Людмила Чутко

ГОРОД ЗОЛОТОЙ

рассказ

- Спасибо, деточка... Дай Бог тебе... Дай Бог... - твердила старушка в переходе метро, пряча десятку. Катя хотела уже бежать, но нищенка вцепилась в рукав, - вишь, что творят, окаянные... Мне тут один человек сказал - отраву с самолетов сыпят...

- Облака разгоняли, бабушка. Вчера ведь праздник... - пыталась выскользнуть Катя.

- Не-е... Для усмирения! Народ-то сумасшедший стал! Точно тебе говорю!

- Извините, я спешу! - пустой разговор Катя продолжать не собиралась - ее ждали. А это хорошо, когда ждут.

Толпа, толпа в переходе... Шарканье ног и тоненький голосок флейты. Слова возникали сами - "На небе голубом есть город золотой... Тебя там встретит длинногривый лев...". И вот он - огромный лев с печальными глазами, все ближе и ближе. Здравствуйте, уважаемый царь зверей! Перед вашими глазами мучает мелочность того, чем занята голова, какие сиюминутные мысли в ней ходят по кругу, на что потратила полдня, слушая, как некая психологиня, захлебываясь от восторга, вещала: интеллектуалы могут зарабатывать столько, сколько захотят - они же не землю копают, а черпают из ноосферы, из бесконечности, то есть, с небес берут. Вы улыбаетесь, царь зверей? Вот такой прагматичный подход. Бедные интеллектуалы! Как же они сами не догадались? Их мысли - валюта! Подходишь к обменнику или кассе - и миллионер! Никаких хитростей, сложностей, бессонных ночей, самоедства. Меняем небо на деньги! А все ли берут? Ведь некоторым такие странности уловить удается... Да еще, не дай бог, в рифму. Щебечут себе, воркуют... Вот тут-то собака и зарыта. Все дело в том, что слушать: небо или покупателя - это большая разница. Надо только сделать выбор, чуть сменить длину принимаемой волны. Все дело в выборе... Извините, уважаемый, вот и мой поезд. Прочь печальные мысли. Сегодня надо расслабиться.

Но в вагоне расслабиться не пришлось. Молодые люди, вероятно, спешили в Лужники. Их было много, крупных и мелких, крепких и хилых, и все в немыслимых шарфиках. Табун этот и звучал соответственно - ржал. Где вы, длинногривый лев, вол, исполненный очей? Нет, нет! Что это так строго? Молодые люди едут на футбол, но это же не отменяет гуманистического начала, оно в них есть. Просто не все об этом не знают.

Вышла Катя прямо к праздничному торту храма Христа Спасителя (прости, Господи!). Что за страсть такая у московских властей - подсластить? Здесь - торт, совсем рядом - пряники. "Ночь. Москва-река гонит мазут мимо Балчуга, пряничных башен. Но кремлевские ходики врут: это темное время - не наше..." - Катя недавно проходила по Москворецкому мосту, хотела показать хорошему знакомому вечерний город. Стояли, смотрели на Кремль - точно пряничный домик! Недолго смотрели, он, петербуржец, отвел глаза и зашагал дальше... "В такт шагам, в такт шагам, в такт шагам повторяем мы разные строки, тени разные по бокам, но сегодня совпали дороги. Говорите, быть может, не мне, а безумную жизнь заклиная: будь же, длись в уходящей стране, ей кричите - очнись же, родная!" Питер в последнее посещение поразил Катю - мощь, открытость всем ветрам, бесстрашие от уверенности, что выстоит. А Москва, которую Катя редко видела - до метро, от метро и обратно - теперь, во время прогулки, казалась лубочной, ненастоящей, нарисованной на картонке яркими красками и золотом. К ночи народ разбежался, и открылись по углам грязные сугробы, один такой лез на крыльцо храма... Катя вдруг поняла, что это другой город, а ее - золотой - остался где-то в детстве... Знакомый при расставании пожелал Кате, возможно, того, чего хотел бы сам, - легких мыслей. Это верно! Как верно! Но легкие эти мысли, птицы перелетные, пока не торопятся с юга.

Стол устраивали вскладчину, и потому еще полчаса возились с салатами, раскладывали нарезку, крошили курицу, горячую - из уличного гриля. Мужчины путались под ногами, пытались ускорить процесс, но, как известно, нельзя заставить мед течь быстрее. Наконец, на скатерти появились приборы, рюмки, выстроились запотевшие бутылки, и, хотя собирались не из-за них, но вид этих совершенных по форме, устремленных ввысь символов праздника бодрил, будоражил воображение, сулил раскрепощение и свободный взлет дружеской беседы. Повод был прост - давно не виделись. С каждым произошли пусть незначительные, но события, а, главное, в разлуке промахнули День Победы, который все собравшиеся - вне зависимости от возраста - считали настоящим праздником.

С этого и начали - помянули тех, кто не вернулся. Кто-то вспомнил рассказ одного писателя - он прошел всю войну. Нет, не так. Странное словосочетание - всю войну. Конечно, всю ее одному человеку охватить не под силу. Он видел только одну сторону, одну тропинку в этом дремучем, для многих непроходимом лесу. Прошел, осилил - значит, его путь был по силам. Страшно то, что не прошли другие... Так вот, через много лет этот человек охотился и добрел до избушки лесника. Ну и завел разговор - в этих местах бои шли. Лесник тогда мальчишкой был. Зашедший поинтересовался - что помнишь? Давай самое сильно впечатление... Лесник замолчал. Встал, в сени вышел. Вернулся с лукошком. Обычное такое плетеное лукошко, тряпочкой покрыто. А потом снял тряпку... Как взрыв, полыхнул отраженный свет... Пожилой человек в очках роговой оправы смотрел на оправы, за которыми не было людей... Оправы от очков... Полная корзинка. То, что осталось от московского ополчения...

Молча выпили. Среди тех, кто сидел за столом, только один видел войну воочию - мама вывозила его из осажденного Ленинграда. Летели четыре дугласа. Почему до своих добрался тот, в котором был он? Кто объяснит? Кто объяснит, как выжила Катина мама, четырнадцатилетняя девочка, в трудовом лагере, куда посылали школьниц и бандитов? Отец, которого отправили в эвакуацию к знакомым, а у тех своих детей мал-мала меньше, и старая бабка кормила своих, а не этого, московского, чужого? Как он выжил, пока его отец и мать были на фронте? За них, за них, прошедших это, и потому так крепко схватившихся за свою жизнь, неблагодарную жизнь, но дарованную им дважды, а, значит, имеющую иную ценность, иной смысл.

За разговорами время пролетело незаметно. Катя выбежала из гостеприимного дома заполночь, ждали дочки, и зацокала каблучками по темному переулку - на душе было тепло и спокойно, в голове вертелись обрывки фраз... Конечно, не обо всем рассказала. Ничего! Это можно оставить до следующего раза. Будет держать... Должно, обязательно должно что-то держать...

Май к десятому числу еще не устоялся. Почки только проклюнулись и застыли в ожидании тепла. Дул легкий ветерок, после дневного дождя светились отраженным неоном мокрые тротуары. Но теперь была, была надежда на задержавшееся где-то тепло, которое наступит не сегодня, так завтра, и будет солнце, черемуха и сирень, звонкие велосипеды, дачное крылечко, звездное небо, соловей, мотылек у ночника, легкие мысли... Они вернутся! И в людях раскроются весенние почки, и люди потянутся к свету, будут вить гнезда... Вчера на празднике в Сокольниках Катя уже видела явные приметы потепления - под английский национальный оркестр молодежь танцевала с ветеранами, ее дочки, одна с кавалером лет восьмидесяти, другая - с пожилой дамой, уверенно вальсировали. Мелькали желто-полосатые ленточки на лацканах. Когда шли по аллее, мальчишки, обогнавшие их на велосипедах, внезапно обернулись и прокричали - с Победой! "Отраву распыляли..." - вспомнила Катя старушку из перехода. Нет, дорогая моя, просто жизнь снова в цене... Сквозь лубочную картинку прорастает свежая трава...

Город уже спал, иногда только пролетали мимо любители ночных гонок. Приподняв воротник, Катя заторопилась к метро, спустилась по пустой лестнице - тут же подошел поезд. Она села, продолжая думать о своем. Напротив потягивали пиво два молодых человека, и еще один, совсем мальчишка, стоял спиной, прислонившись к поручню. Между ними шел какой-то разговор, но Катя не вслушивалась - она еще была с хозяевами покинутого дома, там, в тепле и уюте - у нее минут десять, до своей остановки. Нет, мельком взглянула на попутчиков - может, те самые, что торопились в Лужники? Или те, которых видела вчера в Сокольниках, только не с пивом, что удивило, а с мороженым. Они ели мороженое и поздравляли проходивших с днем Победы. Тут же возникло перед глазами счастливое лицо отца... Катя улыбнулась, и вдруг ощутила брызги на лице, машинально провела рукой по щеке, подняла глаза - стояли уже двое, и один из них как-то странно оседал. Посмотрела на руку - вино? Нет... Она вскочила... Мелькнуло перед глазами замазанное кровью лицо оседающего мальчишки, странные стеклянные глаза...

Две темные фигуры вышли из метро и тут же скрылись за лубочной картинкой. Поезд мчался по темному туннелю. Пустые вагоны - один, второй, третий...

Это ты лижешь меня своим шершавым языком, длинногривый царь зверей? Пожалуйста, поторопи машиниста - мальчик уходит. Я вижу - его ничего здесь не держит. А со мной все в порядке.

Она приподнялась, дотянулась до очков, валявшихся рядом, и медленно водрузила их на нос...

"НАША УЛИЦА" №11-2005