Сергей Михайлин-Плавский

ЖИВОНАЧАЛЬНАЯ ТРОИЦА

эссе

Недалеко от Борисовских прудов в Москве в одном из “шоколадных” домов, как их называют местные жители, живет удивительный человек - Юрий Кувалдин, хорошо известный интеллектуальным кругам нашей страны, а также ближнего и дальнего зарубежья, писатель и критик, филолог по образованию, фанатик своего дела, прозаик по призванию и первый в СССР (с 1988) и новой России частный издатель, а также основатель и главный редактор Ежемесячного литературного журнала “Наша улица”, которому в марте 2008 исполняется, если так можно сказать, 100 номеров.

Сегодня, 19 ноября, у Главного редактора - День рождения, первый после 60-летнего юбилея, который был широко отмечен московской общественностью сначала юбилейным вечером в Театре на Таганке, а потом показом по телевидению документального фильма “ЮРИЙ КУВАЛДИН. ЖИЗНЬ В ТЕКСТЕ” по каналу “Культура”.

По этому поводу мы, Ваграм Кеворков и я, приглашены новорожденным к нему домой на более чем скромный “мальчишник” с чаем и бутербродами (притом - принципиально - никаких возлияний), но с обширной и насыщенной программой, открывающейся чаепитием: время обеденного перерыва, и необходимость и традиции требуют этого ритуала.

Чай к нашему приходу уже заварен и, по словам хозяина, он “великолепен”. Кувалдин усаживает нас за стол и начинает готовить бутерброды с лососевой икрой и красной рыбой. Сначала на хлеб намазывает масло, потом, вскрыв вакуумную упаковку нарезки, осторожно кончиком ножа поддевает край розовато-прозрачного ломтика и накладывает его на тонкую скибочку хлеба с маслом. При этом вспоминает, как гостил у Юрия Нагибина по поводу издания его знаменитого “Дневника”, как радовался Нагибин, что его “Дневник” будет издан еще при его жизни. Да не успел Юрий Маркович увидеть вышедшим в свет свое творение, месяца через два он, к сожалению, умер.

- С Нагибиным дружил Лужков, - продолжает Кувалдин и вдруг - назидательно, - дружите с великими, общайтесь с ними, пишите о них, если хотите оставить след, ведь, что не записано, того не существовало. Вчера вот по телевизору показали юбилей Эльдара Рязанова - 80 лет, не шутка. Но я для себя Рязанова не числю среди великих, Фелини, Андрей Тарковский - это вершины. Но его “Карнавальная ночь” - это была эйфория, огромное желание праздника, света в жизни. А потом “Берегись автомобиля” с гениальным выбором Иннокентия Смоктуновского на главную роль...

Баграм Кеворков завозился за столом, достал из сумки и со словами благодарности возвращает Кувалдину взятую у него книгу “Ночевала тучка золотая”. Кувалдин тут же откликается:

- А ведь Анатолий Приставкин предвосхитил чеченские события...

Исчерпывающая характеристика!

Документальный телевизионный фильм “ЮРИИ КУВАЛДИН. ЖИЗНЬ В ТЕКСТЕ” открывается кадром, в котором Алексей Воронин, один из авторов “Нашей улицы”, бард и прозаик, поет свою песню “В маленьком раю”. Потом в кадре возникает лицо Сергея Филатова, директора Фонда молодежных программ; он тепло говорит о юбиляре: “У Кувалдина характер человека, любящего русское Слово...”

Вслед за Филатовым говорит Кувалдин, как будто давно ждал этого момента: “ Нам, приученным к искусству - отражению, пора переучиваться: искусство - не отражение, а создание своего, доселе не бывшего мира, углубление, достигаемое отстранением, уходом, изоляцией, сосредоточением, отказом, экзистированием. Не от мира к познанию - от сознания в недра мира. Не изображение вещей - живописание идей... Слово соотносится с Богом, поэтому литература, как литургия...”

А за столом, попивая дымящийся терпким ароматом чаек, Юрий Александрович продолжает коментировать фильм:

- Моего детства коснулась тень великих: родился в доме, где в свое время была знаменитая Греко-латинская академия, и по этим местам ходил Ломоносов, неподалеку стоит памятник первопечатнику Ивану Федорову, а я ведь тоже стал издателем, когда понял, что в пору моей молодости напечататься было нельзя, тогда многих молодых на страницы журналов не пускали чиновники от литературы, своеобразная мафия, оседлавшая богатую кормушку -”Союзпечать”.

В интервью Юрию Крохину (кстати, автору сценария этого фильма) Юрий Кувалдин рассказывает, как “загремел* во времена так называемой “хрущевской оттепели” месяца на полтора в “Матросскую тишину” за распространение самиздата романов Солженицина “В круге первом” и Андрея Платонова “Чевенгур”.

И сейчас здесь, за столом,добавляет:

- Андрей Платонов - это вершина нашей прозы.

На экране гениальный Золотухин гениально читает гениального Иосифа Бродского “Пилигримы”:

...И быть на земле закатам,

и быть над землей рассветам.

Удобрить ее солдатам.

Одобрить ее поэтам.

Интервью Ю. Крохину продолжается. Кувалдин весь в своей стихии - писательстве: “Писатель проявляется степенью своей искренности. Быть писателем научить нельзя. Писателем может быть только одиночка, вышагнувший из социума и сидящий на облаке, наблюдающий бесконечное воспроизводство человеков”. А за столом герой фильма добавляет:

- По собственному писательскому опыту знаю, что святое искусство находится в абсолютной зависимости от Божественной мудрости. В знаках, которые оно представляет нашим глазам, проявляется нечто бесконечно превосходящее все наше человеческое искусство, сама Божественная Истина - сокровище света, купленное нам кровью Христа (Херистоса)...

Фильм продолжается. На экране возникают и исчезают известные и малоизвестные лица, а Кувалдин от стола быстро бежит на кухню, наполняет наши бокалы новыми порциями чая и снова садится перед экраном телевизора.

Слава Лен - о романе “Родина”, об ударе этим романом по постмодернизму: он (Кувалдин) “не просто иронизирует над этим явно устаревшим - тупиковым - методом. Он прямо издевается над постмодернизмом. Постмодерн-роман “Родина” кувалдой добивает постмодернизм, тем паче, что перед его автором, Кувалдиным, ярко разворачиваются зияющие высоты рецептуализма.”

Я так подробно описываю события, разворачивающиеся в фильме, потому, что он был показан только один раз,21 ноября 2006 года, и, наверняка, не просто читатели журнала “Наша улица”, а многие авторы могли его не видеть. А фильм поучителен и интересен, а мне интересен вдвойне: во-первых, за столом перед телеком сидит главный герой и исполнитель Юрий Кувалдин; во-вторых главный режиссер и также герой фильма Ваграм Кеворков и ваш покорный слуга, скромно затерявшийся среди столичных знаменитостей.

Вот снова в кадре возникает Кувалдин и проникновенно читает стихи Осипа Мандельштама:

Я не увижу знаменитой “Федры”

В старинном многоярусном театре,

С прокопченной высокой галереи,

При свете оплывающих свечей.

И равнодушен к суете актеров,

Сбирающих рукоплесканий жатву,

Я не услышу обращенный к рампе,

Двойною рифмой оперенный стих...

Мелькают кадры.

Феликс Антипов, артист Театра на Таганке читает монолог из Венички Ерофеева.

Кувалдин - Крохину: “Писательство - дело загробное, мы стоим на пороге вечности. То, что не зафиксировано в слове, того не существовало. Для меня наша жизнь, в которой бултыхаются миллионы, не имеет отношения к литературе. Жизнь служит лишь поводом для литературы. Жизнь - конечна, литература - вечна, рецептуальна...”

Никита Высоцкий что-то говорит в кадре под песню, исполняемую его отцом, Владимиром Высоцким.

Сергей Филатов: “Мы делаем великое дело для литературы, выпуская книги молодых. Этому способствует издательство Юрия Кувалдина “Книжный сад”.

В заключительных кадрах снова Алексей Воронин: “Я жил когда-то в маленьком раю...”

Мы некоторое время молча сидим за столом, потрясенные фильмом. Ваграм Кеворков говорит, раздумчиво растягивая слова для большей убедительности и, скорее всего,для себя:

- Замечательный фильм, на несколько голов выше других подобных фильмов, идущих по каналу “Культура”.

Далее в программе встречи - небольшая пауза в конце чаепития: уборка со стола и мытье посуды. Кувалдин тщательно моет под струей горячей воды тарелки и кружки и ставит их в сушку над раковиной. Потом мы снова собираемся за столом и Юрий Александрович читает письма из Германии от автора “Нашей улицы” Игоря Шесткова, который искренне и горячо благодарит его за публикацию в журнале своих вещей. Затем мы слушаем статью самого главного редактора, идущую в первом номере журнала за 2008 год “Промчались дни, как оленей косящий бег”: “Литература - это писание и чтение в одиночестве. Писатель должен трудиться ежедневно, как говорил Юрий Олеша, чтобы не потерять мастерство... “

Кувалдин читает письмо Репина Чехову, в котором великий художник благодарит великого писателя за “Палату № 6”, а на нас с книжной стенки смотрит Антон Павлович, молодой, красивый, с аккуратной бородкой и в пенсне с опущенной дужкой.

“Проза - это переложение души в знаки. Писатель пишет для писателей, Петрарка писал для Мандельштама. Писателю необходимо знание Слова, ибо Слово создает новую жизнь...”

И далее - снова об Слеше: “Ни дня без строчки” написана по принципу ассоциаций, но какая глубинная связь с первоисточником... Юрия Олешу Кувалдин открыл для меня на прошлой нашей встрече, и сейчас он продолжает его открывать. Открытия - это свойство беспокойной и жадной на жизнь натуры Юрия Кувалдина. Вот и сейчас он тащит нас в свой “закуток” с компьютером и проигрывателем - открывать Петра Лещенко.

Эстрадный певец (баритон) Лещенко Петр Константинович (1898-1954) в начале XХ века пел в солдатском церковном хоре, в 1917 году, после окончания школы прапорщиков в Киеве, был отправлен на румынский фронт, где в августе того же года получил тяжелое ранение и после окончания лечения недолгое время служил псаломщиком в кишиневской церкви. В 20-х годах обучался в парижской балетной школе, по окончании которой вместе с первой женой Женни-Иоханне Закит гастролировал по странам Ближнего Востока с песенно-танцевальными номерами. В качестве исполнителя цыганских романсов впервые выступил в 1929 году в ресторане “Лондра” в городе Кишиневе. В 1930 году в Белграде пел на семейном празднике короля Александра Карагеоргиевича. В том же году представил большую сольную программу с вошедшими в нее песнями, написанными специально для Лещенко Оскаром Строком: “Черные глаза”, “Катя”, “Мусенька родная” и др.

Потом в репертуаре певца появляются произведения различных жанров: танго, фокстроты, цыганские и бытовые романсы, песни неизвестных авторов, Среди них наибольшей популярностью пользовалась песня “Чубчик”. В это же время Петр Лещенко исполняет песни Марка Марьяновского “Татьяна”, “Ванька, спой”, “Марфуша”, а также несколько песен собственного сочинения: “Вернулась снова ты”, “Лошадки”. Одновременно он пишет аранжировки ко многим песням.

В начале 30-х годов многие фирмы звукозаписи издают пластинки с песнями в исполнении Петра Лещенко: “Columbia” (румынский филиал английской фирмы), “Parlophon”(Германия), “Elektrecord”(Румыния), “Bellacord”(Латвия).

В 1935 году Лещенко в Бухаресте открывает ресторан “ЛЕЩЕНКО”, в котором выступает с ансамблем “ТРИО ЛЕЩЕНКО” (супруга певца и его младшие сестры - Валя и Катя) и начинающей эстрадной певицей Аллой Баяновой.

Великая Отечественная война застает певца в Румынии, но он уклоняется от службы в рядах румынской армии и продолжает концертную деятельность, а летом 1942 года выступает в оккупированной фашистами Одессе. В сентябре 1944 года, после освобождения Бухареста, дает большой концерт для офицеров Советской Армии, на котором исполняет собственные песни: “Я тоскую по родине”, “Наташа”, “Надя-Надечка”, а еще песни советских композиторов, среди них “Темную ночь” Н.Богословского. В послевоенные годы на его концертах звучат песни Оскара Строка: “Скажите,почему”; “ Не покидай”; “Спи,мое бедное сердце”; Д.Покрасса -”Все, что было”; А.Альбина -”Осенний мираж” и др.

26 марта 1951 года органы госбезопасности Румынии арестовали Петра Лещенко, а годом позже и его супругу Веру Белоусову по обвинению в измене Родине (за выступления в оккупированной Одессе). Вера Белоусова в 1953 году была освобождена за отсутствием состава преступления, а Петр Лещенко умер в тюремной больнице в 1954 году. За свою творческую жизнь Лещенко выпустил свыше 180 граммофонных дисков, но ни одна из его записей в бывшем СССР не была переиздана, кроме пластинки из серии “Поет Петр Лещенко”, выпущенной в 1988 году фирмой “Мелодия” к 90-летию со дня рождения певца и тогда же занявшей первое место в хит-параде ТАСС...

Мы сидим и молча наслаждаемся певческим искусством почти забытого певца; звучат то грустные, то веселые мелодии, часто меняется музыкальное сопровождение: на смену гитаре залихватски врывается гармошка. Звучат песни: грустная - “Прощай, мой табор”, игриво-ироническая - “Станочек”.

- Какой мастер! - восхищается Ваграм Кеворков.

- А какая здесь фантастическая аранжировка! - добавляет Юрий Кувалдин по окончании прослушивания песни “Спи, мое бедное сердце”.

А песни нанизываются одна на другую, а сердце, устав за последние годы от топорных мелодий и убойных ритмов (словно забивание шлямбура в бетонную стену),с искренней радостью отзывается на знакомые мелодии:

Стаканчики граненые упали со стола.../ Жил отважный капитан,0н объездил много стран./ Погибал срЭди акул.../ (так поет певец, с твердым произношением буквы “е”)./А ну-ка песню нам пропой,/Веселый ветер!../ Кто прЫвык за победу бороться...

А вот удалая, частушечная:

На столе стоит бутылка...

с припевом:

Тпру ты, ну ты!

и тревожная:

Темная ночь./ Только пули свистят по степи,/Только ветер гудит в проводах, /Тускло звезды мерцают...

Юрий Кувалдин не выдерживает охватившего его волнения и говорит:

- Ощущение такое, будто сидишь рядом с Никитой Богословским, ведь Лещенко пел и его песни...

А песни каскадом льются на обрадованную душу:

Выпьем рюмочку до дна...

Дуня,люблю твои блины...

У самовара я и моя Маша...

Протяжно-задумчивая и неожиданно удалая:

Две гитары за спиной

Жалобно заныли...

Отчего и почему,

По какому случаю

Я одну тебя люолю,

Остальных я мучаю?..

Эх,раз,еще раз,

Еще много, много раз...

Кувалдин хорошо поставленным баритоном подхватывает эти напевы, его голос схож с голосом певца, отчего любая песня становится ближе и понятней душе.

Лещенко:

Ах, эти черные глаза

Меня пленили...

Что мне горе,

Жизни море

Надо вычерпать до дна*

Сердце, тише!

Выше, выше

Кубки сладкого вина!..

Кувалдин:

- Какое гениальное сопровождение и сочетание народных музыкальных инструментов: кларнета, гармошки, контрабаса! Как он чувствует тонкие нюансы мелодии! Вот бы сейчас сделать его концерт, да он всю современную эстраду заткнет за пояс! Все гениальное не пропадает, остается в душах и современников, и потомков.

Лещенко:

Цыган играет,

Поет цыганка

И вторит им

Всетаборный припев:

Тара-тара-там!..

Кувалдин на цыганский манер бросает руки одну за другой сначала в одну сторону, потом в другую и при этом говорит:

- Сейчас будет самое гениальное - “Чубчик”!

Лещенко:

Раньше, чубчик,я тебя любила,

а теперь забыть я не могу...

Но я Сибири не страшуся,

Сибирь ведь тоже Русская земля...

Эх, развейся, чубчик, по ветру!..

Какие простые и бесхитростные слова, без всяких выкрутасов, но сколько в них душевного тепла и неподдельного чувства! Мы уже устали от современных с неграмотными текстами шлягеров, которые по своему внутреннему содержанию не годятся в подметки самой простенькой и наивной русской частушке. Один только Газманов чего стоит с его “шлямбуром”: “Я рожден в Советском Союзе,/ Сделан я в СССР”. Да и другие певцы не лучше: “Я перецеловал на твоем белье все дырочки” (передача “Ты - суперстар” на НТВ) или “У меня неправильный обмен веществ”(там же).

По всем телевизионным каналам мы видим одни и те же лица, одних и тех же певцов. Независимых, настоящих, талантливых певцов вытесняют из музыкального пространства, из эфира,из умов слушателей. Любые новые певцы - клоны старых, нет развития. Кувалдин, имея в виду Петра Лещенко:

- Как можно было таких людей трогать?

Кеворков:

- Дикая страна!

Кувалдин:

- А я люблю работать под музыку, я специально ее не слушаю, но она мне помогает писать; люблю слушать Аркадия Северного, Петра Лещенко, Жанну Бичевскую, когда она поет под гитару на стихи моего недавно ушедшего в мир иной друга Евгения Блажеевского:

По дороге в Загорск

понимаешь невольно, что осень

Растеряла июньскую удаль

и августа пышную власть,

Что дороги больны,

что темнеет не в десять, а в восемь,

Что тоскуют поля

и судьба не совсем удалась.

В последнее время все наши встречи с Кувалдиным заканчиваются прогулками по Москве, по ее улицам и переулкам. Вот и сейчас, окончив чаепитие и насладившись песенной удалью Петра Лещенко, мы идем дворами от Братеевской улицы в сторону Борисовских прудов. Наша земная, далеко не святая троица в этот мягкий морозный вечер направляется к Храму Живоначальной Троицы, что в Борисове, чтобы помолиться русской литературе (“...литература наша, сущая на небесах! да святится имя твое, да приидет царствие твое; да будет воля твоя и на земле, как на небе; слово наше насущное подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от невежд и не желающих читать произведения художественной литературы... Ю.Кувалдин, “День писателя”) и очистить души от ежедневной скверны.

Такие прогулки стали уже традицией: почти любая наша встреча оканчивается посещением ближайшего православного храма. Мы идем в пойме реки Городни по дорожке к Большому Борисовскому пруду, переходим аккуратный деревянный мостик над сливной плотиной пруда, огибаем церковную ограду, поднимаемся на холм (а церкви наши предки всегда ставили на высоких холмах, чтобы издалека ее видеть, а вблизи при взгляде на нее, чтобы дух захватывало от красоты и величия) и останавливаемся на минуту у ворот.”... Кувалдин стоял у Борисовских прудов, вотчины царя Бориса Годунова” и читал свои стихи:

Церковных окон виден переплет,

Где стекла запотели от дыханий,

Как странно наблюдать на расстояньи,

Как странно: если служба там идет...

Не в назиданье строилась Москва,

Но в корчах, как на сносях,

распласталась

И стала потому-то голова,

Что криво и беззубо улыбалась,

Кормилицей налево и направо

Для каждого вошедшего была,

Для всей России стала переправой...

Скинув шапки и помолясь на паперти, входим в Храм, берем по три свечи и зажженными ставим их за здравие литературы нашей сущей, за здравие ныне живущих родных и близкий, во упокой усопших родственников и друзей, потом долго любуемся богатым и красивейшим иконостасом и, помолясь Святой Троице, выходим на улицу, из света в темь, в легкий морозец, в автомобильный гул и суету города.

Господи! Как хорошо и благостно на душе! А храмов-то в Москве - сорок сороков, не зря же зовут - Москва Златоглавая!

И, как бы подводя итог, Кувалдин останавливается посредине улицы и голосом проповеди говорит:

- Писатель без религиозного начала в душе - не писатель. Каждый его рассказ, образ - это прощание с сиюминутным миром. Мир ведь изменчив, и следующий твой рассказ будет уже о другом мире, который родится в твоей душе и отразится в этом твоем новом рассказе или образе.

Машины осторожно объезжают Кувалдина, стоящего посреди улицы, на проезжей части...

"НАША УЛИЦА" №108 (11) ноябрь 2008