Юрий Кувалдин "Он пел в церковном хоре" эссе
"Тихий Дон" Федора Крюкова и плагиатор Петр Громославский
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

На снимке: Юрий Александрович Кувалдин в редакции журнала "НАША УЛИЦА" на фоне картины своего сына художника Александра Юрьевича Трифонова "Царь я или не царь?!"

Федор Дмитриевич Крюков (1870-1920) автор романа "Тихий Дон"

Петр Яковлевич Громославский (1870-1939) плагиатор романа "Тихий Дон" под именем Михаила Шолохова

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин

ОН ПЕЛ В ЦЕРКОВНОМ ХОРЕ
«Тихий Дон» Федора Крюкова и плагиатор Петр Громославский

эссе

2 февраля 2010 года исполняется 140 лет со дня рождения автора романа «Тихий Дон» Федора Дмитриевича Крюкова

Писатель Федор Дмитриевич Крюков родился 2 февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа земли Войска Донского. Окончил Петербургский историко-филологический институт. Статский советник. Депутат Первой государственной Думы. Заведующий отделом литературы и искусства журнала "Русское богатство" (редактор В. Г. Короленко). В Гражданскую войну выступал на стороне белых. Секретарь Войскового круга. В 1920 году, собрав в полевые сумки рукописи, чтобы издать их за рубежом, отступал вместе с остатками армии Деникина к Новороссийску. В дороге Федор Крюков заболел сыпным тифом и умер 20 февраля. Автор романа "Тихий Дон" и других произведений, положенных в основу так называемого "писателя Шолохова".

Нет уже, кажется, более избитой темы, чем история с плагиатом "Тихого Дона". Даже в Вешенской каждый житель знает, что «барин роман украл»! Шолохов в разговоре о литературе совершенно не нужен, ибо со всей определенностью надо сказать, что не умел он не то что писать, но и не прочитал за всю свою долгую жизнь ни одной книги. Рой Медведев мне рассказывал, что в поездке по каналу все писатели прямо на пароходе за ночь что-то написали, только он ничего не смог написать. Даже на редкие встречи с читателями он приходил пьяным, садился в развязной позе и поддакивал тому, кто со сцены читал «его произведения». Шолохов был нужен Петру Громославскому только для получения гонораров, то есть Михаила Шолохова можно сравнить с современным алкашом, желающим срочно похмелиться и поэтому отдающим свой паспорт на регистрацию фирмы-однодневки, через которую моментально прокручиваются похищенные из бюджета миллионы, а то и миллиарды. Петр Яковлевич Громославский и есть создатель писателя Шолохова, который вовремя, неграмотный пролетарий, попался ему под руку. Под это «имя» получено гонораров по примерным подсчетам сотрудников Российской республиканской библиотеки более 200 миллиардов рублей в современном исчислении.
Петр Яковлевич Громославский, как и Федор Дмитриевич Крюков, родился в 1870 году, и учился с ним вместе в Усть-Медведице.
До 1915 года Громославский три раза кряду избирался атаманом станицы Букановской. Но в 1916 году в "Памятной книжке Области войска Донского" за 1916 год в разделе "Станичные атаманы" записано: "Букановская - (вакансия)". В тот период он предпринял ряд «мероприятий», отчего и не захотели казаки видеть его третий раз в своих атаманах.
За годы атаманства Петр Яковлевич Громославский обустроил приличное хозяйство, мог похвастаться немалым числом работников. У него имелись четыре пары разъездных лошадей, на которых нанимали кучеров. В доме была цвета рубиновых камней с золотой ниткой бархатная мягкая мебель, несколько прекрасных настенных зеркал в позолоченных резных багетах.
После отставки Громославский устроился, как и до своего атаманства, в церковь псаломщиком. В начале 1900 года у него родился еще один сын, третий - Иван. А затем род Громославских стал прирастать дочерьми. Мария, старшая, будущая жена Михаила Шолохова, появилась на свет, когда жена еще кормила грудью Ивана. Потом родилась Лидия, а спустя годы и сестры-близнецы Анна и Полина.
Громославский пожелал, чтобы сыновья стали священниками, поэтому определил их учиться в Усть-Медведицкое епархиальное училище, а после окончания его направил в Новочеркасскую семинарию. Дочерей он также устроил в епархиальное женское училище в Усть-Медведице. Собственные дома у Громославского были и в станице Букановской, и в столице Области Войска Донского Новочеркасске.
Но октябрьский переворот сорвал радужные планы семьи Громославских. Гражданская война разбросала его сыновей. Сам Громославский, сознавая, что пути в прошлое нет, чтобы обезопасить свою разросшуюся семью в переломные годы, решил, как ныне говорят, косить под нуждающегося, даже побывал в начале 1920 года, после смерти Федора Крюкова, с которым был рядом и хоронил его, недельку в тюрьме, из которой его освободили красные.
Как "пострадавший" от белых, Громославский был принят на советскую службу. В сочиненной им для Шолохова биографии говорится, что с 1920 года по 1924 он был заведующим станичным земотделом, а затем псаломщиком в церкви. Судился за невыполнение сельскохозяйственного налога, получил 3 года принудработ, но досрочно был освобожден и восстановлен в избирательных правах.
Вместе с отцом работали в земотделе и его дочери - Мария и Лидия. Там и подвернулся им Шолохов, у которого в срочном порядке явилась откуда ни возьмись страсть к литературному творчеству. Нам-то с высоты лет понятно, откуда этот литературный зуд возник. У Петра Громославского в руках оказался Глазуновский архив Федора Крюкова, с которым он был в отступе и который достался Громославскому. С постоянно наезжавшим на Дон своим родственником и однокашником Александром Поповым (Серафимовичем) они обстоятельно взвесили и детально обсудили, как быть с «Тихим Доном» Крюкова. План был прост, как советская власть: отобрать и поделить. Найти молодого «писателя» и обработать под него текст певца Дона.
- Сам-то справишься, Петя? – спрашивал у Громославского Серафимович, уже тогда бритый под Котовского.
- А как же! – восклицал Громославский, бывший литератор, хоть и посредственный. Образование у Петра Яковлевича все же было "повыше", он обладал каллиграфическим почерком.
И пошла писать губерния в семье Громославских. За какой-то год с небольшим для введения «писателя Михаила Шолохова» в литературу Петр Громославский сочинил для него несколько фельетонов, рассказов и повесть "Путь-дороженька".
Выдали за Мишу Машу Громославскую, дочь Петра Яковлевича, чтобы денежки за устройство в печать "Тихого Дона" Федора Крюкова потекли в карманы атамана Громославского, а чтобы никто не узнал, что ты, Миша, не знаешь, что такое «прямая речь» в литературном произведении, не говоря уж об «авторской речи», мы тебя аккуратно спрячем с глаз долой в Вешках, и роман под Вешенскую подгоним, мол, здесь всё и происходило. А не как у Крюкова в Глазуновской - станице Татарской.
Громославский покупает зятю в Вешенской самый большой дом в центре станицы. Когда же сюда переезжает сын Иван с семьей, то покупает еще один дом для него, прямо против Шолоховых. Сам же с женой живет во флигеле рядом.
Успех первых рассказов окрылил, и Громославский сдает зятю для перевозки в Москву роман о казаках. Зять курьером ездит в столицу, где Александр Серафимович, глава РАПП и главный редактор «Октября», дает указания Александру Фадееву, Юрию Либединскому и Владимиру Ставскому «правильно редактировать и дописывать» роман, поворачивать белогвардейский роман в сторону красных.
Проворный Громославский славен не только этим. Он и в давние времена отличался завидной «предприимчивостью».
Сохранилась в архиве Федора Крюкова презанятная жалоба казаков станицы Букановской на своего атамана Петра Громославского, в которой подробно описывают корыстолюбие, мошенничество и разные злоупотребления будущего шолоховского тестя. Жалоба датирована августом 1910 года и называется: «О взяточничестве Букановского станичного атамана Громославского». Например, в жалобе сообщается (орфография оригинала сохраняется) такой факт: «…Громославский на третьем Станичном сборе бывшем 6 и 7-го ноября 1908 года, посредством угощения водкой досбора выборных выпросил себе добавочное жалованье 200 руб., о этих незаконных действиях Станичного Атамана Громославского по донесению граждан Букановской Станицы производилось Заседателем 4-го участка Хоперского Округа дознание и при дознании все это подтверждалось, что выборные давали ему, сестре, земельные довольствия и добавочное жалованье были совершенно пьяные, а напоенные Атаманом Громославским с целью получить для себя интересы. Постановлением г. Окружного Атамана Хоперского Округа, объявленного г. Заседателем 4 участка Хоперского Округа на сборе 9 Августа 1909 года, земельные довольствия у него Громославского и сестры его отобраны в пользу общества и за незаконное пользование должен быть на них пред явлен иск в судебное учреждение, а кто же будет пред являть поверенным от общества повсем делам состоит он же Громославский и повсей вероятности на себя и сестру свою иска не предъявит?»
Впрочем, теперь это всё доступные материалы. Правда торжествует, правда, потом, но торжествует, но лишь потом, как говорил прекрасный поэт и драматург Александр Володин.
Помню, как 23 мая 2005 года накануне 100-летия «писателя Шолохова» на Дзержинке, по-старому, напротив улицы моего детства 25-го Октября, в музее Маяковского я выступил на вечере, посвященном Федору Крюкову: "В тени "Тихого Дона". Тут я должен заметить, что «писатель Шолохов» родился не в 1905 году, а в 1903. Два года пришлось ему убавить, чтобы не посадили за всяческие регулярные «исправления» в учетных ведомостях. Например, тому же Громославскому он в несколько раз снижал налоги! А так, за малолетство, дали лишь год условно. Он тогда в заготконторе номер 32 работал, а проще - на деревенском складе, куда свозили изъятое добро у крестьян. Казаков уже не осталось, потому что большевики вырезали казачество как класс. Замечательный ученый Андрей Глебович Макаров, ведущий вечера, изучивший «Тихий Дон» до последней запятой, опасался меня выпускать на люди, предполагая, что я буду резать правду-матку. Но к концу вечера, перед самым фильмом «Казак», все же выпустил меня. Я обрушил в зал гневную речь о том, что Шолохов был неграмотным и не написал вообще ни одной строчки в жизни, что жена его распространяла слух, что у нее с мужем почерка похожие! Судя по всему, я внес в атмосферу вечера разряд молнии, которая ударила по шолоховедам и так напугала их, что они, как говорила мне бывшая на вечере поэтесса Нина Краснова, едва не залезли в свои портфели, чтобы спрятаться и спастись от этой молнии, как от кары небесной.
Когда я, разгневанный, сел, Люша, как ее называли в ближнем кругу, или Елена Цезаревна Чуковская сказала мне, что, вообще-то, не нужно разрушать миф. Да-а, подумал я, надо в таком случае на книжках вашего отца поставить имя Сергея Михалкова, лишить вас дачи в Переделкино, квартир, всех средств к существованию, то есть выбросить на улицу, и после всего этого посмотреть, как вы будете крутиться!
Именно так большевики поступили с Федором Крюковым, самым известным до революции 1917 года на Дону писателем, Гомером казачества! Его имя вытравили, казалось, отовсюду, о нем не говорили все советские годы. Лишь изданная за границей книга Ирины Медведевой-Томашевской и тут же размноженная нами в самиздате разорвала порочный круг.
Вписанные в роман Крюкова соавторами Штокман с Бунчуком попахивают Мечиком и Левинсоном самоубийцы Фадеева Александра. Это он заседал вместе с Александром Поповым (Серафимовичем) на Тверском бульваре в РАППе, в том самом желтобоком особняке, в котором появился на свет в свое время Александр Герцен, куда в кальсонах являлся в ресторан МАССОЛИТа поэт Иван Бездомный, и где в наши дни находится Литинститут. Именно сюда отправлял с бумагами своего зятя Михаила Шолохова истинный вдохновитель и организатор плагиата «Тихого Дона» Петр Громославский, которого воодушевленно поддержали главные функционеры РАПП А.С. Попов (Серафимович), Ю. Н. Либединский, В. М. Киршон, А. А. Фадеев, В. П. Ставский, критики Л. Л. Авербах, В. В. Ермилов. Да-а…

Не сохами-то славная землюшка наша распахана...
Распахана наша землюшка лошадиными копытами,
А засеяна славная землюшка казацкими головами,
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,
Цветет наш батюшка тихий Дон сиротами,
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами.

Ой ты, наш батюшка тихий Дон!
Ой, что же ты, тихий Дон, мутнехонек течешь?
Ах, как мне, тихому Дону, не мутну течи!
Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют,
Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит,

Старинные казачьи песни

С этого эпиграфа начинается «Тихий Дон» под маркой «Михаил Шолохов». Но вот мы уже опубликовали очерк Федора Крюкова «Булавинский бунт», в котором - о, странность! - находим те же самые строки про «батюшку тихий Дон»!
Громославский, изменяя стороны света на прямо противоположные - север на юг, запад на восток, чтобы никто не догадался, что действие происходит в родной станице Федора Крюкова, начинает роман так:
«Мелеховский двор - на самом краю хутора. Воротца со скотиньего база ведут на север к Дону. Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше - перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона. На восток, за красноталом гуменных плетней, - Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый, живущий придорожник, часовенка на развилке; за ней - задернутая текучим маревом степь. С юга - меловая хребтина горы. На запад - улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу».
А теперь посмотрим, как тот же абзац о родной станице Федора Крюкова Глазуновской выглядит:
«Мелеховский двор стоит на самом краю станицы Татарской. Воротца со скотиньего база ведут на юг к Дону. Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, сырая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше серебрится перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона. На север, за вербным красноталом и обилием гуменных плетней, широкая степная дорога, ведущая в украинскую Михайловскую слободу, ее в шутку прозвали "Гетманским шляхом". По сторонам этой дороги шелестит полынная проседь, да истоптанный конскими копытами бурый, живущий подорожник. При подъеме на большой бугор встречается развилка из трех дорог, увенчанная часовенкой; за ней раскинулась задернутая текучим маревом степь. С запада охраняет Татарскую меловая хребтина холма, одно из тех возвышений, которое местные жители называют "горами". На восток идет центральная улица станицы, пронизывающая площадь, и далее бегущая к займищу, заливным лугам, где протекает Медведица».
Величайший писатель России Федор Дмитриевич Крюков, умеющий положить краску к краске, взвивая ее к метафоре подтекста, доступной интеллектуальной читающей публике, растоптан копытами большевиков, утопивших Дон в крови и уничтоживших казачество как класс. Чужой на Дону Михаил Шолох (так подписывал первые фельетоны и "Донские рассказы" Петр Громославский и публиковавший их глава РАПП (в сущности, глава Союза писателей СССР) Александр Серафимович) воссел на престол "Классика советской литературы", и даже позднее Нобелевскую премию получил (замечу, что я эту Нобелевскую премию отношу на счет Федора Крюкова)!
Самый основательный дезавуатор «писателя Шолохова» Александр Солженицын писал: "...что не Шолохов писал „Тихий Дон" - доступно доказать основательному литературоведу, и не очень много положив труда: только сравнить стиль, язык, все художественные приемы „Тихого Дона" и „Поднятой целины". (Что и „Поднятую" писал, может быть, не он? - этого уж я досягнуть не мог!)..."
Богоборческая страна, державшаяся на терроре, на запугивании всех и вся, завравшаяся до того, что уже одно вранье ссылается на другое, канула в лету, но метастазы тоталитаризма все еще дают себя знать, и не добитые правдой ревнители режима типа Феликса Кузнецова нет-нет, а выступают в защиту уже полностью разоблаченного Михаила Шолохова. Но дни их сочтены. Россия в муках противоречий вступила на цивилизованный путь развития. Новое поколение просвещенных людей будет читать роман Федора Дмитриевича Крюкова "Тихий Дон", очищенный от примитивной коммунистической пропаганды.
Слышу мелодию речи, слышу, как свободно поется песня, наполняя душу чудесными картинами первозданной красоты. Вы посмотрите, вы почувствуйте, вдохните эти завораживающие ноты, пронизывающие весь очерк Федора Крюкова "На тихом Дону" и вызывающие сладкие, трагичные, величественные слезы в финале этой литературной симфонии: "Есть что-то непонятно-влекущее, безотчетное, чарующее в чувстве родины. Как бы неприветливо ни взглянула на меня родная действительность, какими бы огорчениями ни преисполнилось мое сердце, - издали, с чужбины, как-то все в ней кажется мне краше и приветливей, чем оно есть на самом деле. Иногда, когда случайно приходится натолкнуться на сравнение, я даже ощущаю до некоторой степени эгоистическую гордость: мой сородич-казак, как бы он беден ни был, все-таки живет лучше русского мужика. Такой поразительной нищеты и забитости, какую на каждом шагу можно встретить в русской деревне, на Дону пока не найдешь. Казак не знал крепостной зависимости, сознание собственного достоинства еще не умерло в нем. Это-то сознание, хоть изредка проявляющееся, и привлекает к нему наиболее мое сердце...
И всякий раз, как за сизою рощею верб скрываются из глаз моих крытые соломой хатки моих станичников и постепенно убегают из глаз и самая роща, и кресты на церкви, и гумна со скирдами за станицей, - сердце мое сжимается безотчетной грустью, - потому ли, что жаль расстаться с людьми родными, близкими моему сердцу, с дорогими, родными могилами или еще почему-то, - не знаю..."
Свой поэтичный роман не случайно Федор Крюков назвал "Тихим Доном". Очень долгой была дорога к нему. Разумеется, в художественном смысле, а не в хронологическом. Как для истинного писателя, для Федора Крюкова, главное состояло не в том, каковым является содержание романа, а "как" он написан. Мастер художественной детали, сын атамана станицы Глазуновской, он с молоком матери впитал культуру, привычки и стиль жизни донского казачества. Очерк "На тихом Дону", осветивший дорогу к "Тихому Дону", Федор Крюков написал задолго до появления на свет Михаила Шолохова, еще в конце XIX века! Тесть будущего «пролетарского писателя» Петр Громославский восхищался талантом своего друга Федора Крюкова, когда прочитал в журнале "Русское богатство" этот изумительнейший очерк.
Как только появился в журнале Александра Серафимовича "Октябрь" роман Федора Крюкова «Тихий Дон» под "именем" 23/25-летнего Михаила Шолохова, молодые учителя Воронежа, с юных лет прекрасно знавшие многие произведения "Певца Дона", создали "Общество по защите творчества Федора Крюкова от плагиата Михаила Шолохова". Но "Тиходонской плагиат" защитил всею мощью вертикали власти Иосиф Сталин, и сторонников Федора Крюкова поглотили советские концентрационные лагеря, с 1934 года превращенные в ГУЛАГ.
От всего сердца выражаю благодарность руководству Волгоградской области, давшему имя Федора Крюкова одной из улиц города Волгограда (Постановление № 254 от 10.03.2004). Символично, что еще при жизни Петра Громославского граница между областями пролегла именно так, чтобы станица Глазуновская была в Волгоградской области, а Вешенское логово - в Ростовской.
Петр Яковлевич Громославский умер в 1939 году. Он и в гробу был красив, поскольку при жизни обладал приятной внешностью. У него был поставленный басистый голос. Он пел в церковном хоре.
С его кончиной закончилось и «творчество писателя Шолохова». А все жалкие последующие «произведения» кроила жена Мария с родственниками. «Писательский» опыт у нее на «Тихом Доне» и «Поднятой целине» под руководством отца накопился.
Замечательно, что основатели Фонда писателя Федора Дмитриевича Крюкова инициировали создание памятника великому писателю в станице Глазуновской.
Из разговора со скульптором Александром Рукавишниковым, еще до установки его памятника "коням и рыбаку" на Гоголевском бульваре, я узнал, что Александр Иулианович, оказывается, не знал о существовании писателя Федора Крюкова. После беседы со мной Рукавишников предложил сделать памятник и Федору Крюкову, так он был растерян, потому что остановить уже ничего не мог.
Склоняю голову перед всем Донским Казачеством, воскресшим из пепла вместе со своим великим сыном - писателем Федором Дмитриевичем Крюковым.

“Наша улица” №123 (2) февраль 2010