Борис Татаринцев “Анечка” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татаринцев Борис Анатольевич. Родился 11 ноября 1950 года в Алупке по месту службы отца уполномоченного НКВД в Крыму. В возрасте одного года переехал к бабушке в Ленинград. Срочную службу проходил в составе 1-й гвардейской танковой армии группы Советских войск в Германии. Работал инженером в питерской оборонке. В середине 90-х вместе с семьёй эмигрировал в США. Публиковался на интернет-портале "Моя Канада", в 2021 году в Минском издательстве "Звязда" напечатал книжку рассказов "Однажды на Петроградской".

вернуться
на главную
страницу

Борис Татаринцев

АНЕЧКА

рассказ

Цветы мне говорят прощай,
Головками кивая низко.
Ты больше не увидишь близко
Родное поле, отчий край.
Любимые, ну что ж, ну что ж!
Я видел вас и видел землю
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю.
Сергей Есенин

Старцев неторопливо шёл по длинному, через весь этаж, отдельскому коридору. Двери секторов были распахнуты настежь, а гулявшие повсюду сквозняки, помогали, по мнению немногочисленных сотрудников, хоть как-то освежить разогретые солнцем помещения. Стояла первая неделя августа. В городе было жарко. На всех углах торговали аккуратными, один к одному, болгарскими помидорами, а возле метро продавали красавцы-гладиолусы. Отдел, как всегда бывало в эту пору, совершенно обезлюдил: кто - в отпуске, кто - в подшефном колхозе, а иные, воспользовались заработанными на овощебазе и в народной дружине отгулами. Лето, одним словом. Старцев толкнул дверь с табличкой «Начальник отдела».
- Разрешите, Олег Николаевич, - спросил он, ненадолго задержавшись возле порога.
- Проходи, проходи, - ответил сидевший за большим столом седой мужчина в светлой сорочке с галстуком и кивнул на стоявшие вдоль стены стулья.
Старцев присел.
- Ну давай, выкладывай, что там у тебя.
- Да, вот хочу отдохнуть недельку.
- Так. А как насчёт «Вымпела»? Заказ государственной важности. Не сорвёшь сроки то? Генеральному чуть не каждую неделю из Оборонного отдела ЦК звонят. Супостаты уже летают. А мы только собираемся.
- Олег Николаевич, ну когда я чего срывал? А потом в понедельник Фельдман из отпуска выходит.
- Смотри, Андрей. Под твою личную ответственность. Кстати, а как там у тебя с планом перспективных опытно-конструкторских работ. Есть какие-нибудь идеи?
Начальник отдела испытующе взглянул на Старцева.
«Вот, жук. Припёр-таки к стенке. Теперь от ОКРа не открутиться,» - подумал Старцев, а вслух ответил: - Есть кое-что.
- Ну, вот и хорошо. Ты за недельку всё обмозгуй как следует, потом мне доложишь. А ехать то куда надумал? На рыбалку или на ебалку, - начальник отдела заразительно засмеялся.
Старцев даже слегка смутился.
- Ребята, с которыми ещё в институте учился, на Вуоксу зовут.
- Да, ладно Андрюша, не менжуйся. Чай, не на партсобрании. Парень ты холостой. Гуляй пока. Тут вот женатики и то пошаливают. Ты Давыдова из 642-го сектора знаешь? Спутался в колхозе с лаборанткой. Та ещё штучка: работает всего ничего, а уже половине отдела дала. А жена Давыдова - старший техник - её ещё всегда за уборщицу принимают – заявление в партком настрочила: - Верните мужа в семью! И что ты думаешь? Вернём, даже не сомневайся, а иначе - партбилет на стол!

* * *
После работы Старцев заскочил к матери - надо было захватить кое-какие вещи в дорогу. Уже около года как он жил у Ольги, но назвать её квартиру домом как-то язык не поворачивался. Вот и на этот раз Старцев именно так и подумал: - Сперва заеду домой… Он было собрался отпереть замок своим ключом, но передумал и нажал кнопку звонка - как-никак явился без предупреждения. Дверь открыла мать.
- Помой руки и садись обедать. Всё уже на столе, - сказала она, словно и не удивилась вовсе его неожиданному приходу.
- Слушай, мама, ты не знаешь, где мой спиннинг?
- Посмотри на антресолях, но прежде поешь. У меня нынче кислые щи со снетками.
В ответ Старцев изобразил нечто напоминающее ритуальный танец дикарей.
- И когда ты только повзрослеешь, Андрюша? Ведь под тридцать уже, а ведёшь себя как мальчишка. А зачем тебе спиннинг понадобился?
- Еду в Ягодное в спортлагерь, а оттуда - в шлюпочный поход.
- Один?
- Почему один, - не понял Старцев, - у нас компания, а в лагере ещё и студентов прихватим.
- Я хотела сказать без неё, - сухо уточнила мать.
Она никогда не называла Ольгу по имени. Разве что иногда могла обронить язвительно:-Герцогиня,- намекая на присущее Ольге надменно-пренебрежительное отношение к окружающим.
- А что тут странного. Я в Ягодное, она в Гагры.
- Андрей, я давно хотела тебя спросить, зачем тебе эта женщина? Приворожила она тебя что ли?
Тут Старцев не выдержал: наговорил матери дерзостей и вскоре ушёл, хлопнув напоследок дверью. Оказавшись на улице, он уже жалел о случившемся. В конце- концов мать только произнесла в слух, то о чем сам он старательно избегал думать.

* * *
С Ольгой Старцев был знаком ещё со школы: они учились в одном классе, жили по соседству, вместе играли во дворе в шумной компании сверстников. Надо сказать, что излишней романтичностью их отношения в ту пору не отличались. Известный на всю округу сорванец Андрей по кличке Старуха запросто мог подставить белобрысой Ольке подножку, или забрызгать водой из грязной лужи. Та, в свою очередь, не упускала подходящий случай сообщить Андрюхиной матери о его очередных художествах. Мать воспитывала сына одна без мужа, а главным инструментом педагогического воздействия считала широкий кожаный ремень.
И вот однажды, накануне восьмого класса загорелый, вымахавший за лето Старцев встретил возле своей парадной стройную девушку на высоких каблуках-шпильках с модной в ту пору причёской «Бабэттой». У него учащённо забилось сердце.
- Привет.
- Привет, - сухо кивнула Ольга и невозмутимо прошествовала мимо волнующей походкой героини заграничного фильма, на который дети до шестнадцати не допускались.
Все дальнейшие попытки пригласить её в кино, или покататься на лодке в «Цыпочке» (Центральном парке Культуры) желаемого результата не достигли. Не помогли ни зачёсанные на идеальный пробор волосы, ни старательно отутюженные брюки
и зеркального блеска ботинки, именуемые во дворе «корами».
О том что бы подступиться на школьных вечерах к окружённой толпою старшеклассников Ольге, оставалось только мечтать.
В девятом классе Ольгу начал провожать высокий курсант с четырьмя золочёными шевронами на чёрном рукаве бушлата, а в десятом она частенько подкатывала к дому на белой «Волге» за рулём которой сидел морской офицер с погонами капитана второго ранга. Потом Старцев на несколько лет потерял Ольгу из виду. Он только краешком уха слыхал от общих знакомых, что она вышла замуж и вскоре родила.
Как-то раз, летом Старцев возвращался домой после загородной поездки. Когда он продирался через густую толпу сошедших с трамвая людей, кто-то крепко взял его чуть выше локтя. Старцев оглянулся и увидел Ольгу. Он так и обомлел от неожиданности.
- Не узнал? - Ольга стрельнула в него своими огромными глазищами. - Что обабилась?
Старцев открыл было рот.
- Молчи! Знаю, что обабилась. Зато ты совсем не изменился - всё такой же мальчишка.
Ольга действительно слегка округлилась. Её русые от природы волосы были выкрашены в каштановый цвет, пухлые губы подведены яркой помадой. Она была броско и дорого одета, на пальцах оголённых, чуть полноватых рук тускло поблёскивало золотишко.
- Ты что по дороге из Североморска в Сочи? Решила к родителям заглянуть? - спросил Старцев, стараясь скрыть, охватившее его волнение.
- Во-первых, не Североморск, а Гаджиево.
- Гаджиево?
- Оно самое. Есть такая дыра в Заполярье. Десяток пятиэтажек среди сопок. Полгода полярная ночь. Только это уже в прошлом. Слушай, а сколько же лет прошло? Семь или восемь?
- Семь лет и два месяца, - уточнил Старцев.
- Прямо уж и два!
- Именно так. Последний раз мы виделись 25 мая 1968 года на выпускном вечере.
- Ну и память у тебя!
- Не жалуюсь.
- А ты закончил институт. Работаешь инженером. Не женат и живёшь с мамой. Угадала?
- Ну, допустим, - кивнул Старцев.
- Не ну, допустим, а совершенно точно - не женат, потому что с восьмого класса влюблён в меня по уши.
- А что у тебя?
- У меня муж и пятилетний сын. А мы что, так и будем посреди дороги стоять? Других мест для беседы нет?
- Можно пойти ко мне. Мама на даче, - начал было Старцев, но осёкся, потому что понял: приглашать в дом замужнюю женщину, да ещё на ночь глядя, не совсем прилично.
В ответ Ольга только рассмеялась. Она подхватила Старцева под руку, прижалась к нему горячим словно печка боком и они, весело болтая, отправились к нему домой.
Пока Ольга разглядывала школьные фотографии, Старцев вышел на кухню. Вскоре он вернулся с банкой растворимого кофе и початой бутылкой ликёра в руках.
- Ой, смотри Юлька Клёнова!
- Это когда она в девятом классе, Центральный Совет «Динамо» выиграла, - пояснил Старцев.
- Ага, точно. Мы тогда всем двором за неё болели. Интересно, как она теперь?
- Утонула в пруду. Баловалась таблетками. Из спорта ушла, а жизнь как-то не складывалась.
У Ольги повлажнели глаза. Юлька была одной из немногих
Ольгиных подружек ни сколько не завидовавшей её броской внешности. Будучи одержима спортивной гимнастикой, она восхищалось разве что легендарной Ларисой Латыниной. Юлька упорно по нескольку часов в день тренировалась, в тайне мечтая стать олимпийской чемпионкой. И откуда ей было знать, что вместе с её кумиром из гимнастики надолго исчезнет женственность, место которой в скором времени займут низкорослые девочки-подростки готовые, в силу своего возраста и физиологии, на любые, даже самые рискованные трюки.
Старцев достал из серванта две кофейные чашки и пару пузатых коньячных бокалов.
- Ну, давай. За встречу!
- Давай, - Ольга сделала большой глоток. - Какая прелесть! Обожаю «Старый Таллин».
- Слушай, а муж твой - тот самый кап-два?
- Нет, он художник-реставратор. Кап-два остался в Гаджиево.
- А ты?
- Вернулась в Ленинград, как видишь. Когда мы познакомились, он заканчивал учёбу в военно-морской академии. Я тогда ещё совсем девчонкой была… Мне семнадцать, ему тридцать четыре. Чёрная форма, мужественный взгляд из-под лакированного, с золотом козырька, крепкая, затянутая в белую перчатку ладонь на костяной рукоятке кортика. Рестораны, гостиничные люксы, белая «Волга». Потом скорый поезд Ленинград-Мурманск. Долгие, по нескольку месяцев разлуки… А знаешь, как выглядит подводник после автономного плавания. Через пару недель в Сочи он может и сподобится на что-нибудь… Да, что толку, если от радиации способность к деторождению навсегда утеряна. Может быть для любовника это и хорошо, но только не для мужа.
- А тот курсант, помнишь, длинный…
- Господи, и что ты меня в военно-морские жёны то сватаешь! Я что из одной дыры от капитана второго ранга уехала, чтобы в другую к старшему лейтенанту перебраться. У тебя сигареты найдутся? Я месяц как бросила.
- Не курю.
- Тогда наливай!
Старцев налил. Когда ликёр закончился, он распечатал бутылку армянского, пять звёздочек и по мере её опустошения беседа их становилась всё откровеннее, а поведение приобретало характер свободный и раскованный.
- Круто берёшь, Андрюша, - подумал Старцев, когда висевшие на стене старинные часы громко пробили полночь.
Он с усилием оторвал свои губы от её рта и решительно поднялся на ноги.
- Уже поздно. Пойдём. Я провожу.
Секунду-другую Ольга смотрела на него из- под длинных, загибающихся кверху ресниц каким-то ошалелым, затуманенным взором и, казалось, плохо понимала происходящее.
- Вызови такси, - зло сказала она, после того как пришла в себя.
Старцев послушно набрал номер.
- С Петроградской… Ехать куда? - он вопросительно взглянул на Ольгу.
- К Никольской церкви.
- Октябрьский район, - сказал Старцев в трубку.
Они молча вышли на улицу. Ольга села в подоспевшую машину и не попрощавшись уехала.

* * *
- Идиот! Шут гороховый! - в бешенстве повторяла Ольга.
Потом, как это часто с нею бывало, жалобно всхлипнула и, пытаясь остановить близкие слёзы, размазала по щекам тушь для ресниц. Последняя, разумеется, попала Ольге в глаза и тут уж она по-настоящему разревелась.
- Кретин! Импотент несчастный!
- Что, девушка, проблемы? Может помочь? - подал голос молчавший до того таксист.
Ольга мгновенно взяла себя в руки.
- Помоги, мастер, помоги. Аборт сделать можешь?
И не давая шофёру очухаться, коротко распорядилась:
- Останови! Приехали.
- Ведьма, - сказал таксист, когда за Ольгой захлопнулась дверца. Потом подобрал с правого сиденья новенький червонец (на счётчике и трёх рублей не набежало), спрятал деньги во внутренний карман и нажал на газ.

* * *
Ольга быстро шла по Садовой в сторону Крюкова канала, слегка придерживая рукою кружевной подол своего длинного атласного платья. Тусклый свет газовых фонарей едва освещал мрачную галерею Никольского рынка. Она уже было пожалела, что так легкомысленно отпустила лихача. Неожиданно за углом мелькнула чья-то тень. Ольге даже показалось, что два безумных, дьявольски горящих глаза впились в неё цепким взглядом.
- Господи! Никак Рогожин? Неужто с каторги сбежал разбойник. Эй, Парфён, а ты нож то брось. Ни к чему он теперь. Да, что я такое говорю то? Надо поскорее князя предупредить, а то, неровен час, зарежет его душегуб. Как меня зарезал. Парфён, а ты что же передумал уж со мною венчаться? - произнесла она в темноту и громко расхохоталась.

* * *
Осенью в самом начале октября Ольга первой позвонила Старцеву. В ближайший выходной они встретились на Петроградской в сквере возле Кировского проспекта. Немного посидели в похожей на большой аквариумом стекляшке со звучным хотя и неофициальным названием «Рим», а потом сели в пустой троллейбус и поехали на Острова.
В старом парке на Елагином было зябко, безлюдно и тихо. Они бродили по пустынным, устланным мокрыми листьями аллеям, вспоминали своих учителей и одноклассников. Возле Масляного луга, не доходя Елагина дворца, не сговариваясь, свернули к лодочной станции. На причале никого не было видно, а перевёрнутые кверху килем судёнышки в ожидании будущего сезона лежали тут же неподалёку возле берега. И только одна, притороченная пеньковым канатом лодка сиротливо покачивалась на темной воде. Старцев соскочил с причала на шаткое, залитое водой деревянное днище, обернулся к Ольге и протянул ей руки. Та, долго не раздумывая, подобрала полы длинного кожаного пальто и решительно шагнула вниз. Он подхватил её за талию, прижал к себе и аккуратно поставил на ноги. Некоторое время они молча глядели друг на друга, потом Старцев слегка наклонил её назад, нагнулся и начал целовать ставшие вдруг такими послушными губы.
- Вот телефон. Если услышишь мужской голос, сделай вид, что ошибся номером, - сказала Ольга, когда они прощались возле метро.
Встречи их стали регулярными, однако были весьма непродолжительны. Они бродили по городу, где-нибудь перекусывали, пару раз заходили к Старцеву домой. Пили кофе с ликёром, слушали модные музыкальные записи и слишком рано, как им обоим казалось, прощались под неусыпным маминым оком.
Прошло около полугода. В последней декаде мая Ольгиного мужа забрали на месячные армейские сборы, и Ольга впервые пригласила Старцева к себе.
Когда они наконец расстались и совершенно одуревший после шальной ночи Старцев вынырнул из-под низкой подворотни на улицу, яркое, почти летнее солнце уже вовсю резвилось в пяти позолоченных куполах Никольского собора. Старцев пешком дошёл до Театральной площади, сел в сдвоенный посредством резиновой гармошки «Икарус» и поехал на Васильевский к себе на работу. Так продолжалось целую неделю, а вместе с короткими перерывами - почти месяц, до той самой поры, пока не вернулся со сборов муж.
Он был лет на пять старше Ольги и, надо отдать ему должное, вёл себя вполне достойно: терпеливо сносил взбалмошный характер супруги, надеясь, что она в конце концов перебесится и в семью рано, или поздно, вернётся мир и согласие. Вот и на этот раз, несмотря на более чем холодную встречу, он сохранял (чисто внешне) полное спокойствие и невозмутимость и даже пригласил друзей отметить своё возвращение. Ольгу же всё это благородство только взбесило. Вечером, когда муж смотрел в гостиной телевизор, она, прежде чем отправиться в ванную, разделась до гола и стала без всякой на то нужды демонстративно разглядывать себя перед зеркалом, а приняв наконец душ, ушла в спальню и заперла за собою дверь. Муж и тут все стерпел безропотно, хотя прекрасно знавшая свою беспутную доченьку тёща не раз и не два советовала:
- Поддал бы ты ей как следует, засранке. Для её же пользы. Может тогда бы мозги на место встали. Это она в деда покойника. Цыганская кровь.
Утро следующего дня прошло довольно-таки мирно. Ольга принарядилась, навела яркий макияж. В гостиной был накрыт по-праздничному богатый стол и муж вздохнул было с облегчением. Народу собралось достаточно. Как водится, много пили и ели, но особого веселья не случилось.
- Дорогая, помоги, пожалуйста, - попросил задержавшийся возле приоткрытой двери муж. Обе его руки были заняты - в них он держал большую кастрюлю с только что сваренной картошкой.
- А что, любимый, рога не пролезают?
За столом стало тихо. В следующее мгновение кастрюля с грохотом полетела на паркет. Давя подошвами парящую картошку, муж подошёл к столу, сгрёб в узел скатерть и со всем содержимым выбросил за окно, едва не на голову случайному прохожему.
- Гулять, так гулять! - сказала Ольга. Сняла со стены свадебную, под стеклом фотографию и с размаху грохнула её об пол.
Когда муж с каким-то сатанинским наслаждением на лице начал чашку за чашкой крушить столь любимый Ольгою японский сервиз, та позвонила в милицию. Муж заперся в спальне, а на категорическое требование подоспевшего милицейского наряда немедленно открыть дверь ответил выстрелом из охотничьего ружья. Дверь, конечно, выломали, мужа скрутили и в наручниках на виду у соседей вывели во двор к стоявшему наготове воронку.
Ночь он провёл на Каляева в кэ-пэ-зе.
Суд был скорым и неправедным. Нанятый Ольгой адвокат говорил гладко и убедительно. Подсудимый же напротив был совершенно подавлен и постоянно ссылался на то, что крепко выпил в тот вечер и плохо помнит происходившее. В результате муж получил полтора года строгача, и Ольга, наскоро оформив развод, выписала его из квартиры.
Когда Старцев переехал к Ольге, он был совершенно уверен, что вскоре они поженятся и даже собирался усыновить её ребёнка. Однако вышло по-другому. Ольга начала говорить, что не собирается узаконивать их отношения, что свидетельство о браке - ни к чему не обязывающая бумажка и прочее в том же духе. Старцев по началу был не согласен, спорил с нею, но постепенно смирился, тем более что их совместная жизнь оказалась весьма далёкой от того, какой представлялась в его воображении.
Единственным местом, где они продолжали находить общий язык оставалась постель. В ней быстро забывались размолвки и обиды прошедшего дня, впрочем, для того лишь, чтобы уже утром на смену старым пришли новые. Оба они хорошо понимали, что долго так продолжаться не может, однако каждый из них воздерживался от решительных действий. Ольга потому, что вдруг с ужасом осознала - молодость проходит, а жизнь так и не устроилась. Старцев, хотя и не хотел в этом признаться (даже самому себе) - оттого, что все сильнее и сильнее ощущал свою ответственность за этот стремительный, скандальный развод, к которому, как ни крути, он, так или иначе, был причастен.

* * *
Вагон приозёрской электрички был, что называется, забит до отказа. Ни вздохнуть ни охнуть. Да иначе и быть не могло в субботу утром. Рыбаки, грибники, дачники, туристы-байдарочники.
Шум, гам. Кто-то перекидывался в картишки, кто-то попивал втихаря тёпленький портвешок под зелёный лучик и докторскую колбаску, кто-то уткнулся в последний номер «Иностранки», а справа через проход молодой парень в видавшей виды штормовке негромко пел, подыгрывая себе на гитаре:
- Крылья сложили палатки. Их кончен полет…
- Милая моя. Солнышко лесное… - дружно подхватывали окружающие.
Остались позади застроенные однообразными панельными многоэтажками городские окраины, промелькнули волнующее сердце настоящего лыжника посёлки Токсово и Кавгалово и вот уже потянулись светлые сосновые боры, зеркальной чистоты озера - вольные, не окинешь взглядом просторы Приладожья.
Старцев сидел возле самого окна с виду равнодушный к окружающим. На самом же деле он зорко, в оба глаза следил за происходящим вокруг. Его душа ликовала. - Как приеду - сразу в озеро. А потом банька, шашлыки… Вечером танцы. Интересно, а Наталья этим летом работает?
В институтский спортлагерь Старцев впервые поехал после третьего курса. А в последнее лето накануне преддипломной практики у него завязался роман с поварихой по имени Наталья. У неё были коровьи, с поволокой глаза и длинные, ниже поясницы волосы. Наталья была малахольной, но после стакана портвейна на её щёках появлялся яркий румянец, а большая грудь начинала волнующе колыхаться. Наталья стеснялась раздеваться при свете и всегда очень быстро засыпала.
Старцев было устыдился неожиданному повороту своих мыслей, однако тут же успокоил себя: «Ничего, она тоже своего не упустит, - подумал он, имея в виду Ольгу. - Перед грузинами мало ещё кто устоял».
Старцев припомнил, как они с Ольгой как-то раз летом зашли на Сытный рынок.
- Эй, дэвушка, ходи сюда. Кушай пэрсик. Бэсплатно. Такой сладкий как кавказский мужчина. Попробуешь, ещё захочишь. Вах!
- Интересно, что бы он сказал, если бы меня рядом не было? - усмехнулся Старцев, глядя на огромную словно аэродром кепку, хозяин которой столь красочно рекламировал свой товар.
Старцев сошёл в Сосново. Пока он пил пиво возле обшарпанной деревянной палатки, ушёл его автобус. Следующий был только через час. Ждать не хотелось и он сел на осевский.
Возле Лосевского порога Старцев сошёл. До лагеря было всего ничего - километра четыре. Он закинул на плечо тяжёлую спортивную сумку и быстрым шагом зашагал по просёлочной дороге вдоль берега Вуоксы.
Сразу за правой обочиной уходил вниз к воде крутой, поросший ольхою и малинником обрыв. Слева за буйной порослью иван-чая начинался красавец корабельный лес. Понизу, между стройными, уходящими в высь стволами ковром стелился усыпанный крупными спелыми ягодами черничник, там и тут виднелись терриконы муравейников. В придорожной траве отчаянно стрекотали кузнечики, то и дело мелькали шустрые стрекозы.
Старцев смотрел и не мог насмотреться, дышал и не мог надышаться. И глядя на всю эту красоту, он вдруг громко, перевирая слова и отчаянно фальшивя запел «Беловежскую пущу». Со стороны даже могло показаться, что парень изрядно навеселе.
- Молодой человек, нам кажется по дороге!
Боковое стекло у притормозившей голубой шестёрке было опущено. Старцев взглянул на интеллигентное лицо водителя.
Жёсткие, мысиком вперёд, некогда чёрные, а ныне изрядно поседевшие волосы, умные глаза за толстыми линзами.
- Спасибо, Игорь Зельманович, я уж пешечком. Красотища то какая!
- Ну, как знаете, - сказал известный в Ленинграде профессор-социолог. И, вздохнув добавил, - Эх, молодость, молодость!
Старцев махнул рукой вслед тронувшейся шестёрке. С профессором он был знаком ещё с института. Тот занимался вопросами секса, а поскольку в Советском Союзе такового, как известно, не существовало, именовался специалистом по проблемам молодёжи. Летом он ездил по студенческим лагерям, общался с молодыми людьми, о чем-то их расспрашивал, но больше наблюдал. Старцев хорошо помнил его лекции. Одна из них называлась: «Кто ёб твою мать?». На ней профессор обстоятельно, со ссылками на первоисточники (как и положено настоящему учёному) излагал основные гипотезы появления матерной брани на Руси-матушке. А сразу после лекции в завязавшийся непринуждённой беседе Старцев порадовал профессора свежем анекдотом:
- Рабинович, говорят, в молодости Вы были членом суда. - Членом - суда, членом - туда. Эх, молодость, молодость!
И судя по всему, анекдот этот профессору запомнился.

* * *
Анечка сидела за длинным, на десять мест столом, ела овощной суп, болтала с расположившейся напротив подругой Региной и при этом ещё успевала следить за окружающими. Неожиданно её внимание привлёк высокий молодой человек лет двадцати пяти (как ей показалось) с буйной, подвыгоревшей на солнце русой шевелюрой и приятной с виду, интеллигентной внешностью. Анечке уже давно примелькались лица отдыхавших в институтском спортлагере студентов и немногочисленных преподавателей, однако этого парня она видела впервые. «Наверное, аспирант. Приехал к кому-то на выходные», - резонно рассудила Анечка.
Тем временем незнакомец уверенно направился к окну раздачи, где перекинулся парой слов с поварихой тётей Пашей, затем, окинув взглядом столовую, подошёл к Аничкиному столу и без лишних церемоний сел на свободное место прямо возле неё. Анечка машинально поднесла ложку ко рту, и, скосив до предела глаза, попыталась получше разглядеть своего соседа. При этом она ужасно злилась на противную, гадкую Регину, которая делала тоже самое, нисколько не таясь, да ещё и отчаянно кокетничала. Впрочем, молодой человек был так увлечён едой, что не удостоил их обеих даже взглядом.
- Bидела? - спросила Регина, когда они вышли из столовой. - Классный мальчик!
- Ничего,- c деланым равнодушием ответила Анечка, потому что прекрасно знала свою подругу и не хотела продолжения этого разговора.
С Региной они жили дверь в дверь на одной лестничной площадке и были знакомы чуть ни с той самой поры, когда вместе лепили в песочнице куличики и катались по двору на трёхколёсных велосипедиках. Прошедшей весной им обеим исполнилось по шестнадцать, а после окончания девятого класса мама Регины (она преподавала на кафедре Научного коммунизма) на все лето устроила девочек в институтский спортлагерь. Для порядка подружек прикрепили к гимнасткам-художницам и в первые дни лагерной жизни им пришлось весьма несладко. Однако, девочки довольно быстро освоились и уже через неделю-другую стали отлынивать от обязательных физзарядок и скучных утомительных тренировок, предпочитая им приятное времяпровождение на озере, дискотеке, или в обществе старшекурсников возле костерка под гитару, а то бутылочку сухенького. С одним из студентов разбитная Регина тут же завела роман и Анечке, перед тем как уснуть, приходилось слушать как они пыхтят и скрипят матрацем на соседней с нею кровати. Анечка не то что бы завидовала своей продвинутой подруге, просто ей было немного обидно, что на неё почти никто не обращает внимания. Да, обидно и досадно, ведь она такая хорошенькая: милое с аккуратненьким носиком личико, миндалевидные, чуть с косинкой глаза, светлые в разлёт брови и роскошные, почти пепельные волосы. Нрава Анечка была кроткого, незлобивого. Прекрасно вписывалась в любую компанию. Отличалась хорошим воспитанием и отменными манерами. Был у неё, разве что, один единственный недостаток.
Если это вообще можно отнести к недостаткам! Анечка едва дотягивала до метра пятидесяти. Тем ни менее, времена маркизы Помпадур безвозвратно ушли, а в моду стремительно входили длинноногие дылды.

* * *
- Первый блин комом! - с досадой подумал Старцев и отошёл от окна раздачи, а в голове у него все ещё звучали задевшие за живое слова:
- Наталья то где? А замужем, мил человек. Где ж ей быть? Ты б ещё дольше раздумывал. Что упустил девку!
Пребывая в некотором смятении, Старцев без особого аппетита поел, однако скоро успокоился и решил, что теперь самое время попариться в баньке.
Баня стояла в сосняке возле самого озера. Тут Старцева уже поджидал его давнишний знакомый Серёга большой любитель и знаток банного дела. Вдвоём они быстро распилили длинную сухую берёзину. Старцев взял в руки топор и начал ловко колоть кругляки на мелкие поленья, Серёга же отправился в соседнюю берёзовую рощицу, откуда в скорости воротился с парой отменных веников. Они затопили каменку и натаскали из озера воды для большого закопчённого котла. Когда баня была готова, приятели расставили на деревянной лавке тарелки, на которых, лаская взгляд, лежали длинные перья зелёного лука, пупырчатые свежепросольные огурчики, переложенные черносмородиновым листом и ярко-зелёными зонтиками укропа, заранее выдержанная в белом вине бастурма на витых никелированных шампурах.
Припрятали в поленнице пару бутылок пива на утро, а затем разделись и затворили за собой дверь. Парились долго в несколько заходов. Один лежал на полке, пока другой охаживал его пахучими вениками. Потом, глотнув свежего «Жигулёвского», с гиканьем выскакивали наружу и со всего хода, едва прикрыв ладонями срам, ныряли в озеро распугивая по дороге тянувшихся на танцы первокурсниц. Вдоволь напарившись, раскатали на двоих холодную, со слезой, только-только из ледника поллитровку под дымящийся, с углей шашлычок. Старцев заметно приободрился, натянул джинсы, клетчатую с короткими рукавами рубашку и отправился на дискотеку.
Он бесцеремонно растолкал толпившихся возле входа студентов и, не раздумывая, вошёл в круг танцующих. Здесь Старцев чувствовал себя словно рыба в воде. Он притопывал, прихлопывал, отбрасывал какие-то диковинные колена, с удовольствием ловил на себе восторженные, или удивлённые взгляды и громко, но не музыкально пел вслед за Юрием Антоновым: «Эх, любовь, ты любовь - золотая лестница, золотая лестница без перил…»
Будучи старшим инженером оборонного НИИ, Старцев по сути дела оставался все тем же студентом-дипломником Андрюхой, слава о былых подвигах которого ещё жила в памяти старожилов спортивного лагеря.
- Белый танец, - прохрипело из динамиков. Старцев расправил плечи и, словно почуявший добычу хищник, повёл по сторонам взглядом.
- Разрешите, - донеслось откуда-то снизу.
Старцев глянул себе под ноги. Прямо перед ним стояла совсем крохотная, симпатичная девчушка. У Старцева уже было сорвалось с языка расхожее: «Милая, у меня дети в твоём возрасте». Однако вместо этого он, сам не зная почему, вежливо кивнул, приобнял партнёршу за колючие лопатки и осторожно, повинуясь ритму, повёл в медленном танце. Музыка на некоторое время смолкла, однако кроха продолжала стоять возле Старцева.
- Как бы от тебя отделаться? - подумал он и начал было соображать, что бы такое придумать потактичнее.
- А, вы кто? Аспирант? - девчушка первой нарушила затянувшуюся паузу.
- Ведущий инженер, - соврал Старцев.
- Ой, правда! А где вы работаете?
- Есть места, - поднапустил тумана Старцев.
- Понимаю. Наверное, в каком-нибудь закрытом КБ.
- Что-то вроде этого. Создаём ракетно-космический щит родины.
Старцева понесло.
- Скажите, а у вас на работе есть ЭВМ.
- Разумеется. Я как раз на ней и работаю.
- Так вы программист?
- Нет, я инженер, но программы писать умею. А программист это плохой инженер и кроме программирования ничего больше не может.
- Ой, вы столько всего знаете! - воскликнула девчушка. - А я бы никогда не смогла писать программы. Мне кажется это так сложно.
Старцев внимательно посмотрел на собеседницу. На её почти детском личике было столько наивной простоты и неподдельного восхищения, что Старцев дрогнул - с ним ещё никто так не разговаривал.
- Ну, почему же. Надо только немного подучиться. А вы не хотите на лодке покататься?
- Что прямо сейчас?
- А почему бы и нет.
- Ой, здорово! - запрыгала от радости девчушка.
Над озером стояла полная луна. Слегка шумел в прибрежных соснах ветер, да плескалась в камышах рыба, видно, щука гоняла у поверхности мелочь. Старцев размеренно взмахивал веслами.
Девчушка сидела в корме и внимательно слушала.
Старцев говорил уже около часа. Закончив с основами Булевой алгебры, он мельком коснулся особенностей автоматов с памятью, после чего перешёл к описанию некой математической модели более известной под названием виртуальная машина Тьюринга.

* * *
- Ну что? Целовались? - спросила Регина, когда Анечка в третьем часу ночи вернулась наконец в палатку.
- Он такой, такой… Такой умный, - произнесла Анечка и без чувств повалилась на кровать.
- Какай цорес (несчастье, идёшь), - сказала Регина и с головой ушла под одеяло.
В известной молодёжной среде, куда она была вхожа, употреблять в речи отдельные еврейские слова считалось признаком хорошего тона. Собственно говоря, слов этих было всего ничего, едва полтора десятка наберётся. Да и откуда им было взяться, если даже бабушки не слишком охотно вспоминали своё детство в бедных еврейских местечках, где царила безработица, ели, главным образом, картошку с гусиным жиром, а латкис (картофельные оладьи) считались большим лакомством. Родители и вовсе, получив прекрасное образование и сделавшись инженерами, врачами, музыкантами, теми, кого принято называть ёмким словом интеллигенция, и вовсе не желали ни о чем-то таком слышать. Кроме лингвистических упражнений раз в год на праздник Торы собирались возле синагоги. Внутрь обычно не заходили, а немного потолкавшись снаружи, разбредались по близлежащим питерским кафе и ресторанам, в зависимости от толщины кошелька. На этом еврейство, собственно, и заканчивалось. Соблюдать кошрут (особое питание) и праздновать шабат (субботу) никому не приходило в голову. Зато много и часто говорили о возможной эмиграции, но не в Израиль, как следовало ожидать, а в далёкую Америку с её молочными, в кисельных берегах реками. А наиболее продвинутые начинали загодя приобщаться к наркотикам и свальному греху, справедливо полагая, что это и есть истинные завоевания западной демократии. И ничего удивительного в том не было. Ведь если в детстве наслушаться баек про дедушку Ленина, в школе узнать от случайных людей о душегубе Сталине, в комсомольском возрасте из вечера в вечер любоваться с телеэкрана маразматиком Брежневым, так, пожалуй, захочется накупить побольше фанеры, сколотить большой фанерный самолёт и улететь на нем к едреней Фене, будь ты русский, еврей, или, скажем, чукча.

* * *
На следующий день утром Старцев, вместо того что бы поесть в столовой манной каши, на пару с другом Серёгой отправился к поленнице, где хранилось заначенное с вечера пиво.
После чего изрядно просветлевшие они прилегли в тенёчке у большого, с односкатной крышей сарая. В нем с прошлого лета стояли до поры два морских шестивесёльных яла. Однако долго им так пробавляться не пришлось. Строго в назначенное время в форменной, с ослепительно белым верхом фуражке, гладко выбритый, накрахмаленный и отутюженный к месту сбора участников шлюпочного похода прибыл капитан первого ранга в отставке Юрий Николаевич Кутасов некогда начальник военно-морской кафедры, а нынче пенсионер. Вместе с ним пришли один знакомый Старцеву по предыдущим годам преподаватель и хорошо известный в институте, совсем ещё молодой доцент, которого все прочили на должность секретаря парткома.
С доцентом Старцев когда-то вместе работал в комсомольском бюро факультета. В студенческие годы доцент был ленинским стипендиатом и ужасной занудой: не пил и терпеть не мог анекдотов. Завидев каперанга, Старцев проворно вскочил на ноги и громко скомандовал:
- Товарищи офицеры!
Потом строевым подошёл к Кутасову на положенные по уставу три шага и также громко отрапортовал:
- Товарищ капитан первого ранга, корабль к бою и походу готов!
- Лейтенант запаса Старцев, советую Вам при докладе старшему воинскому начальнику держаться на один-два шага дальше установленного, чтобы выхлоп не чувствовался.
- Товарищ капитан первого ранга, ну какой там с бутылки пива выхлоп!
- Разговорчики, лейтенант. Разговорчики.
- Старшой, товарищ капитан первого ранга. Я зимой сборы проходил краткосрочные, а после них мне очередное звание присвоили. Так что - старший лейтенант.
- Эко удивил! Да, я в твои годы тральщиком на Чёрном море командовал. А звание, между прочим, обмыть полагается. Кстати, в посёлок кто-нибудь ходил? Какая там в магазине обстановка?
- А как всегда - плодово-ягодное, да кубинский ром, - вставил слово хозяйственный Серёга.
- Да, кубинский ром - это, конечно, гадость. У меня после него изжога, словно его из кактусов гонят.
- Я с работы «шило» прихватил, - сказал Старцев.
- Отставить! Спирт - неприкосновенный запас. Он нам ещё понадобится. У меня в кубрике бутылка армянского имеется. После отбоя милости прошу. Заодно и пулечку распишем. Вопросы есть?
- Юрий Николаевич, завтра нам всем рано вставать, - начал было доцент.
- Молодой человек, когда я в бытность свою курсантом целую ночь напролёт с девками гулял, подъем для меня в училище никто, между прочим, не отменял. И зевни я хоть в полрта утречком, так меня бы в учебной роте уважать перестали. Значит так, завтра встаём в пять ноль-ноль, выступаем по готовности. Серёжа, назначаю тебя старпомом. Продукты, дрова, палатка, пила, топор, посуда… Ну, да ты парень опытный. А Вы, - каперанг смерил доцента взглядом, - назначаетесь заместителем по политической части. Будете за партполит работу отвечать.
Здесь Старцев не удержался и рассказал анекдот:
- Как-то поутру построил Василий Иванович бойцов. А сам смурной, рожа красная. «Кто вчера пил?» Все, понятное дело, молчат. «Последний раз спрашиваю. Кто вчера пил?» Петька думает: «Дело дрянь. Сознаюсь, пожалуй». И негромко так: «Ну, я пил». Василий Иванович - к нему : «Так пошли скорее опохмеляться. Остальные к Фурманову на политзанятия!»
- М-мда, - укоризненно произнёс доцент и отошёл в сторонку.
- Так, ну что там у нас ещё, старпом? - спросил Серёгу Кутасов.
- Отбор кандидатов из числа студентов, товарищ капитан первого ранга. Прошу всех пройти на спортгородок. Они как раз там. Дожидаются.
В лагере хорошо знали - шлюпочный поход не для слабонервных. Долгие, изнуряющие переходы на вёслах и под парусом в палящий зной, а то и под проливным дождём, ночёвки, где придётся, каша с дымком нравились далеко не всем. Вот и на этот раз, не сказать, чтобы много, однако отыскалась несколько охотников испытать себя. Да много, собственно, и не требовалось - в экипаже и было то всего две вакансии. После турника, двухпудовой гири и наскоро организованного заплыва (прямо тут же в озере) выбрали двух самых ловких и сноровистых парней.
Кутасов лично поздравил новобранцев с зачислением в экипаж, а потом, обращаясь ко всем присутствующим, строго сказал:
- После обеда готовим матчасть. И что бы все в шлюпке от киля до планширя сверкало как у кота…
Каперанг так и не успел донести до экипажа, что именно у кота, по его мнению, так уж особенно сверкает, потому что в этот момент за его спиной раздался задорный девичий голосок:
- Здравствуйте. А кто здесь главный?
Кутасов обернулся и, внимательно взглянув на Анечку, сказал:
- Старшим, наверное, буду я. Кутасов капитан первого ранга, с Вашего позволения. Назначен командовать походом. Чем могу служить?
- Товарищ капитан, возьмите меня с собой. Ну, пожалуйста.
От такого рода обращения Старцев невольно закатил глаза.
Ведь даже назови Анечка каперанга полковником, он бы и тогда обиделся, хотя это армейское звание вполне соответствовало его флотскому - капитан первого ранга.
- А Вы готовить умеете?
- Могу поджарить яичницу, - ответила Анечка и, видимо посчитав, что этого ещё недостаточно, прибавила: - А давайте я вас всех буду лечить.
- Так вы, стало быть, врач?
- Нет. Это мой папа врач. Рентгенолог. А я только девятый класс закончила. Но я тоже обязательно стану врачом.
- А как вас звать, товарищ будущий врач?
- Меня? Анна. Можно просто Анечка.
- Хорошо, Анна, Анечка. Зачисляю вас в экипаж. Юнгой, - сказал каперанг и, глядя на недоуменное лицо Старцева, подумал: «Понимал бы ты чего в жизни! Да с такой хоть на Камчатку, хоть на Новую Землю. Даром, что росточком не вышла!

* * *
Ни свет ни заря, когда все в лагере ещё спали, Старцев со товарищи на раздолбанном газоне, перевезли шлюпку к берегу Вуоксы и спустили её на воду в нескольких километрах выше Лосевского порога, после чего загрузились и, оставляя с правого борта узкую горловину Балахановского озера, пошли курсом на Барышево. Утро выдалось солнечным. По небу бежали лёгкие облака. Дул хоть и слабенький, однако попутный ветерок. Широко вокруг раскинулась привольная водная гладь с живописными, поросшими лесом берегами. Пару часов шли под парусом. Потом небо окончательно прояснилось, ветер стих, вследствие чего оба паруса -большой фок и малый кливер сначала слегка обмякли, а потом и вовсе безжизненно повисли.
- На фалах!
- Есть на фалах!
- Рубить рангоут!
Через минуту - другую паруса, реек, а вслед за ними и мачта были убраны и уложены вдоль продольной оси шлюпки.
- Не плохо для начала, - отметил сидевший у руля каперанг и привычно скомандовал:
- Весла на воду!
Старцев был загребным. Именно он задавал темп всем остальным гребцам. Держа обеими руками деревянный валёк, Старцев плавно заводил весло вперёд, резко опускал его в воду, а потом спиною тянул на себя.
- Раз, два. Раз, два. Навались! - командовал Кутасов.
Старцев видел его счастливое, несмотря на нарочитую сдержанность, лицо чуть справа от себя, а прямо напротив на командирском месте расположилась закутанная в тёплый свитер Анечка. Она не сводила со Старцева восхищённых глаз. Старцев с тоской представлял, о чем в этот момент думает каперанг и вся команда. Злился, однако ничего не мог поделать.
Время шло. Постепенно у Старцева начали наливаться свинцом руки, отяжелела спина.
- Раз, два. Раз, два, - время от времени доносилось с кормы.
«И на кой черт я в это дело ввязался. Прямо каторга какая-то», - с тоской думал Старцев.
- Раз, два. Раз, два.
Когда впереди показалась наконец узкая, поросшая камышом и осокой полоска берега, пальцы рук у Старцева окончательно занемели, а спину свело судорогой.
- Ну, все. Больше меня в подобные авантюры не заманишь, - твёрдо решил он.
- Тише грести! Сушить весла!
Шлюпка прошла ещё немного по инерции и, уткнувшись килем в прибрежных песок, замерла на месте.
Старцев разулся, закатал брюки и соскочил за борт. Потом он, неожиданно для самого себя, подхватил Анечку на руки и осторожно понёс к берегу. Анечка сияла от счастья и игриво помахивала одному из новичков, который было попытался за ней ухаживать. Старцев шёл вперёд, не замечая насмешливых взглядов товарищей. На душе у него было легко и спокойно.
Каперанг, из каких-то одному ему известных соображений, спешил, поэтом долго отдыхать не пришлось. Развели костёр, вскипятили на огне чайник, наскоро перекусили сухим пайком и двинулись дальше.
- Раз, два. Раз, два…
Перед глазами у Старцева плыли тёмные круги - то ли от усталости, то ли от опустившихся сумерек. На этот раз причалили к высокому, поросшему корявыми соснами берегу. После того, как установили большую на десять человек шатровую палатку, Старцев принёс из шлюпки пару спасательных жилетов и соорудил из них два спальных места. Одно себе, а другое для Анечки. Потом он зачерпнул ведром озёрной воды, а когда та закипела засыпал предварительно нарезанную картошку, морковь, несколько головок лука, и пару банок тушёнки. Посолил и, помешав пенное варево, подумал с сожалением:
- Натаху бы сюда! Вот кто борщи варить умеет.
К ужину явились только «старики» во главе с каперангом.
Анечка и двое молодых парней без сил повалились в палатку и мгновенно заснули. Орудуя половником, Старцев разлил по алюминиевым мискам дымящийся суп, или кондер, как его окрестил каперанг. Пробу снял лично Кутасов.
- Сухая ложка рот дерёт, - ворчливо сказал он.
- Понял, товарищ капитан первого ранга.
Старцев достал из рюкзака флягу со спиртом. Взял пустую кружку, опустил внутрь указательный палец. Потом налил спирта по первую и сырой воды по вторую фалангу. Несколько раз повторил эту операцию с другими кружками, а когда очередь дошла до доцента, вопросительно на него глянул.
- Давай, - махнул рукою доцент.
Молча выпили.
- Помню после войны, - начал Кутасов, - занимались мы тралением немецких мин. Бывало нет-нет да и рванёт какая-нибудь прямо в трале за кормой. Тут доктор из лазарета выскакивает и ко мне на ходовой мостик. Так, мол, и так: - В результате образовавшейся волны с полки упали и разбились две десятилитровые бутыли со спиртом. Ну, а я запись в корабельном журнале соответствующую…
- А зарплату - на сберкнижку, - резонно подметил Серёга.
- Это ты про денежное довольствие? Так мы холостяки его только в день получки и видели.
- Платили что ли мало? - недоумевал Серёга.
- Достаточно. В старых деньгах по нескольку тысяч выходило. Бывало, выдаст начфин вот такую вот пачку, - тут каперанг широко развёл большой и указательный палец, - в сотенных, с Лениным, рассуёшь по карманам, на такси и вдоль побережья. И не было от Севастополя до Ялты такого санатория, куда бы мы молодые красивые военморы не заглянули. Возле каждого кабака останавливались. Угощали любого, кто заглянет.
- Всё пропьём, но флот не опозорим! - подытожил Старцев и разлил по кружкам чистый спирт.
- Верно понимаешь, - усмехнулся Кутасов. Выпил не поморщившись, словно воду и уже серьёзным тоном заметил: - Вы насчёт вахты между собой договоритесь: кому когда стоять. За шлюпкой присмотреть, да и за костром тоже. Парнишек этой ночью не будить! Пусть себе отоспятся…

* * *
На другой день прошли Барышево и по узкой, в сравнении с озёрным разливом, протоке поднялись вверх к порогу Гремячий. Разделись, разулись, выстроились гуськом и, взявшись за длинный канат, словно бурлаки поволокли шлюпку через бурную стремнину. Какое-то время шли на вёслах, однако не в пример прошедшему дню, куда как веселее. Руки у гребцов, хоть и покрылись на ладонях свежими мозолями, чувствовали себя на удивление легко, а покрасневшие на солнце спины налились свежею молодецкою силушкой. Постепенно протока начала расширяться. Потянулась череда скалистых, буйно-зелёных островов, к одному из которых решено было причалить.
Островок оказался совсем крохотным. С одной стороны имелась уютная песчаная бухточка. А сразу за вереницей гранитных валунов начинался крутой, заросший малиной берег. Путешественники разбрелись кто куда. Старцев с Анечкой залезли в малинник. Ягод было так много, что Анечка даже не находила нужным их обрывать, а так и подносила ко рту вместе с ветками.
Старцев смотрел на это с несвойственным для него умилением.
- Пора возвращаться, - сказал он, когда подошло назначенное каперангом время.
- Тяфф, - последовал короткий, но выразительный ответ.
- Аня, нас ведь ждут.
- Укушу.
Старцев повернулся и, не оглядываясь, пошёл к тому месту, где осталась шлюпка. Когда он вернулся, все были уже в сборе и, судя по всему, ждали только их двоих. Кутасов нетерпеливо поглядывал на часы.
- Сходи за ней, - сказал он Старцеву минут через пять.
Тот собрался было возразить: «Почему именно я?» - Однако не стал спорить и молча побрёл назад.
В малиннике Анечки не оказалось и Старцев поднялся вверх по склону. Здесь за чередою стройных, словно девчонки-подружки берёзок колыхался перестоялым разнотравьем некошеный луг, а по середь него сидела Анечка с охапкой полевых цветов на коленях и плела венок из необыкновенно крупных ромашек, васильков и колокольчиков. Старцев подошёл и, не говоря ни слова, лёг рядом на спину и, запрокинув голову, стал смотреть в голубое словно васильки небо. Они даже не заметили сколько при этом прошло времени и только потом, когда возвратились назад, по мрачным лицам поджидавших их товарищей догадались, что не мало.
Покинув остров, поставили паруса и шли под ними до самой ночёвки. Воспользовавшись тем, что гребцы остались на время без работы, Анечка поменялась местами с сидевшим рядом со Старцевым Серёгой. Старцев не возражал.

* * *
- Андрей, смотри какая яркая звезда. Совсем как Вифлеемская!
- Какая, какая? - не понял Старцев.
- Вифлеемская. Разве нет?
- Я, честно говоря, только две и знаю - Сириус и Полярную. У меня в школе по астрономии тройка была, - откровенно признался Старцев.
- Ой, глупый какой! Вифлеем - это город в Галилее. В ночь, когда родился младенец Иисус, она взошла на небе и горела ярче других. А волхвы, то есть древние мудрецы, её видели. Они пришли в дом где остановились Мария с Иосифом и поздравили их с новорождённым. А незадолго до этого, явившийся волхвам ангел сообщил о рождении сына божьего Иисуса.
- И ты этому веришь?
- Верю, хотя иудейская религия все отрицает.
- Ну и что?
- Ничего. Просто я еврейка.
- Что-то не похоже.
- Много ты понимаешь. Для тебя еврей - у кого нос крючком, или фамилия Рабинович.
- Hу, в общем, да.
- У меня папа еврей, а мама русская.
Анечка обожала своего еврейского папу и, разумеется, считала себя еврейкой. Ей даже в голову не приходило, что может быть как-нибудь иначе, тем более что её отношения с матерью делались год от года все прохладнее. Несколько месяцев назад, заполняя анкету, в графе «национальность» Анечка ничтоже сумняшеся написала - еврейка. Для сотрудницы паспортного стола её выбор показался не столь очевидным, и она настоятель-
но посоветовала Анечке ещё раз хорошенько подумать, хотя ей самой вряд ли было известно, что по еврейскому закону иудеем считается лишь тот у кого мать и бабушка еврейки.
- Ладно. Бог с ними. С папой, с мамой, - сказал Старцев. - Ты, лучше, рассказывай, что там дальше было.
Нельзя сказать, чтобы Старцев ничего не знал про историю с распятием и последующим чудесным воскрешением Иисуса.
Как-то, будучи ещё совсем маленьким, он впервые увидел картину, на которой странного вида почти голый человек был заживо прибит к деревянному кресту. Железные гвозди в нескольких местах пронзали его руки и ноги, а из многочисленных ран сочилась и капала на землю алая кровь. Андрюша тогда даже расплакался, и кто-то из взрослых, желая утешить впечатлительного мальчика, сказал, что несчастный вылечился и остался жив. Позже, уже в школе, не сильно вдаваясь в различия между отцом, сыном и святым духом, ему объяснили, что все это выдумки - бога нет и никогда не было. Старцев поверил и больше к этому вопросу уже не возвращался. У Анечки все выглядело совершенно по-иному.
- Потом Иисус лечил больных, раздавал пищу голодным, а взамен хотел лишь одного - что бы люди верили в него как в сына божьего. Он воскресил своего друга Лазаря, успокоил бурное море и спас лодку с рыбаками… И где бы он не появлялся, с кем бы не говорил - c народом, или со своими учениками – он наставлял их, как следует поступать, чтобы после смерти иметь вечную жизнь на небесах …
Старцев лежал возле догорающего костра и смотрел на ровную, чуть порозовевшую на востоке озёрную гладь. От близкой воды тянуло утренней свежестью. Анечка безмятежно спала, прижавшись щекою к его плечу. Старцев осторожно, чтобы не разбудить её, поднялся, залез в палатку и тут же воротился с одеялом в руках. Он заботливо укрыл спящую девушку, потом взял в руки спиннинг, зашёл по колено в тихую воду и, осторожно двинулся вдоль прибрежных камышей.

* * *
Солнце поднялось уже высоко. Андрей взвалил на плечо корзину с рыбой и, тяжело ступая по каменным, выдолбленным в скале ступеням, медленно побрёл прочь от берега. Через какое-то время он достиг небольшой тенистой рощицы, откуда открывался чудный вид на окрестности Генисаретского озера.
Возле источника в тени смоковницы Андрей увидел закутанную в белые одежды одинокую женскую фигуру. В ней он без труда узнал Марию. Она жила в Вифсаиде по соседству с Андреем вместе с сестрою Марфой и братом Лазарем.
Опустив корзину на землю, Андрей сорвал с дерева цветущую ветку. Он подошёл к девушке, забрал у неё тяжёлый каменный водонос, отодвинул белый покров с её чудной головки и, приложив яркий цветок к черным как смоль волосам, попытался было обнять за тонкую талию. Мария решительно отстранилась и сказала с явным укором:
- Тебе скоро тридцать, Андрей, а все одно на уме. Приходи лучше в пятницу, когда взойдёт на небе первая звезда, в дом брата моего. Там будет один человек.
- Уж не тот ли чудак, что пришёл к нам из Назарета и смущает по синагогам добропорядочных иудеев, называя себя мессией? Нынче утром явился он с толпою народа на берег моря Галилейского и начал убеждать меня и брата моего Симона Петра забросить сети в том самом месте, где мы всю ночь ловили и даже самой мелкой рыбёшки не выловили. А потом предложил нам ходить по воде как по суше. Верно накурился персидской конопли.
- Опомнись, безумный. Ибо не ведаешь, что говоришь! Иди к Нему. И возьми с собою брата своего. И слушайте Его. И пойдите за Ним, когда позовёт Он вас. Да наречёшься ты Андреем Первозванным. Обещай мне исполнить все как сказала.
Андрей обещал ей в смирении.

* * *
Вода в озере была свинцово-серой под стать низкому, без единого просвета небу. Сильный, порывистый ветер гнал высокую встречную волну. Нос шлюпки то круто задирался вверх, то стремительно проваливался. Разбивавшиеся о форштевень
пенные барашки холодным дождём окатывали изрядно продрогшую команду, а некоторые, наиболее крутые, скользнув по планширю, едва-едва не переваливали через борт. Кутасов в плащ-палатке сидел у руля. Его идеально выбритое лицо оставалось совершенно невозмутимым.
- Надеть спасательные жилеты, - коротко распорядился каперанг.
- Ой, здорово! - Анечка была в полном восторге.
«Да уж, здорово. Вот опрокинет нас к чёртовой матери, - подумал Старцев. - Самое время парус убрать. Что он там думает? Тоже мне - морской волк!»
Кутасов прекрасно понимал, что рискует. Но выхода у него не было. Он с тревогой поглядывал на большую чёрную тучу, стремительно надвигавшуюся с севера.
- А тучка то серьёзная, - рассуждал капиранг. - Дождь, шквалистый ветер. Убрать сейчас паруса – значит, лишиться хода, потерять время, а до берега ещё далековато, на вёслах к дождю не успеем. Надо бы вон до того мыса дотянуть. За ним потише будет…
Следующие три четверти часа прошли в тревожном ожидании.
- Приготовиться к повороту! Поворот фордевинд!
Кутасов, не спеша привёл шлюпку под ветер, потом резко переложил руль и перекинул заполоскавшие было шкоты с одного борта на другой. Шлюпка накренилась и, резво набирая ход, пошла к берегу под защиту мыса Беличий.
- На фалах!
- Есть на фалах!
- Рубить рангоут!
- Весла на воду!
Дождь полил как из ведра. Пришвартовавшись к небольшому дощатому причалу, наскоро укрыли шлюпку брезентом и бросились кто куда в поисках хоть какого-нибудь укрытия.

* * *
- Смотри, кажется, пионерский лагерь, - на ходу прокричал Старцев.
Сквозь пелену дождя за прибрежными деревьями показались одноэтажные корпуса, и традиционная «линейка» c высокой трибуной и длинным металлическим шестом-флагштоком.
- Вон сараюга стоит. Давай туда.
В некрашеном дощатом сарае было темно и пахло плесенью. Среди сложенных друг на дружку железных кроватей валялась дырявая волейбольная сетка и ещё какой-то хлам. Немытые со времени постройки окна затянуло паутиной.
- Как романтично, - мечтательно произнесла Анечка. - Словно домик рыбака…
«Мудака», - ухмыльнулся про себя Старцев и тут же скомандовал:
- Снимай с себя все мокрое, а то простудишься, рыбачка.
Старцев стянул через ворот мокрую тельняшку и, чуть отступив в сторону, принялся обеими руками выкручивать из неё воду. Неожиданно он почувствовал на спине и пояснице тёплое мягкое прикосновение - Анечка прижалась к нему сзади своим
трепетным обнажённым до пояса тельцем. Старцев молча взял в руки её узкие холодные запястья, развёл их в стороны и обернулся. В этот момент Анечка была похожа на мокрого воробышка: слипшиеся от воды волосы, слегка подрагивающие плечики. В ложбинке между двух едва обозначившихся бугорков жемчугами блестело несколько крупных капель.
Какое-то время Старцев молча смотрел на неё, затем, не найдя ничего лучшего, сказал:
- Тебе нельзя. Ты ещё маленькая, - и слегка провёл пальцем по явственно проступившим веснушкам на её чуть вздёрнувшимся кверху носике.
Лучше бы он этого не делал. Анечка расплакалась.
- Ты - злой, гадкий, гадкий…- повторяла она среди рыданий.
Старцев попытался её успокоить, но она вырвалась и в чем была, выскочила за дверь. Старцев сгрёб, её одежду и бросился следом.
Вскоре он нагнал девушку, схватил за руку и сказал:
- Оденься хотя бы. Ты вообще представляешь, что про меня могут подумают?
- Какое мне до этого дело? Я думала… Мне показалось… Ты меня… Я тебе нравлюсь, - нашла она наконец подходящее слово.
- А ты хоть знаешь сколько мне лет! - выкрикнул Старцев. - Чуть меньше, чем было Иисусу, а ты школьница.
- Какое это имеет значение!
- Я, между прочим, женат.
- Женат? - Анечка вытаращила удивлённые глазки.
- Да, женат.
- Поклянись!
- Ну, ни то что бы совсем, а так, вроде этого.
- Врёшь ты все.
Анечка оттолкнула его и побежала к причалу. Старцев не стал её удерживать.
К вечеру распогодилось, а вскоре из лагеря за ними приехала машина.
- Ты лейтенант, старшой, девочку то не обижай. Она под охраной флота российского, - сказал Старцеву каперанг, когда они грузили шлюпку в кузов.

* * *
- Да ладно, Андрюха. Не переживай! Бывает и хуже. А то давай, в магазин … - как мог успокоил товарища друг Серёга.
- Пошли, - безнадёжно махнул рукой Старцев.
Кубинского рома уже не было. Студенты выпили. Пришлось взять пару бутылок плодово-выгодного.
Утром в понедельник Старцев чуть свет сел в голубую шестёрку. Машина тронулась и уже за лагерем он неожиданно попросил профессора:
- Игорь Зельманович, остановитесь на минуточку. Я мигом. И выскочил из машины.
Пробегая возле столовой, Старцев сорвал с клумбы какие-то цветы. Вроде бы ноготки. Возле Аничкиной палатки он остановился и, отодвинув полог, осторожно забрался внутрь. Девушки ещё спали. Старцев крадучись подошёл к Аничкиной кровати и бросил цветы поверх одеяла. Анечка открыла глаза и, жмурясь со сна, протянула к нему руки. Старцев наклонился, прижал её нежные, чуть влажные ладошки к своим щекам и едва слышно прошептал:
- Ты на меня больше не сердишься?
Анечка опустила веки и отрицательно покачала головой.
Старцев выскочил из палатки, на бегу достал из кармана ключи, снял с металлического кольца один из них и с размаху зашвырнул в озеро. Он от души радовался наступившему дню, скорой встрече с товарищами по работе, о которой уже начал было скучать. А впереди у него была целая жизнь.

* * *
Едва светало. Патрульный Смит ехал через даун-таун на старом, громоздком словно утюг Понтиаке «Бонневиль». Дежурство подходило к концу. Ему повезло - за всю ночь ни одного ограбления и даже перестрелки! Всего-навсего двое парней подрались в баре из-за девчонки.
На перекрёстке перед уходящей вверх громадой Мелон банка Смит свернул в узкий проулок.
- Fuck! (Чёрт побери!) - выругался он.
На тротуаре, рядом со стеной многоярусной автостоянки, вдоль вентиляционной отдушины лежали два полиэтиленовых кокона. Смит остановил машину, вышел наружу и посветил себе электрическим фонариком. Над одним из свёртков вился сизый сигаретный дымок. Потом свёрток зашевелился и показалась голова в чёрной вязанной шапочке.
- Watt’s up, man? (В чём дело?) - щурясь от яркого света, спросил беззубым ртом седой афроамериканец.
- Wake up, buddy! Come on! (Вставай, дружище, вставай!)
- All right, officer! (Порядок, начальник!)
- Who’s there next to you? (А кто там у тебя под боком?) - спросил Смит и перевёл фонарик на продолжавший оставаться неподвижным соседний кокон.
- Andy.
- Is he high? (Он, случаем не обкурился?)
- Nah sir. Andy only takes vodka, but only if he gots the moneys, which this fool doesn’t see much (Ни в коем случае, сэр! Анди ничего не признает кроме водки. Ну, разумеется, если есть на что выпить. Он вообще-то большой чудак.).
Негр толкнул рукой соседний свёрток.
- Come on, mother fucker. Why the fuck yous gotta be sleepin like this! There is someone to see your fucken ass (Вставай, Энди. Какого чёрта ты здесь разоспался. Вон, гости к тебе.)
Ответа не последовало. Смит подошёл ближе и пнул свёрток носком ботинка. Потом он нагнулся и приподнял край грязного пластика. Под ним Смит увидел, жёлтое, заросшее клочковатой щетиной лицо и широко открытые, уже остекленевшие глаза.
- Fuck! - сказал Смит и пошёл к машине вызывать парамедика.
Бригада скорой помощи извлекла окоченевшее тело из полиэтиленовой упаковки. Труп положили на тележку, пристегнули для верности ремнями и втолкнули в машину. Впопыхах покойнику забыли закрыть глаза. Он так и продолжал смотреть на мир немигающим взглядом, словно силился что-то разглядеть. Может быть, белые ромашки на том далёком русском поле. Кто знает?

"Наша улица” №287 (10) октябрь 2023