Александр Балтин "Лесные буквы" философские этюды
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Александр Львович Балтин родился 29 декабря 1967 года в Калуге. Член Союза писателей Москвы. Мастерство нарабатывал в постоянном общении с Андреем Битовым, Семёном Липкиным, Тимуром Зульфикаровым, Кириллом Ковальджи. С детских лет живёт в Москве, и принадлежит к московской литературной школе. Автор многих книг прозы, поэзии, эссе. Публиковался в России, Италии, Франции, Дании, Израиле и др., в журналах «Юность», «Москва», «Нева», и др. Постоянный автор «Независимой газеты» и журнала «Наша улица».

вернуться
на главную
страницу

Александр Балтин

ЛЕСНЫЕ БУКВЫ

философские этюды

КАФКА  И  ЕГО ПЕРСОНАЖИ

Контора - утлый закуток мира.
Подняв глаза от бумаг, мелкий служащий с тревожным  взглядом, острым птичьим носом и чёрными волосами видит часть улочки  - узкой, витой…
В бумагах - юридические  пункты, торжество мёртвых  слов, а человек знает, что слова живые - они переливаются грядущими персонажами и ждут новых сюжетов. Из бумаг корчит рожи параграф, подрагивая тонкими  рожками, и человеку хочется зачеркнуть его, чтобы начать писать про…
День мерно движется к сумеркам.
Человек выходит из дверей конторы, и улица встречает его своими перевивами. Это красивая улица - и сколь ни ходи по ней, она никогда не надоедает. Тут дома имеют индивидуальность - как лица, и тот, трёхэтажный насуплен, а этот - с пышным входом - торжественен.
Человек идёт не спеша, любуясь нюансами улицы, потом сворачивает в переулок, где тени больше, чем света.
Воздушный шарик, упущенный ребёнком, мерцает в воздухе синевой, поднимается выше, даже выше многочисленных шпилей города, исчезает из вида.
Свернуть ли? Пройтись ещё? Или пойти домой, где ждут бумаги, а ждут - это будто жгут…
- Франц, - окликает его молодая женщина.
Вздрогнув, он оборачивается, не ожидая ничего хорошего.
Женщина незнакома, откуда ж она знает его имя?
- Франц, - она подходит ближе, - ты должен непременно пойти со мной. Или…
- Что или? - интересуется Кафка, зная, что идти с ней необходимо, что этого не избежать…
- Мы не знаем, просто не знаем, что делать.
- А что случилось?
Они сворачивают в переулок, спускаются по темной лестнице, проходят ещё половину квартала.
- Сюда, - говорит женщина.
Подъезд довольно мрачен, и надо подниматься на второй этаж.
Женщина открывает дверь своим ключом, и сразу становится ясно, что в квартире нехорошо, нехорошо.
В гостиной в кресле сидит дама в возрасте, она плачет, прижимая платок к глазам.
Пожилой, дородный мужчина меряет шагами гостиную, заламывая руки, причитая - Что же делать? Что? Что? Как это вообще возможно?
Может быть, кто-то умер? - думает Кафка.
- Вот, - говорит молодая женщина, и тут только Кафка замечает, что она держала его за руку всё время их пути. - Вот, я привела его.
Женщина встаёт с кресла; вместе с мужчиной - мать и отец - понимает Кафка, они подходят к нему.
- Помогите, - просят они. - Мы не понимаем, как это могло произойти, и не знаем, что теперь делать.
Из соседней комнаты доносится кропотливое шуршанье довольно крупных лап.
- Кто там? - спрашивает Франц.
- Наш сын, - отвечают мать и отец одновременно. - Только он больше не наш сын. Он стал насекомым.
Кафка вспоминает мгновенно, что нечто подобное он видел во сне, вспоминает резко, будто видит раскол молнии, и идёт к двери соседней комнаты.
- Осторожно, - предупреждает отец. - Он очень неприятный.
Кафка открывает дверь, входит.
Никого не видно.
Комната аккуратна, хотя и достаточно убога, но Кафка привык к убогому жилью.
- Где ты? - спрашивает он.
Шорох, шуршанье.
- Ну не бойся, - говорит Франц ласково. - Выходи.
Шуршанье, доносящееся из-под кровати, усиливается, и медленно из полутьмы выбирается крупное существо - явно насекомое, неопределённого вида. Оно замирает посреди комнаты, шевеля усами. Глаза его - вполне человеческие глаза - невыносимо грустны.
- У нас похожие глаза, - неожиданно говорит Кафка.
- Да, - отвечает существо.
- Так ты можешь говорить?
- Могу. Но они не слышат меня.
Существо вздыхает.
- За что ты меня так? - спрашивает оно, глядя на Кафку его же собственными глазами.
- Ах, я… - Кафка не знает, что ответить, ему хочется оправдаться, хотя он чувствует, что оправдываться ему не в чем.
- Я хотел показать им, что тех, кто нам дорог, надо любить в любом обличье. Хотел показать на твоём примере. Вот…
- Они не будут меня любить, - грустно отвечает существо. - И никогда не услышат. Они, вероятней всего, будут швыряться в меня яблоками, одно застрянет в моём хитиновом панцире, начнёт гнить, и я умру…
- Нет, сестра будет любить тебя, - замечает Кафка.
- Может быть, - отвечает существо задумчиво. - И, тем не менее, досадно быть примером. Тем более из твоего кошмара.
Существо вздыхает.
Кафка молчит.
Сумеречный свет сеется в окно.
Кафка выходит в гостиную.
- Ну, ну, - кидаются к нему мать и отец, а сестра стоит у стола, как будто ничего не ожидая. - Что же нам делать?
- Любить его таким, каков есть, - отвечает Кафка уверенно.
- Я же говорила вам, - произносит сестра.
- И всё? Так просто? - недоумевают родители.
- Конечно, - отвечает Кафка.
- Ах, да, да, конечно, - говорит мать. - Он же был моим мальчиком. Моим маленьким. Ну, подумаешь - теперь он выглядит несколько иначе. Спасибо, спасибо вам, Франц.
Отец жмёт ему руку.
Кафка выходит на лестницу, тёмную лестницу, спускается и выбредает в город.
Следуя извивам очередной улицы, он думает, что ничего уже не изменить.
Однако, подняв голову, он замечает светящийся воздушный шарик, мерно плывущий в вышине.
Может, думает Франц, не всё ещё потеряно…

Кафка идёт по проулку, достаточно тёмному и неприятному. День.
Напряжение ощущается в воздухе переулка, кажется, нечто должно произойти, но что?
Люди, попадающиеся навстречу, бледны, и дела, по которым спешат они, вероятно, печальны.
Человек - чем-то неуловимо похожий на самого Кафку, вдруг останавливается возле него, говорит:
- Ах, вы не представляете, что это такое…
- Что именно? - переспрашивает Кафка.
- Ну, этот процесс, в который меня втянули, или я сам попал, уж не знаю…
- Вы думаете, вам станет легче, если поговорить?..
- Да нет, не легче, какое уж тут легче! - восклицает человек эмоционально. - Но поговорить хотелось бы.
- Тогда зайдём в кафе? - предлагает Кафка. - Только, - добавляет он, - я ничего не пью.
- А и не надо, - соглашается человек.
И они спускаются в темноватое помещеньице кафе, где многие столики заняты, но находят свободный в углу, садятся.
У подошедшей официантки человек спрашивает кружку пива, а Кафка - стакан молока, добавляя виновато: Если есть, конечно.
Оказывается и молоко, и официантка приносит на подносе две емкости разного цвета.
- Итак, - спрашивает Кафка, отхлёбывая молоко, - у вас идёт процесс, как я понял.
- Если бы, - восклицает молодой человек, припадая к кружке. - То есть он идёт, конечно, идёт, но не в том смысле…
Молодой человек делает ещё несколько глотков, так будто пиво успокаивает его...
- Это какой-то сумасшедший процесс, и вместе реальный - реальней реальности, и с ним нельзя не считаться. Поверьте мне - я обычный человек, служащий банка, я не совершал ничего противозаконного, дурного, страшного. Жил всегда самой обычной, непримечательной жизнью. Надеялся, конечно, на что-то, мечтал. И вот...
Он снова отхлебнул пива.
- Они пришли ко мне утром, - продолжал он, - матёрые такие, не то судейские, не то их слуги. Они объявили мне, что процесс начат, что о дальнейшем меня информируют, и что я могу пока жить, как жил раньше.
Молодой человек замолчал, глядя не на собеседника, а на стену, так, будто из неё должен был появиться кто-то.
- И? - спросил Кафка.
- И дальше я сам не знаю, что...Меня никто ни в чём не обвиняет. Я был на заседании суда - причём представьте, суд - он будто везде, эта зала, например, располагалась в обычном, огромном, многоквартирном доме...
- Кажется, я знаю этот дом, - тихо сказал Кафка.
- Я, как увидел вас, так и подумал, что вы можете быть в курсе происходящего, сколь бы чудовищно оно ни было... Но...мне бы что-то понять... Хотя бы зачем я выскользнул из ваших фантазий.
- Ах, друг мой, - воскликнул Кафка, - ведь у тебя даже нет фамилии!
- Почему? - удивился молодой человек. - Она есть, просто обозначается одной буквой - К. До этого процесса мне было вполне комфортно с нею.
- Вот именно, - сказал Кафка. - Буква эта и есть первая буква моей фамилии. И зовут нас одинаково.
- Значит этот процесс - над вами.
- Конечно, - ответил Кафка, допивая своё молоко. - Надо всеми. Он незрим, но реален. Просто есть люди, способные видеть его.
- Значит, - спросил молодой человек, - ничего страшного?
- Не страшнее жизни, - отвечал Кафка. - Которая впрочем, сама достаточно страшна, но это он добавил уже вполголоса, чтобы не пугать молодого человека.
Они вышли из кафе, и пошли по улице, растворяющейся в перспективе, пошли не спеша, и если бы кто-то наблюдал за ними, то мог бы увидеть, что молодой человек медленно растаял в воздухе, становясь Кафкой, вмещаясь в него.
А Кафка, немного попетляв по улицам, вышел к городской окраине, и нашёл  высокий, многоквартирный дом. Телега, гружённая бочками, въезжала в ворота. Из окон выглядывали люди - иные были в пиджаках, другие в рубашках. Кафка вошёл в один из подъездов, и двинулся по лестнице наугад. Стукнув в одну из дверей, он услышал - Войдите, - и вошёл. Однако, за дверью не обнаружил необходимого - обычная маленькая комнатка, мать качала младенца, а мужчина курил у окна.
Кафка извинился, и отправился дальше. На лестнице к нему обратился некто с размытым лицом: Я столяр Ланц, - молвил он. - Я провожу вас.
- Хорошо, - ответил Кафка. - Спасибо.
Они пошли.
Нужная комната нашлась быстро, и столяр Ланц исчез, а Кафка, обойдя стиравшую, никак на него не отреагировавшую женщину, вошёл в залу за комнатой - в залу, заполненную людьми, в залу - неожиданно большую для такого дома с такими комнатками. Галереи были полны, а люди в центре залы сидели за высоким столом.
- Я, Франц Кафка, - сказал Кафка возможно громче - выдумал этот процесс, и буду ныне отвечать за Йозефа К., которого прошу оставить в покое.
Установилась тишина.
Один из трёх, сидевших за столом, посмотрел на него удивлённо.
- Вы? Но вы не можете ни отменить процесс, ни придумать его.
- И тем не менее вас не существует, - утверждал Кафка.
- С кем же вы тогда говорите? - поинтересовался второй.
- С самим собой, - отвечал Кафка уверенно.
Раздался смех.
Смех - как будто клёкот крыл тяжёлых траурных птиц.
Кафка оторвал голову от бумаг, и оглядел свою - утлую, как в том доме комнатёнку.
Тесно исписанные страницы лежали перед ним - молча, как и подобает страницам.
Он вздохнул, посмотрел в окно, и произнёс вслух -
Действительно, процесс не отменить.
Кафка бредёт по зыбкому, темноватому, неприятному лабиринту; тут всё пружинит - стены, пол, делая шаг неверным, суля кошмары, не оставляя сомнений...
Вдруг лабиринт кончается.
Жёлтый песок острова ярко блестит.
Группа их трёх человек стоит возле углубления в песке - впрочем, над ним видны части непонятной машины.
Кафка - хотя в городской обуви ступать неудобно - подходит к этим людям. Они не замечают его.
- Итак, - возглашает один из них, - машина пишет прямо на теле преступника, пишет постепенно, углубляя раны, пишет всего одну фразу - в которой выражена суть преступления, но фраза зашифрована так изощрённо сложно, так виртуозно, что надписи покрывают всё тело преступника, постепенно пронзая его глубже и глубже...
- Нет, - кричит Кафка. - Никто никогда не стал бы изобретать столь мучительную казнь.
Люди не оборачиваются на его крик.
Но повествовавший замолкает.
- Значит, нет, - говорит он задумчиво. - Что ж, нет, так нет.
Он начинает раздеваться, потом спускается и сам укладывается под острия и шипы машины, и...
Кафка просыпается. Бледный - с глазами ещё более тревожными, чем до сна, он глядит на стену, по которой скользит тень.
- Что ты хотел доказать этим рассказом? - слышен голос - тихий, будто спрашивает тень.
- Что жестокостью мир не изменишь, - отвечает Кафка тоже тихо, будто самому себе...

Кафка выходит за пределы города; обернувшись, он видит шпили, черепицу, всю необыкновенную красоту, данную цельно, как жизнь.
Он идёт в парк; парк тенист, зелен. Слышен вороний грай - точно круглые шарики падают на землю. Кафка оборачивается тревожно, будто испугавшись, что один из шариков может ушибить его.
Кафка проходит парк насквозь, минует синевато-серый пруд, и вдруг останавливается, поражённый.
Перед ним - уходя вершинами в небо - громоздится слоистый замок. Массивное нагроможденье строений точно подпирает его. И Кафка идёт, идёт, сам не зная, что ждёт его; он вступает в деревню; домики её заурядны, а замок отсюда кажется ещё более недоступным, величественным.
Ребятишки носятся по улице, поднимая пыль.
Некто в партикулярным платье, носатый обгоняет Кафку, другой - очень похожий - идёт ему навстречу. Всё реально - и вместе призрачно. Кафка озирается в поисках трактира, наконец, заходит в первый дом, и видит - тут и помещается трактир. Сев к окну, Кафка спрашивает у подошедшей девушке молока, она прыскает, говорит: Кто ж ходит в трактир пить молоко?
Кафка глядит на неё виновато, и заказывает кружку пива.
Когда она приносит, он спрашивает - тихо, но чётко: Я гулял. Не подскажете, куда я забрёл.
- Вы на территории замка, - отвечает девушка.
- Замка? - недоумевает Кафка. - А как он называется?
- А зачем замку название? - теперь уже недоумевает девушка. - Замок - он и есть замок.
- Но… можно понять, кто в нём живёт? Чем занят? Можно войти туда?
- Что вы! - возмущается девушка, и двое соседей, услышав вопрос Кафки, оборачиваются возмущённо. - Никто никогда не может войти в замок. Кто там живёт? О! существованье этих людей не доступно нашему пониманью. Чем они заняты? Даже поседев, мы не поймём этого! А вы захотели - войти…
Кафка расплачивается, сидит за кружкой, не делая ни глотка, смотрит в окно.
Силуэты и контуры замка величественны, монументальны.
Кафка понимает, что сколько бы он ни прожил, сколько бы не исходил переулков, сколько бы ни повстречал собственных персонажей - ему никогда-никогда не войти в замок.

ФЕНОМЕН РУССКОГО ФИХТЕ

Я глядится в зеркало не-я, не в силах выбрать варианты отражения: до периода зрелости Фихте увлекался Спинозой, отвергая свободу воли.
Действительно: коли пристрастно всматриваться в жизнь, становится понятно, насколько человек заложник суммы обстоятельств, и как мало зависит от волевого напряжения оного - подопытного - человека.
Фихте родился в Бишофсверде в историко-географической области Верхняя Лужица.
Он обладал феноменальной памятью - эта его способность обратила на себя внимание местного барона, позаботившегося об образовании мальчика.
Он учится в Земельной школе, потом слушает лекции по богословию в знаменитых университетах.
Он был знаком с Кантом, одобрившим его труды, и подыскавшим издателя для рукописи; хотя при жизни был Фихте больше известен, как лектор, нежели, как философ: ибо развивал философию необыкновенной чистоты: вся она строилась на этическом развитие человека.
Судя по суммам отзывов, Фихте представлял собой характер необыкновенной целостности: прямота, целеустремлённость, редкое самообладание, чары честности: таковы качества, определявшие Фихте, и философия его носит этический характер: не зря же такое влияние на него оказал Спиноза, у которого почерпнул его рационалистический дух.
Фихте был обвинён в атеизме: думается, напрасно - не слишком приверженный церкви, он явно жил в Богом в душе: следует из его философии.
Я и Не-Я - ключевые понятия философии Фихте, разрабатываемой им на протяжение жизни: Я - в нём, как единственном основоположение связываются все точки, и объединяются в единое целое.
Нечто, смутно напоминающее всеобщее дело старого русского философа Фёдорова.
Фихте стремился - алхимически - синтезировать «мыслю» Декарта с «категорическим императивом» Канта, самоочевиднейшая истина должна сходиться с велениями совести, не являющейся, по сути, философской категорией.
Впрочем, тогда всё можно было отнести к этой науке: торжественно сложной, велеречивой, черпающей из математики.
…что значит: Я есмь? Это значит - я есть я: то есть раскрытие ядра своего бытование, не говоря - очищение оного от жизненной чепухи, всяческих наслоений.
Я, несомненно, сознаю тождество «я» с самим собою.
Совокупность всех внутренних представлений, чувств и восприятий, образующих для меня окружающий мир, и есть Я.
Солипсизм, мерцая тонкими плёнками, отрицает всякую свободу; и косное не-я, работающее коллективно, разрушает иллюзии я…
Философия - отчасти напластование иллюзий.
…в Берлине к Фихте сочувственно относятся и король, и общество.
Он сходится с лучшими представителями тогдашней мысли, и общение, разумеется, производит благоприятный культурный бульон.
В Берлине же Фихте и умирает, заразившись горячкой от жены, посвятившей себя уходу за ранеными в лазаретах.
Войны вечно сопровождают человечество, в сущности история - во многом история войн: что опровергает всякие нравственные ориентиры, одновременно подтверждая их.
Такая двойственность…
Философия Фихте двоится в зеркалах времени: условное я, конкретное не-я…
Или наоборот…
Как ни истолкуй жизнь, она, не зависящая от философии, никак не изменится.
Но образ Фихте ярко высветлен лучшими аспектами истории на протяжение множества лет.

ЛЕСНЫЕ БУКВЫ

…почувствовать, обкатывая волны интуиции: и - отогнуть нижние, слегка пружинящие и ароматные ветви ёлки, чтобы найти, крепко угнездившийся в почве ядрёный, сильный боровик…
Великолепная архитектура грибного тела!
Жалко срывать.
Грибной аромат превосходит еловый, и, одним из лесных элементов, дарит вариант счастья.
…Есенин писал «г», как «ч» - чуть детский почерк, наивный, без игры, слишком всерьёз…
Ветка, напоминающая есенинское г.
Или ч.
Лисички-сестрички разойдутся ведьминым кругом: но негатив, обычно вчитываемый в понятие «ведьма», непонятен.
Впрочем, помнишь - ведьма - ведать, а здесь, в лесных лентах, не знаешь, что будет на следующем шагу: обманка? подосиновик?
Ведьмин круг расходится, желтея, и, несмотря на рокочущего в сознание «Чёрного человека», срезаешь постепенно, вычисляя формулу природного круга.
Лисички хороши: есть нечто китайское в их складчатости, нечто зыбко-дрожащее.
Испуганное?
Едва ли…
Человек, используя правила существования, приписывает собственные ощущения всей бездне окружения; но лесная мера легка, хороша, сквозяща.
Таинственна?
Да, есть в ней некоторая алхимия…
Следующий боровик был найден под влиянием «г» и «ч» Есенина, столь похожими, что на шеи ноги оказывается нелепая пьяная голова.
Можно ли собирать грибы, будучи пьяным?
Никогда не пробовал…
Боровик с чуть расплющенной шляпкой, к которой пристала нежная травинка, и - деловой мураш, чернея, пересекает обширное для него пространство.
…мощным слухом обладая, Есенин не мог написать на «НА ШЕЕ НОГИ» - чёткое, пружинящее, как еловые ветки, «ч» требовало повтора.
Ночь распростёрла бездну, помавая крылами: абсурдные образы открывают области снов.
Багровая гущь понедельника - почему так страшит этот день?
Срезанный боровик, благоухая, отправляется в корзину, пока чёрная чёткость человека подчёркивается упругой плотью «ч»…
Здесь, рядом со знаменитой Тихоновой Пустынью, разлив лесов величествен: можно заблудиться; и, представляя аскета, живущего в дупле, вдруг ужасаешься: ведь это было во времена Византии…
В осеннем лесу всегда есть нечто византийское, связывающее его с величественной империей, где столько цветов играло, и эмали творились… такой синевы, что, когда бы разбавить, хватило б покрасить серое небо.
Его не видно: ярусы ветвей высоки.
…есенинские ритмы перебирают душу, как струны, и дорога слоится, согласно с ними.
Жёсткие ритмы: читать «Чёрного человека» надо кидая пригоршни строк в мир: из которого другой такой не выйдет…
Брать ли сыроежки?
Нет, просто полюбуйся: они цветные, как гуппи: они и есть гуппи лесного аквариума: а белые…
Как гурами, или телескопы.
Но, представляя грибы с глазами, хотя находишься под Калугой, а не под Рязанью, думаешь, что всё равно не заметят, как их съедят…
Сыроежки чуть дрогнут, опять напоминая про «ч», имеющее столько прав, что непонятно, как возникло «г».
А вот и - подосиновик: круглый окат шляпки кажется мускулистым, и, прикасаясь к твёрдой ножке, ощущаешь схождение света в душу.
Детская радость тихой охота отодвигает мрачного чёрного, живущего запредельностью.
Потусторонние шары стали бить в мозг после смерти мамы: жуть и ужас, и лента конвейера движется: мамы соскользнула с неё первой, теперь - ты…
Мама, ждёшь ли меня?
Почему, будучи так сильно связан с тобою, не ощущаю тебя?
…медленно извлечённый из земли сиятельный, роскошный подосиновик ложится в старую, потемневшую боками корзинку, и строчки поэмы, вспыхнувшие было, гаснут…
Хочется ещё немного счастья, боровиков, Византии, подберёзовиков…
Лесной тишины, напоённой такими сложными, почти мистическими ароматами…

МАСОНСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

Завеса тайны мерцает…
Или так - плотные покровы, отделяющие тебя от мистерии масонства - испещрены таинственными письменами: разнообразные, они собираются в знаки, становятся чётче, снова расплываются…
…всё перевёрнуто в мире, предложенным для жизни: не то, чтобы тайное делалось явным, но всё же…
Как-то, с юношеских лет интересовавшийся масонством, поддав, блуждал по полям и просторам интернета, и наткнулся.
Вот сайт - вступай, пожалуйста; включайся в строительство храма, рассчитывай на помощь братьев.
Заполнил анкету, не рассчитывая на ответ, отправил.
…через три дня возвращался с сынком с детской площадки: той, где пожилой дядя Юра собирал детей, предлагая им поиграть в серсо: ловко бросал кольца, по три сразу, увлекался, вставал, показывал, как правильно ловить.
Дети выстраивались в очередь.
И вот, когда мальчишка наигрался, шли домой, и мобильный вдруг завибрировал призывно.
- Здравствуйте. Вы нам писали? - Услышал.
Не понял сразу кто, оказалось - из Великой ложи России…
Шли с мальчуганом привычными дворами, и золотая зелень лета слоилась и играла, точно выкипая в июльском солнце.
Он разговаривал с одним из братьев: тот, очевидно склонный к юмору, произнёс - среди прочего:
- Только учтите, мы не рулим миром и не пьём кровь детей.
- Ну как же! - подхватил, настраиваясь на волну, - а я так рассчитывал…
И тут, вспомнив про вступительный взнос в 25 тысяч, сказал:
- Видите ли, я, с юности интересуясь масонством, поддался чрезмерному оптимизму: у меня не будет денег, даже если пройду круги встреч и собеседований, на вступительный взнос.
- Ну, деньги всё-таки не главное.
Прошли узким асфальтовым перешейком между гаражей.
- Вам позвонят ещё…
Попрощались.
…дни искрились обычно: много гулял с мальчишкой - многие друзья разъехались, вот и гуляли - вдвоём, вдвоём.
…гоняли мяч на площадке, когда ожил мобильный: звонил ещё один из братьев.
Тут разговор строился более сложно: для чего? Зачем? Каковы цели?
Однако ему - пожилому отцу, литератору, мечтателю в душе - было ясно: продолжения не будет.
Не будет, не будет - эхом отозвалось, и мяч сочно чмокнул.

…а маме - всегда, всю жизнь ждавшей его, неудачника, оставалось жить меньше года; и теперь, вспоминая неудачные свои масонские попытки, заходится от воспоминаний, сделавшихся пыткой.

"Наша улица” №287 (10) октябрь 2023

kuvaldin-yuriy@mail.ru

адрес
в интернете
(официальный сайт) http://kuvaldn-nu.narod.ru/