- Нет, прославишься!
- А я тебе говорю, не прославлюсь!
- Ещё как прославишься! Ты историю Иохима вспомни!
- Какого ещё Иохима?
- Не знаешь? Могу рассказать. Был в Петербурге  такой Иохим, каретный мастер и домовладелец по совместительству. В его доме жил Гоголь, который не платил ему за квартиру по забывчивости  или по другой причине, а Иохим сердился и требовал уплаты. И когда однажды в присутствии литераторов, которые были у Гоголя в гостях, Иохим стал к нему с уплатой приставать, тот ему и сказал: «отстаньте, или я вас в комедию вставлю». И вставил.
- Гоголь -  великий писатель, и скупердяй?!
- Гоголь, может быть, экономил, но ошибка Иохима не в том, что он не понял, что Гоголь великий писатель, - он тогда ещё великим не был – а в том, что он не понимал, что такое иметь дело с литераторами. И ты не понимаешь. Вот и прославишься!..
- А я тебе говорю – не прославлюсь!..  
Бесчастный, забыв о причине своего звонка, распалялся всё больше. Продолжать разговор было бессмысленно, и Засолов положил трубку.
Леонид продолжил печатать письмо: ... прочёл присланный материал. Зазвонил сотовый. Это звонил сотрудник, по вине которого произошли эти ужасные опечатки.
- А? Уже знаете? Очень хорошо! Мы прекращаем работать с вами! До конца моих дней! И даже после смерти! Этому нет названия! Всё! И слышать ни о чём не хочу! – и машинально положил телефон в карман.
- Лёня-я-я! Борщ будешь е-е-есть?  Это кричала жена из кухни. Кабинет Засолова был на третьем этаже. Кухня была на первом, но жена, энергичная звонкоголосая женщина могла докричать и до последнего этажа небоскрёба. «Ишь, как надсаживается, бедная»,  подумал Засолов с нежностью. Приближалось время обеда.
- Так буде-е-шь?
- Ты у меня ещё вчера-а-а спра-а-ши-и-ва-а-ла-а-а... - не отрываясь от компьютера, прокричал Засолов. (Опубликуем обязательно...) Его тоже Бог голосом не обидел.
- Это друго-о-о-ой... С фасо-о-оль-ю-ю...
- И-и-ду-у-у...
После обеда позвонил литературовед Засусский, который опять втянул Засолова в спор о том, что есть порнография, а что - эротика.
- Вот, если автор, к примеру, пишет: «он грубо овладел ею», то это будет эротика, - возбуждённо тараторил Засусский – а если описывает, как именно он овладевал, с подробностями, то это уже будет порнография,  радовался Засусский своему доходчивому объяснению.
- Это будет порнография в обоих случаях! Это литературная порнография! И давайте оставим этот разговор – он ни к чему не ведёт!
- Ну, почему же? Если рассматривать это с точки зрения истории, то это очень даже не праздный вопрос. Возьмём к примеру фаллические культы.  Всё дело только в интеллектуальной надстройке. Ну да, культ плодородия. Но откуда взяться плодородию без секса?  Вот вам и эротика с порнографией...
- Но причём здесь литература? Она не может...
Леонид, увлёкшись, говорил очень громко, но не договорил, так-как в кармане завибрировал сотовый. Это был детективный писатель Яков Хейфиц, ведущий в журнале криминальную хронику,  его перепутали с покойным скрипачём Яшей Хейфецем, решив, что это скрипач Яша проводит собственное расследование кражи скрипки Амати из своей коллекции, не понимая, что ни он, Яков Хейфиц, ни Яша Хейфец к этой истории не имеют никакого отношения, и  он, Яков, взволнованно заговорил о том, что ему, вероятно, придётся взять псевдоним.
- Очень даже может! – тараторил Засусский в ответ на оборванную сентенцию Засолова, но Леонид Петрович не слушал его, отвечая Хейфицу. Ему нравилось говорить с обоими одновременно.
- Да, очень может быть! – громко и напористо говорил Засолов Хейфицу.
- Я рад, что вы наконец-то это осознали – сказал Засусский, но Засолов не слышал его, потому что всё ещё говорил с Хейфицем. Потом, обращаясь к Засусскому, сердито изрёк:
- И я вам говорю, что настоящая литература не может состоять только из постельных и бульварных сцен! –
- Я не понимаю, что вы хотите сказать - удивлялся Засусский.  – ДА может или НЕ может?
- Да! Не может! – жёстко ответил Леонид Петрович
- Это вы мне? - с удивлением и даже, как будто, с обидой спросил Хейфиц, у которого в детективах шпионы с целью разведывания секретов то и дело заводят романы с жёнами важных персон.
- Это вы мне?- повторил он свой вопрос, но ответа не получил, так как в этот момент Засолов говорил Засусскому, и Хейфиц его отчётливо слышал, думая, что сказанное относится к нему.
- Да! Не может! И не должна! – всё больше увлекаясь и гордясь своим красноречием говорил Леонид Петрович
Потом Хейфицу:
- Конечно, лучше вам сменить фамилию! Возьмите псевдоним.  Но Хейфиц, обидевшись, положил трубку.
- Зачем мне менять фамилию?- спрашивает Засусский, растерявшись, но вместо ответа слышит слова, обращённые к Хейфицу.
- Да, возьмите псевдоним. Но, только не «Давид Ойстрах» и не «Эмиль Гилельс», блистая эрудицией, острит Засолов, обращаясь к Хейфицу и не замечая, что говорит в пустоту.
- Желаю успеха, - закончил он разговор, так и не заметив, что собеседник отсутствует. Засусский, поняв, что это с ним так бесцеремонно попрощались, обидевшись тоже положил трубку. Обнаружив это, Леонид Петрович хотел перезвонить, но пришёл факс. «Ладно, завтра с утра», подумал он.
Позвонил посредственный автор. Обижался, что его рассказ до сих пор не напечатали. Леонид, стараясь быть предельно деликатным, убеждал автора в необходимости переделать и «вылежать» рассказ, хотя знал, что всё равно ни в каком виде не станет публиковать его в своём журнале. Он благодарно вспомнил писателя, утром приславшего ему свою талантливую прозу, и ему так остро необходимым показалось поскорее отправить тому своё послание.  
Он продолжил письмо: т-так, хорошо... «опубликуем ...»
- Лёня-я-я! Вынеси ведро-о-о!  Это опять кричала жена из кухни.
- Лёня-я-я! Ты меня слы-ы-ы-ши—и-ишь? Ты обеща-а-ал вчера вечеро-о-ом!.. Ведро переполнено-о-о! Оно не може-ет так долго-о-о стоя-я-я-ять!
- Какое ведро!?  Засолову хотелось выть от досады. Но спорить было бесполезно...
Автор получил сообщение:
С большим интересом прочёл прочёл присланный материал. Опубликуем обязательно опубликуем. Целую в
Автор, плотный курчавый брюнет средних лет, Евгений Сумеркин, испытывал сложные чувства. Он был обрадован предстоящей публикацией, но вот это «целую в»...
- А куда это он тебя целует? – из-за спины раздался голос жены, неизвестно как оказавшейся в комнате и тоже читавшей текст.
- Мало ли куда...  Какая разница? Главное, наконец-то напечатают... – растерянно и с нарочитой весёлостью сказал застигнутый врасплох Евгений. Отношения с женой у них в последнее время были страшно натянуты.
- Тебе баб мало? Так ты теперь на мужиков перекинулся? Да?
И начался скандал...
Поздно вечером, когда Леонид был уже в ванной, жена Засолова, проверяя почту в компьютере, случайно (а может быть, и не случайно вовсе) открыла письмо Сумеркина.

Спасибо за ободряющее сообщение. Очень рад предстоящей публикации. Только не целуйте меня, пожалуйста.  Жена ревнует.

С большим уважением. Евгений Сумеркин.

Потом она «мышкой» подняла текст Засолова к Сумеркину и прочла:

С большим интересом прочёл прочёл присланный материал. Опубликуем обязательно опубликуем. Целую в

Ей всё стало ясно. Её Лёня ей изменяет! И с кем?! С мужчиной!!!
- Это всё твоё ведро! - оправдывался Леонид Петрович.
- При чём здесь ведро?! Ты ничего в доме не делаешь! У тебя всё время дела, дела, дела! А какие дела, я теперь знаю! Я кручусь с утра до вечера как заведённая. Один раз в месяц попросила тебя мусор вынести, и ты мне выговариваешь! Да ещё го-ме-о-па-ти-ей тут занимаешься!  
Она имела в виду другое слово, которое от волнения забыла. Слёзы душили её.  
- Успокойся, пожалуйста, Люся. Что за чепуху ты вообразила. Если ты меня действительно любишь, ты должна искать во мне только положительные качества.-
- Я их всю жизнь ищу. Ищу, ищу, - с трудом сдерживая рыдания, причитала Люся – ищу, ищу...
Леонид Петрович стоял босиком, в халате, с полотенцем на шее, ероша пятернёй густую мокрую шевелюру. Он был растерян и подавлен. Такие сцены бывали у них не часто. Но, уж, если бывали...
- Ну извини меня, пожалуйста, Люся. Я теперь возьму себе за правило: каждый вечер на прогулку ходить...  с тобой. Заодно и ведро вынесу
- Вот видишь, как ты рассуждаешь! Я у тебя бесплатное приложение к твоему журналу! И, не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась.
- Не бесплатное...  то есть, я хотел сказать: не приложение...
Рыдания усилились.
- Ну, успокойся -  Леонид мягко положил ей руку на плечо. - Ты же взрослая и умная женщина. Я хотел отправить совсем другой текст. А тут это ведро! 
- Какой другой?!  Люся насторожилась и, прикладывая салфетку к шмыгающему носу, приготовилась слушать с пристрастием. Леонид выразительно произнёс: 

 «С большим интересом прочёл присланный материал. Опубликуем обязательно. Целую вечность литература ожидала появления такого мощного таланта, как вы». 

- То есть ты хотел написать «целУя  вечность, литература ожидала повеления...», как там у тебя?.. -  Обида и волнение мешали ей понимать.
- «...такого мощного таланта, как вы» - повторил Засолов. - Только, не «целУя», а «цЕлую», понимаешь, «вечность!» Не «целУя» , а «цЕлую», Люсечка, «цЕ-лую вечность!». С ударением на первом слоге. «цЕлую!» Понимаешь?! И не «повеления», а «появления»!
- А почему нельзя сказать «целУя вечность,ожидала повеления»? - не без раздражённого ехидства гнусаво возразила Люся, промокая нос салфеткой.
- цЕлую вечность литература не могла дождаться появления такого таланта, как он, понимаешь? - нервно завизжал Засолов, не понимая иронии.
- Нельзя сказать «целУя вечность». Нужно сказать «цЕлую,  цЕлую вечность», понимаешь, Лю-се-ч-ка?!
Леонид Петрович, отшвырнув полотенце, босой, с всклокоченными волосами закружился по комнате...
- Отчего же нельзя? Очень приличная метафора получается: «целУя вечность, литература ожидала повеления такого мощного таланта...», сказала Люся превозмогая обиду. Она была филолог по образованию.
- Люся уйди!- Леонид Петрович почти рыдал. Вспомнил, что нужно написать ответ Сумеркину, и тут опять зазвонил треклятый телефон.
Это был бандит. Он говорил зычно, нагло, с матом, которым даже не ругался. Он на нём разговаривал. Леонид поначалу решил, что этот звонок связан с одной из его разоблачительных статей, но это был обыкновенный бандит, который ошибся номером. Засолов немножко оробел, но когда понял, так ему и ответил почти спокойно: «Вы ошиблись номером», что прозвучало несколько вызывающе.
- Слушай, Мустафа! Если завтра на бочке не будет четыреста тонн зелёных, вернёшь послезавтра, но уже с давид-дентами, и всё далёкое для тебя сразу станет близким!            
Здесь я хочу ненадолго прервать свой рассказ, чтоб объясниться с читателями. Эта фраза в устах уголовника на самом деле, конечно, звучала   намного вычурнее, и я передал только её содержание, так-как не могу же я буквально воспроизвести его речь – а вдруг это прочтут дамы? Я знаю, что есть мода на нехорошие слова, и даже детский мат – уже не только шахматный термин. На этом наречии говорят со сцены, с экранов телевизоров и в интернете, на нём пишутся книги. Это стало «модным», и можно предположить, кто заказчик этой «моды». И есть писатели, которые достигают успеха употреблением «модных» слов у тех читателей, которым это близко и понятно. А может быть им и понятно, и близко только это? Вероятно, именно такой читатель наиболее дорог этим писателям. А о чём, в сущности, такими словами можно писать? О прекрасном? Умном? Высоком? Можно ли на этом «диалекте» объясниться в любви? Шутить и острить? Будет ли это остроумно на самом деле? Слова ведь помимо смысла и образа имеют ещё и запах и вкус. Невозможно всё-таки вообразить, чтоб отбросы и нечистоты стали нормой жизни, хотя опыты всё ещё продолжаются.
- А я вам говорю, вы ошиблись номером! И я тебе не Мустафа! – Засолов швырнул трубку. Опять раздался звонок. Было противно и жутко. Есть люди, которые, когда пугаются, становятся запальчивыми, и Леонид Петрович как-раз был таким. Он не умел ругаться, но стал орать в трубку, подражая пафосу блатных тирад.
- Ты! Харя нечёсаная! Жмых недожёваный! Моча верблюжья! Таких, как ты, надо мочить в сортире! 
«Вот, вылезла газетная фраза» - подумал Засолов, - он не любил банальностей. Но додумать не успел. Это была... тёща. Она с большим уважением относилась к  деятельности зятя. Считала его выдающимся человеком. Леонид опешил, но тёща не растерялась и не обиделась. Она догадалась, что это не к ней относится.
- Лёничка! Кого это ты так ругаешь? - весело проговорила она.
- Ой, Валентина Макаровна!... Извините, пожалуйста. Приставал тут один мерзавец - я хотел его на место поставить. Не думал, что это вы...
Было неловко, но одновременно с этим он почувствовал облегчение - с бандитами общаться не хотелось. Валентина Макаровна была в восторге от той самой статьи, которая вышла с такими грубыми опечатками.
- Лёничка! Я поняла, что это опечатка, но получилось очень смешно! Я никогда в жизни так не хохотала. Не расстраивайся, дорогой. Мне кажется, эту оплошность можно исправить. Объяви в журнале конкурс на самого эрудированного читателя. Пусть думают, что ты и твой Мандригайло это нарочно придумали. Пусть скажут, из какого романа этот, въехавший в серьёзную статью фрагмент. Кто такой Вронский? Сколько раз он был женат? Можно ещё пофантазировать на тему: какая может быть связь между текстом статьи и героями романа - может быть Левин бурят? Или Вронский должен был поехать с Анной в Нерчинск вместо Италии? Или Анна мечтала броситься под поезд в Нерчинске - у неё там был роман с декабристом до Вронского. Можно пересочинить версию сюжета. И, чья версия остроумнее, того тоже можно наградить.
- А с автором что я буду делать?
- Ничего не нужно делать. Скажи только, что его статья побила все рекорды популярности, а конкурс и переписка с читателями её только умножат.
Засолов слушал с интересом и сдержанно говорил: «спасибо, большое спасибо, Валентина Макаровна», всё более раздражаясь. Идеи были замечательные, но он слишком устал за день. К тому же он не любил, когда ему советовали - отнимали инициативу. А ждать, пока тёща иссякнет пришлось довольно долго. И наконец Леонид мог с ней попрощаться, и прощаясь, почему-то сказал: «Всех вам благ, Валентина Макаровна. Целую в ...» Возникла неловкая пауза. (Забегая далеко вперёд, за пределы этого повествования, могу сказать, что в семье Леонида Петровича эта короткая мистическая фраза вскоре стала часто употребляемой). Засолов, досадуя на свою бестактность, добавил, пытаясь выкрутиться из неловкого положения:   
- Устал я. Хотел сказать: «целую вечность я не слышал подобных идей», Валентина Макаровна. Разве от них дождёшься? - От кого, «от них» он и сам не знал.
Вскоре Сумеркин в ответ на своё послание: «Спасибо за ободряющее сообщение. Очень рад предстоящей публикации. Только не целуйте меня, пожалуйста...»  и т. д. получил текст.

«Ещё раз благодарю Вас за превосходный материал.
 Целуя вечность, литература ожидала повеления такого мощного таланта как Вы. Целую в»

Главный редактор Л. П. Засолов.

26 октября 07, South San Francisco,
5 февраля 2013 г, Belmont
7 ноября 2016, Belmont

"Наша улица” №284 (7) июль 2023