Ефим Гаммер “Кот с человеческой мордой" рассказ бывалого морехода

Ефим Гаммер “Кот с человеческой мордой" рассказ бывалого морехода
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

 

Ефим Гаммер родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге. Жил в Риге. Окончил русское отделение журналистики Латвийского госуниверситета. Автор многих книг прозы и стихотворений. Лауреат престижных международных премий.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

вернуться
на главную
страницу

Ефим Гаммер

КОТ С ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ МОРДОЙ

рассказ бывалого морехода

Ефим Гаммер
©Yefim Gammer, 2023

Несколько слов о книге Ефима Гаммера «КОТ С ЧЕЛОВЕЧЬЕЙ МОРДОЙ»

В сборник рассказов Ефима Гаммера «Кот с человечьей мордой» вошли произведения разных лет о нашей жизни, наблюдаемой сквозь  «магический кристалл», имеющий свойство изображать мир и в ироническом виде. Автор тонко чувствует слово, располагает широким спектром стилистических приемов, умело овладевает вниманием читателя и удерживает его до конца повествования.

 

           
КОТ С ЧЕЛОВЕЧЬЕЙ МОРДОЙ
Рассказ бывалого морехода                          

И вот расскажу я вам, значит, историю, каковая явилась со мною на ниве культурного моего развития и губительной тяги к нуждам народным.
А было это в году, каком и запамятовал, но не позже, чем нарекли нас с трибуны «единой общностью людей». Выдался об ту пору мороз преждевременный, но крепкий, как первач натощак. Северные реки легли под ледовой смирительной рубашкой тихо, мертво, надежно. Воздух замер по стойке «смирно». Ветер вовсе и не колышется, а с ним - жизнь, тоже ни с места, и как бы ждет повелений судьбы.
Судьба - штука, конечно, для жизни пригодная. Но гвоздя ею в стенку не вбить. И с лица ее водицы, особливо живой, не попьешь. Куда податься? Некуда. Наказали: «Сиди, паря, и не рыпайся». Все в зимний отпуск, а я - «сиди». Белый свет в копеечку, а в кармане, даже на грошовый мой интерес - ни целкового. Только и всего достояния, что народное, - судно по кличке «Смерть скарабеям». Чем оно груженое, Бог ведает.
Было мне холодно. Было мне гадко. Жить не хотелось. Мороз пробирал до костей. Но что костям моим за польза, если они не для холодца? Газеты меня не восхваляли. Писем никто мне не слал. Был я невидим и неслышен, как боец незримого фронта.
Бррр, как вспомню. Противно! Печально! И поучительно!
Однако, жить надо. Долго я думал, как быть. Наконец, додумался. Собрал остатки сил и отдал им на растерзание газетные подшивки, которые пылились в кают-компании. Вспомнилось мне на голодный желудок, что пресса бдительно стоит на страже здоровья и сытости. Если, скажем, неурод с замороженной птицей, то отыщут журналисты ученого мужа, который с апломбом докажет малообразованной своей аудитории, что картошка питательней и полезней. Если картошка сбежит от урожайности, то пропишет он массовому читателю березовую кашку. Народное, мол, средство, и очень полезно для пищеварения.
Я бы в охотку березовую кашку. Но куда ни посмотри, ни единого деревца. А о картошке или битой птице и думать не смей. Эх, тьма-таракань!!! Жрать нечего, а жить-то хочется!!! Я за газеты, и ну их пальцем слюнявым, скорей, скорей!
«Один грамм никотина убивает ломовую лошадь».
Не для меня. Лошади нет поблизости. Я бы ее - никотином - вмиг.
«Алкоголь на службе здоровью».
О! Алкоголь! На службе!
«Сухое вино содержит в себе питательные ферменты, насыщающие организм...»
Ах ты, Боже мой! Выпили ведь, все выпили, еще до первых признаков голода!
«Морская капуста ничем не уступает мясу ни по калорийности, ни по количеству белков. Японцы, питающиеся ею издревле, всегда жизнерадостны, трудолюбивы и приветливы».
Еще бы, раз не стоят в очереди за мясом!
Пойдем дальше. Мне что капуста, что мясо, все равно далеко. И вдруг!
«Ведро воды способно заменить десять грамм... масла».
Как? Целых десять грамм? Ур-р-ра!
«В последние годы повышения благосостояния и улучшения жизненных благ нашего народа пытливая мысль советских диетологов неоднократно обращала свое пристальное внимание на питьевую воду, как на удивительный по своей неисчерпаемости и витаминноемкости источник энергоснабжения человеческого организма...»
«Что показательно, без пищи человек может существовать более сорока дней, без воды, за малым исключением, всего лишь пять-шесть. Не зря ведь пелось в старой песне: «И выходит, без воды и не туды и не сюды».
«И вот диетологи под руководством Председателя Президиума совета директоров по санаторному и водоминеральному лечению, автора монографии «Жизнь после смерти» профессора Вешниеводы провели важный эксперимент. Он превзошел все ожидания...»
Каждый второй выжил, что ли?
«Эксперимент показал, что питьевая вода располагает полезными свойствами всей таблицы Менделеева, как-то: «аш-два-о» находится в ней в неограниченных количествах. Помимо того, в воде, в зависимости от того, дождевая она, колодезная или речная, наличествует калий, водород, натрий, урановые соединения…»
Будьте вы прокляты, не томите! Где масло?
«Исходя из всего вышеизложенного, вода успешно соперничает с маслом по экономическим показателям. Изготовление одного кубометра воды - дождевой, колодезной, речной - несравненно дешевле, чем бруска масла. А если учесть, что вода не только насыщает, но и дезинфицирует каждодневно кишечник, то, по всей видимости, лучшего продукта питания для прогрессивной части всего человечества еще не придумано в орденоносных лабораториях наших славных ученых»
Прочел я все это, и слюнки у меня потекли. Что за чудо вода, когда колодезная, студеная, до звона в мозгах. Витамины в ней, хлебай их ложкою, и насыщайся, прибавляй в весе, как на курорте. Даром что ли те, что посановитее,  трескают «Нарзан» и «Боржоми», да не чураются прочих минеральных, с бутылочкой и без, удовольствий. Не дураки ведь, с понятием. Знают, о чем газетам лишь предстоит по указке сверху догадаться. И с каких пор! Лермонтов - не за так, почитай, прогрессивным слыл человеком - пил только ее, водицу, в Пятигорске. В ней, в родимой, выискивал все запретные для народа элементы Менделеевой таблицы, чтоб опосля обнародовать. Дать понять непутевым и страждущим собратьям, мол, за мной, за прогрессивным,  человечество! А его застрелили. Прислужники царские да наймиты иностранных разведок! Все бы им, чтоб народ масло лопал и не приобщался к передовым элементам таблицы Менделеева. Чтобы жил старыми понятиями и деклассированными элементами.
Вот ведь как! А жрать хочется! С витаминами и калориями или без, но хочется. Очень.
И попер я с ведром брезентовым к проруби, что брательнику моему Емельке и не в столь голодные времена щучку выдала. «Везет дуракам», подумал, и, подумавши, зачерпнул чего-то там на счастье.
«Не повезло. Умный!» - констатировал я, вытащив полное ведро воды с разбавленной в ней нефтью, тоже, видать, из таблицы Менделеева. Обидно стало, но делать нечего. Пошел назад. Вскарабкался по обледенелому трапу на борт, да прямиком на камбуз. Вылил воду в котел. И опять новым рейсом к проруби. Ходил-ходил, пока не набрал воды вровень, по полезной емкости, с килограммом масла.
Набрал этого добра. И заскучал, на котел глядючи. До краев в нем и больше. Как напитать себя? Не насос ведь, разорвусь, калориями не докормленный. Но тут стукнул мне по башке героический лозунг: «Живым не сдамся!» И пока из глаз сыпались искры, накренил я котел, присосался, и почувствовал себя всамделишным китом.
Стал я необъятных размеров, вырос в животе до того, что живот во все стенки уперся, не пускает меня во внешний мир. Стою запечатанный в камбузе, а из разжиженного мозга фонтанчиком брызгает. Что за содержимое в том фонтанчике, непонятно. А знать очень хочется, как и кушать. Вдруг мой мозг брызжет чем-то питательным? Но чем? Во всяком случае, не марксистско-ленинской философией, потому что она не в мозгу, а в сердце. Значит… Подожди, а что у меня в мозгу? Серое вещество, извилины. И еще что-то. Недаром же вдалбливали мне всякие прогрессивные знания, чтобы через мозг напитать сердце. Но ошиблись. Чем сердце не корми… оно все равно смотрит в нужном направлении, сейчас - на входную дверь. Кто бы ни вошел, и чего бы ни вышло.
Таки вошел… И вышло…
Вошел он. Вышла она. Вода. Но это потом - со всеми калориями и в собственном соку.
Кто же вошел? Присмотрелся я - человек. Глядит на мой живот и головой покачивает. За ним вошел кот и сказал: «Мяу». Пригляделся я - кот при усах и коготочках, но почему-то с человечьей мордой. Как еврокоммунизм, должно быть.
-  Паря, -  сказал человек, и кот облизнулся.
-  Паря, -  сказал человек, - каждой твари по паре, а кот у меня одинешенек.
- Буль-буль, - закапало из меня, покатилось. И на камбузе началось наводнение.
Кот вскарабкался на котел. Человек на плиту. Я за ними. Но куда там! Воды уже по пояс. Мне никак не пробиться -  не Ной. Тону.
-  Спасите! - хлынуло из меня.
Кто-то руку мне протянул, то ли человек, то ли кот. Ухватился я, вполз, изловчившись, сам не знаю куда. И очутился в котле. Сверху крышкой меня - раз! - придавили, голову не поднять. Чую, огонь заиграл в плите.
-  Буль-буль, -  из меня.
Сварят меня в этой вонючей воде, что льется и льется из глотки.
Отравятся ведь, паразиты. Здоровья своего не сберегут.
Эх, тьма-таракань! Жить не хочется, а помирать страшно. Еще спросят всякие там с крылышками на том свете: «Чего явился?» Что скажу? Как оправдаюсь? Назад попрошусь, не отпустят.
Ой, горячо! За что мне такие страдания!? Я ли не…
О чем это я? Где моя, как ее?.. Ах да, мысль? Была? Была! Сплыла? То-то и оно!!! Сплыла-выплыла. Русалкой… из мозга - в гортань. Из гортани - в котел. Вот она, плавниками машет, мечется в воде. Знать, припекает и ее, родимую. Ну, держись, мысль-русалка! Я тебя сейчас…
Вдруг - гляди-ка, чудо - нырнула в котел кошачья лапка, исхитрилась, зачерпнула во все коготки русалку, и нет ее, мысли моей. Хрустнули надо мной русалочьи косточки и послышалось полнозвучное: «Мур-мы-у-ррр!».
Жизнь моя остановилась, хотя это безобразие и продолжалось. А потом у меня кончились мысли. Я очнулся от голодного обморока. Глядь, в руках газета, а во рту ни былинки. И возжаждал я с душевным трепетом кота, пусть он сто раз и гад. 
Сожрал бы!
Собрал я последние силы и пополз в неизвестном направлении - на звук «мяу». Ну, думаю, котик, сойдешь мне за кролика.
Ползу, ползу. Вроде бы еще по палубе, а уже по мостовой. И упираюсь в очередь.
-  Что дают, а?
-  Мясо.
-  Кошатину?
-  Обалдел?! Говядину!
-  Пустите к прилавку!
-  Только инвалидам войны без очереди.
-  А-а-а!
Легче грудью закрыть амбразуру дзота, чем пищей рот.
-  За что боролись?! А-а-а!!!
Выбросили меня из очереди - за пределы сознания. Пришел в себя - вот те раз! - опять на судне.
Бррр, как вспомню.
Противно! Печально! И поучительно!                                                                                         
      
                                                    
ОРДЕНСКАЯ КЛАДКА
рассказ

- С ним опасно ходить в разведку. Он такой человек, что рвется погибнуть за родину. А мне предпочтительно, чтобы своим героизмом он не мешал нашим врагам умирать за их страну.
Так говорил редактор журнала «Братство баулов» Семен Михайлович Близорукер,  представляя полковника в отставке Кондратия Сергеевича Задвинского, руководителя наградной комиссии «Соотечественники на чужбине».
Дело происходило в Иерусалимском общинном центре - улица Яффо, 36, на встрече новых репатриантов из бывшего Советского Союза с приезжим российским гостем высшего офицерского звания, когда хочется выпить и обнять Землю русскую, необъятную только в натуре. Но вполне «объятную» в лице Кондратия Сергеевича Задвинского: усики над губой, золотая фикса, доброжелательная улыбка карманного формата. Весь из себя кровь с молоком. Если добавить еще на посошок сто грамм, то получится отличный коктейль под названием «Не дай дуба».
Сто грамм и появились. Правда, поначалу в неприметном состоянии - под колпачком алюминиевой фляжки. Но стоило отвинтить колпачок и дать граммульке продохнуться сквозь горлышко, как повеяло родным водочным духом.
«Кто на Руси?» - защемило ностальгически сердце, и «буль-буль» - капнуло раз, капнуло два. И что? Понятно - что: закружилась голова. У кого?  Секретов не держим. У Фони Непутево-Русского, русского поэта еврейской национальности,  вооруженного очками с глобальными диоптриями. Поэт, как много в этом звуке! Посему Фоня и слагал стихи повсеместно и ежечасно, даже без отрыва от службы в полицейском управлении, где он самоотверженно боролся с вопиющим злом, столь же древнем, как и человечество, с проституцией.
- Ты уже? - потянулась к Фониной фляжке рука - пять мохнатых пальцев, одно с обручальным кольцом. - Сам выпил, передай товарищу.
«Чмок-чмок!»
- Велика Россия, отступать некуда! - раздалось из зала.
И батарея бутылок, упрятанная по сумкам, сделала первый залп.
Гулянка началась…
Главное было уже сказано: полковник  Задвинский прибыл на Землю Обетованную, чтобы составить наградной список и выдать ордена «За службу   Отечеству» от первой до последней степени всем, кто своевременно покинул Советский Союз и обосновался в Израиле.
Вот тут и был упрятан маленький вопросик:  а кого из них выбрать? Но люди, безошибочно играющие в игру  «Где,  кто, когда»,  в тупик ни при каких обстоятельствах не попадут - выедут. И выехали, копая в уме конкурентам гибельные лабиринты, а для себя проторяя прямые дорожки.
Такая - прямая - и привела Фоню к полковнику Задвинскому, когда он после  вступительной речи остужал распаренное горло стаканом холодной воды.
- Фоня Непутево-Русский, - представился с охотой, ловя на себе подозрительные взгляды менее решительных обитателей Общинного центра.
- Мент?
- По форме полицейский,  а по внутреннему состоянию  -  поэт достойной содержательности.
-  Стихи тому соответствуют?
- Само собой!
- Можно что-нибудь, на примерку?
- Лирическое?
- Валяй лирическое, а мы послушаем и прокомментируем с пониманием исторического момента.
Фоня откликнулся на предложение скоропалительной читкой с выражением в голосе:

- В душе не словишь вдохновенья,
Как ни дави в себе раба.
Меня влечет во имя пенья
Поэта вольного судьба.
И я пою, дыша тревожно…

- Стоп-стоп! Как «дыша»? - перебил его полковник Задвинский, стрельнув золотым огоньком фиксы.
- Тревожно.
- Вот это нам и надобно. «Тревожно»! Уже чувствуется настороженный звук границы и проясняется мысль, что «враг не дремлет». В этом духе и продолжайте. Так ведь? - повернулся к редактору журнала «Братство баулов» Семену Михайловичу Близорукеру.
- Так! Так точно, как сказал поэт!
Толстенький, мягонький, любящий всех и каждого, Близорукер с той же охотой, как и любил, печатал в своем журнале всех и каждого… Но, разумеется, при наличии материальных средств, в соответствии с формулой: «предоплата + оплата =  извольте получить журнал на руки». При этом умудрился создать видимость, что опубликоваться на страницах его издания - это дело чести. Ради такой благой цели помещал на обложке портрет Пушкина, за ним поэтов и прозаиков первого ряда, потом второго, третьего и далее - до самых мелких, величиной с горошину, едва различимых на галерке. Однако и горошина при определенной смекалке имеет свойство увеличиваться в объеме, если ее покатать по снегу.
Спрашивается, где добыть снег в Израиле? Отвечаю: этот вопрос не стоит в Израиле. Нужен снег - будет снег, но сначала «мани», не в смысле, конечно, многочисленных и доступных Мань, а в качестве денежных поступлений.  «Мани» и появлялись. А горошина, наращивая габариты, продвигалась по иллюзорному снегу с дальнего поэтического ряда на авангардный, поближе к Александру Сергеевичу, нахваливая классика его же словами 1825 года из письма к Вяземскому: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!».
Фоня Непутево-Русский горошиной себя не считал. Но и горой, к которой готов пойти Магомет, если гора не идет к нему, быть тоже не пытался. Не даром на заре поэтической юности написал: «Нет, я не Пушкин, не Твардовский, не Лермонтов, не Маяковский, а рядовой поэт страны». Пусть рядовой, пусть незримый боец литературного фронта, зато какие стихи! В публичном дома, когда производили опись гардероба старейшей (по документам о  рождении) проститутки и бандерши Лильки - Шелковой ручки, все прочие девушки аплодировали ему лежа. И, конечно же, не во имя ревностного исполнения служебного долга. А за попутное возникновение жизненного экспромта:

«Мы опишем гардероб.
Но не вгоним Лильку в гроб.
Лилька всех переживет -
Потому как с ней народ».

Черноокие красавицы кивали кудрявыми головами и поддакивали:
- Да-да, мы с ней.
- Вас не описать, не убить, - подытожил Фоня.
- Мы продолжим с Лилькой жить, - в рифму подхватили жрицы любви, демонстрируя свойственную жрицам любви тягу ко всему возвышенному.
Фоня Непутево-Русский арестовал тогда старейшую (по документам о рождении) нарушительницу израильской добродетели  Лильку - Шелковую ручку. Но ненадолго: она предъявила в участке справку из поликлиники, что  по возрасту является недееспособной для продуцирования яйцеклеток, посему не пригодна к половой жизни и, следовательно, считаться проституткой, согласно свидетельству о рождении, не может. А что на «физию» выглядит, будто мама ее вчера родила, так это дело сугубо личное и медицинское: как говорится, товар надо показывать лицом, не будет подходящего лица, никто и не заглянет в заведение. Значит - что? А то самое! С лица воду не пить,  и величать ее проституткой нет никаких оснований. Посему - «пиши, начальник, пропуск на выход из участка, отпускай вольную птицу на все четыре стороны!»
Стороны было, действительно, четыре, но Лилька выбрала единственно правильную - ту, которая открывалась при помощи двери за спиной. Показав пытливым сыскарям упитанный предмет телесной гордости, она двинулась к двери. А Фоня Непутево-Русский тоскливо глядел ей вслед и машинально переписывал в уме классическое стихотворение Пушкина.  Ясное дело, на свой дремучий лад борца за чистые нравы публичного дома.  «Птичку Божию не знает ни охотник, ни судья, целый день она порхает, свою целостность блюдя».
Фоня Непутево-Русский остался сидеть за канцелярским столом. И продолжал терпеть насмешки от служивых товарищей на уровне его чина и золотых  сержантских нашивок, хотя в творческом плане намного превзошел звание младшего командира, и проститутки величали его уже не иначе, как «Наш генерал от поэзии». Такую славу, само собой, должно подкрепить достойной публикацией. Проститутки, к сожалению, журнал не выпускали и, тем более, не редактировали. Этим занимался Семен Михайлович Близорукер.  К нему и пристало проситься на прием. А тут во имя удачи и подфартило с собранием в Иерусалимском общинном доме. Вот тебе, Фоня, и возможность взять голыми руками Жар-Птицу за горлышко и покукарекать об амфибрахии, ямбе и хорее, еди их мухи!
- Семен Михайлович? -  начал кукарекать Фоня.
- Я весь внимание.
- Когда у вас на выходе следующий номер?
- Скоро.
- Я понимаю. Забит?
- Не то слово.
- А что?
- Надо подумать.
- Я государственный служащий.
- У нас без льгот.
- Я не о льготах.
- Ага. Об уважении к мундиру?
- Не одежда красит человека.
- Договорились. Но предоплата вперед…
Фоня Непутво-Русский замялся. А Семен Михайлович только начал разминаться.
- Денег нет?
- А у кого они есть?
- Ничего себе, полиция! Я  -  что ли, по-вашему  -  должен это знать?
- Но…
- Слушайте и запоминайте. Первая страница нашего журнала бесповоротно отдана под наградной список. Но наградного списка еще нет. Вот и  подсуетитесь, подыщите кандидатуры для российских наград.
- Из маститых людей?
- И денежных. Тогда и вас напечатаем, так сказать, за инициативу. Вас - в стихах. Их…
- В прозе, - шутливо подметил полковник Задвинский и раскрыл портфель, в котором цвели сафьяном орденские коробочки. - Но не подумайте чего лишнего. Слава славой, а хозрасчет хозрасчетом.

2

«В дыхании планиды
Мы постигаем мир -
От секса и до быта,
От игр  до черных дыр».

Такие стихи написал Фоня Непутево-Русский, направляясь на рандеву к Лильке - Шелковой ручке. Хотел, стервец,  за счет подобного литературного трюкачества  добраться до сердца «женщины несгибаемого возраста», тонко намекнуть заслуженной проститутке, что и ему не чужды мелкие житейские радости. И намекнул.
- Лилька! По нынешним временам и за блядки орден дают.
- Орден подвязки?
- Бери выше.
- Взяла.
Фоня Непутево-Русский поспешно отстранился от Шелковой ручки.
- Стоп-стоп, ширинка на замке, мне твои профессиональные навыки на хрен! Разговор  серьезный. И без попутного секса.
- Слушаю. - Лилька уселась на диван, пригласила гостя пристроиться рядом, разлила  из кофейника с купидоном на крышке пахучий напиток по фаянсовым чашечкам: в крутобокие бокалы плеснул популярный израильский коньяк с фирменным знаком 777. - Наверное, речь пойдет об ордене Бедер и Груди?
- Речь пойдет, если мы ее поведем правильно.
- Под ручку?
- Что-то вроде того.
- Так начинай уже свое ухаживание!
- Мне нужны состоятельные клиенты.
- Это какие, с большим довеском к мужскому достоинству?
- С деньгами, бля! Извиняюсь, если про деньги не поняла, товарищ путана!
- Про деньги я поняла. А про состояние не совсем.
- Ну, как тебе объяснить? Те, кто состоялся в жизни и звучит соответственно - под орден.
- Ах, такие. Есть и с таким мужским довеском!
- Не зацикливайся! Нам и женщины сгодятся.
- С мужским довеском?
- Список!
- Будет тебе и список. Но если женщины, тогда… Я среди жриц любви на первом месте. Пишешь?
- А деньги?
- Какие деньги?
- За орден.
- Плачу натурой.
- Твоя - доисторическая, молью побита.
- Глупец! Девственной натурой плачу. Своих воспитанниц.
- А где ты у них найдешь девственность?
- Наивный человек, а еще полицейский. Неужели, не в курсе?
Фоня смутился.
- Я так глубоко не заглядываю.
- Ценю тебя за отсутствие дальнозоркости.  Но адресок укажу. Клуб восстановленной девственности. Здесь у нас, по пятницам. Работает бесперебойно. И для самых состоятельных клиентов, включая орденодателей. Девственницы пусть и не первой свежести, но сорта отличного - деликатес! И клиенты - просто ходячие мешки денег.
- А в жизни - как? Состоялись?
- Состоялись! Приходи!
И Фоня Непутево-Русский пришел. Будто на разведку, естественно. В комуфляже  -  без черной формы, фуражки с кокардой и пистолета. Оделся в тройку - пиджак, жилетка, брюки. В руке, как и положено деловому человеку, ноутбук - портативный компьютер в кожаном чехле. Шляпу нацепил с пером попугая, купленную, если не соврать, во Франции, куда ездил на курсы по повышению квалификации.  Выглядел он на все сто, а в кармане имел в два раза больше, если говорить об израильских тугриках  -  шекелях.
Девушку ему предложили не первой свежести, но с фирменной девственностью.
- Маде ин УСЕ, - пояснила она по-русски.
- А как это проверить? - спросил Фоня.
- То, что  фирменная? - надменно повела глазками девушка.
- Печать у вас там, что ли?
- Стихи. На прокладке.
Фоня оценил остроту:
- Непечатные?
- А это решать Близорукеру, - проститутка дала понять, что и она отдавалась Пегасу, когда блатовала его рвануть на Парнас.
- Я тоже поэт, и могу судить без ошибок, - попробовал Фоня поставить девушку на ее законное, профессией очерченное место.
- Зато он редактор.
- Покажите!
- Сначала прочту, а потом… Потом смотрите в свое удовольствие.
- Валяйте!
Она и прочитала.
- Экзамен на прочность девственной плевы
Как ни сдавай, но результат всегда - увы.
- Не напечатают!
- Я так и знала! Тогда…
- Что?
- Будем знакомы, Люба.
- А я Фоня...
- Что ж, Фоня,  приступайте…
- К чему?
- К хирургическому удалению этой надписи.
- Нет-нет! - спохватился полицейский сыскарь. - Я не за тем пожаловал в ваши Пенаты. Я кандидатов ищу.
- Куда?
- В орденский список.
- А что для этого нужно?
- Аукцион!
- Здесь?
- Зачем - «здесь». Аукцион виртуальный.
- А лот?
- Лот реальный. Ваша восстановленная девственность.
- И моих подруг, - подсказала находчивая красавица.
Фоня Непутево-Русский раскрыл на коленях ноутбук и побежал по клавишам.
Через пять минут к нему пришло ответное письмо от охотника на свежую девственность.
- Ставлю на кон пять тысяч долларов в виде задатка, -  сообщало ответное письмо, - и готов доплатить еще, если стоимость вышеуказанного предмета женской гордости воистину в цене.
«Интересно», - подумал Фоня Непутево-Русский.
- Интересно, - согласилась вслух Люба.
- Вызываем на рандеву?
- Зови, будем смотреть в его бумажник.
Фоня и вызвал охотника на свежую девственность.
- Приезжайте с предоплатой.
Тот приехал.
- Кущев-Родинянский, представитель московского землячества.
- Честь имею, - по-военному отозвалась Люба. - Землячество высшего сексуального сорта!
Гость заведения посмотрел на девушку не первой свежести с некоторым повышением полового интереса к сестрам нашим меньшим.
- О чести прослышал. Но доказательства.
- Честь имею не понаслышке, - с некоторой обидой в голосе произнесла Люба, и предъявила прокладку с убойными стихами, печатью нотариуса и записью: «проверено и подтверждено наличие девственной плевы».
- Тогда отойдем в сторонку, за ширму.
- Но деньги вперед!
Передав Фоне Непутево-Русскому пять тысяч долларов для сохранности, Люба удалилась с клиентом за ширму, откуда три минуты спустя раздался мужской, полный отчаяния крик.
- Где же девственность? Где?
Люба, верная поэтическому призванию, отозвалась в рифму.
- На звезде, - и добавила из университетских познаний. - А имя у звезды Канопус. Самая яркая штучка на ночном небе, после Сириуса. На нее ориентировались моряки еще до нашей эры. Вспомним хотя бы легендарный корабль Арго, вышедший в море за золотым руном.
Но толковое разъяснение не подействовало.
- Где? Где? - ревело возмущение обманутого мужика. - Доказуй наличие! Или деньги назад!
- Вот грамотей, - опять-таки обиженным голосом отзывалась Люба. - Вы же русским языком читали заключение нотариуса: «проверено и подтверждено наличие девственной плевы».
- Ну, и проверено.
- Не понимаете, да? Проверяли ведь в натуре, хорошо, что не отбойным молотком.
- Дура! - разорялся обманутый представитель московского землячества.
Фоня Непутево-Русский не позволил ему  разоряться дальше. Взял за шиворот:
- За оскорбление личности при исполнении полагается…
Что полагается,  он не сказал вслух, но нахрапистый Кущев-Родинянский догадался и тут же, слиняв лицом, сделал ноги по направлению к выходу. Только его и видели. Понятно и курице: без денег его и видеть никто не хотел. Впрочем, не только его. Не  американский президент, который всегда в цене на стодолларовых бумажках.
- Занятное положение, - подумал Фоня Непутево-Русский. - Деньги уже есть, а публикации еще нет.
И позвонил Близорукеру.
- Мы уже при бабках.
- Денежных? - донеслось сквозь электрические разряды.
- Не понял.
- Бабы денежные?
- Бабки!
- Русские? Блондинки?
- Американские. Зеленые.
- Что? Русалки заморские?
- Не заморские, а долларовые.
- Годится. На какой орден тянут?
- Да разом на всю орденскую кладку, - распогодился Фоня Непутево-Русский.
- Тогда веди их на рандеву. Полковник Задвинский приглашает.
Фоня и повел.
С тех пор он  стал постоянным автором Близорукеровского журнала «Братство баулов» и кавалером ордена «За службу Отечеству» последней степени. Как, впрочем, и все проститутки публичного дома, которые, как оказалось, имея «души прекрасные порывы», не чужды поэтическому слову и при этом всегда при бабках, то бишь баксах американского производства.

 

 

"Наша улица” №286 (9) сентябрь 2023

 

 

 

 
 
kuvaldin-yuriy@mail.ru Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве
   

адрес
в интернете
(официальный сайт)
http://kuvaldn-nu.narod.ru/