Нина Краснова "Весенний Есенин" есенин-эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва
Поэтесса Нина Краснова родилась 15 марта 1950 года в Рязани. Окончила Литературный институт им. М. Горького (семинар Евгения Долматовского). Автор многих поэтических сборников, выходивших в издательствах «Советский писатель», «Современник», «Молодая гвардия» и др. Печаталась в журналах «Время и мы», «Москва», «Юность», «Новый мир» и др. В «Нашей улице» публикуется с пилотного № 1-1999. Принцесса поэзии «МК-95». В 2003 году в издательстве «Книжный сад» вышла большая книга стихов и прозы «Цветы запоздалые» под редакцией и с предисловием Юрия Кувалдина. Член Союза писателей СССР с 1982 года. Издала 4 выпуска собственного литературного альманаха "Эолова арфа". К 60-летию Нины Красновой в 2010 году Юрий Кувалдин издал еще две её книги: "В небесной сфере" и "Имя". В 2011 году вышла книга "Избранное" с предисловием Валерия Золотухина.
Нина Краснова
ВЕСЕННИЙ ЕСЕНИН
есенин-эссе
ГЛАВА ПЕРВАЯ
3 октября 1990 года, в день рождения Сергея Есенина, в день его 95-летия, я выступала в Москве - по Всесоюзному радио - в передаче о моем великом земляке. У меня сохранился текст моего выступления. Вот он.
"ЦВЕТОК НЕПОВТОРИМЫЙ..."
(Передача о Сергее Есенине к его 95-летию, 3 октября 1990 г.)
1.
В этом году Сергею Есенину исполняется 95 лет. Как-то не вяжется эта цифра и этот возраст с молодым обликом Есенина и с его поэзией. Сколько бы лет ему ни исполнилось, он всегда будет молодым, как и его поэзия.
Есенин в нашей литературе - "цветок неповторимый", причем цветок не садовый, а луговой, русский цветок, прочно вросший корнями в свою землю. Есенин не просто русский поэт, но, как сказал Евгений Евтушенко, "самый русский".
Его знает и любит не только вся наша страна, Россия, но и весь мир, - в этом смысле он поэт мировой. И Рязань, конечно, гордится им, своим сыном, певцом земли русской, певцом русской природы, певцом любви.
С 1965 года у нас в Рязани и в селе Константинове, на родине поэта, которая считается неофициальной поэтической столицей Руси, проводятся Есенинские праздники, на которых бывает много народу, много "гостей со всех волостей". А с 1985 года эти праздники стали всесоюзными, всероссийскими.
Есенин говорил:
И будет памятник стоять в Рязани мне.
Есть, стоит у нас на набережной Трубежа, на территории кремля, и памятник ему, "в бронзе выкованной славы", работы Кибальникова.
У нас в Рязани, можно сказать, культ Есенина. Нет ни одного рязанца, для которого Есенин "не икона", и не ни одного поэта, который не испытал бы на себе его влияние.
А было время, когда Есенина не знали даже сами рязанцы, когда и его стихи, и его имя были под запретом, когда кого-то даже сажали в тюрьму только за то, что он упоминал имя Есенина. Целые поколения рязанцев, целые поколения русских росли и вырастали без Есенина и не знали своего поэта ни в детстве, ни в отрочестве, ни в юности. Например, мой старший брат Владимир узнал его только в армии, когда служил там, в Азербайджане. Вот как! Есенин пришел к нему не через Рязань, а через Азербайджан. Так - через Азербайджан - Есенин пришел и ко мне. И только благодаря моему брату, который привез из армии томик его стихов, он пришел ко мне еще в детстве.
Чем близка и дорога мне поэзия Есенина?
Прежде всего - своей предельной искренностью и обнаженностью души. Есенин открывает, распахивает и показывает читателям всю свою душу, в том числе и самые потаенные, укромные, и не только светлые, но и темные ее уголки, и самые интимные чувства, и говорит обо всем, что у него в душе, ничего не скрывает, исповедуется людям, как на духу.
Близка и дорога мне его поэзия своей безоглядной смелостью (чтобы так открывать, выворачивать наизнанку свою душу, как Есенин, нужна большая смелость). Ярко выраженной самобытностью, личностностью. Пронзительным лиризмом, "половодьем чувств", красотой, которую она содержит и несет в себе. Русским (и притом рязанским) духом, языком, складом и ладом, то есть русскостью и рязанскостью своей.
Чем еще?
Высокой духовностью, религиозностью (не такой, которая сейчас у многих поэтов идет от моды). Добротой, человечностью, милосердием, состраданием к ближнему, болью и тревогой за все живое. Обращением к Богу и к душе человека и способностью волновать ее, пробуждать в ней "чувства добрые", по Пушкину.
Виктор Астафьев сказал, что поэзия Есенина - это молитва о Руси, о человеке и его душе.
И если мир спасет красота, то его спасет и поэзия Есенина, потому что она призвана спасти, сохранить, возродить душу и все самое святое и светлое в ней.
2.
Ну и, конечно, Есенин близок мне своей любовью к родине, к Руси.
Он говорил: "Я люблю родину. Я очень люблю родину".
И еще:
Но более всего любовь к родному краю
Меня томила, мучила и жгла.
Когда хотят сказать о любви Есенина к родине, чаще всего приводят для примера вот эти его стихи:
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!" -
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
Или еще эти:
Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть, -
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким: "Русь".
Прекрасные стихи, слов нет. Крылатые, воскрыленные. Написаны на высоком душевном подъеме и порыве. Но любовь к родине присутствует, можно сказать, во всех его стихах, в том числе и в стихах о любви вроде бы не к родине, а к женщине, в интимных стихах. Например, очень остро чувствуется она в цикле "Персидские мотивы", который он создал на Кавказе.
Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым странам... -
сказал Есенин. Потянуло туда и его. Он мечтал поехать в Персию, но в Персию он не попал, а попал на Кавказ. И был очарован и заворожен им, его экзотикой. Но не настолько, чтобы потерять голову и разлюбить Россию. На Кавказе он испытал тоску по родине, ностальгию. И она проявилась в его стихах. Например, в стихотворении "Шагане ты моя, Шагане..."
Оно нравится мне своей лиричность, поэтичностью, музыкальностью, напевностью, присущей Есенину, грустно-нежным чувством к армянской девушке Шаганэ и тут же к русской девушке, которая осталась в России, на севере, и тут же к "рязанским раздольям". Нравится своей необычной для русской поэзии строфикой, выдержанной в восточном стиле, которая придает стихотворению особый колорит. Ритм и музыка этого стихотворения напоминают не что иное, как волны моря и волны ржи.
Первая строфа здесь магистральная, почти как бывает последняя в венке сонетов, только здесь она не из четырнадцати строк, а из пяти. И каждая строка этой магистральной строфы является первой и последней строкой новой строфы, ее кольцевым рефреном. В начале строфы она как бы наплывает издалека и несет с собой волну слов, которая в середине строфы поднимается на гребень, а в конце вся волна и сама строка-рефрен как бы опускается и спадает. Идет, накатывает на тебя прибоем новая строка новой строфы, новая волна слов, поднимается и опять спадает. Это придает стихотворению особое волнение, дополнительный смысл словам и дополнительную щемящую силу чувствам, захлестывающим душу, которые тоже - как волны.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе, поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому что я с севера, что ли.
Я готов рассказать тебе, поле.
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи -
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе, поле.
Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся,
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Меня всегда удивляли в этом стихотворении следующие строчки:
Шаганэ ты моя, Шаганэ,
Там, на севере, девушка тоже:
На тебя она страшно похожа...
Я думала: почему это русская девушка "с севера", северянка, похожа на Шаганэ, то есть на армянскую девушку? Чем? Вроде бы внешностью она не должна быть похожа на нее. Может, она похожа на нее душой, своей чистотой, добротой, красотой души? Но автор книги о Есенине Матвей Ройзман говорит, что та девушка "с севера", о котором идет речь в стихотворении, это Надежда Вольпин, поэтесса, девятнадцати лет, которая родит ему сына, и что она своей внешностью в самом деле очень похожа на Шаганэ. Но этой русской Шаганэ с успехом могла быть и Галина Бениславская, и Августа Миклашевская...
Вообще, по моим наблюдениям, все девушки и женщины, которых любил и воспевал Есенин, с которыми его связывала судьба, были больше восточного, нерусского типа, чем русского, а русской у него ни одной не было (хотя в его стихах вырисовывается образ девушки русского типа). Все они скорее южанки, чем северянки, с армянской, грузинской, еврейской кровью - И Шаганэ Тальян, и Надежда Вольпин, и Зинаида Райх, и Августа Миклашевская, и Галина Бениславская, и Айседора Дункан, и Изряднова, и Софья Толстая, и Лидия Кашина...
Уже по одному этому Есенина можно считать "интернационалистом", а не шовинистом. И нельзя считать антисемитом, как считают некоторые.
3.
Очень близок и дорог мне Есенин своею любовью к животным, к "братьям нашим меньшим", с которыми он, дитя природы, сын крестьянина, рос бок о бок и которых понимал и чувствовал, как людей, хоть корову и телка, хоть лошадь, хоть собаку, и с которыми находил общий язык даже лучше, чем с людьми, и с которыми "имел" дружбу и которых никогда не обижал и "никогда не бил по голове". Кстати, участница одного Есенинского праздника, гостья из Англии, из Ливерпуля, с родины "битлсов", переводчица творчества Есенина Джесси Дэвис сказала, что именно этим, а даже не стихами о любви к женщине, он особенно близок и дорог англичанам.
Мы вот сейчас много говорим о любви к людям, о милосердии и жалости к ним, о том, что всего этого сейчас не хватает. А ведь этого не может быть без любви к животным. И она чувствуется у Есенина в стихах, как ни у кого из поэтов. И не только чувствуется, но - главное (в чем сила поэзии Есенина) - передается читателям. Например, в стихотворении "Я обманывать себя не стану..."
Я обманывать себя не стану,
Залегла забота в сердце мглистом.
Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?
Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку.
Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.
Я хожу в цилиндре не для женщин -
В глупой страсти сердце жить не в силе, -
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Средь людей я дружбы не имею.
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать свой лучший галстук.
И теперь уж я болеть не стану.
Прояснилась омуть в сердце мглистом.
Оттого прослыл я шарлатаном,
Оттого прослыл я скандалистом.
4.
Есенин писал Клюеву: "Я... пишу... на своем рязанском языке". В самом деле - язык у него очень рязанский. Есенин впитал его в себя, как говорится, с молоком матери. Некоторые теоретики литературы считают, что язык должен быть не рязанский и не вологодский и не курский, а общерусский. Но ведь общерусский-то вбирает в себя все свои разновидности, все диалекты - и рязанский, и вологодский, и курский... и в каждой местности он свой и чем-то отличается от языка другой местности, как и люди, и природа, даже и сейчас, когда он все больше нивелируется.
У Есенина хороший, настоящий, живой великорусский язык с рязанским колоритом, который придает его стихам особую, неизъяснимую прелесть и особую художественную ценность. В нем чувствуется народно-поэтическая основа и лексико-стилистическое разнообразие и богатство, и в то же время нигде (за исключением некоторых ранних стихов) нет перегруженности диалектизмами. Для примера можно взять почти любое его стихотворение. Например, это. Кстати, одно из ранних. Может быть, и не самое лучшее, но очень показательное. "Хороша была Танюша..."
Хороша была Танюша, краше не было в селе,
Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.
У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру,
Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.
Вышел парень, поклонился кучерявой головой:
"Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой".
Побледнела, словно саван, схолодела, как роса,
Душегубкою-змеею развилась ее коса.
"Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,
Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу".
Не заутренние звоны, а венчальный переклик,
Скачет свадьба на телегах, верховые прячут лик.
Не кукушки загрустили, - плачет Танина родня,
На виске у Тани рана от лихого кистеня.
Алым венчиком кровинки запеклися на челе, -
Хороша была Танюша, краше не было в селе.
5.
В своей "Инонии" Есенин назвал себя - "пророк Сергей Есенин". Он чувствовал себя им. Он и был им, как многие великие поэты. - Пророком и провидцем.
Он предвидел судьбу русской деревни и крестьянства, судьбу России и русского народа. Предвидел, что русская деревня с ее вековым укладом и крестьянство как класс может погибнуть (недаром он называл себя "последним поэтом деревни"), и что может наступить социальная, экологическая и нравственная катастрофа. И что Россия может превратиться в "Железный Миргород" - в страну, где все живое, духовное будет подавлено "железной" (индустриальной) силой, в страну с железной мощью, но с духовным запустением, оскудением, опустошенностью. И что "храмы божии" у нас превратятся "в места отхожие". И что у нас вырастет преступность и, как в "Стране негодяев", будут "Банды! Банды! По всей стране".
Предвидел он и то, что русские могут спиться, как индейцы в Америке, от всех "благ" цивилизации и новой райской жизни. В статье "Железный Миргород" он с болью и слезами в сердце восклицает: "Бедный русский Гайявата!"
Есть у Есенина "Песнь о Евпатии Коловрате", написанная в былинной манере. В одной из ее частей он устами былинного русского рязанского героя Евпатия Коловрата (а через него своими устами) призывает русских - не пить "зелена вина", предупреждает их о том, какая опасность, беда, трагедия грозит им, если они будут пить. Вот эта часть - "У Палаги-шинкачерихи...".
У Палаги-шинкачерихи
На меду вино разводено,
Кумачовые кумашницы
Душниками занавешены.
Соходилися товарищи
Свет хороброго Евпатия,
Над сивухой думы думали,
Запивали думы брагою.
Говорил Евпатий бражникам:
"Ой ли, други закадычные,
Вы не пейте зелена вина,
Не губите сметку русскую.
Зелено вино - мыслям пагуба,
Телесам оно - что коса траве.
Налетят на вас злые вороги
И развеют вас по соломинке!
Мы сейчас хотим и пытаемся спасти, сохранить и возродить наш народ и Россию. Поэзия Есенина, наверное, чем-то может помочь нам в этом.
6.
Десять лет назад я увидела в Константинове, в литературном музее, а доме Кашиной, посмертную маску Сергея Есенина. Она меня просто потрясла! У меня было такое ощущение, будто я вижу самого Есенина, будто он только-только умер и я его вижу. Но еще больше меня потрясла глубокая, страшная рана у него на лбу, на переносице, вмятина, выбоина. Экскурсовод сказал, что это Есенин стукнулся об трубу центрального отопления, когда вешался на ней. Но как же надо было стукнуться, чтобы проломить себе лоб! Мне стало ясно, что Есенина убили, что он не сам покончил собой, а с ним покончили. Да и он вовсе не собирался умирать. Он собирался издавать в Ленинграде альманах "Поляне", затем и поехал туда. Собирался писать новые вещи. В своей автобиографии 1924 года он сказал: "...мне пока еще рано подводить итоги себе. Жизнь моя и мое творчество еще впереди".
Авторы воспоминаний о Есенине утверждают, что у Есенина была мания преследования. Скорее всего, никакой мании не было, а преследование было. В то время всех неугодных поэтов отлавливали и убирали со столбовой дороги революции, чтобы они не мешались под ногами и не мешали идти к новой жизни.
Я по горячим следам написала стихотворение о маске поэта. Высказала там свою версию о том, что Есенина убили, версию, к которой я пришла, как частный детектив, не имея под руками никаких архивных документов, которые есть у наших литературоведов-есениноведов, скрывающих правду о Есенине. А альманах "Поэзия" напечатал это стихотворение, на свой страх и риск, в 1988 году. - Задолго до того, как эта версия стала летать в воздухе и появилась в наших газетах, и задолго до того, как образовалась комиссия по расследованию обстоятельств гибели Сергея Есенина.
ПОСМЕРТНАЯ МАСКА ПОЭТА,
которую я увидела в день его рожденья
Это маска его... это - о н?
Он повесился, есть утвержденья.
Нынче день его похорон
Для меня, а не день рожденья.
Не нуждается он в речах.
Это о н - с подбородком побритым,
Со страданьем во всех чертах,
С переносьем пробитым.
Он читаем, любим, знаменит,
Больше нет на него запрета.
Что ж Казанская не звонит,
Не оплакивает поэта?
Он стихов не напишет уже,
Жизнь свою не доскажет уже...
До свиданья, поэт, до свиданья...
Сколько ж было страданья в душе,
Если в маске столько страданья!
Плачь над маской поэта, Русь,
Как над телом не плакала бренным!
Плачь, еще не умершая Русь,
Над поэтом своим у б и е н н ы м!..
Но даже если Есенин и сам повесился, сам покончил с собой, все равно его убили, то есть довели до этого - люди и обстоятельства жизни, в которые он был загнан.
7.
В одном своем письме к Иванову-Разумнику Есенин говорил: "Я удивляюсь, как я еще мог написать столько стихов и поэм..."
Да, можно только удивляться, как много всего он успел написать за свою короткую жизнь. И это при том, что у него не было даже своей квартиры, он всю жизнь скитался по чужим углам. Да еще всякие "дружки" в кавычках мешали ему, выбивали его из творческой колеи. Он жаловался на них тому же Иванову-Разумнику: "Им, видите ли, приятно выпить со мной! Я не знаю даже, как и отделаться (от них)..."
А ведь ему приходилось еще и содержать семью - мать, сестер... Я "не живу, а маюсь, только и думаешь о проклятом рубле", - говорил он.
Сохранилось его заявление в Союз писателей, 1918 года, где он просил выдать ему удостоверение для местных властей, которое оберегало бы его "от разного рода налогов на хозяйство и реквизиций":
"Хозяйство мое весьма маленькое (лошадь, две коровы, несколько мелких животных и т. д.), и всякий налог на него может выбить меня из колеи творческой работы, то есть вполне приостановить ее, ибо я, не эксплуатируя чужого труда, только этим и поддерживаю жизнь моей семьи".
Но никакого удостоверения ему не выдали, а семью его еще и раскулачили.
Я думаю, что, например, Пушкин не вынес бы тех условий, в которых приходилось работать Есенину. И не создал бы того, что он. Как и Лермонтов, и Тютчев, и Языков, и Некрасов...
Была я на празднике поэзии Пушкина в Михайловском. Видела и Михайловское, и усадьбу Пушкина. Любой поэт нашего времени мог бы только мечтать о том, чтобы пожить и поработать в таком Михайловском, в такой усадьбе. Один монгольский поэт, участник праздника, сказал: "Царь, наверное, был большим другом Пушкина, если сослал его в такое место, в такой рай".
8.
Все знают, что Есенин очень любил Пушкина. И он видел в нем не холодный монумент, не памятник, а живого человека, любил его и как гения, и как живого человека. И даже ходил в цилиндре, как он, и с тростью. И даже, по воспоминания Ройзмана, носил на руке перстень с сердоликом, как он.
Правда, было время, когда Есенин ругал и критиковал и Пушкина, и других великих поэтов. Не только как поэтов, но и как людей. Он считал, что гений должен во всем быть идеалом, безупречен, и в творчестве, и в жизни, во всех своих делах, в поступках, в поведении, что он должен быть как Христос - без грехов и слабостей. И писал в 1913 году, в 17 лет, своему другу Грише Панфилову: таких людей и поэтов, "как Пушкин, Лермонтов, Кольцов, Некрасов, - я не признаю". Доставалось от него на орехи и Гоголю, и Блоку, и Клюеву, и Ходасевичу, и Замятину, и Ремизову... Да и себя он не щадил. В 1921 году он пишет Иванову-Разумнику: "Я... очень много изучал язык и к ужасу своему увидел, что ни Пушкин, ни все мы, в том числе и я, не умели писать стихов".
Но с годами он понял и оценил Пушкина и пришел к его поэзии.
В 1924 году в ответах на анкету он пишет:
"Пушкин - самый любимый мною поэт. С каждым годом я воспринимаю его все больше и больше как гения страны, в которой я живу. Даже его ошибки... мне приятны..." И дальше: "Постичь Пушкина - это уже нужно иметь талант".
А в октябре 1925 года, в своей последней автобиографии он пишет:
"В смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину".
Он пришел к Пушкину и в своем творчестве, к пушкинской простоте, ясности, прозрачности языка, которой ему не хватало в ранних стихах.
Он мечтал о таком же "могучем даре", как у Пушкина, и о такой же литературной судьбе и славе, как у него. И со всей своей искренностью, откровенностью и прямотой сказал об этом в своем стихотворении "Пушкину", где он говорит с Пушкиным не как с памятником, а как с живым человеком, собратом по перу и как с самим собой.
ПУШКИНУ
Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.
Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы
Не затемнили образ твой,
И в бронзе выкованной славы
Трясешь ты гордой головой.
А я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе -
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный такой судьбе.
Но, обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь...
Чтоб и мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.
То, о чем так мечтал Есенин, осуществилось. И его "степное пенье", как и пенье Пушкина, "сумело бронзой прозвенеть". И он оказался "сподобленным такой же судьбе, как Пушкин, и как он, "русской стал судьбой".
Постскриптум 1997 года
...И ему поставили памятник не только в Рязани, но и в Москве - на том самом Тверском бульваре, где (только на другой его стороне, на площади) стоит памятник Пушкину.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Его тяга к Москве шла от его таланта, от его гения, который требовал выхода в большое открытое пространство, в море-океан, в космос. "В голове у меня одна Москва и Москва. Даже стыдно, что так по-чеховски", - написал Есенин 12 ноября 1922 года. Большому кораблю - большое плавание! Есенин чувствовал себя большим кораблем, которому тесно в маленьком озере, в маленькой речушке и даже и не в маленькой реке, ему там негде развернуться. Ему нужен простор "без конца и без края", по Блоку, и нужна большая культурная среда, в которой он мог бы расти, развиваться и совершенствоваться. Он чувствовал себя большим кораблем и большой птицей высокого полета. В 1911 году Есенин окончил в Спас-Клепиках церковно-приходскую школу... И уехал в Москву. Он мог бы, да и собирался окончить учительские курсы и стать учителем. Нет, не захотел стать учителем! Захотел стать первым поэтом России! Нет, не захотел жить в Константинове и Рязани, захотел жить в самом главном городе страны - в Москве! Если бы Есенин не уехал из Константинова в Москву в своем чуть ли не отроческом возрасте, в 16 лет, у нас в России не было бы поэта Есенина, то есть он не стал бы таким, каким стал, каким мы его знаем, не написал бы всего того, что написал, не развился бы и не вырос бы в великого поэта, не дорос бы сам до себя, а завял бы на корню.
До Есенина у меня не было по-настоящему любимого поэта, которого я приняла бы близко к сердцу и полюбила бы всей душой, изо всех сил. Я считала, что все поэты пишут не о себе и не о своей жизни, а о ком-то и о чем-то еще... Допустим, Пушкин - про попа и его работника балду или про спящую царевну... или про "Ветер, ветер", который "могуч" и "гоняет стаи туч", или про декабристов, которые сидят "во глубине сибирских руд", или про "Кавказ подо мною", а Лермонтов - про Пушкина, который "погиб", "пал, оклеветанный молвой", или про "парус одинокий", который белеет в тумане моря голубом"... И вдруг - Есенин! который пишет сам про себя и про свою жизнь... и про свои личные чувства и переживания... и пишет так, как никто! Выворачивая всю свою душу наизнанку... не боясь, что кто-то поймет его неправильно и осудит его и скажет про него словами Анны Снегиной: "Сергей, вы такой нехороший..." Он потряс меня своей лирической смелостью, он вошел в мою жизнь своей "легкой походкой" и стал для меня поэтом номер один, неким эталоном, на которого я равнялась в поэзии. Потом-то я поняла, что все поэты только и знают, что пишут про себя и про свою жизнь... про кого бы и про что бы они ни писали, и только и делают, что стараются раскрыть свою душу, каждый по-своему. Но я поняла это потом, когда подросла и лучше узнала русскую и мировую поэзию, литературу. Потом-то у меня было много любимых поэтов - Лермонтов, Пушкин, Тютчев, Баратынский, Батюшков, Державин, Полонский... дальше - Блок, Маяковский, Анна Ахматова, Марина Цветаева, Игорь Северянин, Николай Гумилев... и много кто еще, в том числе и современные поэты. А из зарубежных - Бернс, Беранже, Элюар, Верлен, Рембо, Бодлер, Уитмен... Но Есенин навсегда остался для меня первым поэтом, которого я приняла близко к сердцу и которого полюбила всей душой и всем своим существом. Я была влюблена в Есенина. Как больше ни в кого из поэтов-классиков, ни в Пушкина, ни в кого...
Моя старшая сестра Татьяна считала, что мне рано читать Есенина в девять лет, и отнимала его у меня и куда-то прятала, боясь, что он окажет на меня дурное влияние. Но я всегда находила его и читала тайком. И был у меня период, когда я подражала ему очень сильно...
Я потом написала стихи об этом:
Мне сестра читать Есенина
Запрещала, не со зла, -
Говорила, до Есенина
Я еще не доросла.
Я брала его украдкою
И - действительно, мала -
В сенцах пряталась, за кадкою,
И читала, как могла,
И писала под Есенина,
Стиль стараясь обрести,
Понимая: до Есенина
Мне еще расти, расти...
Я читала с детства не только книги Есенина, но и книги о нем. Например, Вержбицкого (которого мой брат Владимир привез из Азербайджана вместе с томиком Есенина)... Я плакала над каждой печальной строкой биографии Есенина, над каждым печальным эпизодом его жизни... А уж когда читала о том, как Есенин (порезав себе вены) прикрыл израненной рукой дверь и прошептал:
До свиданья, друг мой, до свиданья... -
Я вся заливалась слезами... и переполнялась ими, как река Ока во время половодья.
Читала я и Ройзмана, и Зелинского, и Юшина, и Прокушева, и Кошечкина... и Мариенгофа, и Лавренева... и какого-то Хлысталова, а позже - Берберову, Одоевцеву, Ирму Дункан (в отрывках)... коллективные сборники разных писателей, поэтов, прозаиков, критиков...
Сергей Есенин - был самый настоящий бомж, то есть поэт без определенного места жительства. У него не было в Москве своей крыши над головой, своего угла, своей квартиры или хотя бы комнаты по уплотнению, не было прописки и регистрации по месту жительства. Он был бездомный. Жил где придется, то у каких-нибудь приятелей, например, у Кусикова на Арбате, то у каких-нибудь приятельниц, которые были ему не нужны, то у одного из меценатов, то в номере гостиницы "Европа", в люксе у... не помню у кого. Три или даже четыре года он снимал на двоих с Мариенгофом углы в разных точках Москвы, в Богословском переулке, в бахрушинском доме, на Петровке... и так далее... Одно время ночевал в ванной комнате у своих хозяев, спал чуть ли не в корыте... один раз ночевал в вагоне Молабуха... И у Галины Бениславской он обретался, в ее тесной квартирке... И у Айседоры Дункан в ее роскошном балашовском особняке на Пречистенке, среди ампирной и мавританской мебели, среди бархата, шелка и золота и парчи... Но своих четырех стен у него никогда в Москве не было. И как только он работал в условиях отсутствия всяких условий для этого? Да еще и пил и богемничал... И написал столько стихов и поэм, сколько другой не напишет даже в самых лучших условиях, даже если не будет ни пить, ни богемничать, а только сидеть и писать и писать и водить пером по бумаге, как графоман с телевизионной заставки передачи "Графоман".
Когда-то я прочитала в какой-то газете, в какой-то статье, что и у Осипа Мандельштама, как и у Сергея Есенина, не было своей квартиры в Москве. "Как бы он радовался, если бы у него была хоть какая-нибудь "хрущевка"!.. - восклицал автор статьи. Как бы радовался ей и Сергей Есенин, если бы она у него была...
Мне раньше, в детстве, и в юности, казалось, что Есенину не везло с женщинами. У него было их много и они любили его, как кошки, и вешались ему на шею, но среди них не было ни одной, которая была бы по Сеньке шапка, или лучше сказать, ПО ЕСЕНЬКЕ ШАПКА. Ни одной, которая была бы ему хорошим другом и могла бы поддержать его в жизни и спасти его... В том числе и среди его гражданских и официальных жен... А Дункан - это вообще была роковая женщина, которая спаивала его, потому что без вина у них нормального общения и контакта не получалось.
Галина Бениславская вроде бы поддерживала Есенина, занималась его делами, его архивом, разносила его стихи по редакциям и, как дрессированная собачка, приносила ему в своих зубах гонорары, но он не любил ее... Она любила Есенина, и даже застрелилась у него на могиле через год после его смерти, оставив записку, что здесь, в могиле, находится все ее самое дорогое... А он ее не любил. "Нет, не любил он, нет, не любил он, нет, не любил" ее... И почему он ее не любил? - думала я в детстве. Она была бы для него идеальная спутница жизни, по сравнению со всеми другими. А потом я узнала из разных литературных источников, какою была эта идеальная, хотя нельзя верить всем источникам.
Мне в детстве и в юности казалось, что я могла бы стать для Есенина такой женщиной, которая спасла бы его... Я даже написала об этом стихотворение в 20 лет. Последняя строфа этого стихотворения звучала так:
Пускай кажусь невероятно слабой
И тем, кто крепче с виду, не под стать,
Мне кажется, Сергей, что я смогла бы
Из женщин тою самой стать,
Которая тебя спасла бы...
Но с годами я поняла, что никто никого спасти в этом мире не может, если человек сам не может спасти себя. И в 1980 году написала такое стихотворение, которое прочитала на Есенинском празднике в Константинове в 1984 году и за которое Боков, при всем народе, наградил меня петуньей с вазона.
Я хотела, Есенин, спасти тебя,
Всю любовь, все старания употребя, -
От врагов друговидных, от гнуса и тли,
От тоски, от вина, от петли.
Я из детства к тебе в "Англетер" рвалась,
Я жалела, что поздно на свет родилась,
Что к тебе, погибающему от тоски,
Не доставит меня никакое такси.
И, читая - сквозь слезный в глазах туман -
Твой (не чей-то!) "роман без вранья",
Я считала ошибкой, что, скажем, Дункан
Повстречалась тебе на пути, а не я.
Я, наверно, была глупее осла,
Я, наверно, наивна была. Прости!
Я тебя не смогла бы, Есенин, спасти,
Как еще никого, никого не спасла
Из товарищей очень мне дорогих
(Мне по пальцам не счесть потерь).
Я теперь поняла, осознала теперь:
Я ничуть не сильнее других.
Особенно Бокову понравился мой эпитет "друговидные" применительно к врагам Есенина.
В своем стихотворении "Пушкину" Есенин сказал о себе:
Еще я долго буду петь...
Нет, он недолго пел после этого стихотворения. Год или даже меньше. Пока его золотое горло не затянула петля... Но он успел еще много - лебединых - "песен" спеть, написать свои лучшие стихи, среди которых и "Персидские мотивы", и "Над окошком месяц", и "Клен ты мой опавший", и "Собаке Качалова", и "Цветы мне говорят прощай", и "До свиданья, друг мой, до свиданья", и поэмы "Черный человек" и "Анна Снегина"... без которых нельзя представить себе его творчество.
Пушкин "пел" дольше Есенина на целых семь лет... А потом они встретились в вечности...
Есениноведы написали целые тома статей о строке Есенина из стихотворения "Пушкину":
Блондинистый, почти белесый...
Они все гадают над этой строкой и пытаются объяснить себе и людям, почему Есенин назвал Пушкина "блондинистым" и даже "почти белесым". Пушкина, который был черным арапом. У них у всех уже мозги за мозги заехали от этой строки и крыша поехала, и они уже договорились до того, что Пушкин и в самом деле был не брюнетистый, а блондинистый, почти такой, как Есенин, - "золотая голова". И утверждают это в своих рефератах и докторских диссертациях.
А я хочу заявить, что все есениноведы ошибаются! И что Есенин в своем стихотворении, посвященном "солнцу русской поэзии", назвал "блондинистым, почти белесым" не Пушкина, а самого себя. Просто он не так расставил знаки препинания, в которых не был силен. Или за него кто-то расставил их, потому что он часто писал вообще без точек и запятых, как какой-нибудь современный поэт-авангардист (посмотрите его автографы). Если знаки препинания в стихотворении о Пушкине, в первой и второй строфах расставить не так, как во всех томах Есенина, а по-другому, то все становится на свои места:
Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
СТОЮ И ГОВОРЮ С СОБОЙ,
(Точку здесь надо заменить на запятую!)
БЛОНДИНИСТЫЙ, ПОЧТИ БЕЛЕСЫЙ,
В легендах ставший как туман.
(А здесь зяпятую лучше заменить на точку!)
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.
Вот и все. Ларчик очень просто открывается. Есенин, "блондинистый, почти белесый, в легендах ставший как туман" (окутанный сочиненными про него легендами, как туманом, за которым трудно разглядеть самого человека), стоит на Тверском бульваре у памятника Пушкину и говорит с собой. А потом уже обращается к Пушкину и говорит уже с ним: "О Александр! Ты был повеса, как я сегодня хулиган". Внимательнее надо читать классиков! И чувствовать их, что они хотели сказать!
...Императрица Екатерина 1 когда-то написала и послала в полк такую депешу: КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ. И офицеры и генералы гадали, как правильно понять ее: казнить (надо человека, о котором идет речь в приказе), нельзя помиловать? или казнить нельзя, помиловать? И не могли понять, что им делать, как поступить. Потому что она не поставила в предложении запятую.
Вот и Есенин не поставил запятую между первой и второй строфами, и ввел в заблуждение всех своих есениноведов и дал им лишней работенки.
Велика роль запятой в русской поэзии и в русской истории. Одна несчастная запятая может перевернуть все с ног на голову...
Кто-то говорил... по-моему, Анастасия Цветаева говорила в своей книге о Марине Цветаевой... Или это говорил Арсений Тарковский? Нет, это говорил Андрей Вознесенский в своей книге "На виртуальном ветру"... - Когда мы пожимаем руку какому-то человеку, который когда-то пожимал руку какому-то великому писателю, поэту, художнику, которого уже нет в живых, мы через этого человека как бы пожимаем руку тому великому писателю, поэту, художнику...
Я ПОЖИМАЛА РУКУ МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ через ее сестру Анастасию Цветаеву, с которой общалась в Малеевке, в Доме творчества, в 1984 году...
Я ПОЖИМАЛА РУКУ АННЕ АХМАТОВОЙ через Арсения Тарковского, с которым общалась в Переделкине в 1981 году... А потом - через Евгения Рейна.
Я ПОЖИМАЛА РУКУ ВЛАДИМИРУ ВЫСОЦКОМУ, в 1999-2002 годах... через Юрия Кувалдина и Александра Чутко, которые занимались у него в театральной студии, и через Валерия Золотухина, его ближайшего друга и партнера по фильмам и спектаклям... А еще раньше - через Андрея Вознесенского. Через него я и Пастернаку руку пожимала, и Лиле Брик, и всей мировой культурной элите...
ПУШКИНУ Я ТОЖЕ ПОЖИМАЛА РУКУ! через его правнука Григория Григорьевича Пушкина, с которым общалась и снималась на фото для истории в 1990 году, на Пушкинском празднике в Михайловском.
И... между прочим... Я ПОЖИМАЛА РУКУ СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ! через его сына Константина Есенина, с которым я общалась в Рязани и Константинове, на Есенинском празднике, в 1985 году!
У меня даже есть фотографии, где я снята с Константином Есениным, прямо под ручку с ним, в доме Лидии Кашиной, музы поэта, прототипки или прототипицы Анны Снегиной...
Мы с Константином Есениным (он был не поэтом в своего отца, а футбольным комментатором) выступали на Рязанском заводе САМ, в составе литературной группы.
Помню, когда мы ехали в "рафике" по Рязани и сидели рядом друг с другом, я спросила его:
- Константин Сергеевич, а вы хорошо помните своего отца Сергея Александровича Есенина? Как вы относитесь к нему? И как он относился к вам и к вашей маме Зинаиде Николаевне Райх?
- Я плохо помню его. Очень смутно. Я был маленький, когда его уже не стало. Я его почти не знал. Он не жил с нами. Честно говоря... он был плохой отец, плохой муж, то есть плохой семьянин. Он иногда приходил к нам домой... Иногда играл со мной... Но я больше знал Мейерхольда. Меня растил и воспитывал не Есенин, а Мейерхольд. Я считаю своим отцом Мейерхольда. И моя сестра Татьяна тоже...
Анатолий Мариенгоф написал о Есенине "Роман без вранья". Вот два эпизодика оттуда.
Эпизод первый.
"Зимой Зинаида Николаевна родила мальчика. У Есенина спросила по телефону:
- Как назвать?
Есенин думал, думал - выбирая нелитературное имя - и сказал:
- Константином.
После крещенья спохватился:
- Черт побери, а ведь Бальмонта Константином зовут.
На сына посмотреть не поехал".
Эпизод второй.
На железнодорожном вокзале в городе Ростове Есенин увидел Зинаиду Райх, которая разговаривала Мариенгофом, на платформе, "описал полукруг на каблуках и, вскочив на рельсу, пошел в обратную сторону. Зинаида Райх через Мариенгофа попросила Есенина зайти к ней в поезд и взглянуть на своего сына, который был там, лежал в одеялке, в "конвертике". Есенин "сначала... заупрямился:
- Не пойду. Не желаю. Нечего и незачем мне смотреть".
Но потом все же зашел в купе. Она показала ему сына, "развязала ленточки кружевного конвертика. Маленькое розовое существо барахтало ножками...
- Фу! Черный!.. Есенины черные не бывают (сказал Есенин)..."
Константин Сергеевич Есенин наверняка читал эти эпизоды, когда вырос. И наверняка ему было неприятно читать их.
Я думаю, что Есенин (может быть, даже бессознательно) назвал своего сына Константина в честь своего села Константиново. Я никогда не думала об этом. А сейчас вдруг подумала.
Есть у Анатолия Мариенгофа в его "Романе без вранья" еще один эпизод. Мейерхольд сказал Есенину:
- Отдай мне свою жену Зинаиду Райх.
А тот сказал:
- Господи, да забирай ее. Ты меня очень обяжешь этим.
Я не знаю, как от нее избавиться.
Мейерхольд и забрал ее.
Максим Горький правильно написал о Сергее Есенине, что Есенин - это "орган, созданный исключительно для поэзии".
И он был не создан для семьи, для семейной жизни, для семейного счастья, для семейного блаженства. И мог бы сказать о себе словами Онегина:
Но я не создан для блаженства,
Ему чужда душа моя...
И еще Есенин не был создан для службы и для работы в какой бы то ни было организации и на каком бы то ни было предприятии. Если бы он каждый день ходил на работу, допустим, на завод, крутить гайки, стоять у станка от звонка до звонка, или ходил бы в редакцию газеты, заниматься строчкогонством, писать статьи, информашки и т. д., он не написал бы своих шести томов собрания сочинений, всего того, что написал, и у нас не было бы Есенина.
Кстати сказать, Сергей Есенин не смог бы и выпускать свой журнал, если бы взялся за это дело, хотя он и собирался создать журнал "Поляне" или "Россияне" и ради этого и поехал в Ленинград. Ничего у него не получилось бы. Для этого нужен особый талант, которым он не обладал. И особая внутренняя дисциплина и железная сила воли и выдержка и не временный, а постоянный энтузиазм, и много чего еще.
Если бы он сел, например, на место главного редактора журнала "Наша улица" Юрия Кувалдина... он бы завалил все дело. И не смог бы выпустить ни одного номера...
А вообще, зачем говорить, что было бы, если бы... Если бы да кабы выросли грибы. Если бы у бабушки была борода, она была бы дедушкой, как сказал Чехов...
Надо говорить о том, что есть, а не о том, что было бы, если бы... А есть у нас великий поэт Сергей Есенин. Я по своему возрасту уже гожусь Есенину в матеря. До каких лет я дожила! Какой весенний Есенин! Молодой Есенин любил Айседору Дункан, которая годилась ему в мамы.
Есенин не мог жить один. Он (в отличие от большинства поэтов) не любил одиночество и испытывал "страх одиночества", как выразился Анатолий Мариенгоф.
...Площадь перед станцией метро "Павелецкая"... Вся заставленная по краям автобусами, икарусами из Волгограда, из Воронежа, из других городов... Она днем и ночью такая же переполненная, как и площадь трех вокзалов. Люди, движущиеся по ней "туды-сюды", во все стороны, кто с мешками и сумками, кто с тюками больше самих себя, кто с кулями, кто с грузовыми тележками старой и новой, более выносливой конструкции, толкающиеся, суетящиеся, натыкающиеся друг на друга... Если посмотреть на них в микроскоп, они похожи на движущиеся молекулы, которые я видала по телевизору в телепередаче про молекулы...
И вся Москва такая... вечно переполненная людьми, будто в часы пик. И как легко здесь затеряться и потерять себя... Среди двадцати миллионов себе подобных.
Как же Есенин, деревенский мальчик, не затерялся здесь? Он приехал в Москву, когда ему было всего 16 лет. В наше время некоторые родители еще в люльке таких качают и за ручку в школу водят и дальше своей юбки никуда не отпускают... А он в свои годы был уже такой самостоятельный, не инфантильный, не нуждающийся ни в какой опеке. Как и Пушкин, как и Лермонтов, как и Маяковский... Они все были поэтами раннего жизненного и творческого развития. И поэтому успевали все сделать в молодые годы. Есенин приехал в Москву "в поисках славы", еще ничего путем не написав, но уже зная себе цену.
Я представила себе. Вот он выходит из метро (правда, метро тогда, во времена Есенина, не было, но все равно... я представила себе - он выходит из метро)... вот он выходит на площадь... Москва большая. Это целое государство. Это тебе не Константиново. И куда идти?
У Есенина в Москве жил отец. К нему Есенин и пошел. Может быть, если бы отец не жил в Москве, Есенин и не поехал бы в Москву и так и сидел бы в Константинове? Но значит судьбе или богу было угодно, чтобы отец Есенина жил в Москве и молодому поэту из села Константиново было к кому туда приехать, чтобы зацепиться за Москву. Потом он оторвался от отца, который не был ему помощником в его литературных делах. И сам нашел в Москве все ходы и выходы. Сам нашел ту литературную среду, которая ему нужна для его развития, и сошелся с этой средой... И "стал посещать Суриковский литературно-музыкальный кружок", и народный университет имени А. Л. Шанявского (на Миусской площади, 6). И стал печататься в Москве. И посылать свои стихи в Ленинград. В январе 1914 года в 1-м номере детского журнала "Мирок" появилось его стихотворение "Береза", под псевдонимом Аристон. А в 18 лет, опять же "в поисках славы", Есенин поехал в Ленинград, удивившись, что никто не печатает там его стихов. И пришел к Блоку. А потом к Городецкому... И там тоже нашел все ходы и выходы. И стал печататься и там. Сам сориентировался в литературном мире. И не потерялся.
И не только не потерялся, а поднялся и встал на одну доску с лучшими поэтами России своего времени и всех времен, со всеми классиками. И ему теперь никто в макушку плюнуть не достанет, как сказала бы своим солотчинским языком моя матушка.
У моей мамы очень сильная художественная память и светлый ум. Даже сейчас, когда ей за восемьдесят лет. Она знает все народные поговорки, пословицы, потешки, баюкалки, загадки, песни и частушки, которые слышала в детстве, и все стихи и песни, которые она учила на пионерской площадке. Она может часами выдавать их, извлекая из своей памяти. Ее память - как волшебная шкатулка, как волшебный ларчик без дна или как компьютер с большим программным устройством. Ее память вобрала в себя всех жителей Солотчи, их лица, их характеры, их имена и фамилии, и о каждом из них моя мама могла бы рассказать какие-нибудь истории.
Ее память вобрала в себя и образ Сергея Есенина, которого она видела, когда была маленькой...
...Однажды - в детстве - я показывала своей маме книгу стихов Сергея Есенина и его фотографии, помещенные там. И когда показала фотографию 1922 года и сказала, что на ней он мне особенно нравится, она смотрела-смотрела на его лицо и вдруг сказала:
- А я видела этого человека, этого поэта Сергея Есенина.
- Да ты что, матушка?! Где?!
- В Солотче.
- Да не может этого быть. Есенин никогда не бывал в Солотче! Никто из литературоведов не пишет, что он бывал там!
- А я видела его. В Солотче. В школе, в классе. Все сидели за партами. А он, точно такой, как на фотокарточке, стоял около побеленной печки, слегка опираясь на нее рукой, и читал стихи. Свои, как я теперь понимаю.
- Да он же умер в 1925 году. А тебе тогда было всего 6 лет. А в 6 лет ты еще не ходила в школу. Как же ты могла видеть его там? Ты, наверное, чего-то путаешь, матушка.
- Ничего я не путаю. Да, в 6 лет я еще не училась в школе. Но там учились мои старшие братья, Григорий, Иван, Федор. И, наверное, моя мама, Дарья Федоровна, взяла меня с собой туда, на литературный вечер, чтобы не оставлять меня дома.
И еще кое-что о Есенине рассказала мне моя мама:
- Есенин приезжал в Солотчу не один раз. И я знаю, к кому он приезжал. К учительнице Серафиме Сардановской, у которой учились мои братья и у которой потом училась и я. Она жила при школе, в маленькой боковой комнатке с одним окошком. И когда он приезжал к ней, она закрывала окошко розовыми занавесками, чтобы никто с улицы не мог заглянуть в комнатку. Я видела, как он прогуливался с нею между сосен и качал ее в гамаке. Она была в белой кофте с пуфами на рукавах и в длинной узкой полосатой юбке. Он качал ее, как благородную даму, и она смеялась. Она и была благородная дама. Такая культурная и такая добрая, обходительная со всеми. Никогда ни на кого не повышала голоса. У нее был маленький сын, Коля Жуков, как две капли воды похожий на Есенина и на одуванчик с желтой, золотой головой. Есенин катал его на закорках, играл, баловался с ним. И все уборщицы и нянечки говорили про него между собой шепотом:
- Отец, отец приехал...
Я не знаю, почему Коля носил фамилию Жуков. Может быть, у Серафимы где-то далеко был муж или она была вдова. Этого я не знаю. Я говорю то, что знаю.
...Мама рассказывала мне это в 60-е годы. А лет через десять наши краеведы раскопали в архивах материалы, которые свидетельствовали о том, что Есенин и в самом деле бывал в Солотче, правда, не у Серафимы, а у ее сестры. Но, может быть, он к ним обеим ездил?
А кто видел взрослого Николая Жукова (а наши краеведы его видели), тот говорит, что он и правда как две капли воды похож на Есенина...
Рязанский краевед Касаткин все хотел встретиться с моей мамой, чтобы она рассказала ему поподробнее и о Есенине, и о Сардановской, и о Коле Жукове. Но моя мама не любит встречаться с "корреспондентами". Все, что надо, она рассказала мне, своему доверенному лицу.
...Кстати сказать, по паспорту моя мама не с 1919, а с 1917 года рождения. Она выходила замуж в шестнадцать лет, сельсовет не хотел расписывать ее с женихом, то есть с моим будущим отцом Петром Яковлевичем Красновым. И мамин брат Иван будто бы уговорил сельсовет исправить ей в паспорте год рождения, добавить ей два года... И теперь моя мама сама не знает, сколько ей лет. Не может ответить, положа руку на сердце. И не знает не только точный год, но и точный день своего рождения.
...А может, ей было и не шесть, а восемь лет, когда она видела Есенина? Она тогда училась в той самой школе, в которой он выступал.
А про самого Есенина ходили слухи, что он был внебрачный сын своей матери, Татьяны Федоровны, что Татьяна Федоровна была баба гулевая. Потому у нее и не сложилась жизнь со своим мужем, Александром Никитичем, потому он и уехал от нее в Москву и жил как "холостой приказчик".
Слухи слухами. Но что в детстве, с двух лет, Сергей Есенин почему-то рос и воспитывался не с матерью, а с дедом и с бабкой по матери и с нянькой, не у себя дома, на что никто из есениноведов почему-то не обращал внимания, это меня удивляет. И мою матушку, которая одна воспитывала четверых детей и не может понять, как это деревенская женщина могла "сбагрить" своего сына деду и бабке и какой-то няньке... Ни одна хорошая мать, тем более деревенская женщина, не поступила бы так. Деревенские люди брали к себе в дом чужих сирот, но чтобы своих детей отдавать в чужие руки... такого не было.
Получается, что Есенин при живой матери рос и воспитывался без матери и без отца, как сирота, то есть был ребенком, брошенным своей матерью, как кукушонок кукушкой.
В автобиографии 20 июня 1925 года Есенин пишет черным по белому, что родился он в селе Константиново в 1895 году, 21 сентября (ст. ст.) и свое "детство провел у деда и бабки по матери в другой части села, которое наз. Матово": "Нянька - старуха приживальщица... ухаживала за мной, рассказывала мне сказки... Дедушка пел мне песни старые, тягучие, заунывные. По субботам и воскресным дням он рассказывал мне библию и священную историю". А где была в это время мать Сергея Есенина? Почему она не ухаживала за своим сыном и не рассказывала ему сказки и не пела ему песен?..
В другой автобиографии, в октябре 1925 года, он пишет опять же черным по белому, что "с двух лет был отдан (матерью!) на воспитание довольно зажиточному деду..., у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все (его) детство": "Бабушка любила меня изо всей мочи, и нежности ее не было границ". А где была его мать?
Пускай я сдохну, только нет,
Не ставьте памятник в Рязани!..
Не ставьте мне памятник в Рязани! - крикнул Сергей Есенин из Москвы, с Воробьиных гор или из психбольницы, своим землякам, надрывая глотку и срывая голосовые связки. Он что, не хотел, чтобы ему поставили памятник в Рязани? Хотел. Еще как хотел. И знал, что "будет памятник стоять в Рязани" ему. А почему же крикнул:
- Не ставьте мне памятник в Рязани!
А он крикнул это от обиды на Рязань, которая не признавала его при жизни! Москва признавала, Петербург признавал, другие города признавали, даже нерусские города - Баку, Тифлис... А своя Рязань-матушка - нет. Она не приняла Есенина при жизни и ни разу не дала ему выступить перед рязанцами. И ни в чем не поддержала его.
Это сейчас она им гордится. Проводит праздники в честь него, возлагает цветы и венки к его памятникам в Рязани и в Москве и молится на него, как на святую икону... и учредила премию имени Есенина и раздает ее разным варягам, и, можно сказать, готова убрать князя Олега со своего герба и посадить туда Есенина... И носится с ним хуже, чем коммунистическая партия с Лениным. И даже отвращает от него этим многих его почитателей. У нас ведь как... Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет...
В своем предисловии к подборке рязанских поэтов в альманахе "Поэзия" № 53 я писала:
"Все в нашей стране - читатели, писатели, а особенно критики - сейчас ждут нового Пушкина, ждут, что он откроет дверь в большую литературу и поставит на порог чемоданы с собраниями своих сочинений в двадцати томах, которые он написал в "приюте спокойствия, трудов и вдохновенья", и скажет:
Здравствуйте, почтенные господа,
Вот и я прибыл сюда...
Все ждут Пушкина. А новый Есенин никому не нужен, что ли? Нет, и Есенина ждут. Особенно у нас в Рязани.
Один московский поэт недавно сказал: "Рязанская земля дала миру Есенина. Что если у нее ушли на него все соки, все силы и все резервы и она уже не сможет дать, родить нового Есенина?"
Рязанская земля дала миру не только Есенина, но и..."
Дальше я перечисляла, кого еще она дала... много-много великих людей.
А в конце я писала:
"И все же я не думаю, что Рязанская земля иссякла, истощилась и уже не может родить. Может! Даже в условиях нашего времени, которое считается неблагоприятным для поэтов. И хочу завершить свое предисловие строчками Андрея Вознесенского:
Может, новый Есенин
В этом сломе взойдет".
Кстати сказать, Вознесенский любит Есенина не меньше, чем поэты, которые называют себя патриотами, и знает наизусть всю поэму Есенина "Черный человек"! Я слышала и видела, как он читал ее по телевизору и на вечере в Зале Чайковского!
Кто любит Есенина, тот любит родину. Но Есенина любят не только поэты, которые называют себя патриотами и считают, что они любят родину, а другие нет.
А какой у Вознесенского есть видеом "Есенин и Айседора"! с розовым шарфом Айседоры и со светлой веревкой в виде петли Есенина...
И с расшифровкой фамилии Есенина на голубом фоне: ЕСЕНИН ВЕСЕННИЙ ВЕШЕН ПОВЕШЕН. Я вся вздрогнула, когда увидела этот видеом на выставке работ Андрея Вознесенского в музее изобразительных искусств имени Пушкина на Волхонке, в 1996 году! И подумала, насколько Вознесенский больше есениновед, чем все так называемые официальные есениноведы... Он внутренним художественным чутьем поэта почувствовал то, до чего они не могли додуматься, имея все карты в своих руках, все документы, связанные с Есениным. И насколько Вознесенский смелее всех есениноведов, которые, может быть, и знают всю правду о Есенине, да никогда не скажут ее, побоятся. И будут вводить читателей в заблуждение своими лживыми биографическими книгами о нем, извращающими весь образ настоящего Есенина и его судьбу.
Кстати сказать, я увидела в фамилии Вознесенского фамилию Есенина. И обыграла это в своих стихах:
Я Есенина люблю за все ЕСЕНИНСКОЕ
Вознесенского люблю за ВОЗНЕСЕНИНСКОЕ.
.......................................................................
Был такой Есенин весь есенистый.
Ну а Вознесенский - вознесенистый.
Несколько лет назад Вознесенский был в Рязани. Выступал там в театре кукол. Это событие вошло в историческую летопись Рязани большими золотыми буквами.
Я сейчас заглянула в книгу Сергея Есенина, которую когда-то подарил мне один мой земляк, ветеран войны, летчик в чине офицера или полковника, журналист, москвич с рязанскими корнями, А. М. Журавлев, печатавшийся в газете "Ленинский путь" Рязанского района в 1968-1971 гг., когда я работала там, присылавший туда свои очерки о летчиках и стихи.
Я просмотрела свои старые карандашные пометки в этой книге и нашла среди них, в поэме "Страна негодяев" такую пометку, 1975 года: Номах - Махно.
Это значит в 1975 году я перечитывала эту поэму и расшифровала фамилию героя - Номах. Если произнести ее вслух много-много раз, без пауз, то получится Махно.
НОМАХ... НОМАХНОМАХНОМАХНО... МАХНО...
Значит, за образом Номаха стоит прототип батьки Махно. Вот какое открытие я сделала тогда! Сделала и забыла. А сейчас вспомнила. И сделала еще одно неожиданное открытие!
Откуда есть пошли кругометы Андрея Вознесенского?
МАТЬ... МАТЬМАТЬМАТЬМА... ТЬМА...
КАМЫШ... КАМЫШКАМЫШКАМЫШКА... МЫШКА...
От Есенина! От Номаха в "Стране негодяев"! Есенин изобрел эту форму поэзии раньше Вознесенского, но не использовал и не развил ее в других своих вещах. А Вознесенский развил и дал ей свой термин.
А может быть, что вернее всего, Вознесенский сам изобрел свои кругометы, независимо от Есенина. Бывает же, что великие ученые в разных точках земного шара изобретают одно и то же независимо друг от друга: как, например, электрическую лампочку, или паровой двигатель, или радио, или велосипед...
Но если Вознесенский смог изобрести то же, что Есенин, значит - у Вознесенского в его внутреннем художественном устройстве, в его натуре, много общего с Есениным, больше, чем думают поклонники Есенина и они же - противники Вознесенского.
Обо всех более менее известных людях ходят какие-нибудь слухи, сплетни, анекдоты, легенды мифы. Если они есть, значит, ты можешь считать себя известным, хотя бы в какой-то степени.
Обо мне тоже много чего ходило и ходит... В том числе один миф от Юрия Влодова. Влодов помнит меня с 1971 года, еще с тех пор, когда я первый раз поступала в Литературный институт и была такой юной девочкой с золотыми волосами, какою мало кто помнит меня в московской литературной среде. Влодов активно распространял и до сих пор распространяет миф о том, что я - внучка Есенина, и предупреждает всех:
- Нина Краснова - внучка Есенина, но она скрывает это и никому не признается в этом. Она будет говорить вам: "Я никакая не внучка Есенина, а только его землячка. А вы ей не верьте".
Иногда Влодов говорит, что я не внучка, а внучатая племянница Есенина.
А бывают и не такие красивые и не такие приятные мифы и слухи. К ним надо относиться, как Лев Толстой, который цитировал одного мудреца. Этому мудрецу сказали, что есть люди, которые считают его дурным человеком. А он на это ответил: "Хорошо еще, что они не все знают про меня. Они бы еще не то сказали".
Между прочим, когда я первый раз в жизни увидела в Константинове, в музее, под стеклом прядь волос Есенина, я была потрясена тем, что она своим цветом совпадала с моими волосами так, будто это прядь моих волос... Я уставилась на нее и заметила, что рязанский писатель Алексей Хлуденев (ныне еще и издатель) тоже уставился на нее и переводит взгляд своих глаз то с этой пряди на мои волосы, то с моих волос на эту прядь... И когда я молча спросила Алексея Хлуденева: "Ты тоже заметил, что волосы Есенина похожи своим цветом на мои?" Он кивнул мне головой.
У меня раньше волосы были золотые, и люди любили дотрагиваться до них и "вязать" их "на палец"... когда я, допустим, сидела на каком-нибудь литературно-музыкальном вечере, например, в Рязани, в клубе им. Есенина при магазине "Книжный мир"... А в последние годы они стали у меня не такие золотые, и даже совсем уже не золотые, а серовато-русые, пепельно-русые, потому что время перекрасило часть моих волос в серебряный цвет и он перемешался с золотым. Я никогда не красила свои волосы никакими красками, время подкрасило мне их, в модный сейчас смешанный цвет.
Есенин вращался в элитарных литературных кругах своего времени, выступал в разных салонах, например, в салоне Гиппиус и Мережковского. Но он выступал там не столько со своими стихами, сколько с частушками, народными и своими авторскими, которые пользовались у слушателей даже большим успехом, чем стихи. Он пел их под тальянку.
Мариенгоф в своем "Романе без вранья" приводит некоторые частушки Есенина, культурологические:
Эх, яблочко
Цвету звонкого,
Пьем мы водочку
Да у Коненкова.
Я сидела на доске
У моста высокого,
Нету лучше из стихов
Александра Блокова.
Ах, сыпь, ах, жарь,
Маяковский бездарь.
Рожа краской питана,
Обокрал Уитмена.
Ох, батюшки, ох-ох-ох,
Есть поэт Мариенгоф.
Много кушал, много пил,
Без подштаников ходил.
Сделала свистулечку
Из ореха грецкого.
Нету ярче и звончей
Песен Городецкого.
Ваганьковское кладбище... Оно находится недалеко от станции метро "1905 года"... Там, на одной из углубленных аллей, похоронен Есенин. Я не раз бывала у него на могиле. С участниками Есенинского праздника и сама по себе. Видела, как там доморощенные стихотворцы читали свои стихи, с таким напором и криком, будто ждали, что Есенин сейчас услышит своих непрославленных коллег и похвалит за стихи и скажет им: "Да вы пишете лучше меня... Вы заткнули меня за пояс".
Как сказал Юрий Кувалдин, "все великие уже давно лежат в могилах".
Юрий Кувалдин подарил мне идею "Москвы рязанской". Он сказал мне:
- У Есенина есть "Москва кабацкая". А ты напиши "Москву рязанскую". Книгу прозы, которая будет называться "Москва рязанская".
- ?..
- У Ахматовой есть "Мой Пушкин". А у тебя будет "Мой Есенин". Но твоя книга должна быть не только о Есенине, она должна быть и о тебе. И даже не столько о Есенине, сколько о тебе. О том, как ты, рязанская поэтесса, землячка Есенина, приехала в Москву... О том, как ты приехала покорять Москву... И о том, кто из рязанских поэтов, писателей, деятелей культуры живет или жил в Москве. И какие в Москве есть рязанские места. Я стала думать. Я не могу написать "Москву кабацкую". Потому что я - не богемный человек, в отличие от Есенина, и я не знаю Москву кабацкую, как и Рязань кабацкую. И не собираюсь специально узнавать ее. Но "Москву рязанскую" я, наверное, могу написать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
И вдруг еще один, безвестный дотоле, поэт ворвался в мою душу - Александр Тиняков. В № 1-2005 "Нашей улицы" опубликована моя большая работа "Одинокий поэт Тиняков". Я писала о том, что у Тинякова много общего с Есениным. А по откровенности Тиняков даже превосходит Есенина. И по глубине бездны, в которую он заглядывает... И по общей культуре, и по культуре стиха, и по безупречности его формы. Стоит сказать, что Александр Тиняков учился в гимназии в Орле у гениального писателя, настоящего автора романа "Тихий Дон" Федора Дмитриевича Крюкова (1870-1920), о котором развернуто, с большим знанием художественных особенностей его прозы написал Юрий Кувалдин в эссе "Певец тихого Дона Федор Крюков" ("Наша улица", № 2-2005).
Если бы Тиняков был моложе Есенина, то можно было бы сказать, что он - последователь и ученик Есенина, как, допустим, последователем и учеником Есенина считается Рубцов, который, на мой взгляд, всего-навсего слабая веточка от древа Есенина, трогательная, грустная, с пожухлыми листами и зелеными цветами, мокрая от дождя, от слез неба, но небольшая, несоизмеримая с масштабом этого поэта, Рубцов - ответвление от Есенина, которое не превратилось в большое самостоятельное дерево. Но не Тиняков моложе Есенина, а, наоборот, Есенин моложе Тинякова, а Тиняков, наоборот, - старше его, на целых девять лет. Так значит не Тиняков - последователь Есенина, а, наоборот, Есенин - последователь и ученик Тинякова! А Тиняков - его предшественник и учитель!
Есенин повесился. Тиняков умер в нищете. Его частенько видели с протянутой рукой в центре Питера, где-нибудь на углу Невского и Литейного... Встречались ли Тиняков и Есенин? Конечно. Они же жили в одних и тех же городах, в Москве и Петербурге, ходили по одним и тем же литературным дорожкам, по одним и тем же литературным салонам, общались с одними и теми же поэтами. Плавали в одном и том же море поэзии и дышали одним и тем же воздухом поэзии. Хотя у каждого из них был еще и свой круг, в котором они вращались, и эти круги могли и не соприкасаться между собою. И оба эти поэта, наверное, не раз сидели в одних и тех же милицейских участках, потому что оба любили поскандалить по пьяной лавочке на публике и их не раз забирали туда, и они могли не раз встречаться и там.
К тому же Тиняков много печатался в разных газетах, журналах и альманахах. А Есенин читал прессу. Может быть даже, они иногда печатались в одних и тех же периодических изданиях. В своей автобиографии 1925 года Тиняков упоминает Есенина наряду с Городецким и Северяниным, в числе талантливых поэтов, изведавших "сладостные и упоительные (пусть и мимолетные!) радости, которые "выпали на их долю" (литературные радости, радости успеха и славы, которые не выпадали на долю Тинякова и которые выпадали даже на долю "бездарных и безмозглых бумагомарак", а на его долю не выпали). В бумагах Есенина, кажется, нигде нет фамилии Тинякова. Или я не обращала на нее внимания, если она и есть, потому что не знала такого поэта и его имя мне ни о чем не говорило? Но неважно, есть ли он в бумагах Есенина. И считает ли сам Есенин его своим учителем, поэта без имени? Мне ясно одно. Тиняков своей поэзией предвосхитил Есенина! И оказал на него свое влияние! Считалось, что на Есенина оказали свое влияние Кольцов, Блок, Клюев, Городецкий, позднее - Пушкин, и другие... Но ни один из литературоведов ни разу не назвал среди "других" - Тинякова! А он среди них - может быть, самый главный! Когда Есенин говорит:
Мне бы вон ту, сисястую, она глупей...
И когда он говорит:
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был бы мошенник и вор...
И когда он говорит:
И похабничал я и скандалил
Для того чтобы ярче гореть...
Ведь он все это говорит под влиянием на него богемной, "кабацкой" поэзии, а Королем этой поэзии был, как я сейчас понимаю, не кто иной, как Тиняков, а потом уже Есенин! Есенин был не первым, а вторым, за Тиняковым. Но литературоведы специально, что ли, замалчивали Тинякова, не говорили о нем, что был до Есенина и жил в одно время с ним такой поэт, специально оставляли его в тени? "Для того чтобы ярче гореть" Есенину? Чтобы у него не было соперников в своей области? Чтобы у него не было литературного двойника, литературного клона? Чтобы он был в России один такой богемный, один такой кабацкий, один такой предельно искренний и надрывный, один такой удивительный, гениальный "самородок", чтобы его и сравнить было не с кем! Или они не знали о Тинякове? Как не знали они и о земляке Есенина Полонском, который тоже оказал на него свое влияние? И тоже большое, но, наверное, даже не такое большое, как Тиняков.
Поэзия - как проникающая радиация и как частица нейтрино. Мы ее не видим, а она проникает в нас и оказывает на нас свое действие. Такое действие оказывала на Есенина и поэзия Тинякова, не только его, а и других поэтов, но и его в том числе. Даже если Есенин и не догадывался об этом и не замечал этого.
Иногда ведь даже какая-то случайно брошенная кем-то фраза, каким-то прохожим, с которым вы столкнулись на улице или в метро, который прошел мимо вас и которого вы больше никогда не увидите, оказывает на нас свое влияние, свое действие, даже если вы потом забудете этого прохожего... А поэзия - тем более... Она разлита в воздухе. И входит в нас даже тогда, когда мы не обращаем на нее внимания. После Тинякова Есенин кажется менее большим поэтом, чем он казался мне, и менее большим, чем Тиняков. Если Есенина читать после Тинякова, то он, Есенин, произведет на читателя меньшее впечатление, чем Тиняков, и покажется менее сильным поэтом, чем он есть, и менее сильным и потрясающим, чем Тиняков, и будет не так "бить по нервам", как Тиняков. Читать Есенина после Тинякова - все равно что после более сильной дозы поэзии принять более слабую дозу, действие которой после более сильной будет более слабой. Тинякова и Есенина надо читать в таком порядке: сначала - Есенина, а потом Тинякова. Тогда читатель испытает и радость открытия поэзии Есенина, и потом - по нарастающей - радость открытия поэзии Тинякова. А если читать сначала Тинякова, а потом Есенина - то Есенин покажется по сравнению с ним слишком благопристойным и пресноватым, и в чем-то покажется вторичным. Тиняков - Король подзаборной, богемной поэзии, не взошедний на свой престол. Тиняков - Король неофициозной, неидеологической, альтернативной поэзии, "гений разварата". Тиняков - Король поэзии ирреального мира, поэзии запредельных чувств. Тиняков - поэт дна, поэт края пропасти человека и поэт бездны, в которую падает человек. Но Тиняков же - поэт полета души человека в недосягаемые для многих эмпиреи. Когда после Тинякова читаешь Есенина, то кажется, что Есенин во всем подражал Тинякову - и в поэзии, и в своем поведении, и в своем образе жизни, и в выборе муз ("проституток" и "отцветающих дам"), и в пьянках и в запоях, и в публичных пьяных скандалах и драках, в "пьяных дебошах", и даже в воспевании советской власти... Тиняков и Есенин как бы дополняют друг другу. Но в первую очередь Тиняков дополняет Есенина, а не Есенин Тинякова...
В Кузьминках есть Есенинский бульвар, а на бульваре памятник Есенину. Есенин с котомкой за плечами стоит на камне, в траве, вернее не стоит, а идет... Куда он идет?
Я читаю стихи проституткам
И с бандитами жарю спирт...
Я шла снежным весенним днем от Пречистенки к Остоженке по Померанцеву переулку. Случайно свернула в первый попавшийся переулок, чтобы съесть булку, купленную на углу. Потом вдруг вспомнила, что писатель, ректор Литературного института Сергей Есин учился в 50-й школе Фрунзенского района, в центре Москвы, и жил здесь же, в Померанцевом переулке. Я поравнялась с красной кирпичной школой. Здесь учился и писатель Андрей Яхонтов, и родился по соседству, между Мансуровским и Еропкинским переулками. В Мансуровском жил Мастер. Я вместе с Яхонтовым теперь понимаю Булгакова, потому что в этих переулочках таится до сих пор еще такая поэзия и такое неблагополучие, которое, собственно, и спроецировалось на судьбу Мастера. И Есин и Яхонтов рассказывали о своем творческом пути Юрию Кувалдину, а он писал на эти темы беседы с ними, потому что - одно дело - говорить, и совершенно другое - писать. Писать очень трудно, практически невозможно. Поэтому у нас на век выдающихся писателей пять-шесть... Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой - XIX век. Чехов - и в XIX-м и в XX-м. Есенин - в XX-м. И получается, что Кувалдин и я, Краснова, живем и творим не только в XX-м, но в XXI-м веке, не только во втором, но и в третьем тысячелетии?! И вот я шла по Померанцеву переулку и вдруг увидела на сером доме табличку: здесь в 1925 году жил Сергей Есенин! Круг замкнулся. Нет в жизни прямых путей. Есть шар. То есть - бесконечность. Исходя из этого: творчество - это бесконечность. Иными словами - бессмертие!
Знал ли Сергей Есенин, что я буду идти в 2005 году, в марте, по Померанцеву переулку и читать про себя его гениальное стихотворение, обращенное ко мне, Нине Красновой, "ПИСЬМО К ЖЕНЩИНЕ"?
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь,
Корабль в плачевном состоянье.
Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас па палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был -
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий...
..................................................
Теперь года прошли,
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне...
Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин
(1924)
"Наша улица", № 10-2005
Охраняется законом РФ об авторском праве