Валентина Асланова “Благодарность” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Валентина Васильевна Асланова родилась 16 мая 1945 года в Тбилиси. Заслуженная артистка России. В 1966 году окончила Школу-студию МХАТ (курс А.М.Карева). По окончании вуза снималась в кино, работала с режиссером Борисом Равенских в Театре им. А.С.Пушкина, затем в Театре им. Н.В.Гоголя, где сыграла, в частности, в спектакле "Последняя жертва". С 1973 года становится актрисой Театра Армии. Помимо работы в театре пишет прозу, пьесы и киносценарии. В «Нашей улице» публикуется с 2000 года.

вернуться
на главную страницу

Валентина Асланова

БЛАГОДАРНОСТЬ

рассказ

Юрий Петрович Малышев жил в ста­ром районе Москвы, в доме, как говорят местные старожилы, с историей. Гово­рят, что дом был построен одним бога­чом для своей возлюбленной, но что-то не случилось, и у дома началась своя, совсем другая жизнь. Комнаты в доме поделили на квадраты и прямоугольни­ки, до неузнаваемости изменив перво­начальный замысел архитектора. На фасаде было много финтифлюшек ро­зового цвета, он был похож на марци­пан, но окна смотрели строго, как бы извиняясь за излишества. Со временем к дому пристроили наружный стеклян­ный лифт, и ночью он смотрелся как светлячок, который постоянно ходил то вверх, то вниз. Юрий Петрович лю­бил этот дом, свою странную квартиру, которая была ни два, ни полтора, полу­чил он ее за хорошую службу. Сюда он привел свою жену Луизу. Прожили они лучшие свои годы счастливо. Одна у них печаль была: Бог не дал детей. На­верное, поэтому они так крепко держа­лись друг за друга, не расставаясь ни­когда, ну разве что только из-за рабо­ты. Юрий Петрович проработал лет со­рок с лишним на "Красной розе" в должности мастера и с почетом ушел на пенсию. Луиза Диевна... Да, да! У нее было такое редкое отчество, уже лет пять, как занималась исключитель­но Юрием Петровичем и хозяйством. Когда-то она работала бухгалтером на хлебозаводе, но когда у Юрия Петрови­ча случился микроинфаркт, она тут же оставила работу. Юрия Петровича она берегла, как зеницу ока, изучала лите­ратуру по здоровью, занималась с ним зарядкой (!), и выгуливала его на све­жем воздухе по два раза на день, как какого-нибудь сенбернара. Предки ее были из Эстонии, и, видимо, от них, она унаследовала основательность и тер­пение. Она никогда не повышала голо­са, но добивалась своего, почти с пер­вой попытки. Юрий Петрович, наобо­рот, был человеком восторженным, говорил, смеялся и чихал очень громко. Многолетние друзья любили бывать у них в доме, навещали не только тради­ционно по праздникам, но и просто так, по движению души. Луиза Диевна была не только хорошей хозяйкой (готовила, шила, вязала), но, как считали многие, -мудра от природы. С ней советовались друзья, - друзья друзей, дети друзей, соседи и, конечно, сам Юрий Петрович. Он, часто протестовал на людях, гово­ря, что на него давят и что он этого не потерпит, но сдавался, ворча, что "так поступают тираны и тиранши". Луиза Диевна улыбалась, говоря при этом: "Ребенок, вы же видите, он большой ре­бенок, с кем я живу!" Но, как ни стран­но, все оказывались на стороне Луизы Диевны, а результатом был тост в честь "такого тирана", о котором мечтал каж­дый приходящий в их дом. Юрий Пет­рович таял, улыбался, смущался, изви­нясь за судьбу, которая досталась ему, как лотерейный билетик на сдачу.
Они помогали друзьям, а те, в свою очередь, никогда не забывали о них. На жизнь им хватало. Иногда, раз в два го­да, приезжала племянница Юрия Пет­ровича из-за границы, как она говори­ла, вышла замуж за "первого встречно­го". Им оказался богатый англичанин, живший в Бристоле. Привозила подар­ки и оставляла немного денег. Это у Малышевых называлось "золотым за­пасом" и тратилось в крайнем случае. Так и жили они день за днем со своими маленькими радостями и огорчениями. И каждый дарил другому желание жить и свою бесконечную нежность. Оба очень любили Москву, неплохо знали историю своих близлежащих улиц и очень обрадовались, когда им вернули их родные имена. И даже в честь этого события в их доме собрались друзья, и был испечен "исторический пирог!". Перестройку они встретили с энтузиаз­мом.
Собираясь с друзьями, они упирались в одну тему: "Так жить нельзя!" Инте­ресное было время, и потом они с грус­тью вспоминали о нем иногда. Это бы­ло время идеалистов и шарлатанов. Начиналась эра "царя Бориса". И тут Москва сошла с ума! Все стали строить и перестраивать, начиная с мэра. Моск­ва превратилась в большую стройпло­щадку. Вот и дом Юрия Петровича не обошла эта участь. Прошел слух, что их всех выселят в Куркино-Машкино, а дом заберет какое-то посольство. По­том возник мифический "новый рус­ский", который якобы внес (!) уже деньги за дом и их переведут опять же в Куркино-Машкино. Во всех фантасти­ческих слухах менялось все, - кроме места, куда их отправят. Жильцы вол­новались, бегали куда-то за справками, приносили известия одно хуже друго­го. Наконец наступила тишина. А через несколько месяцев к подъезду подъеха­ла машина с мебелью и новыми жиль­цами. Оказывается, в двадцатой кварти­ре не выдержали нервы и, боясь перспективы, они взяли инициативу в свои руки и сменили все - район, работу и даже в дороге потеряли мужа. Это был почин! Началось великое переселение. Люди въезжали и уезжали, строили и ломали стены. Дом жужжал, как разбу­женная жужелица. За два года рядом с Юрием Петровичем сменилось двое со­седей. Луиза Диевна несколько раз в день вытирала пыль, которая постоян­но собиралась на одном и том же месте. Она, как известно, была чистюля и муд­рая женщина и принимала это как не­избежность. Но Юрий Петрович него­довал, ходил в ЖЭК, РЭУ, МРЭУ и еще ку­да-то, приходил уставший и притих­ший. Луиза Диевна хлопотала вокруг, нежно выговаривая, что она и так ему все популярно объяснила: "Идет дру­гая жизнь! Ее надо принимать такой, какая она есть. Третьего не дано!" Юрий Петрович слабо отбивался, но где-то в глубине души своей понимал, Луиза права. Грустно и безучастно смо­трел телевизор, уйдя в свои пережива­ния. Тогда Луиза Диевна доставала хороший коньяк, готовила, что-нибудь праздничное и приглашала отметить день, ну, например, день взятия Басти­лии или какой-нибудь "день независи­мости". Собрать внезапно было сложно, но на "независимость" откликались дружно - всегда. Так бы и продолжа­лась их тихая жизнь в этом доме, сколь­ко им там отпущено было.... но....
За стенкой поселился новый сосед. И жизнь семьи Малышевых круто изме­нилась. Соседа они не видели, но при­сутствие его ощущали ежеминутно. За стеной, видимо, шла великая стройка, а спальное место Малышевым, в одно­комнатной квартире, как вы понимаете, выбирать не приходилось. Нехитрая обстановка периодически переставля­лась раз в два года, для ощущения новизны. За этим строго следила Луиза Диевна. Менялись занавески, шторы, все меняло свой цвет, и она торжест­венно объявляла: "У нас теперь зеле­ный период". Спать было невозможно. Не помогали бируши, купленные за­ботливой Луизой Дневной в ближай­шей аптеке. Со всеми чудесами техни­ки они знакомились с самого раннего утра и до поздней ночи. Уже спали все троллейбусы, автобусы, все нормаль­ные люди, а окно на третьем этаже то гасло, то зажигалось. Юрий Петрович даже пытался поговорить с рабочими, но оказалось они "не наши" и русского не понимали или делали вид, что не по­нимают. Мешали жить они не только Юрию Петровичу. Жильцы бегали в ЖЭК с жалобами, пытаясь понять, что это за "чума" поселилась в их доме, но там им говорили: "Терпите, не связы­вайтесь с этим жильцом, он из ЭТИХ".
Что означало "из этих", каждый пони­мал по-своему, но совету вняли, не свя­зывались и терпели. Мудрая Луиза Ди­евна поняла, надо спасать "ребенка", опять же через друзей, достала путевку в Подмосковье и увезла своего Юрия Петровича "на воздух". Был чудный сентябрь, и три недели синоптики обе­щали тепло, видимо, забыв, что в при­роде существуют и дожди. А осень без дождя, как известно, не осень.
Наконец наступил долгожданный конец глобального ремонта злополуч­ной квартиры. Стали подъезжать маши­ны, выгружая музейную мебель, "Ан­тиквариат" - припечатала Лариса Васильевна, из пятой квартиры, которая по части "купипродай" была крупным специалистом.
Весь дом наблюдал, как перевозили в их дом целый мебельный магазин. Воз­никли даже сомнения, а квартира ли это? Внесла ясность опять же Лариса Васильевна, сказав кратко, но емко: "Теперь они так живут!"
Когда все было перевезено, дом за­жил прежней жизнью. Героя квартиры так никто и не увидел, но интерес поте­рян не был. Лариса Васильевна сказа­ла: "Если он появится, я узнаю его сра­зу, потому что это стандарт". Все стали ждать, когда этот "стандарт" наконец появится.
Они приехали одновременно: супру­ги Малышевы из Подмосковья и "стан­дарт", явно прожаренный на Мальди­вах или Канарах. Даже машины подъе­хали, будто сговорились. Такси и чер­ный Ауди. Молодые люди помогали вы­гружать из Ауди какие-то коробки и вносили в подъезд. Юрий Петрович расплатился с таксистом, взял в руки небольшой чемодан, передал сумку по­меньше Луизе Диевне, и они двинулись к подъезду. Там, у лифта и произошла их историческая встреча: семьи Малышевых и нового соседа, но они этого еще не знали.
Жизнь Малышевых после отдыха по­текла по расписанию, за которым зорко следила Луиза Диевна. Оно включало все: зарядку, лекарства, встречи с дру­зьями, театры, беседы, да, да, беседы обо всем. Они иногда приводили к кон­фликту, но он рассеивался быстро, как пар над чашкой чая в холодный день.
Как-то утром Юрий Петрович решил сделать Луизе Диевне приятное, купить ей к завтраку любимые булочки, кото­рые выпекали на углу в частной булоч­ной. Он вышел к лифту в хорошем наст­роении, что-то напевая себе под нос. Солнце отдавало последнее тепло щед­ро, не скупясь, а утреннее, как известно, самое полезное. Вечером предстояли гости, а это - любимые лица, смех, вкус­ная еда, разговоры, разговоры... и еще что-то, что нельзя запрограммировать, а что приходит само, когда ощущаешь се­бя одним целым с кем сидишь, пьешь и разговариваешь, что надолго остается где-то внутри, давая силы жить и лю­бить на этом свете. Подошел лифт, двер­цы открылись, и он уже было шагнул в него, как вдруг увидел там пса, ну тако­го огромного, как корова. Пес рявкнул, дверь закрылась, и лифт уехал вниз. "Что это такое было?" - подумал Юрий Петрович. Он испугался только теперь. "Надо идти пешком", - дал себе приказ Юрий Иванович и сделал шаг. В это вре­мя дверь лифта распахнулась и эта реальная "зверюга", "корова" появилась во всей своей красоте и бросилась к Юрию Петровичу с непонятными наме­рениями. К счастью, на этот раз с ней был хозяин. Он сказал ей ласково: " Ну, фу, моя хорошая", - и скрылся, в злопо­лучной квартире. "Какая наглость!" -подумал Юрий Петрович. "Разводят, по­нимаешь, этих Баскервилей и потом ими пугают людей. Надо узнать, что это за порода". За булочками идти расхоте­лось, но он все же решил довести благое намерение до конца. Придя домой, он рассказал обо всем Луизе Диевне в кра­сках, рисуя встречу с собакой неизвест­ной породы, выдавая себя чуть ли не за Голиафа.
Прошло дня три, и супруги решили заглянуть в поликлинику, в аптечный киоск, подкупить уже кончающийся ва­локордин и еще что-то. На улице было еще тепло, и прогулка обещала быть приятной. Дожидаясь лифта, Луиза Ди­евна в который раз спрашивала Юрия Петровича, взял ли он рецепт, очки, ключи и деньги. Они взяли за правило напоминать друг другу об этом. Послы­шался звук закрывающейся двери, и с ними на площадке оказался молодой человек простонародной наружности, рыжий, коротко остриженный, плот­ный, но в хорошем костюме цвета мок­рого морского песка. Запахло приятно парфюмом, он заполнил все простран­ство перед лифтом. "Наверное, очень дорогой?" - про себя отметила Луиза Диевна.
"Добрый день соседи! Будем знако­мы - Павлик", - сказал огромный детина и протянул Юрию Петровичу огромную лапу. Лифт пришел не вовремя. Юрий Петрович засуетился, заволновался, у него что-то упало, он нагнулся, и его лицо точно уложилось в ладонь соседа. Луиза Диевна тихо произнесла "Си-лянс" по-французски, это было кодовое слово, которое для них означало: "Возьми себя в руки". Детина был в хо­рошем настроении и даже пытался шу­тить. Уже выходя из лифта, он бросил: "Да! Батя, это кто у вас там так храпит, спать невозможно, я еле уговорил себя сегодня, меняй географию. У меня спальня стена к стене. Бывай!" Сел в черный "Ауди", который дожидался его, видимо, давно и уехал. Луиза Диев­на первая пришла в себя и спросила: "Ты что-нибудь понял? Что он имел в виду?"
"Я ничего не понял, но человек он, по-моему, приличный, вот только соба­ка..." - сказал Юрий Петрович и, под­хватив Луизу Диевну под руку, напра­вился в сторону парка, который был неподалеку, а за ним и поликлиника. Прошло несколько дней, и однажды но­чью, когда супруги Малышевы уже дав­но спали, раздался сильный стук в сте­ну. Луиза Диевна встрепенулась, как испуганная птичка, не понимая: где стучат. Юрий Петрович вскочил с по­стели. Придя в себя со сна, она поняла: в стенку стучал сосед. На часах было три часа ночи. Луиза Диевна первая сообразила: "Это он! Мы ему мешаем спать.... наверное". Юрий Петрович, осознав это, возмутился: "Как мы мо­жем ему мешать? И потом, что это за манера ночью стучать в стенку, мы же не в общежитии".
Он встал, прошел на кухню, выпил воды, постоял у окна. За окном был за­стывший пейзаж, подсвеченный ноч­ными фонарями, он показался ему не­знакомым и недружелюбным. Глубоко вздохнув, он пошел обратно и в дверях столкнулся с Луизой Диевной, которая забеспокоилась и, как была, в ночной сорочке поспешила на кухню". Идем спать, малыш, успокойся", - сказала она, обнимая его за шею. - На, вот вы­пей капли. Ворча, Юрий Петрович вы­пил капли, и они направились к дивану, в постель, досматривать так варварски прерванный сон. Утром в дверь раздал­ся резкий звонок. Луиза Диевна ушла за газетами вниз, на первый этаж, а Юрий Петрович на кухне готовил кашу. Звонок его напугал. Он быстро подо­шел к двери, заглянув в глазок и увидев своего злополучного соседа, решитель­но открыл дверь.
"По какому..." - начал Юрий Петро­вич, но сосед не дал ему договорить. "Значит так, батя, принимай меры, хра­пишь как слон, спать нельзя, а то я те­бя... - и тут у него зазвонил телефон. -Иду, уже иду! - резко сказал он и доба­вил: А то я тебя на счетчик поставлю, -произнес он тихо. - Думай!", - и не до­жидаясь лифта свернул на лестницу. Юрий Петрович закрыл дверь. Его тряс­ло. Никто, никто за семьдесят лет его жизни, так с ним не разговаривал. Что за глупость - подумал он. Как это они, кому-то мешают спать? Самые мирные и благожелательные люди, как говорит Лариса Васильевна, из пятой квартиры, а она знает все. Уважаемые не только в своем доме, но и в парке, где собирают­ся все старожилы окрестных домов. Они были очень красивой парой, и на них всегда обращали внимание. Это она слышала сама, что и было правдой. Юрий Петрович впервые готов был что-то сломать, выругаться наконец, сделать, что-то такое, чтобы стереть с себя это хамскую грязь. Ему казалось, она облепила его и хотелось быстрее вымыться, что, в конце концов, он и сделал. Залез в ванну и, включив не очень сильный напор воды, расслабил­ся. Она была теплая, как летний дождь. Страх и злость ушли, вернее, уплыли, и вода принесла облегчение. Сквозь шум воды он услышал голос Луизы: "Ты ско­ро?"
"Теперь скоро, - подумал Юрий Пет­рович. - Если бы не вода, я бы умер". И твердо решил ничего не рассказывать Луизе Диевне. Прошла неделя. За это время они побывали в театре, в гостях у старых друзей и на вечере, посвящен­ном ветеранам, но там им не понравилось, слишком все выглядело формаль­но. "Без души", - сказали оба, досидев до конца, и ушли, явно расстроенные. Войдя в подъезд, Юрий Петрович фор­мально заглянул в ящик и сказал: "Там, что-то лежит". Луиза Диевна передала ему ключи, он открыл, и в руках оказа­лась записка такого содержания: "Батя, последний раз предупреждаю, делай, что-нибудь со звукоизоляцией. Хра­пишь, как бизон. Я стал нервный, а мне нельзя. Ответственность, понимаешь. Или лечись или продай квартиру мне. Павлик".
Прочитав, он молча передал ее Луизе Диевне. В лифте они молчали. На вы­ходе Луиза Диевна сказала: "Дорогой, не огорчайся, я знаю, как поступить".
В жизни Малышевых бывали ситуа­ции, когда Луиза Диевна брала "весь удар" на себя, и Юрий Петрович пове­рил: она все уладит.
Дома настроение им поднял телеви­зор, их любимая передача "Городок". Казалось, о неприятной записке забы­ли. Попили чаю, Юрий Петрович при­нял все нужные лекарства. Но почему-то спать не ложился. Наконец Луиза Диевна сказала: "Пора спать. Завтра надо идти в гости к Мусиным", - выгля­нула в окно, во дворе уже никого не было, и только у подъезда стоял черный "Ауди", освещенный фонарем так, что стал похож на блестящего майско­го жука. Ей вдруг показалось, что он может сейчас зажужжать и влететь в ее окно, невольно посмотрела на форточ­ку, она была заперта. "Что это со мной? - подумала Луиза Диевна. - Какая глу­пость!" - отмахиваясь от этого виде­ния. Войдя в комнату, она увидела: Юрий Петрович спит, свернувшись ка­лачиком. Он показался ей таким ма­леньким и беззащитным, что она про­слезилась, поправила одеяло и верну­лась на кухню. Ее замысел осуществил­ся: она решила не спать и сторожить сон Юрия Петровича, а заодно и "по­слушать". Она зажгла свет и стала чи­тать. Сюжет не захватывал ее, она по­стоянно прислушивалась и теряла нить повествования, ей стало неинтересно. Дом спал. Она слышала какие-то звуки, шорохи, всхлипы - это отключались провода, чтобы отдохнуть за ночь от дневных перегрузок, водопроводные трубы медленно выпускали накопив­шийся воздух, что-то дышало и скрипело. Дело в том, что она всегда принима­ла на ночь снотворное и проваливалась в сон по закону лекарства. "Какая странная тишина? - сказала про себя Луиза Диевна. - Я никогда этого не слышала. Это почти романтично". Она тут же укорила себя, действительно, та­кие мысли были не свойственны ей. Она приняла снотворное и стала ждать, когда оно подействует, опять взяла книгу и... зачиталась. Она не заметила, как прошло полчаса. И вдруг в про­рвавшейся тишине она услышала храп, но какой! Богатырский: с придыханием и свистом, угрожающим клекотом и причмокиванием. Она все поняла. Это он! "Ах, мой маленький!"- промелькну­ло у нее в голове, и она быстро прошла в комнату. Юрий Петрович лежал на спине, раскинув руки. В это время раздался стук в стенку. Она нежно дотро­нулась до Юрия Петровича и перевер­нула его на бок. Он проснулся, увидел Луизу Диевну и спросил: "Который те­перь час?" Она молила, чтобы стук не повторился. Он прекратился. "Еще ра­но, еще очень рано, спи, дорогой", - ска­зала она шепотом и легла рядом. За­снула она нелегко. Почти уговаривая себя, но тут проснулся Юрий Петрович, сразу почему-то подумал о записке и, как ни пытался, уснуть уже не смог. Он тихо встал, прошел на кухню и не стал зажигать свет, выпил воды, посмотрел в окно, увидел черную машину, ему ста­ло неприятно. "Противная машина, на жука навозного похожа. Места вон сколько, а ОН, - Юрий Петрович мыс­ленно выделил "он", - ставит прямо у подъезда, выходить людям неудобно. Надо сказать или нет, надо написать за­писку". Опять неприятная липкая вол­на захлестнула его, заныло сердце. В глубине души Юрий Петрович пони­мал, все эти мысли, попытка незримого диалога с соседом, который... который. Сердце стало болеть сильнее, он зажег свет, налил себе капли, выпил, ему да­же показалось, что он не долил воды, доливать не стал и пошел ложиться. В этот момент он услышал богатырский храп. "Вот! Вот! - быстро подумал Юрий Петрович. - Кто-то храпит, а этот говорит, что мы!" Сделав шаг в комна­ту, он все понял. Храп раздавался там, где стоял их диван. Его прекрасная, лю­бимая, воздушная Луиза Диевна храпе­ла, как настоящий мужик, с руладами и свистом. "Боже, мой, - подумал Юрии Петрович, - только бы она об этом не узнала. Это может ее огорчить. - И тут же пришло решение: - Я не буду боль­ше принимать снотворное и буду ее сторожить! Бедная моя, надо завтра пойти в поликлинику и все про "это" узнать. - Ему стало легко, все неприят­ное как-то улетучилось у него из голо вы. - Завтра, завтра все утрясется". Он лег и тут же уснул. Наутро, ни Юрий Петрович, ни Луиза Диевна не обмол­вились об открытии. Каждый был че­ресчур внимателен, но это не вызвало подозрения. Они и так чутко относи­лись друг к другу всегда. Луиза Диевна решила стеречь всю почту в ящике и любыми средствами. Правда, она пока не знала, как оградить своего "малы­ша" от встречи с соседом. То же самое решил и Юрий Петрович. На следую­щий день они посетили поликлинику, записавшись на ЭКГ, а Юрий Петрович воспользовался тем, что Луиза Диевна встретила знакомую, заглянул в каби­нет к знакомому врачу "ухо, горло, нос", чтобы посоветоваться. Оба - и Юрий Петрович и Луиза Диевна - спра­шивали об одном и том же: "Есть ли средство от храпа?"
Ответ был получен от врача: "Сам страдаю, жена говорила с бабками, те­перь клеит мне пластырем под мышку оловянную пластину. Говорит, эффект есть". "Господи, где же ее найти? А по­том, как сказать? А нет ли чего-нибудь медикаментозного. Таблетку в рот, и все!" "Дорогой! - ответил врач, - это только яд!" - и захохотал на весь кабинет.
«Да ты, что! - возмутился Юрий Пет­рович. - Это моя жена!" В это время Лу­иза Диевна записывала на клочке бу­маги народный рецепт, который терпе­ливо диктовала встреченная знакомая. Рецептов в было несколько, и Луиза Диевна счастлива. Она уже верила, что один из них непременно поможет ее "малышу".
Когда они встретились у регистрату­ры, оба были счастливы. Прошла неде­ля, каждый в тайне от другого искал средство. Но пока его не было, они вели неусыпное дежурство. Стука и записок не было. Ночь делилась на две части. Сначала Луиза Диевна стерегла сон, а потом Юрий Петрович. Никто из них ни о чем не догадывался. Луиза Диевна уже настаивала какую-то траву, и через несколько дней она должна была быть готова. Юрий Петрович искал оловян­ную пластину, уже придумав ей назва­ние "оберег". Но смещение суток не могло не сказаться на здоровье доволь­но пожилых людей. Борьба с обстоя­тельствами далась им не легко. И они сдались. Как-то они легли спать вместе. Юрий Петрович принял снотворное. Этими новыми сутками он сбил себе сон и теперь принял снотворное, чтобы, на­конец, выспаться. Среди ночи Луизу Ди­евну разбудил выстрел, или ей это показалось. Рядом похрапывал, шумно дыша, Юрий Петрович. Взглянув на не­го, она заметила, что храпел он как-то незнакомо и очень тяжело. Она легко, не будя его, перевернула. На улице, по­слышались голоса, кто-то возмущался, ругаясь матом. Она подумала, как хоро­шо, что она вовремя проснулась и опе­редила страшный стук в стенку. "Ниче­го, - почти засыпая радостно подумала Луиза Диевна, - лекарство через три дня будет готово".
Утром, как обычно, она встала, чтобы сделать кашу своему "малышу", потом заглянула в комнату, он все еще лежал на диване. "Все готово, - сказала она бодро. - Пора, мой друг, пора!" "Мне, что-то нехорошо", - ответил ей Юрий Петрович. "Ах! - всплеснула руками Луиза Диевна. - Лежи и не вставай!" "Нет, нет, - возразил Юрий Петрович, -сегодня у меня "расследования", - он так называл все процедуры. - Как раз все и узнаю. Я сейчас встану".
Через полчаса он встал. Луиза Ди­евна тревожно всматривалась в Юрия Петровича, пытаясь понять, что с ним? Он делал все медленно и тяжело ды­шал. Луиза Диевна предложила вы­звать врача на дом, но Юрий Петрович категорически отказался. Они позавт­ракали, не торопясь, собрались и от­правились в поликлинику. Шли они молча, Луиза Диевна интуитивно чувствовала, лучше помолчать. В поликли­нику они пришли как раз к назначен­ному часу. Юрий Петрович передал Лу­изе Диевне очки и шагнул в кабинет. Буквально через несколько минут от­туда вылетела медсестра и крикнула в регистратуру: "Срочно вызывайте ско­рую. Инфаркт!"
Луиза Диевна рванулась в кабинет и увидела своего мужа сидящим на стуле, как-то криво, на один бок. Они истина на колени, пытаясь загляиуть ему в лиЦО.  Оно   было неестетвенно бнлое.. Врач крикнул на неё, чтобы она его не трясла. Она это делала бессознательно. Он уже делал укол Юрию Петровичу, показывая глазами, чтобы она вышла из кабинета. Выйдя и коридор, она ма­шинально прошла несколько шагов и тут, толкнув её, пришли в кабинет вра­чи с носилкпми, благо, "скорая" была через дорогу. Люди, сидевшие в очере­ди, стали ее успокаивать, усадили в кресло, дали валидол, принесли воды. Она слабо благодарили и вдруг мозг выхватил главное: "Как хорошо, что это случилось здесь, в поликлинике, иначе..." - она отмахнулась от этого иначе... Тут дверь распахнулась, и она увидела своего "малыша" на носилках. Он лежал лицом вверх, жалкий, с испу­ганными глазами. Дерматиновые но­силки были такие огромные, а он на них такой маленький. Луиза Диевна за­плакала. "Кто из родственников, едем с нами! - крикнул на ходу врач. И тут же уже своим: - Осторожно, осторожно!" "Я!" - беззвучно сказала Луиза Диевна и не по годам быстро вскочила с крес­ла. Люди сторонились, давая дорогу врачам. Некоторые смотрели на эту процессию с ужасом, другие с состра­данием, но были и любопытные. В ма­шине Луиза Диевна держала своего "малыша" за руку, гладила и тихо пла­кала. Напротив врач сделал ему укол. И сказал: "Главное довести, а там. - Ма­шина подпрыгнула на ухабе. - Петя, Петя, полегче!" Но тот не слышал, он привык к скорости, он знал: иногда жизнь человека зависит от секунд. Они подъехали к больнице, к приемному покою, и Луизе Диевне сказали, что дальше ей нельзя. Сейчас его поднимут наверх и все остальное сообщат позже. Он подписал какие-то бумаги, и тут у него заработала рация. Он взглянул на Луизу Диевну и ободряюще сказал: "Не бойтесь, он уже в больнице, все теперь зависит от бога. Молитесь!" Сел в ма­шину и уехал. Луиза Диевна долго хо­дила по неуютному коридору. Несколь­ко раз видела, как подъезжали машины скорой помощи, привозили больных и опять уезжали. Она несколько раз под­ходила к женщинам в белых халатах спросить, куда положили ее Юрия Пет­ровича, но те почти грубо отвечали: данных пока нет. "Он в реанимации, идите домой, вы все равно ему сейчас не поможете, - и, сжалившись, добави­ли: - У нас тут врачи хорошие, до по­следних сил борются, не волнуйтесь вытащат".
Она готова была броситься целовать этих теток, и подумала: "Сколько ж до­броты в людях!" С надеждой в сердце она ушла домой. Выйдя, она вдруг за­метила, что стало темно. Сколько она провела времени в больнице, она не знала, хотела спросить у прохожих, ко­торый час, но не смогла произнести. Не было сил. Больница была недалеко от дома, прямо на углу двух улиц. Они, гу­ляя, часто проходили мимо нее. Как во сне она открыла дверь своей квартиры, вошла и разрыдалась.
Не раздеваясь, она повалилась на ди­ван и плакала, плакала обо всем. Потом она, видимо, заснула, и ее разбудил резкий звонок. Она вскочила, и тут по­чувствовала, что-то необъяснимое, не­приятное стало сжимать ее сердце. Она подошла к двери и не спрашивая от­крыла ее. На пороге стоял сосед Пав­лик. Улыбаясь он протягивал конверт: "Я вот, пришел к бате, где он? Там вну­три мое спасибо, человеческое, огром­ное спасибо". Луиза Диевна, не совсем понимая, о чем он говорит сухо произ­несла: "Его нет, зачем он вам?" На сей раз запах его одеколона раздражал ее и хотелось побыстрее закрыть дверь. "Вот, возьмите, здесь спасибо. Машину мою спас батя. Он так храпел, что я проснулся, ну и прошелся по квартире, глянул в окно, а там вижу - тачку уво­дят". Луиза Диевна стала закрывать дверь, проговорив: "Вы нам всю жизнь испортили!" "Да нет, мамаша, я же с душой, спасибо пришел сказать", - и вло­жил ей конверт в руку.
Она закрыла дверь, конверт положи­ла на тумбочку в прихожей, разделась, прошла в ванную, умылась, избегая смотреть в зеркало. Потом прошла опять в прихожую, чтобы надеть тапоч­ки. Взгляд ее упал на конверт, она взя­ла его, он был не заклеен, из него, кру­жась, выпала стодолларовая купюра. Она машинально ее подняла, и как только ее рука коснулась бумажки, в эту же секунду сердце Юрия Петровича остановилось навсегда.

«Наша улица» 5 (18) 2001