Юрий Кувалдин "За рамки" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

ЗА РАМКИ

эссе

 
В плену своих безумий формирует человек мнение об окружающих, и после целого ряда догадок приходит к выводу, что N. больше не желает с ним иметь ничего общего, хотя если мы посмотрим на этого N., то увидим, что он о том, кто о нём думает, ни разу не вспоминал, потому что он наряду с другими людьми в круг его интересов не входит, а то что живут в одном доме и проходят мимо, не замечая друг друга, даже нет необходимости говорить о безумствах первого, а ведь N. отличает доброжелательность, он останавливается, увидев мнительного, прикладывает руку к шляпе, чуть приподнимая её для приветствия, и проходит мимо, а мнительный, сжав до скрипа зубы, не отвечает, но вот именно это приветствие наводит безумца на мысль, что шляпа его презирает, само присутствие которого говорит о вещах, которые нам самим и не снились, и столь же регулярно приветствие повторяется каждый божий день, тут и с ума спятить можно, более ничего.
Создание своего нового текста отвлекает от всего текущего, и когда возвращаешься в реальность из как бы забытья, то видишь её не вполне реальной, пусть в слишком натуральном виде, но искажённой твоим воображением, как будто ты сам написал эту реальность, которая вроде бы разливается пред твоим взором, как свободная, но для порядка отколовшаяся от времени, и понятно для чего, поскольку достоверна она будет лет через пятьсот только в твоих произведениях, причину написания которых не стоит искать ни в недрах прошлого, ни в очевидностях будущего, поскольку из работы сознательной самопроизвольно вытекает бессознательное, на которое требуется при твоей физиологической жизни намного больше сил.
Буквы рассматриваем как кирпичи, как материалы для строительства архитектурных сооружений текста, конечно, вдали от реализма, которого вовсе не существует, потому что есть тягучая река вечного возвращения на круги своя, с ударением на «У», то есть «крУги», при этом, разумеется «своЯ», потому что твой организм никогда не умирает, ведь, посмотрите на воробьёв, они всегда в Москве есть, гоняясь за мертвыми телами, вы ничего и никого не поймаете, но временное тело буквами обозначается, а некоторые выкалывают на коже свои инициалы или целые имена, но это их не спасает, как жили воробьями, так и второй миллиард лет живут, там и тут, для которых прошлое всего лишь метафора, да и о том, что дядя Федя торговал лаптями в тридесятом веке, ничего не значит, для него тогда ещё букв не было, а ведь жизнь существует исключительно в тексте, вот когда-нибудь и в моей жизни так и крутятся темы возвращения, вплоть до этого дня, стоит лишь от последней страницы вернуться к первой, и пошло-поехало то самое колесо, то самое кольцо, которое повторяет твоё лицо - два глаза, нос и рот - миллионы лет, да, то кольцо, которое не имеет конца, но вместе с тем с противоположным значением, кирпичей литературных просит в смысле.
А утром снова было утро, а днём был день, и закачался к вечерней песне, на ночь глядя, как хорошо смешать басы с высоким гласом, и по реке в ночное небо, потом чтоб снова стало утро, какой фантазии полёт, но вот что скажет нам поэт, проснувшись утром, как всё мудро в раю устроено, идёт одно с другим в обнимку стройно, не нарушая вечный сон, того, кто утром не проснулся, а вроде вечером он пел, и то, и сё, переплетаясь, стихает где-то за рекой, где звонко падает в колодец ведро, отпущенное мной.
Уходящий всё дальше исчезнувший взгляд, в бронзе вылиты очи, гасящие свет, пирамида для вида, таящего яд, для тебя будет тот же финальный ответ, ливень просит, чтоб было закрыто окно, океан до потопа был вычерпан весь, дословесное шествует вновь, и оно в остановленном времени властвует здесь, всем стоять, выполняя команды на раз, существу из роддома порядок неведом, на него положил свой невидящий глаз, испарились тела марширующих следом, в кабинете ваятеля памятник тих, для всего в строе форм есть железная мера, образ выльется кровью совсем для других, у кого прежде мысли пульсирует вера.
Кто на пляже, кто на даче, кто в горах, кто в океане, я ж всегда иду к делам, сам читаю, сам пишу, сам издаю, сам продаю, однако несколько упрощаю дело, ведь для того чтобы самому писать, необходимо знать всю мировую классику, да и молодую талантливую литературу не забывать, то есть с детства включать себя в нерасторжимый процесс: писатель-издатель-читатель, но здесь отсекаю триаду, которой пользовался Владимир Яковлевич Лакшин, когда литература была государственным делом: писатель-читатель-критик, вот последние, «критики», вымерли как класс , поскольку денег им больше не платят, а бесплатно они не пишут, ни для народа, ни для себя, поэтому переквалифицировались а различных сотрудников разных всё ещё существующих организаций, в противоположность которым настоящий писатель пишет для себя и только для себя, как хочет и как умеет, постоянно с младых ногтей нарабатывая мастерство, и следующее поколение поймёт его и поверит ему, а состоявшие на должностях вместе с этими должностями бесследно исчезнут, как неопровержимый закон природы, а ты с утра опять за работу, поэтому каждое утро счастливое, и работаешь, не отдыхая ни единого дня, погружённый в полнейшее уединение.
В промежутке между прошлым веком и нынешним появились новые исполнители ролей на многих должностях штатного расписания государства, хотя ещё достаточно тех, которые прочно сидят в своих креслах, оберегая всячески свою незыблемость, но мы знаем, что и на их местах появятся новые, дайте только время, тогда новые тоже слишком сильно будут связаны положениями о штатном расписании и с функциями, предназначенным им, возможно, подобное происходило всегда и будет идти впредь, ведь новые, родившиеся известным образом, продвигаются по жизни бок о бок со старыми, и даже спустя годы мало что меняется в иерархической сетке, тех больше нет, но такие же есть, вопреки всей этой номенклатуре, писателей должностное положение не касается, поскольку писатель не профессия, а служение, и никто место, скажем, Достоевского не займёт, у него должность такая - «Достоевский», уморительные дела по части штатной иерархии, куда, ещё раз повторю, классики не входят, всегда и теперь.
Оглядываясь на пройденный путь жизни, вспоминаешь, как будто это было вчера, пять-шесть человек, с которыми были поистине впечатлительные разговоры, остальное кануло в Лету, которая поглощает всех и каждого, не обременённого творчеством, вот именно по этой причине на книжной полке вечности остаются писатели, резко отличавшиеся от современников глубиной понимания бытия человека как такового, их крепкие суждения опирались на фундамент ими написанного, и в этом месте я должен сделать замечание, что никто  из тек, кто приветствовал меня в жизни, как знакомую им физиологическую единицу, не читал меня, о чём я с улыбкой напоминал всем встречным-поперечным, что я не есть я, потому что настоящий я - в моих книгах, и что вы думаете, кто-нибудь из тысяч мелькавших в жизни лиц, воодушевленный этим моим признанием, начинал читать меня, то с ним происходили невероятные изменения, потому что он с опаской поглядывал на меня при встрече, и вытягивался по стойке «смирно», говоря при этом, что он сражён моими гениальными произведениями, на что я решительно возражал, но соглашался более или менее в целом, на минутку смущая читателя, а наверху Один подтверждал, что мы в этот момент есть истинные собеседники.
Потемнело небо до испуга, молнии прострелом грянул свет, нахожу в себе собою друга, он даёт решающий совет - молнией лети, дружок, к роялю, дождевой по клавишам поток побежит закалкой крепче стали, чтоб дождём насытился ты впрок, капли не ловлю, они беспечно в голову влетают, но туда я за ними не спешу, конечно, потому что жизнь и есть вода, всё вокруг умолкло до улыбки, по деревьям, как от тока, дрожь до корней стекает страстью гибкой лучшая погода в сильный дождь, водопады мыслей по оврагу, женщину накрыл переполох, стройная, как древко, в платье флага, для любви такой денёк неплох.
Человек отдыхает в природе, которая, разумеется, предназначена для отдыха, и для каждого человека находится обязательно место для отдыха, поскольку все и каждый с нетерпением дожидается отпуска, чтобы махнуть на море, до встречи с ним сутками покантоваться без еды и сна в аэропорту, без которого, как выясняется, и отдых не отдых, и с этим впечатлительным отдыхом рано или поздно сталкивается каждый человек, рождённый лишь для того, чтобы отдыхать, летать, ездить, плыть, когда каждого нового отдыхающего ждёт самое лучшее на земле место, подходящее ему по нраву, хотя куда чаще всё происходит наоборот, однако всё это не для меня, поскольку писатель сидит на одном месте всю жизнь и пишет, то есть в моём случае всегда речь идёт о работе, что наводит ужас на рождённых для отдыха в календарный отпуск.
Большинство воспитанных людей настолько стеснительны, что боятся открыть дверь с грозной вывеской, скажем, «министерство», а чему-то иному просто склоняют голову, в противовес этому я брал и беру всегда за исходное тот неоспоримый факт, что везде и всюду сидят обычные люди, с которыми можно наладить контакт, и ретроспективно оглядывая свою писательскую и издательскую жизнь, в действительности я так и поступал, открывая двери, к примеру, Юрия Михайловича Лужкова, который вывел меня на фонд «Наука» с академиком Сигурдом Оттовичем Шмидтом во главе, с которым я издал серию прекрасных книг о Москве, или главы администрации первого президента России Сергея Александровича Филатова, с которым накрепко сдружился, и тоже издал массу книг молодых писателей, по результатам семинаров в Липках, и говорю, что в действительности жизнь проходит не между вывесками различных организаций и служб, а между людьми, которые находятся всюду, чтобы понять тебя, при условии, что ты имеешь цель жизни, как в моём случае - литература, и много умеешь делать сам без помощи других, особенно, если ты никогда ничего не просишь, а сотрудничаешь с людьми на равных, пусть у них и отличное от тебя дело, но вновь и вновь в сердце рождается радость от взаимопонимания, и эта мысль нисколько не противоречит твоему творчеству, как принято считать.
В творчестве необходим характер, тем более в писательстве, когда на первых порах тебя не хотят признавать, обходят стороной, да ты и сам в начале пути не осознаёшь всю сложность писательства, а для большинства начинавших многое так и осталось непостижимым, поскольку эти многие рассматривали литературу как форму доходного бизнеса, иначе шли талантливые одиночки, писавшие великолепные вещи, которые шли вразрез конъюнктуре «советской литературы», скажем, для примера, Евгений Рейн сорок лет шёл к первой книге, а те, которые терпели неудачу в начале пути, просто бросали писать, что ещё больше вдохновляло одержимых, вроде Бродского и Довлатова, которые шли неведомыми путями, постоянно оттачивая мастерство, совершая в своих текстах одно открытие за другим, что обычному человеку казалось чудом, вопреки бросившим писать, дабы без толку не жертвовать частью своей жизни, больше всего для себя ценя жизнь как таковую без литературы, безо всякой «зауми», просто жить и это было для них прекрасно.
На каждое заблуждение людей, которые закупорены в своём сознании, не стоит давать объяснение, поскольку ты сам находишься в своих собственных заблуждениях, просто они у тебя столь обширны и закручены в такой клубок, дойти до правильного ответа которого путь далёк, тем более на каждое твоё слово спешат дать с десяток против, такие уж вокруг умные люди собрались, что лучше обходить из стороной, особенно вроде тех, которые могут говорит без остановки литературоведческими терминами, или вроде тех, которые по-прежнему сидят в креслах приватизированных журналов, от которых и бледной тени, скажем, Твардовского, не осталось, зато тени Кочетова и Кожевникова сплошь и рядом, потому что сами не создали ничего своего, и ничего не написали, хотя в ином свете сильнее всего действует изданный твой собственный текст, который всё той же силой чистого разума, а чистый разум есть книга давно умершего классика, то обе стороны, и вопрошающие и отвечающие, ничего не добьются, не написав на высочайшем уровне свою книгу, на какое-то время отвечающую на безответные вопросы, и едва ли точно, и не столько моими размышлениями, сколько в самих себе найдя истину, достойную Иммануила Канта, или Артура Шопенгауэра, или вроде тех.
Тело человека существует отдельно от слова, и напомню, что тела Господом изготавливаются серийно, массовое бесконечное производство, и ни по каким костям тело не идентифицируется (хорошее слово), как бы ни изощрялись генетики, они в конечном счете излагают свои соображения в текстуальной, в знаковой системе, или труп на улице без документов, без бумажки он букашка, так вот почему я говорю о жизни в тексте, к примеру, Достоевский есть книга, как и Нагибин, о котором я так и писал, что он есть книга, этот давний спор между живущими телами, с которыми лучше в этот спор не входить, и телами мертвыми, разложившимися до атомов и бесследно исчезнувшие с лица земли, так совершенно безвестные живые тела борются во все времена с теми, кто живёт в тексте, сила солому ломит, а известные книги смотрят на суету сует враждующих, но задача у классиков другая, лицом повернуться к каждому с любовью к ближнему, существенной чертой которого станет известная формула: все люди - братья, чтобы вокруг гуманным каждый всегда оставался.
Народ бежит по улицам, не глядя по сторонам, а теперь ещё мчатся, готовые вот-вот сбить на полном ходу с ног, электросамокатчики, и всех подзадоривает лезущая из всех щелей пустоголовая реклама, подгоняет, не успеете, скорее к нам, можно даже ничего не покупать, только сдайте нам деньги, а кто просто так не сдаёт, всё равно отдаст по телефону под выгодные проценты банку, которого не существует, однако я стою на углу и внимательно разглядываю барельефы богатого доходного дома конца XIX века, и с помощью подмеченного изящества лепки поневоле отсекаю снующий людской муравейник, относясь к собственному торможению и размеренности как к необходимому мне занятию, которое с легкостью переносит меня из настоящего в прошлое, и я как будто читаю на облаках текст, написанный мною задолго до появления на свет моего тела, и в этом состоянии происходит обретение тайного знания о далекой поре, когда отсутствовали эвфемизмы, и всё называлось так величественно откровенно, что обожествилось, наметив условное сокрытие тайны «приличными словами», и всё единственно для того, чтобы мировой язык неимоверно быстро развивался, раскалывался на диалекты, охраняя себя от других границами, в каком-то смысле замедляя торжество единого языка на всей земле, языка, постигаемого исключительно чистым разумом, божественным инструментом для художника.
Женщина выставляет свои портреты, намекая на то, что у неё есть, а чего у нее нет, можно, разумеется, предположить, нет любимого мужчины, хотя меньше года назад таковой был, знакомились друг с другом в интересном месте, в кофейне на Покровке, он такой был очаровательный, да и она ему представилась как прелестная во всех отношениях, распустился буйной розой целый роман, она блистала и он блистал, не только красотой, но и верностью, полгода, и разбежались, оказалось он до неё состоял в пяти браках, да и она не сидела сложа руки, было официальных трое мужей, и вот через несколько месяцев она затосковала по новому партнёру, она жила, как и тысячи одиноких женщин, в однокомнатной квартирке в дожидающейся сноса пятиэтажке, но новым было чувство ожидания какой-то невероятной встречи, основу которой положит настоящий другой.
В большей или меньшей степени человек предполагает осуществить свой замысел действием, конечно, с учётом его пристрастий, но столь же быстро возникает сомнение, а стоит ли вообще осуществлять подобный замысел, столь несбыточный и грандиозный, что при долгой аналитике своей мечты всякий раз приходит к выводу, что делать это нет необходимости (здесь могут быть любые высокие помыслы, например, стать директором института, победителем конкурса Чайковского, лауреатом государственной премии, генералом и т.д.), так что влияние больших замыслов на психику человека оказывает на первый взгляд  отрицательное воздействие, но только не на тех, кто уже стал директором института, победил в конкурсе Чайковского, получил государственную премию, стал генералом и т.д., впервые почувствовав себя осуществителем мечты, преодолев присущий каждому человеку изъян сомнений, в упорстве и безо всяких там если.
Зелено по Москве всё вокруг, потому что дожди поливают траву и кусты, и особенно деревья, глядя на которые, вдруг обнаружил, что они как-то очень быстро выросли, стали такими высокими, что я показался себе ребёнком, гуляющим во дворе под шатрами крон, сквозь которые едва пробивается солнце, играя бликами на хороших лужах, по которым я шлёпаю, как Александр Павлович Тимофеевский, которому 13 декабря стукнет 90 лет, а он всё шлёпает по лужам, не сворачивая, не обходя их, а ведь это очень приятно ходить по лужам, под зелёным куполом жизни.
Нельзя сказать, что нас много, но человек пять-шесть на всё наше время найдется, и я понимаю, что говорю довольно резко, но на всякую сентенцию подобно рода Осип Мандельштам высказался вполне определённо: «Нет, никогда, ничей я не был современник…» - одновременно с этим укрепляя связь с прошлым и с будущим, поскольку современники глухи и слепы, кроме себя самих, любимых, не видят никого, и действуют только для себя и своего блага, однако снова и снова возникает мысль о выходе истинного писателя из своего времени, пусть многим кажется эта мысль слишком завышенной, так что ж, пусть она субъективна, но определенный импульс она вызывает у творческого человека, а уж во мне тотчас, и я вправе, посмотрев вокруг, утверждать, что я из другой эпохи.
Почти невозможно понять, по какому принципу люди сходятся друг с другом, а ведь действительно они сходятся, при этом сразу не хочу сказать, что сходятся лишь только для того, чтобы разойтись, так сказать, нащупали вроде то, но оно оказалось не то, и вот много лет наблюдая за перемещением лиц в пространстве большого города, да и по деревням захаживая, вижу, что в большинстве случаев знакомства перерастают в сильную привычку друг к другу, при этом вспоминаются в застольях по случаю, скажем, шестидесяти лет проведённых в одной кровати, молодые годы, когда рвались на свидания, как ошалелые, да, в те дни правил знакомыми инстинкт, без подключения ума, поэтому сразу искрилось выражение чувств, однако, эта фраза могла относится к любым состояниям любви, с намного более значительными последствиями, нежели простые знакомства.
У Василия Кандинского композиции перетекают за рамки, точно так же, как они перетекают у Игоря Снегура, не говоря уж о внерамочном авангардисте Александре Трифонове, работающим в пространстве чистого разума, и только с той целью, чтобы его критиковал исключительно Иммануил Кант своим шедевром для народного чтения «Критика чистого разума», ведь время подсказало, что у нас самый читающий народ, подай ему немедленно толстую книгу Юрия Кувалдина «Чистый разум», иначе он и в метро входить не станет, поскольку метро у нас служит исключительно для чтения Канта, Кувалдина и Климентова, который назвался Андреем Платоновым, но которого знают по «Котловану» и «Чевенгуру», иначе бы он потерялся в многомиллионном списке всех Платоновых, так вот, как сядут с книгой Андрея Платонова «Чевенгур» на конечной станции, так и не отрывают глаз от бегущих строк до другого конца линии, но уже с «Котлованом», чтобы оттуда вернуться на исходную точку, мимо прочих станций, в детстве которые замечали, когда читали «Колобка», а ныне все не иначе как с Кувалдиным, Кантом и «Котлованом», да, наш дорогой народ непобедим с таким вооружением, ему уже недостаточно программы «Время», он с прилежанием погружается в «Преступление и наказание», и всё по ходу движения вперед, и причиной этому движению, разумеется, является Василий Кандинский, любимец народа, который тоже предпочитает растекаться за рамки яркими пятнами, приветствуемый самим Казимиром Малевичем с похвальным «Красным квадратом» Таганки Любимова Юрия, уж окончательно вышедшего за рамки.

"Наша улица” №286 (9) сентябрь 2023