Людмила Чутко
ТУДА И ОБРАТНО
рассказ
1.
Мы едем в Одессу. Бабушка с дедушкой везут меня в Одессу. Я не люблю ездить без родителей - сразу начинаю тосковать по дому. Но тут я даже не пыталась сопротивляться, потому что это путешествие - подарок мне на окончание девятого класса, бабушка заявила это месяц тому назад тоном, не терпящим возражений. Как будто в нашем доме ей кто-то когда-нибудь возражал. Даже меня назвали Людой по ее приказу, хотя мама хотела, чтоб я была Полиной. Дело в том, что моя бабушка Дора - одесситка. Она никогда не шутит. А вот дед, который только женат на одесситке, шутит всегда. Как только поезд тронулся и родные, одинокие мои родители уплыли вдаль вместе с платформой, дед увидел мое тоскующее лицо.
- Смотри, Дора, какие колледжи настроили вдоль дороги! - сказал он, глядя в мою сторону.
- Какие колледжи, Фроя? - серьезно возразила бабушка. - Это называется не колледжи! Это называется... - она задумалась.
- Колледжи, Дора!
- Нет! Ты специально меня путаешь! Из-за тебя я слово забыла!
- Разве в рентгенологии это называют по-другому? - хохоча глазами, наступал дед на бабушку-рентгенолога.
- При чем здесь рентгенология? Это по-другому называется в русском языке! Но ничего! Я вспомню! И тогда тебе, Ефим, будет стыдно! И еще по одному поводу тебе должно быть стыдно. Очень стыдно. Что я скажу знакомым? Мы уже едем в Одессу, а ты так и не придумал мне ласкового имени. Вот я тебе давно придумала - Фроя.
- И я давно придумал, - сжимая губы бантиком, отвечает дед.
- Какое?
- Дроя! - говорит дед, блестя глазами.
- Что за шутки? - сердится бабушка. - Что это за - Дроя? Нет такого имени! И не смей в Одессе при знакомых так меня называть!
Я не рискую вступать в их разговор. Только улыбаюсь и ем яблоки. Я очень люблю яблоки. А впереди еще август в Одессе, где будут дыни, арбузы и виноград. Я их тоже люблю. Мы едем в август! Он все ближе и ближе, как и долгожданная Одесса. Буду купаться в море, есть фрукты и смеяться с дедом. Может быть, тогда этот август быстро пролетит, как пролетела дорога. До Одессы - два часа.
Бабушка не успевает прочесть название промелькнувшей станции. И это не шутка. Бабушка ждет знакомых названий. Она хочет вернуться в детство. Вдруг она резко отворачивается от окна и смотрит на деда.
- Я таки вспомнила, Фроя! Это никакие не колледжи! Это коттеджи!
- Где? - пряча улыбку, дед внимательно смотрит в окно на проплывающее мимо бескрайнее поле пшеницы.
2.
У меня первоклассный дед. Он не герой Советского Союза, Он мой герой. Мы едем в одесском трамвае, и он поет мне на ухо веселую песню на странном языке.
- Это английский, - объясняет он, блестя глазами.
Но бабушка Дора прерывает наше веселье - мы едем по ее родному городу и должны, не отрываясь, смотреть в окна. Но мы ездили на этом трамвае уже десять раз - на Привоз и с Привоза. И мне интересней слушать, как дед смешит кондукторшу, нависшую над нами со своей черной сумкой. Кондукторша тоже не промах. Она кокетничает с дедом уже целую остановку, не обращая внимания ни на бабушку, ни на даму с высокой прической, которая невозмутимо держит перед ее носом крупную купюру.
Трамвай тормозит. Дама, качнувшись, машет дорогой бумажкой. Кондукторша медленно переводит на нее глаза:
- Дама! Вы на что деньги держите - на билет или на штраф? Ответа я не слышу, потому что бабушка резко поднимается и идет к выходу. А мы с дедом плетемся за ней к тете Розе.
Вот тетя Роза прекрасно понимает, что мой дед - герой. Хотя она - бабушкина подружка. Вернее, подружка ее детства. Сначала я ее испугалась. Вылитая баба Яга - нос нависает над верхней губой. Наверно, дети, которых она лечит, ужасно ее боятся. Но стоило им с дедом перекинуться парой фраз, и у нее появился тот же блеск в глазах, что и у него. Через пять минут страха, как не бывало. Я люблю ее, а она меня. Мы хохочем весь вечер, распугивая огромных одесских тараканов, вылезших посмотреть на гостей. Тетя Роза пьет и все время подливает деду портвейн, а бабушка сидит тихо над наполненной рюмкой и натужно улыбается. Вот почему тетя Роза понимает, кто такой мой дед, а бабушка - нет? Во взрослой компании я обычно молчу, но тут не выдерживаю и
рассказываю тете Розе, как дедушка вчера спас дом от пожара, схватив
голыми руками и выкинув в окно вспыхнувший примус. Тетя Роза охает.
- Одно плохо! - смеется дед, - не успел снять с огня супчик! Так и остались без супа!
- Пора домой, - вдруг строго произносит бабушка.
- Дама! Вы на что деньги держите - на билет или на штраф? - спраши
вает опять кондукторша.
3.
Мы только успели войти в нашу комнату, как начался страшный ливень. Сразу стало сыро и тоскливо. Слабо светила с высокого потолка лампочка. Потом ее погасили, и я долго не могла уснуть, как когда-то в детском саду. А потом меня разбудил дед.
- Вставай! Уже утро! Посмотри, какая красота на улице!
Дверь из комнаты выходила прямо во двор дома. К двери от калитки вела асфальтовая дорожка, по обе стороны от которой росли низкорослые кустики. Но самое удивительное, что над двором была крыша. По натянутой проволоке плотно вился виноград, и свисавшие кисти, зеленые и черные, вымытые ночным дождем, сверкали на пробивающемся сквозь листья солнце, как елочные игрушки. Мы с дедом стояли и молча смотрели на эту красоту. Где-то вдалеке шумело море... Его не было видно с нашего крыльца, но дед повернул голову на его шум. И вдруг сорвался с места, побежал, скидывая с себя верхнюю одежду. Я не могла понять, в чем дело, а он не объяснял. Но тут и я увидела, что глубокий погреб, на нижних ступеньках которого, в холодке, мы хранили наши съестные припасы, полностью залит водой. Дед подбежал к верхней, сухой ступеньке, и с нее нырнул в воду, потом вынырнул, глотнул воздуха и еще раз скрылся в глубине затопленного погреба. Услышав шум, из комнаты вышла бабушка.
- Ефим! Что ты делаешь! Я вчера перенесла продукты в комнату!
Дождевая вода была холодной. Я видела, как дрожит дед, растираясь
полотенцем, и мне тоже стало холодно. Он глянул на меня и сказал, оправдываясь:
- Вчера Дора осталась без супа. Мне не хотелось, чтоб сегодня она
была без второго. Ее бы это не обрадовало, правда?
4.
Утром мы загораем и купаемся, по вечерам посещаем многочисленных бабушкиных друзей детства. Родственников у нее в Одессе не осталось.
Как странно - племянница тети Розы оказалась белокурой плотной украинкой Валей с добрыми серыми глазами. Она уже замужем. И глаза у нее светятся, особенно, когда она смотрит на своего мужа. Я тоже смотрю на него во все глаза. Он - одессит. И сразу видно - герой.
Они с дедушкой нашли друг друга. Это хорошо. Я могу делать вид, что смотрю на дедушку. Бабушка заставляет меня есть, и я ем, чтобы не привлекать внимания. Жара! Только из-за нее я краснею, когда Саша случайно поворачивает курчавую голову в мою сторону. Он любит Валю. Это понятно. Вся комната наполнена этой любовью. Для Вали они с дедушкой шутят и смеются. Для нее поют песни. А я сижу тихо, ем салат и таю. Тихо таю. Как они красивы - Саша и Валя. Неужели и я дождусь такого? Нет. Не дождусь. Я некрасивая и толстая. Но как хочется дождаться! Похожего на... Только не надо ему смотреть в мою сторону. Краска и так заливает меня с ног до головы... Пожалуйста! Не обращайте на меня внимания!
- А моя внучка, - говорит бабушка на всю комнату, прерывая общий
разговор, - в этом году закончила с отличием музыкальную школу. Саша,
положите ей вон того салата...
5.
Сейчас, когда я смотрю на свои одесские фотографии, то думаю - идиотка! Почему я считала себя толстой? Сколько ночей проплакала из-за того, что у меня нос картошкой! Где эта картошка? Где? Покажите мне ее! Но так или иначе, на пляже я ужасно стесняюсь. Особенно, когда появляется Саша. Он приходит редко, но каждый его приход - событие. Нет, он не обращает на меня никакого внимания. Но пляж! Весь одесский пляж Десятой станции снимает перед ним шляпы. Потому что Саша, ко всему прочему, король преферанса. Бабушка ужасно возмущается:
- Врач! Как он может играть в азартные игры?
А он делает это вдохновенно. И все эти лурики, как называет дед толстобрюхих загорающих, почитают за честь расписать с ним пульку.
Когда неделю спустя в Одессу приехал мой папа, тоже большой любитель преферанса, и вечерком, на пляже, сел играть в незнакомую компанию, Саша появился рядом совершенно случайно. Минут пять он стоял за спиной отца, наблюдая за игрой. Потом взял у отца карты. Я до сих пор помню потную папину ладонь, сжимавшую мою руку по дороге к дому. Он что-то говорил об удаче, явившей ему Сашу. Но я и сама знала, кто герой. Он спас папу от заезжих ловкачей. А вот мы Сашу спасти не сумели...
Через десять лет он приехал в Москву. Безнадежно больным. За месяц до смерти позвонил отцу из больницы с одной просьбой - сказать, где в Москве играют в преферанс. Отец не знал. Пригласил его к нам домой, собрал компанию. Саша пришел. Он был так же красив, но черты лица несколько заострились от болезненной худобы. Врач, он прекрасно понимал, что его ждет. И мы это знали. Предчувствие смерти витало в воздухе, несмотря на все наши старания. Он играл минут десять, не больше. А потом встал и ушел. Он ушел...
6.
А тогда, в Одессе, Саша оставался дома, а мы уезжали. Он несет наши чемоданы и шутит. Я не помню его шуток. Конкретное было совершенно неважно, потому что он никогда не мог бы стать для меня чем-то конкретным. Это - явление природы. Вот и все. Нужно только подождать, и, может быть, если я буду хорошей девочкой, герой появится и на моей дороге. Ведь даже бабушке Доре явился мой дед!
Под стук колес дед рассказывал про их встречу в Бердичеве так, как будто это было в рыцарских романах, все специально путал, а бабушка, не понимающая шуток, назидательно поправляла, вставляя точные даты, уточняя обстоятельства - 25-й год, сахаро-рафинадный завод, собрание партийной ячейки...
- Зачем ты все путаешь, Фроя? - сердилась она. - Я из Москвы приехала, из Москвы!
- А мне сказали, что ты - одесситка, - говорил он, смеясь глазами. - Если бы знал, что из Москвы - ни за что бы не подошел!
- Да, я одесситка! - возмущалась бабушка. - Но ты же знаешь - я отвозила брата в Москву, а потом приехала из Москвы. А Ленечка остался там, в детском доме...
- Бабушке было тогда семнадцать лет, поэтому она все путает, - объяснял мне дед.
- Ничего я не путаю! - закричала вдруг Дора. - Семнадцать мне было в Одессе, во время голода! Я только гимназию закончила, и в деревню детей учить поехала, чтобы хоть каких продуктов достать. Посылала родителям, а потом вернулась... Я все помню! Ленечке был год! Он еще дышал... Один изо всех... Я его схватила - и назад, сюда! Я ничего не путаю! Зачем ты обманываешь девочку?
- Дора! Что ты? - испугался дед.
- Я все помню! - кричала бабушка, - на станции сижу, а мне говорят -кофточку можно в деревне на муку поменять. И подвода туда идет. Я Ленечку в уголок положила, думала - к вечеру вернусь... Я все помню, Фроя!
Дед крепко обнял бабушку за плечи и прижал к груди. Но она все говорила и говорила, как в деревне заболела тифом, месяц провалялась в сарае - к ней боялись подходить. Потом вернулась, начала искать брата. Нашла... Дед пытался ее успокоить, но она вдруг вырвалась:
- Вот, смотрите! Вот эта станция! Я ничего не путаю!
Дед взял ее дрожащую руку и поцеловал...
7.
Дед любил ее, маленькую, рыжую, с крупными веснушками, дочь одесских дворников, сумевших дать старшей дочке гимназическое образование. Он любил ее, упрямую, своенравную, прямолинейную коммунистку, резавшую всегда правду-матку в глаза. Он любил ее.
Когда у них родился сын - мой отец - дед отпустил Дору в Москву, поступать в медицинский институт. Она так хотела. А сам остался с малышом иа руках. Мальчик заболел, и кто-то посоветовал кормить малыша рисовым отваром. Хорошо, что к концу первого месяца такой кормежки в институте подоспели каникулы, и Дора вернулась, а то бы ни отца, ни меня не было на свете.
Дед любил ее. Во время войны он пошел в ополчение и был одним из немногих, вышедших из Ельнинского окружения. Он прошел всю войну. Может быть, потому, что так любил. А она? Она любила Родину. Само известие о начале войны лишило ее возможности иметь детей. Она тоже прошла всю войну Врачом в полевом госпитале. А в Венгрии в нее стреляли свои. Раненые, у которых она отбирала личное оружие...
Мой маленький отец в это время голодал у Дориных друзей, сутками пропадавших на работе. В их доме едой заправляла старая бабка, кормившая в первую очередь своих, а потом приемыша.
Дора гордилась своим высшим образованием. И свысока смотрела на деда, который так его и не получил. Он - любил ее.
Ей нельзя было поднимать тяжелое, но она была упряма, как черт, и пошла на балкон за кастрюлей с квашеной капустой. Он рассердился, принес кастрюлю сам, а через час его несли на носилках умирать - у него было больное сердце... Его несли, а он говорил невестке:
- Что нам делать с Дорой? А? Что нам делать с Дорой?
Как он ее любил!
"НАША УЛИЦА" №2-2000