ЧЕЙ СЛЕД ПРОСТЫЛ?
Алексей Ивин "Кувалдин-Критик" статья
с комментариями Юрия Кувалдина
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Алексей Николаевич Ивин родился в 1953 г. в д. Нижняя Печеньга Тотемского района Вологодской обл., в 1970 закончил среднюю школу №1 г.Тотьма, в 1971-1973 гг. учился на филологическом факультете Вологодского государственного педагогического института (не окончил), работал в вологодских областных и районных газетах. В 1976-1981 годах учился в Литературном институте; затем работал в МО СП СССР, в журналах "Наш современник" и "Сельская молодежь", в различных иных организациях. Печатается в периодике Москвы с 1981 года. Не опубликованы около десятка повестей, 70 рассказов, монография по творчеству Оноре де Бальзака, несколько романов. Состоит в РСПЛ с 2000 г. поэтов. Постоянный автор журнала "Наша улица".

вернуться
на главную страницу

КУВАЛДИН-КРИТИК

статья

Алексей Николаевич Ивин родился в 1953 г. в д. Нижняя Печеньга Тотемского района Вологодской обл., в 1970 закончил среднюю школу №1 г.Тотьма, в 1971-1973 гг. учился на филологическом факультете Вологодского государственного педагогического института (не окончил), работал в вологодских областных и районных газетах. В 1976-1981 годах учился в Литературном институте; затем работал в МО СП СССР, в журналах "Наш современник" и "Сельская молодежь", в различных иных организациях. Печатается в периодике Москвы с 1981 года. Не опубликованы около десятка повестей, 70 рассказов, монография по творчеству Оноре де Бальзака, несколько романов. Состою в РСПЛ с 2000 г. поэтов.

Кувалдин Ю.А. Кувалдин-критик: Выступления в периодике. – М.: «Книжный сад», 2003. - 384 с.

О прозе Юрия Кувалдина следует говорить особо и много. А вот вышедший недавно том его критических выступлений позволяет ограничиться немногими аспектами этой многосторонней творческой личности, что я и сделаю.
Вспоминая прошедшие годы, Кувалдин любит сослаться на тот факт, что родился на Никольской улице (бывшая 25 Октября) в самом центре Москвы, учился в школе №177 (бывшей Славяно-греко-латинской Академии) вместе с Ломоносовым, Кантемиром и Тредьяковским, и тем самым установить связь с первыми российскими, европейски значимыми профессиональными литераторами. Точнее, с просветителями.
Пусть эта ссылка часто звучит шутейно, но в каждой шутке есть доля правды. Действительно, вся его критическая и – особенно – большая книгоиздательская деятельность имеют характер просветительский. Он неустанно подчеркивает, как важна роль Слова в жизни общества и – соответственно – писателя, и тут уже шутки кончаются, и суждения критика становятся бескомпромиссны.
Бескомпромиссность этих суждений, должно быть, многих пугает или бесит, но, с другой стороны, деваться некуда: чувствуется, что, прежде чем судить, критик перелопатил всю российскую словесность от Ломоносова до современности, обогащен чужим и собственным опытом и потому основателен при всей горячности. Достается прежним и нынешним «новомирцам» за то, что после Твардовского собственной писательской практикой не выдерживают уровень, который заявлен временем; ученым-филологам – за пустословие, крохоборство и литературные раскопки, за тот академизм, который омертвляет живое слово классиков; соратникам и друзьям – за идейную неустойчивость и компромиссы; а творцы современной масскультуры вызывают неизменный сарказм, как, впрочем, кое-что в позиции и практике таких симпатичных автору людей, как Лакшин, Нагибин, Паустовский, которые не бедствовали и при застое. Подвергается нападкам (и по-моему, справедливо) даже Солженицын за то, что постепенно изменил критериям художественности, превратившись в публициста и историографа. Нынешняя же попса и халтурщики вообще выпадают из поля зрения Кувалдина как нечто, не достойное названия «литературы». Критические стрелы, резкие суждения рассыпаны во всех статьях, рецензиях, интервью, собранных в книге, Это плюс хорошая эрудиция и вкусы делают суждения Кувалдина о текущем литературном процессе ценными, установочными в том высоком просветительском плане, который пока что выдерживает наша литература.
Юрий Кувалдин не раз заявляет, что он пристрастен и что выбор фигур для аналитического разбора у него свой, прихотливый. В этот прихотливый круг входят авторы созданного им самим «журнала современной русской литературы» «Наша улица» - Э.Клыгуль, А.Тимофеевский, Н.Краснова, В.Поздеев, Е.Бачурин, А.Капустин, С.Мнацаканян, люди, так или иначе задержанные, не проявленные в прежние годы. Это старшие друзья Л.Аннинский, К.Ковальджи, Ст. Рассадин, критики И. Виноградов и Вл. Новиков, Фазиль Искандер, южный эпос которого, чувствуется, вызывает особое отношение, А.Еременко, которому вместе с парой-тройкой поэтов сделано исключение, хоть он и не пишет прозу (поэзию в журнале принципиально не печатают). Проза – вот где поле для самовыражения. Лирики, барды, драматурги – все несовершенны перед прозаиком, выражающем закономерности жизни в живом слове и образах, а тем более филологи и философы, которые уже утрачивают связь с реальностью. Подобные мысли – и еще покруче – вы постоянно встретите в этой книге. Слово для ее автора не просто значимо, знаково, а и подоснова самого существования.
Может вызвать недоумение, что некоторые крупные современные поэты и прозаики не удостоились ни строки, а иные удостоились, но издевки. Что эмигрантская литература всех трех «волн» осталась за порогом внимания (мол, раз уехали или уезжали, так чего о них и толковать). Но, наверно, это тоже позиция (ну, хотя бы медведя, которому неприятен сосед в своей берлоге). Думаю, однако, что это получилось непредумышленно, что прозаик Кувалдин все эти годы с собственной колокольни критически оценивал эпоху, друзей и окружение, после своей небольшой диссидентской практики, с началом перестройки развиваясь уже легально. Трудностей хватало и внутри страны, изменения происходили и здесь, жертвы на алтарь словесности приносили и здесь. Итогом этого саморазвития, отношений с референтной группой, как говорят психологи, и явился том критических статей «Кувалдин-критик».
Первое время меня, например, поражало, что Юрий Кувалдин в своих суждениях остер, часто ходит по краю и не боится ответственности, не боится, что в один прекрасный день оскандалится. Но потом стало понятно, что причиной-то этой остроты и запальчивости является любовь к литературе, просто-напросто служение ей, - то есть, что резкости извинительны. Он ведь не только прозаик, он еще и издатель. Со времени основания издательства «Книжный сад» в нем вышла добрая сотня книг тиражом около пяти миллионов экземпляров. И, как правило, это современники. А если классическое произведение, то стоящее переиздания. Эти люди не могли при застое пробиться, выйти к читателю. Они подчас пережили внутреннюю катастрофу, метаморфозу, научились существовать в иных формах. Кто еще возьмется отражать действительный текущий литературный процесс, если подавляющее большинство крупных издательств издает чтиво, лишь бы иметь барыш, бывшие советские издатели если и выжили, погрязли в смешном бюрократизме, издают и поощряют серость, а литературные агенты (а их и всего-то раз, два и обчелся) еще не научились работать? Похоже, что собирать таких, постперестроечных гребцов на челне (помянуть пушкинский «Арион») и взялся издатель Юрий Кувалдин. О своем издательском опыте он тоже много рассказывает в этой книге. И здесь тоже есть чему у него поучиться.
Понятно, что, рассматривая достижения и просчеты нынешних писателей, Юрий Кувалдин не утаивает, кто из русских классиков ему больше всего по душе. Это Чехов, Достоевский, Булгаков, Платонов. Как видите, это опять «чистые» прозаики, которым если и случалось сочинить стих, то разве в шутку, к именинам. Эти приоритеты, понятно, давние, постоянные и, главное, такие, с которыми состязаться трудно. Между тем суждения Кувалдина-критика учитывают и вбирают их опыт сочинения прозы. Эти авторитеты обеспечивают серьезность его критике. Но, ясное дело, академизма и концептуальности все же маловато. Зато эпатажа, пародирования, неуклюжих наворотов, которые не понравились бы профессорам гуманитарных вузов, не гладкого и не блестящего изложения много. И это притом, что учителя названы, хотя советские, Булгаков и Платонов, еще не совсем изучены, не глянцевы и не устоялись как авторитеты. Но ведь и для Кувалдина они, в общем, не предмет изучения, как для профессоров и доцентов МИРОСа, например, а наследники по прямой, представители великой русской литературы.
Так что, как говорится, каждому свое.
В одном из эссе на странице 90 критик Кувалдин (вероятно, сходу, по памяти) перечисляет на целый лист русских и советских писателей, которых он посадил бы в самолет отечественной литературы (проверщиком билетов выведен Антон Павлович Чехов). Смех смехом, прием приемом, но в целом это впрямь люди, которые хорошо писали, внесли вклад, существенно обогатили наши литературные и духовные фонды, прославились, известны в мире как русские писатели. Жаль только, что еще шевелятся-то из них уже не многие, прочих же употребили, оприходовали, использовали, перевели в категории исторического опыта, а самих их, этих славных людей, и след простыл. Так что, конечно, дух веет где хочет, но солнышко по-прежнему светит, жить хоцца, и народилось много новых непросвещенных дураков, для которых литература ничего не значит. И как тут быть, критик Кувалдин ничего не советует.
Думаю, однако, что нестабильные, неокончательные свойства нашей жизни (и деятельности) не должны отвращать нас от усилий по ее осмыслению.

(газета «НГ-ex-libris», № 30 за 28 августа 2003 г., рецензия сильно сокращена).

Я заканчивал свое эссе «После «Чайки»» так:
«Железная птица, вылетевшая из Апокалипсиса, неслась над океаном. Чехов понимал умом, что самолет несся, но зримо видел в окошко, что самолет как бы стоял на месте, над сплошным белесовато-свинцовым ковром, сотканным из облаков. Завис. Чехову надоело смотреть в иллюминатор (окошко) на один и тот же вид этих бесконечных - от горизонта до горизонта - облаков. Он открыл записную книжку и написал:
“Тригорин (глядя на чайку). Не помню! (Подумав). Не помню!
Направо за сценой выстрел; все вздрагивают.
Аркадина (испуганно). Что такое?”
Из публики (визгливо, с подковыркой). Постмодернизм, застрелился!
Ворона (в черных джинсах и черной водолазке). Жизнь - это одно, а искусство - совершенно другое! Мы присутствуем при конце христианской эпохи. Потому что Библия - всего лишь книга! А Христос - литературный герой!
“Боинг” (пролетая над Днепром). И какая там середина Днепра тревожит провинциальное поэтическое сердце, когда тут, черт знает, что происходит!»


ЧЕЙ СЛЕД ПРОСТЫЛ?

Алексей Ивин написал в свое время прекрасную повесть «Игра в дурака», которую я напечатал в «Нашей улице». Гениальный скульптор Дмитрий Тугаринов позвонил мне со словами благодарности за публикацию этого шедевра. Да, это и впрямь шедевр. На днях мне по электронной почте Алексей Ивин из своего Киржача написал, что полный вариант его рецензии на мою книгу «Кувалдин-Критик» размещен на сайте проза ру. В «Экслибрисе» тогда Алексей Ивин писал:
«В одном из эссе Юрий Кувалдин (вероятно, с ходу, по памяти) перечисляет на целый лист русских и советских писателей, которых он посадил бы в самолет отечественной литературы (проверщиком билетов выведен Антон Павлович Чехов). Смех смехом, прием приемом, но в целом это впрямь люди, которые хорошо писали, внесли вклад, существенно обогатили наши литературные и духовные фонды, прославились, известны в мире как русские писатели. Жаль только, что еще шевелятся-то из них уже не многие, прочих же употребили, оприходовали, использовали, перевели в категории исторического опыта, а самих их, этих славных людей, и след простыл».
Насчет «след простыл» Алексей Ивин ошибается, ибо не нам, современникам, судить о том, чей след живет, а чей «простыл». Мы не будем свидетелями торжества всех тех, кого я упомянул при посадке в «Боинг». Но я твердо уверен, что дерни в будущем одного из пассажиров за ниточку, и все персонажи оживут пред глазами еще не родившегося читателя.

Юрий КУВАЛДИН

“Наша улица” №125 (4) апрель 2010