Валентина Асланова “Голубые шишечки туи” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Валентина Васильевна Асланова родилась 16 мая 1945 года в Тбилиси. Заслуженная артистка России. В 1966 году окончила Школу-студию МХАТ (курс А.М.Карева). По окончании вуза снималась в кино, работала с режиссером Борисом Равенских в Театре им. А.С.Пушкина, затем в Театре им. Н.В.Гоголя, где сыграла, в частности, в спектакле "Последняя жертва". С 1973 года становится актрисой Театра Армии. Помимо работы в театре пишет прозу, пьесы и киносценарии. В «Нашей улице» публикуется с 2000 года.

вернуться
на главную страницу

Валентина Асланова

ГОЛУБЫЕ ШИШЕЧКИ ТУИ

рассказ

Я не знаю, откуда берутся начало и конец любви. Многие, как и я, пытаются это понять. Недавно попалась на глаза статья, где все объясняется просто - химический процесс. Даже если это так, не хочется в это верить. И все же думаю, что никого не миновало великое чувство любви. Никого не миновала хотя бы частичка этого упоительного состояния. А кто такого не испытал, - ну что о них говорить! Бог наказал их за что-то. Мне всегда было интересно, почему люди, обладающие славой, деньгами, так стремятся получить и это бескорыстное чувство. Я утверждаю -бескорыстное. Оно не отбирает людей по титулам, деньгам и положению. Может заглянуть в любой дом, поселиться в любом сердце, готовом принять его. И даже если оно длилось недолго, есть память - единственное доказательство, что это было, было с тобой, и никто это не сможет отнять у тебя. Прошло так много лет, а память временами, как волны, поднимает из глубин лица, улыбки, смех... какие-то слова, дивный город и необыкновенное состояние любви и добра. Тбилиси. Я жила в этом городе. К счастью, я застала то время, когда люди были, как одна большая семья, не разделенная по национальному признаку. Горе и радость были на всех. И в этой атмосфере абсолютной доброжелательности и радости я росла. Годы шли послевоенные, всем было трудно. Мои родители расстались, когда мне было два месяца. И тут в нашей жизни появилась тетя Жека. Ее звали Евгения Никитична, но для всех она была просто тетя Жека. Встретились они с мамой на киностудии, где мама подрабатывала.
Жила тетя Жека в старинном доме на улице Плеханова. Кто такой Плеханов, я не знала, но фамилия мне нравилась. Через много-много лет, когда я стала актрисой, мне довелось сыграть жену того самого Плеханова в фильме "Раскол".
Улица Плеханова была длинная-длинная, нарядная и радостная. На этой улице был двор за маленькой решеткой. При входе слева, стоял небольшой дом с колоннами. Наверное, когда-то это был дом привратника. Как будто прямо из него рос могучий вековой тополь, и, когда я приехала в последний раз в Тбилиси, я, конечно, навестила этот двор. Прямо у въезда. В воротах лежала часть поверженного гиганта. Я подошла и погладила его шершавую кожу, утешая, мне даже показалось, что он тяжело вздохнул. Листья затрепетали, подхваченные легким ветром, и затихли. Во времена моего детства на этой улице было все: парки, школы, наш любимый театр юного зрителя с замечательными актерами, кино... да, да - кино. О, это был целый ритуал - "поход в кино"! Собирались семьями. Дворами. Помню сумасшествие города. Когда приехал знаменитый Радж Капур, люди дежурили ночами, чтобы увидеть своего кумира. Не знала я, что потом личный переводчик Капура станет моим мужем. Конечно, вечером детей на сеанс не пускали. Но тетя Жека могла все, и в зале я сидела рядом с ней. Несколько лет, прожитых у тети Жеки, повлияли на всю мою дальнейшую жизнь. Она научила меня читать. Слушать и, главное, думать. Разговаривала со мной, как с равной, почти подругой, рассказывала массу интересных историй. Двор у нее был замечательный. Было в нем даже два фонтана: один перед старинным домом. Круглый. Обсаженный туей. Правда, я никогда не видела его наполненным водой. Второй, внутренний фонтанчик принадлежал богатому армянину Степе. Был он из серого мрамора, и вода мелкими струйками била откуда-то из середины. Вокруг сад, в котором росли невысокие деревья инжира, - когда они поспевали, нам разрешали их срывать. Плоды были сочные, внутри удивительно устроенные, красивые. Я всегда их долго рассматривала, разделив на половинки, прежде чем съесть. Степа был добрый, шумный, любил погулять, и вот, когда он гулял - весь двор был благодарным зрителем. Одна тетя Жека могла его успокоить. Была она маленького роста, плотная, с прекрасными, длинными седыми волосами. Которые всегда тщательно расчесывала и потом заворачивала в плотный узел. В руках - неизменная папироса. Была она страшная чистюля, хотя условий, как теперь, там не было - мытье было почти священнодействием. Натурой она была сильной, с редким умом и невероятной притягательностью. Вокруг нее всегда было полно людей самых разных возрастов. Она была интересна всем. Я любила ее и побаивалась. В детстве я много болела и меня надо было, как она говорила, "поднимать". Кормления я боялась, как огня. На кухне, она же передняя, зажатая между столом и диваном, я все-таки ухитрялась закинуть кое-что за диван. Что случилось однажды, когда диван отодвинули, пусть каждый представит себе сам. У тети Жеки был редкий голос - контральто, она даже поступала в консерваторию и ее приняли... но, она вышла замуж, и все закончилось, так и не начавшись. Потом муж умер, и она осталась одна. Была она из старинного рода Тер-Каспаровых. Жили они в Армавире. У них была большая семья, прекрасный дом и, видимо, хорошо налаженное дело. С детства у нее было плохое зрение, а она так любила читать. Ей, конечно, не разрешали, и тогда она забивалась под огромный стол, покрытый тяжелой скатертью, и со свечкой читала, вконец испортив зрение. Как она попала в Тбилиси, я не помню. Дома у нее было полно редких книг, старинных, с золотым обрезом - одну я храню до сих пор, - она мне подарила ее, когда мы виделись в последний раз. Жила она в странной маленькой квартирке из двух комнат - передней и собственно комнаты на первом этаже. Дверь, стеклянная наполовину, была одновременно и окном. Выход из передней был прямо во двор. Летом "на воздух" выносился квадратный стол, и начинались знаменитые чаепития, после изнуряющей жары. Чай заваривался всегда заново - это было целое искусство. До сих пор помню его терпкий вкус и запах. Люди приседали на минутку, и... забывали о делах. Шли беседы. Как это было пленительно! Я сидела на маленькой скамеечке у ног тети Жеки, чем-то занимаясь. Но ушки мои всегда были настороже. Тетя Жека знала все, или почти все. Любой мог рассчитывать на ее участие и помощь. Знаменитые обеды тети Жеки любили и ждали серьезного повода. Какое замечательное было время! Общие праздники страны... Готовились заранее. Закупались продукты, и за два дня начиналась готовка. Мы, дети, любили, конечно, сладкое, и ожидания наши всегда были оправданы. Пахлава с орехами таяла во рту, а пахла так, что хотелось жить в нем, в этом запахе, навсегда. Конфеты подавались московские. Это был шик. Трюфели, мишки или просто фигурный шоколад. Жили мы скромно, но во время праздников столы ломились от всяких вкусностей. Помню, стол накрывали человек на двадцать. Белоснежная, хорошо отглаженная скатерть, как парус. Раскрывалась над столом. Был Новый год. Его встречали дважды: по местному и московскому времени. Я была первой помощницей и однажды поплатилась за свое "воровство". Был Новый год. Я несла розеточку с гладкими, черными вишнями и, пока никто не видел, одну быстро запихнула в рот. Какое разочарование! Какая гадость! Какой обман! Потом я узнала, что это были маслины. Долго их не любила, помня ту подлость. Тетя Жека командовала нами. А помощников было хоть отбавляй и, через несколько часов стол стоял красивый, манящий и дразнящий. Пики салфеток, как стражи, охраняли все это богатство. Шло томительное ожидание гостей. От всей этой красоты и запахов ныло внутри и хотелось что-то стянуть. Бдительное око тети Жеки отгоняло меня от стола. Но вот приходили гости и веселье начиналось. Меня сажали в уголок стола. И я получала все, что хотела... но через несколько минут забывала о еде. Я смотрела на тетю Жеку. Теперь я понимаю, - она обладала редким даром объединять людей и раскрывать их с самой интересной стороны. Вот они все сидят за столом. Я смотрю на свою красивую маму, вижу, как она смеется, и чувствую - ей хорошо. О маме разговор особый. Человек почти царской деликатности и интуиции, она доверила меня тете Жеке. Спасибо ей. В компании было много занятных людей. Для меня они все были дядями и тетями. Но для удобства я их буду называть по имени. Вот, например, Ира... она играла на гитаре и пела. Еще совсем ребенком. Глядя на нее, я догадывалась о ее женской манкости. У нее всегда были влажные губы, а красивые руки притягивали, как магнит. Мужчины были все веселые, уверенные, с сильными, громкими голосами, Когда компания начинала петь, голос тети Жеки выделялся. Он был низкий, бархатный, глубокий и почему-то казался мне темно-синего цвета. Пели грузинские песни и русские романсы. В Грузии это традиция. Я знала весь их репертуар. Они пели. Радовались жизни. Они жили и были счастливы. Я смотрела из своего угла на их лица, не зная, что когда-нибудь они всплывут передо мной живые, красивые и такие счастливые. Тетя Жека рассказывала, как у соседей на втором этаже останавливался Есенин. Оказывается, он каждый день мыл голову и она однажды поливала ему. Вот, оказывается, как он холил свои золотые волосы!
У тети Жеки был друг, дядя Давид. Он был невысокого роста, но в нем точно ночевал вулкан. Мне он почему-то напоминал моего любимого героя Сирано, и даже нос у него был достаточно выразительный. Когда он стал большим начальником над мороженым, я попала в его ледяное царство. Вы уже догадались? Поход закончился жесточайшей ангиной, отвращением к мороженому навсегда... и любовью к дяде Давиду. Я догадывалась, что тетя Жека любит дядю Давида, а он любит ее. Приходил он к нам часто, и всегда дарил мне что-нибудь вкусненькое. Почему-то они прожили всю жизнь врозь. А потом он умер, но об этом я узнала тоже потом. А сейчас он сидит за столом и поёт...
Пели красиво, хотелось слушать и слушать, но, утомившись за день, я засыпала на огромной деревянной кровати, заваленной подушками, подарками, за спинами гостей, счастливая. Их лица гасли, голоса постепенно затихали, и я проваливалась в дивный, глубокий сон. Утром бодрый голос тети Жеки будил меня завтракать. Было тепло, чисто, чем-то вкусно пахло. Я не хотела вставать и тянула время, сколько могла, но тетя Жека знала, чем поднять меня: "Цирк!" Я вскакивала мгновенно. Цирк! Цирк! Бугримова, Карандаш, Клео Доротти, я даже не уверена - правильно ли пишу эту фамилию. Ступеньки, ступеньки... - мы взбираемся на гору, где стоит круглый цирк, он виден почти отовсюду. Я мчусь вперед по ступенькам, потом возвращаюсь к тете Жеке, я вся нетерпение. А сколько ей лет было тогда? Нет! Нет! Не хочу считать. Пусть ей было...
Помню, когда я была совсем маленькая, как мама и тетя Жека пытались оставить меня в кинозале, на студии, где обе работали. Видимо им надо было как-то занять меня. По стене в темном зале двигались тени. Стало страшно, я заревела, и ни за что не хотела оставаться в темном зале. Так состоялась моя первая встреча с кино. Не знала я тогда, что через много лет буду сидеть в похожем зале и просматривать кадры отснятого фильма, в котором снималась. А еще помню, как тетя Жека повела меня на спектакль. Как теперь я понимаю, это был "Дядя Ваня". Люди метались по сцене, что-то кричали друг другу и плакали. И мне тоже хотелось плакать. Театр оставил смутное чувство, я и не думала, что когда-нибудь стану актрисой. Потом все решил случай. Брат привел меня в драматический кружок, - им нужна была мышка в сказке, как вы понимаете -про репку. Вот можно сказать, с мышки все и началось. Тетя Жека поощряла мое увлечение театром и часто рассказывала о замечательных актерах, которых в Тбилиси было много. Театры играли на нескольких языках: грузинском, русском и армянском. Мы свободно во дворе общались на всех этих языках, плавно переходя из одного в другой. Я застала на сцене русских и грузинских театров первоклассных актеров и даже помню, как великая Верико Анджапаридзе играла в русском театре на русском языке. Многие русские актеры уехали из Тбилиси в другие города и прославились. Но всегда помнили, откуда они.
Уже учась в школе, я жила с мамой, и видела тетю Жеку реже. Но та незримая нить, которая связывала нас всегда, не терялась. Существует она и сейчас, хотя тети Жеки давно нет на свете. Уйдя с работы, она жила для других.
А у меня уже была своя жизнь - интересная, незнакомая, бурная. Как-то, не помню кто, привел меня во Дворец пионеров - бывший дворец Воронцова, был такой наместник на Кавказе при царе. Дворец стоит до сих пор, с тенистым садом и парадной лестницей, обвитой глициниями. Сад - за огромной чугунной оградой, казался таинственным, и так хотелось спуститься по этой лестнице! Однажды во дворец приехал командующий Закавказским военным округом маршал Рокоссовский, и нужна была девочка для поздравления. Выбрали меня. В зале с застывшими белыми каменными кружевами на зеркалах сидел оркестр... Ждали маршала. И вот он вошел. Что я говорила, не помню, а вот его руки, поднимавшие меня после выступления, - помню. Мне, казалось, что он поднимал меня долго-долго, высоко-высоко. Потом я узнала, что он был высокого роста. Он поднимал меня, а мимо плыли и позвякивали красивые медали. Он мне запомнился красивым. Потом я узнала, что не ошиблась.
Мгновения, мгновения... - они, как листья осенью, летят охапками, и только иногда какой-нибудь одинокий лист кружит, кружит и не хочет падать. Это грустные воспоминания... Помню, мама уехала в Ригу, оставив меня с семьей брата. У тети Жеки в это время поселилась очень красивая тетя Римма, - именно она стала причиной моих самых горьких слез. Как-то она обнаружила пропажу денег, а я как раз накануне навещала тетю Жеку, и решила, что это я их взяла. Помню их ночное появление в квартире брата. Потерянное лицо тети Жеки. Слова и слезы не помогали. Мне никто не верил. Накинув на ночную рубашку платье, я выскочила из дома. Куда я бежала? Зачем? Меня гнала обида, боль, страшная боль. Очнулась я у пустого фонтана под туями. Было темно и страшно: тетя Жека, моя тетя Жека...! Слезам не было конца. Наступила ночь, я видела, как они проехали в темноту дальнего двора. Стало совсем страшно, -я стала просить помощи у мамы, которая была так далеко. И вдруг чудо! Я услышала голос тети Жеки - до сих пор мне непонятно, как она догадалась, что я сижу, спрятавшись под туями. Она шла прямо на меня.
- Девочка моя! Ты слышишь? Это твоя тетя Жека! Все нашлось! Мы тебя везде ищем! Девочка моя, отзовись! - Тут мой рев обнаружил тайник. Я плакала у нее на груди. Она привела меня домой, обмыла мое лицо, поцеловала меня и вдруг... Прошло столько лет, а я помню, помню, как сейчас: она встала передо мной на колени, прося прощение. Мы обе залились слезами, и теперь мне было жалко уже не себя, а тетю Жеку. А из глубины комнаты на нас смотрели красивые и холодные глаза тети Риммы. Она запихнула деньги под подушку, а они попали в наволочку. Ложась спать, она нашла их. Через много лет она равнодушно оставит тетю Жеку одну, заберет ее последние деньги и уедет вообще из этого города.
После окончания школы семейный совет решил, что мне надо ехать учиться в Москву. Я не хотела ехать, плакала, но мама сама купила мне билет на самолет, в 16 лет я вошла во взрослую жизнь. Долго я привыкала к столице, и так случилось, осталась в ней жить. Когда у меня была возможность, я всегда летела в Тбилиси радостная, что увижу всех, кого люблю. Тетя Жека была у меня в Москве один раз, но очень тосковала по Тбилиси и часто грустила. Когда я ждала ребенка, приехала навестить тетю Жеку. Она чувствовала, что мы видимся последний раз, я утешала ее, как могла, но в этот приезд она мне показалась тише, - она как будто прислушивалась к чему-то внутри. Она часто прихварывала. Друзья навещали ее и помогали как могли. А потом...
Её сдали в дом престарелых, далеко от Тбилиси, где она умерла. Тогда у меня появился малыш и мне не сказали. А когда сказали...
Я рвалась увидеть ее последнее пристанище и ...увидела его во сне. Это была огромная гора, неуютное место, глина, и терновый куст. Когда наконец я смогла приехать в этот далекий город с братом, мы нашли провожатого, он показал нам место на горе (!) и сказал: "Ищите где-то здесь!"
Я знала, что найду именно я. Могилы были похожи на солдатские, как во время войны, - это я видела в кино, с едва заметными буквами на ржавых железках. И вдруг я увидела куст, терновый куст! Он действительно рос на могиле у самого края. Мы с братом руками сгребали холмик. Я плакала. Да что же это такое? Да как же так можно? Я не могла понять, как это случилось? Она всю свою жизнь жила для других и осталась одна... Где? Где эта разорванная цепь? Как могли ее отвезти в этот грустный дом - умирать. Жаль, что я ничего об этом не знала. Может, все было бы по-другому. Теперь, далеко на горе, в Цхинвали, стоит черный камень в ограде, единственное, что я смогла сделать для нее. И на черном камне просто фамилия и цифры. Попаду ли я когда-нибудь туда? Не знаю. Теперь это другое государство. Время разъединило, развело нас. И только память, как бесстрастный часовой, сторожит и не дает рассыпаться, исчезнуть воспоминаниям. Там мы все вместе. У меня остались ее фотографии, но они не передают ее удивительно подвижное лицо и глаза, - да, да, глаза - такие внимательные и умные.
Действительно, как быстро летит время! Оно меняется, не успевая задержаться, подгоняет нас. Мы все спешим, вечно опаздываем, не успеваем вовремя сказать те важные слова, в которых сами нуждаемся. Дети тоже растут в каком-то убыстренном темпе. Они почти не читают. Они общаются с компьютером. Мне повезло, несколько милых моих подруг детства тоже приняла Москва. Мы видимся редко, но часто говорим по телефону. Все мы принадлежим Тбилиси, театру, детству. Иногда я мысленно забредаю в то время, когда у входа во двор, где жила тетя Жека, стоял, как страж, могучий вековой тополь, когда цвели туи с голубыми шишечками. Когда в глубине двора стоял стол, покрытый скатертью. И за столом сидела она - моя тетя Жека - и поила дивным ароматным чаем. Вокруг кипела жизнь, где-то гремело радио, совсем рядом звучали нестройные гаммы. А я сижу на скамеечке рядом, смотрю и слушаю, слушаю, слушаю. Когда-нибудь я вернусь в этот город, может быть, пройдусь по улице уже с другим названием. Может быть, я найду дивный двор с круглым бассейном без воды, обсаженным туей... Говорят, они живы... до сих пор. Может быть, может быть. Но... это будет уже другая история.

«Наша улица» 7-2000