Борис Мирза "На стройке" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Борис Георгиевич Мирза родился 27 февраля 1971 года в Москве. Окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Г. И. Полоки). Снял художественные фильмы: "Мертвое тело" (1996), "Курорт особого назначения" (четыре серии). В перерывах между работой над игровыми картинами сделал несколько документальных фильмов. Как писатель дебютировал в "НАШЕЙ УЛИЦЕ" рассказом "Аристотель" (№ 3-2004).

вернуться
на главную страницу

Борис Мирза

НА СТРОЙКЕ

рассказ

- Если работа нужна, то можешь к Змею попроситься, он рынок строит, там лишние руки не помешают. Там все его ребята - и Горбач, и Труфан, Профессор тоже... и другие все там обретаются. Нужна тебе работа-то?
Я ответил. Тогда Женька, местный "авторитет", встал с лавки и стал показывать, как найти новую стройку.
Я и без Женькиных объяснений знал, где строится новый Чертановский рынок.
"Рыночная" тема активно обсуждалась во дворе. Некоторые утверждали, что хозяева рынка армяне, а наша шпана на стройке работает за долю, и Змей ими верховодит. Доля Змея в "армянском бизнесе" то сильно преувеличивалась, то считалась совсем мизерной. Ветеран дядя Сережа говорил: "Армяне его все равно надуют". Собеседники радостно соглашались.
Между тем компания Змея ходила на стройку рано утром и возвращалась поздно вечером, что хорошо отразилось на жизни нашего двора. Проще говоря, стало тише.

Я подошел к пустырю у "новых домов", на котором предприимчивые армяне собирались выстроить рынок. Впрочем, никаких армян на стройке не было.
Стройплощадка была огорожена металлическими трубами, вкопанными в землю через каждые два метра. "Здесь, наверное, будет забор, - подумал я. - Надо бы им с этим поторопится, а то местные все растащат..."
В дальнем конце рынка стояла времянка - наскоро сколоченная из листов фанеры коробка, в которой наверняка хранился инвентарь.
Из-за угла времянки рабочие таскали большие листы железа. Здоровые мужики по двое (один спереди, другой сзади) шли мелкими шажками, согнувшись под тяжестью металлического прямоугольника.
Листы они раскладывали по периметру рынка, прислоняя к столбам. "А вот и забор", - подумал я.
Одна из пар направлялась прямо ко мне. Первым нес лист железа Профессор.
Прозвали его так вовсе не за страсть к обучению, просто когда-то давно, еще в детстве он забрел на враждебную Днепропетровскую улицу и был жестоко избит местными пацанами. Били его пряжками армейских ремней по голове. Его лечащая врачиха была счастлива, что он вообще выкарабкался. Но с тех пор Вовка стал чуть-чуть "тормозить", а кроме этого у него ухудшилось зрение. Мама купила ему самые дешевые очки в роговой оправе, которые совершенно изменили его внешность. Он стал выглядеть очень умным. За что и был прозван Профессором.
Когда они поравнялись со мной, я громко спросил Профессора, где найти Змея.
Он даже не повернул ко мне головы. Возникла глупая пауза, я так и продолжал стоять, а Профессор с напарником прошли мимо. Дойдя до ближайшего столба и облокотив на него свою ношу, они развернулись и побрели назад.
Я повторил вопрос. Профессор молча, не глядя на меня, указал на времянку. Другие, рабочие просто не обратили на меня внимания.

Во времянке был полумрак, ни лампы, ни окон, свет попадал внутрь только через дверной проем, вычерчивая на земляном полу широкую белую полосу.
В дальнем углу сарая на брошенных в кучу совковых лопатах сидел Змей.
Передним лежала расстеленная газета. На ней стояла початая бутылка водки, а рядом лежали два огурца и надкушенный помидор. В кулаке Змей сжимал граненый стакан. Он долго разглядывал меня, будто не веря, что я мог к нему притащиться.
- Зачем пришел? - спросил он.
- На работу...
- Зачем?
Я объяснил.
- Непонятно... - сказал Змей и начал что-то искать в многочисленных карманах спецовки. Потом нашел и вынул пачку сигарет и спички. Закурив, он поднял на меня глаза. - Деньги всем нужны. Тебе зачем?

Я разозлился. Что я должен ему сказать, что? Что я недавно женился и не могу больше клянчить у матери деньги. Она, конечно, даст и никогда не попрекнет ими. Да только трудно их брать. И тратить потом, стыдливо обходя в разговорах с женой источник их получения?
Что сам я не давно поступил в институт - изучать несуществующую, и никому не нужную профессию?
- Это понятно. Я не дурак. А че делать можешь?
- Все.
- Нет, все не можешь... А листы таскать попробуй. Напарника тебе дам.
- Спасибо.
- Не за что... Не нужны тебе деньги.
- Это почему?
- Да ведь ты меня о главном не спросил, сколько я тебе заплачу...
Я смутился.
- Ну, и сколько?
- А вот посмотрим как до обеда... выдержишь, так и поговорим про деньги...
- Ладно.
- Напарника тебе дам. Хорошего. Работу любит, как Стаханов... - Он вдруг усмехнулся, и не громко сказал, глядя куда-то в дальний угол времянки. - Эй, Прапор!
Из темноты ко мне шагнул человек. Было довольно странно видеть столь взрослого мужика в компании хоть и крутых, но все-таки еще совсем молодых ребят.
Он был коротко острижен, седая челка падала на лоб, лицо его и особенно щеки покрывали фиолетовые прожилки. В маленьких глубоко посаженных глазах горел какой-то особенный огонек. Он смотрел на меня.
- Вот тебе Петрович, подельник... В смысле напарник...- сказал Змей. - Проэкзаменуй его до обеда на железе...
Петрович протянул мне руку, а я ему. Он так сжал мою ладонь своей клешней, что я чуть не вскрикнул.
- Петрович, - представился он. - Друзья зовут Прапором, по званию.
Он покосился на Змея. Тот кивнул.
- Ну, что, официальную часть считаю законченной... Давайте, действуйте...
И мы пошли действовать.
- Ношу я быстро. Поэтому ты вставай позади.
Мы подошли к стопке железных листов. Прапор достал из кармана нитяные перчатки. И подцепив лист, стал сдвигать его на себя. Я тоже включился в работу, перчаток у меня не было.
Неровные металлические края врезались в ладони, и вообще, железо оказалось тяжелей, чем я ожидал. И только я успел осознать это, как Петрович побежал.
С первых же шагов я начал задыхаться. Я смотрел на крепкую широко спину Прапора и думал только о том, что я не должен выпустить из рук лист. Ведь если это все-таки случится в первую ходку, то со стройки мне придется уйти.
Постепенно мы обогнали других рабочих.
- Стой раз-два! - скомандовал Петрович и остановился у столба. По инерции я налетел на лист и толкнул Прапора в спину. Тот даже не пошатнулся.
- Три-четыре! - скомадовал он. И мы почти синхронно бросили лист к столбу.
Прапор повернулся ко мне.
- Ну как? - он оценивающе смотрел на меня.
Я непроизвольно тряхнул головой, перед глазами у меня плыло.
- Нормально, - ответил я, - хорошо.
- Дальше лучше будет! - Петрович широко улыбнулся и побежал обратно.
Он был прав, третий кусок железа дался мне легче, чем первый. Я уже подумал было поблагодорить Прапора за поддержку, когда он начал вилять. Он откланялся чуть влево, чуть вправо, постепенно увеличивая амплитуду. Сначала я думал, что мне это кажется, но потом...
"Он просто издевается, они для этого его и поставили". Я уперся взглядом в его спину и крепче зажал лист. Мы бежали, виляя, как машины на гонках. Виражи становились все круче. "Хрен тебе, Прапор, - думал я, - не упаду! И тогда, ты перестанешь ухмыляться". Я был уверен, что он ухмыляется.
И все-таки я упал, споткнувшись о какую-то арматуру.
Прапор остановился, так и не выронив лист, и обернулся ко мне.
- Не ушибся? - спросил он, и на лице его отразилось подобие сочувствующей улыбки.
- Нет... - ответил я. И посмотрел на пальцы левой руки. Ноготь указательного пальца оторвался и висел на тоненьком куске кожи. Под ним быстро скапливалась кровь.
- Нет, - повторил я. - Не ушибся.
В любой другой ситуации я бы ушел домой. Но не сейчас. Я так ненавидел этого Петровича, что готов был тягаться с ним до конца. Я взял палец в рот, и, откусив ноготь, выплюнул его на землю.
- Чего встал? - спросил я Петровича, подхватывая лист. - Беги дальше, работа не ждет.
Еще три раза до обеда я падал. Мои треники порвались, а коленки были напрочь содраны.

Обедали все, прислонившись к стенам времянки, пили чай, черпая кипяток из котла стоящего на самодельном очаге. Сахар, заварка и кружки были общими.
Еда у каждого своя. У меня с собой ничего не было, поэтому, налив чаю, я стал хлебать его в стороне от других рабочих.
Из времянки вышел Змей, за ним чуть сзади семенил Петрович.
- Ну как, может он работать, - спросил Змей у Прапора.
- Нет, не может. Падает все время. Вон, руку раздолбал. Ты покажи пальчик-то, бедолага... - Петрович потянулся ко мне, хотел выставить напоказ мой палец.
Я уже не видел ничего кроме его лица с кислой улыбочкой, и слышал только его фальшиво-ласковый голос.
В правой руке у меня была чашка с горячим чаем. "К сожалению не кипяток", - промелькнуло у меня в голове...
Петрович заверещал как баба и, отпустив меня, схватился руками за лицо. В его мокрых волосах застряли чаинки.
Через секунду он уже навалился на меня, и его рука в перчатке крепко держала меня за горло. Другой рукой он отрывисто бил меня в скулу. При каждом ударе он противно постанывал.
Я не мог сопротивляться. Он был сильнее. Краем глаза я видел за его спиной бледное лицо Змея. Он, не отрываясь, смотрел на меня.

Я очнулся во времянке. Голова гудела, но гораздо больше саднил палец. Я огляделся и увидел Змея, сидящего на том же месте, где и раньше. Рядом с ним валялась пустая бутылка, а на газете стояла другая. Закуски уже не было.
- Очнулся... герой, - сказал он. - Не крути башкой, нету его. Нету. Да и был бы, че ты с ним сделаешь? Он - жила...
- Шестерка он, - ответил я и, пошатываясь, подошел и сел на землю напротив Змея.
- Шестерка, - согласился Змей. - На выпей.
Он налил в свой стакан пятьдесят грамм и протянул мне. Я жестом отказался.
- Выпей, выпей. Как лекарство, в башке прояснится.
Я взял стакан и выпил. В первый раз в жизни. Оказалось не так и горько.
- Вот так... - сказал Змей и замолчал.
- Слушай, Змей... - начал я.
- Андрюха.
- Что?
- Андрюха меня зовут. Змей, потому что Зинатдинов.
- Андрюха...
- Подожди... - он достал из кармана свернутые в пачку бумажные деньги. Рубли и трехрублевки. Отсчитал десятку и протянул мне. - Вот, за день. Бери, бери, у меня никто не отказывается.
Я взял.
- Вот так. Бери и мотай отсюда.
- Почему?
- А потому. Знаешь, почему здесь Профессор? Он здесь потому, что с его окулярами ему больше некуда. Олег Труфан с четырнадцати лет пашет, чтоб от отца уехать. У Горбача мечта в пункте приема посуды бутылки принимать...
- А чем я хуже? Мне тоже работа нужна.
- Ты чужой. Бери, короче, деньги и дуй по холодку. Все, кончен разговор.
Змей налил себе полстакана и разом выпил.
- Иди, и извиняй, что портрет испортили.
Разговор был действительно кончен. Я поднялся и вышел из времянки. Снаружи был светлый летний вечер. Мимо меня прошли Профессор с Горбачем, сгибаясь под тяжестью железного листа.
- Счастливо! - сказал Профессор.
- Пока! - сказал Горбач, и не зло улыбнулся.
А я пошел домой.

- Ну и правильно ты ушел оттуда, - сказал Женька, когда мы с ним сидели поздно вечером на лавке у дома и пили пиво.
- Не я ушел, а меня выгнали.
- Это все равно, - ответил Женька.
- Почему?
- Потому. Нечего тебе с ними делать.
- А чего ж ты меня к ним отправил.
- Ты ж работать хотел. А я помог. Все равно. Не для тебя это все.
Он помолчал, глотнул пиво и достал пачку "Явы".
- Все равно все изменится. Скоро им всем конец придет. Сначала Прапору этому, потом Змею и остальным.
- Почему?
- Пройдет время, увидишь.
Время прошло. И я увидел.

"Наша улица", № 8-2004