Марина Нижевясова “О птицах и людях" стихотворения
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

вернуться
на главную
страницу

Марина Нижевясова

О ПТИЦАХ И ЛЮДЯХ

стихотворения

Марина Нижевясова (Рига) о себе:
«Я родилась в Калининграде, в семье военного. Мой дед по матери принадлежал к староверам. Детство провела на Кольском полуострове. Тогда же у меня выявилось врожденное заболевание костей и возникла необходимость в постоянном наблюдении врачей.
Так наша семья оказалась в Латвии - сперва в Лиепае, потом в Риге. Обучение было домашнее, но со школьными учителями. Вспоминая своих преподавателей, скажу, что они были самые лучшие, потому что знания я получила прочные, особенно по русскому языку и литературе.
Затем был филфак Рижского госуниверситета и работа в газете "Советская молодёжь". Кроме того, я начала писать стихи и публиковаться в местных русскоязычных изданиях (журналах "Даугава", "Родник" и т.д.). После 1991 года в них начались массовые увольнения в силу "новой культурной политики" независимой Латвии. Под увольнение попала и я.
Однако, несмотря на прогрессирующую болезнь и обстоятельства, я нашла в себе силы жить дальше и любить жизнь. И в  первую очередь - благодаря поэзии».

О ПТИЦАХ И ЛЮДЯХ

***
Деревянные мельницы светлыми
Вечерами, как старые птицы,
Не смолкая, беседуют с вётлами
И в туманах листают страницы.
Над колючею порослью кружатся,
Опускаются перья заката,
Хутора вырастают и кажутся
(Оттого ли что время покато)
То скирдами травы не истоптанной,
То хоромами дальнего света,
Чем холсты эти давние сотканы
И прикрыты соломой завета.
Между богом воловьим и пахарем,
Между зернами и жерновами,
Деревянными крыльями, птахами и
Скупыми на жалость словами.
Затихая протяжными песнями,
Чтобы день не преминул вернуться,
Всё тут тянется к просу небесному
И не может никак дотянуться.

***
Я всегда хотела уйти из дома,
Просто стать деревом, травой, птицей.
Подступала к сердцу такая истома, -
Всё равно было, куда стремиться.
За слова мне порой бывало стыдно,
Но бралась за ручку и улетала
Прямо в облако молнией шаровидной!
Только мало мне этого было, мало...
Я грозу любила, раскаты грома,
И хотела истово дотянуться
До шаров небесных... Уйти из дома.
А теперь не знаю, куда вернуться.

***
Последние бабочки белые,
Последние бабочки черные;
В стекло они бьются, несмелые,
И в окна влетают, проворные.
Свои времена бесприютные
Кругом облетают нелепицей,
Субтильностью света, беспутные
Плетут кружева, что прилепятся
Морозным узором... Мелькание
Минут вас никак не тревожит,
И солнечной жизни смеркание
С чердачной дремотностью схоже.
Не всё ль вам равно? И зрачки мои
Вбирают в себя поминутно
Порхание, вдаль уносимое,
Со всем мимолетьем попутно.

***
На луговине лютиковый рой
И тишина, не тронутая словом.
Полуденной июньскою порой
Как хорошо приблизиться к основам
Корней и почвы, где пока ничто
Не названо, не познано, но зримо;
Ещё не стало чьей-нибудь мечтой
Или тоской - как сон невозвратимый.
Наполненную светом немоту,
Как тишину целебную, постичь мне
Удастся, если к ночи дорасту
До языка в горячем горле птичьем.

***
Мы пойдём гулять по дворам
Шебуршить, ворковать, гулить
Погружаться в хмельной прибой
Воду лить из прозрачных чаш
Набирающих силу дней
Открывающих ход часов
Где пещеры полны огней
Заколдованных до поры
Там где ступит нога твоя
И коснётся моя рука
Оживают дворы земли
Раскрывают глаза века
Под стопой лепечет трава
Из ладоней цветы поют
Мы бродяги отцветших лет
Оказались зачем-то тут
То ли птицы мы, то ли тать
Пробираемся в глубь души
Пировать у неё в гостях
Это миг лишь... Но как душист!

***
В земле притухших праздников и будней
С запавшими глазами - все мои...
А значит, и моё местечко рядом.
Я помню, птица - раз, и постучала!..
И долго не могла я успокоить
Своё разволновавшееся сердце.
Откуда только птицы узнают,
Когда приходит час неотвратимый?..
О, вестники кончины и весны!
И кто вбивает гвозди им, крылатым,
В подкорку памяти и устремляет в путь
Из насмерть надоевшего Эдема
В холодный город копоти и дыма?
Где свить гнездо?.. А все-таки свивают!
И сети "джи" и сбой им не помеха.
Когда бы я была подобна птице,
Меня бы не зарыли между прочим
В глухой песок, незрячую осоку.
Земля костьми срастается, и прахом
Летит, гонима птичьим перелетом...
...вот кто-то тихим клювиком стучится...

***
Звук выбит тетивой
из пробужденья - слышишь?
Печален голос твой,
срывающийся с крыши.
На срезе плоскостей,
где крылья спозаранку
в присутствии вестей
приводят зыбь в огранку.
И кабели сместив
под нотную линейку,
на городской мотив
несут свою жалейку.
Жалеющую в такт
надтреснувшему слуху,
весну калеча так,
что невозможно духу
то вынести, - как сор
и как судьбу за скобки
из серо-блочных пор,
забитую в коробки
живую кровь и плоть...
...а в окна овертона
глядит иной "господь"
с ухмылкою шпиона.

***
Лето цвета пустыни отдыхает без солнца.
Берега перепутав, чайка плачет бессонно.
То ли дождь слишком прыток, то ли связь оборвалась...
От привычного цвета остается лишь малость.
Липа крылышком машет, облетая по кругу
С тем, что в хруст обрывает усмиренья подпругу.
Ловит крылышко птица, что лишь птицей зовётся, -
Под копытами ветра над собой посмеётся.
Что-то важное рвётся, как над берегом ванты,
И пророки бессильны и пусты геоманты.
Если сердце дичает, непреклонно и глухо
Наступает пустыня на сердечное ухо;
Наступая, верстает за предместьем предместье.
Дождь в окно не стучится с телеграммною вестью.
Лето цвета пустыни - это наша природа,
Барабаны в пустыне - это наша свобода.
Бродит птица по кругу в погребальной сорочке,
Наши взгляды летят к зеленеющей точке.

***
Время, пространство - гимнастика для ума.
Только порой хочется раствориться
В тонкой волне... Божественная кема,
Ты ли пером крыло распрямляешь птице?
Ты ли по лепестку на сте'бле струны
Розу срываешь ветров на зачумленный город,
По черепице скользя в размеренный кров,
Запахом скошенных трав
Атлетический голод
Вдруг возбуждаешь, - по мягкой сыпучей земле,
Пыльной дороге, кустам можжевеловой грусти,
Низким окошкам в сиренево дышащей мгле,
Где и задышишь, как в детстве,
наполненной грудью.
В липовый омут сорвешься, памяти слой,
Радостно вдруг зазвенишь и не заметишь,
Станешь ли света вибрацией или пчелой,
Или на павшем листе паутины заметкой.
Время сквозит и пространства стеной окружив,
Движется вспять, памяти рыщет садами.
Ловят его и срезают событий стрижи.
Вьётся волна моя спутанными следами.

***
Чайки, как призраки моря,
Крыльями ветер вздувают -
Здесь, только здесь, ибо в прошлом
То, что сейчас - не бывает.
В прошлом ответ не поможет -
Только сейчас понимаешь.
И восковые депеши
Просто берёшь и сминаешь.
Было ли то, что врастало
В дни полудикого сада,
Струйками крови сходилось
В ларе подземного клада?
Чтобы взорваться весной,
Даром дающей мне слово,
Не утоляя в груди
Кисти в голубо-лиловом.
Разве я что поняла,
Бури свои пожиная?
Только сейчас и была,
Птицей вдоль окон, живая.
Может ли память сверстать
То, что просыпано в сито...
Даже вчера не достать -
В книге у Бога подшито.
Разве узнаешь себя,
Разве поверишь в такое:
Тот, кто качался в саду -
В гробе хрустальном покоя.
Не удержать ничего...
Сердцу лишь, сердцу неймётся:
Копит в авоське свое,
Будто бы не разорвется.

***
Пусть будет долгая зима,
Безвыходная, нежилая.
Я снежной суеты желаю,
Которая сведет с ума.
Дома посчётно обойдет
И ляжет бременем на крыши.
И будет длиться Новый год
Таким, каким его я слышу.
И тише всё пойдет вокруг,
В сугробах мыслей увязая,
Возле дверей прощальных рук
Я не увижу за слезами.
Под образами огонек,
Он сердце согревает верно.
Безмолвья золотой конек
Покатит сердцу параллельно.
Наверное, зима в расход
Того, кто поражен молчаньем,
С собой уводит не случайно
В укрытый тайной переход.

***
Серафима белое селенье,
Пропусти расслабленное в онь,
В голубые заросли сирени,
Духовитый радости огонь.
Разверни крестьянские ладони,
Дай испить мне чащи благодать,
Где в корнях медведицины корни
Древа жизни, что не обуздать,
Не обрезать ни серпом на небе,
Ни секирой ратной на земле.
Но души моей поникший стебель
Не в твоём сияющем селе.
Огнь многоочитых серафимов
Испаляет, и бессильны мы
Перед тем, что, крыльями раскинув,
Отблистает на границе тьмы.

***
Прорежет вечер свежесть бриза,
Умолкнет голосов надсада.
Обезоруживает близость
И запахи чужого сада.
С чужого сада-огорода
Укроп, нарезанный, с порога
Водой обрызган небосвода
И морем отдаёт немного.
И лето кажется привычным,
Натянутость внутри слабеет
И отпускает крики птичьи
Туда, где дали голубее.
Так истово открытость манит,
Посыпанная свежей солью,
Что кажется, пусть даже ранят-
Не скажется последней болью.

***
Уходит июнь в пике,
растекаясь по травам солодом.
Закипает жасмин и золотом
прилипает к моей щеке.
След уношу с собой,
арабесковый, гудом вечера...
А память уже засвечена,
(в программе короткий сбой).
Уже мне никак назад.
Под лучами сгорает времени
то, что светом живёт, и в семени
возродится, на первый взгляд.
Вот время уже само
прогорает под божьим проводом.
И пепел летит над городом
на тающее эскимо...
На лёгкие башмачки,
в калёном луче застывшие,
сквозь плазменный шар над крышами
на травы уже ничьи...

***
Вот как и прежде, в небесах прозрачных
летают ласточки богини Артемиды.
В чертогах дней, многоквартирных, дачных,
стрекочут циферблатные акриды.
Гуляющие, как в амфитеатре,
цветами дышат с примесью парфюма,
спеша к волна'м, хлебнув хлорид и натрий,
летят в ячейки, сотовые трюмы.
Но что-то есть чужое, и иначе
разглядываешь ёжики газонов...
Объяли всех нелетные задачи
с приходом туристических сезонов.
Какой маршрут подскажут аргонавты
в развалинах сплошного новодела?
Какие струги, ялики и яхты
сезон улова проведут без дела?
Что ж, не уплыть с решительным Ясоном,
судьба сильнее колдовства Медеи.
И все же этот мир - заколесован
эонами в железные идеи -
ввысь уходил... По освещённой дужке
жуки в пионы свадеб зарывались,
кричали что-то ласточки друг дружке,
и звуки, озарившись, обрывались...

***
Вот так бы идти, как бывало, в поле.
Созревшее жито по телу хлещет,
В пролеске звенью звучат триоли,
И лето приго'ршнями солнце плещет.
Легко уходить - далеко не вечер,
И плечи родных, и полечат стены.
Шумит в альвеолах медвяный ветер,
Скользят за спиной золотые тени.
Как назовёшь цветок, так и ответит -
Крылышком стрекозы, синеглазой птахой.
Так колдовскую ткань в потаенном свете
Я проницала с птичьеголовым Птахом.
Пахли слова, гудели и стрекотали,
На языке кислили тёплой кислицей,
С глаз моих по щекам втуне стекали.
Хотелось не знаю о чем молиться...

***
Ничего нет важнее на свете -
Строить замки на берегу.
И ловить пробегающий ветер,
Брызги солнца ловить на бегу.
Слушать чаек прощальные крики,
И не знать, что такое "прощай ".
Любоваться цветком повилики,
Пить под вечер ромашковый чай.
И закат, на волне догоравший,
В золотую коробку собрать,
Чтобы память, в себе наигравшись,
Приоткрыла свой собственный рай.
Снова строить песчаные замки,
Уходить с головой, не дыша. . .
Помещать утверждения в рамки
И безжалостно их разрушать.

***
Выйти в дождь, отбивающий времени такт;
не заметен уже убывающий акт -
переходит в другой нарастающий шум.
Это пьеса дождя. Партитура воды "плюм-булюм"...
Убегающих мыслей листвы от себя на ветру
в эмигрантский абсент, при каштановом свете игру.
Серый занавес слит, не прошит, не прожжен огоньком,
шелестит и шумит монотонно - о ком? Ни о ком.
Только в звуках разрозненных сразу мне слышится всё
и о всех, заключенных в одно колесо
по дороге обратно в тот маленький дом на горе,
там живут и поныне кто мог бы сейчас обогреть...
Я не пасынок бедный - моя заблудилась стезя:
невозможно остаться, вернуться нельзя...

***
1.
Я живу в доме старого финна,
где сырость насквозь пропитала стены,
где жирные мухи затемняют окна,
и каждый день – словно меченый.
О человек, - что тебе надо:
быть сытым, одетым,
кормить своих кур,
вдыхать запах лилий
с нотой зловония,
говоря: «этот воздух целебен»…

2.
Я отправляюсь в дюны.
Свалка с приютом
жёлтых ясноток,
на песке собачьи следы,
кинжалы осоки оточены ветром;
песок, песок
и волчье лыко –
все
ложится в мою строку.
Надо мной летит время, пересекая пространство,
и опускается божья птичка
к ногам...
И небо на глазах светлеет –
это море приближается, море…

3.
На берегу много, много улиток
(вот пристанище душам,
не захотевших покинуть сушу);
водоросли – темноты своей не скрывают
(похоже, правды здесь больше где-либо).
Тревога в песок уходит, боль покидает,
и тело мое, глядишь, вот-вот оторвется.
(Как легко кружит перо, ненужное птице!..)
И я не спрашиваю – «Нужна ли Тебе я, Боже?».
По кромке, - между тишиной и прибоем –
вот так и должно жить человеку...

4.
Но каждую ночь, в моей волглой постели,
когда я «Отче наш» читаю,
прошу, как милости, насущного хлеба,
обиды простить пытаюсь и возлюбить, -
становится страшно, страшно и одиноко.
И вместо «аминь»
я вопрошаю: «Почто меня Ты оставил»?
Вот доспеет минута
и подойдут с иссопом,
и вонзится копье...
Между жизнью и смертью –
как между Западом и Востоком –
зову Бога. И забываюсь сном.

5.
Старый финн со своей женою
на рассвете кормят скотину,
кушают сами и дают собаке
(та съедает и снова просит).
Женщина, напевая на языке своих предков,
улыбается дождю и солнцу,
ласкает котенка, а в воскресенье
слушает по радио мессу. И снова поет…
Так и должен жить человек,
не сознавая своей природы,
не говоря себе «ничтожество»,
не бия себя кулаком,
не сомневаясь, что Бог прав.
И я вдыхаю запах отбросов
с юной свежестью лилии,
говорю себе:
«Если кто и ничтожен здесь –
нет, не они…».

***
В тенетах времени летит
Непойманная птица.
И музыка опять звучит,
Которая мне снится.
Я вырваться хочу вперёд,
Но очертанье круга
Бесспорной воли не даёт,
Закручиваясь туго.
Я в прошлом - переменных связь.
Но в коконе смиренья
Уже усматриваю вязь
Грядущего творенья.
Где только музыке дано
Бесплотное сиянье,
И новое течёт вино
В чистейшее сознанье.
И кто бы двери не открыл
На позывной звоночек, -
Я слышу прорастанье крыл
Сквозь ветхий позвоночник.

"Наша улица” №285 (8) август 2023