рассказ

Иное брошенное невпопад слово подобно пуле. Отрикошетит от чьего-либо сознания, вернется к тебе, уже облитое в свинцовую оболочку и отправит в мир лучший, туда, где нет печали и несправедливости, но с другой стороны, не светит солнце, и не щебечут по-весеннему звонко птицы.

И вот уже ты лежишь в луже собственной крови, возле своего темно-синего БМВ, весь такой из себя крутой, в изумрудном пиджаке, но уже мертвый, и поздно в вдалбливать в твою бритую голову прописные истины, что слово не воробей, вылетит не поймаешь, а язык твой - враг твой.

Дежурный передал, что на Первомайской улице ветеран учинил пальбу, есть труп. Когда мы подъехали, БМВ уже был не так шикарен, кузов в нескольких местах был продырявлен, стекла отсутствовали. Вишневому "Ауди" повезло больше, лишь отсутствовало лобовое стекло. Асфальт был усеян стеклянной крошкой.

Рядом с БМВ лежал бритый мужчина в пиджаке изумрудного цвета в багровой луже, а рядом стоял высокий худой старик в коричневом старомодном костюме, держа в опущенной руке пистолет. Я достал свой табельный "Макаров". Май, восьмое число, канун Дня Победы, подумалось, что папаша решил вспомнить годы боевые: перепутал "Тигр" с БМВ.

Я оценил ситуацию. На перекрестке в раскоряку стояли БМВ и "Ауди", в метре от места их столкновения застыл трамвай. Я заметил, что за "Ауди" прячется крепкий мужик лет тридцати в пиджаке песочного цвета, и тоже по моде бритый. Мода такая пошла, как заплешивел, сбривай остатки волос, если конечно череп правильной формы. Шутки шутками, но ситуация была сложной, гарантии, что старик не начнет палить по мне, когда я вылезу из машины не было никакой. Следовало принимать решение. Старик с пушкой на многолюдной улице - это не пустяк. Может, у него крыша съехала, всякое бывает. Но все-таки я понадеялся на свою реакцию, подумал, если что, успею выстрелить первым, хотя, конечно, палить в ветерана - последнее дело. Я вылез из машины и направился к месту, более чем странного происшествия. Старик будто оцепенел.

Медленно подхожу и с расстояния метров семи, не спуская глаз с его руки, держащей пистолет, говорю, как можно спокойнее, даже ласково: "Брось оружие, отец". Спустя несколько гнетущих секунд он разжимает пальцы, и пистолет шмякается об асфальт.

Я подхожу, поднимаю до блеска начищенный "Макаров", замечаю гравировку: "такому-то за безупречную службу", кладу оружие в карман куртки. Ко мне уже бежит гэнээрщик с наручниками, лихо надевает их на бледные и безвольные руки диковинного старика, после чего препровождает его в машину.

Затем подходит целехонький владелец "Ауди". После того, как старик был препровожден в машину, этот тип выпрямился, расправил плечи. "Я все видел, сейчас расскажу... этот старый ..." далее последовал поток нецензурной брани.

Спустя десять минут подъезжают: "Скорая", эксперты, труповозка, появляются гаишники и следователь прокуратуры. Эта женщина совсем не похожа на тех див, которые играют в сериалах про милицию. Некрасивая толстушка, но знаток своего дела.

Я опросил свидетелей, переписал их адреса. Из кусочков их взволнованных показаний сложилась картина происшедшего.

Шел трамвай номер одиннадцать, в салоне народу было немного, в основном, пенсионеры. Старик сидел и молча смотрел в окно, на звонкую весну, вспоминал, быть может, годы боевые, думал о чем-то своем. Трамвай, позванивая на поворотах, катил к конечной остановке, и тут на перекрестке вышла заминка. И она обещала быть долгой. Поцеловались две иномарки, столкновение было пустяковым, чмокнулись фарами, одна - левой, другая - правой, как они умудрились не разобраться в простой ситуации непонятно. Спустя пару минут к перекрестку и подкатил трамвай. Из БМВ и "Ауди" вылезли два крепких мужика, похожих друг на друга, один был в пиджаке изумрудного цвета, другой - песочного, оба в черных джинсах. Если б из одной из столкнувшихся машин выбрался тщедушный очкарик, разговор шел бы на других тонах, и возможно его очки валялись бы уже дороге. А тут можно сказать равные. Не бандиты, просто ребята конкретные, какие-нибудь менеджеры, может, владельцы ларьков, мелких предприятий, кто их знает. Поняв, что они стоят друг друга, и на глотку здесь не возьмешь, спокойно стояли, разговаривали, кому-то звонили по мобильнику. Шел деловой разговор, по вечным вопросам "Кто виноват?" и "Что делать?".

Если б столкновение произошло на полметра левее, трамвай прошмыгнул бы себе, и конкретные ребята продолжили бы обсуждать свои проблемы. Но на беду (того, что в изумрудном пиджаке) заднее колесо "БМВ" замерло аккурат на трамвайном рельсе.

И трамвай затормозил. Вагоновожатый подождал немного, посматривая на двух серьезных мужчин, что-то доказывающих друг другу, для порядка звякнул, но на сигнал никто и не думал обращать внимания. Поначалу и пассажиры не поняли в чем дело. Но минула минута другая, и в вагоне началось беспокойство, как это всегда бывает, когда общественное транспортное средство неожиданно и надолго останавливается. Бабули стали нервно поглядывать в окошко, а между тем двое мужиков в дорогих пиджаках неспешно базарили, перетирали проблемку.

Так вот эти двое стоят и базарят, а трамвай стоит. Тут вагоновожатый поднимается из-за руля, открывает переднюю дверь, и, высунув голову наружу, говорит, мол, мужики, чего-то делайте, люди ждут, ехать надо.

Здесь один из конкретных ребят, тот, что в пиджаке изумрудного цвета поворачивается и произносит: "Какие это на хер люди! Увянь!" Водитель в препирательства в вступать не стал, открыл двери, мол, уважаемые пассажиры, хотите ждите, а кто, желает, прошу на выход. По салону трамвая прокатился шумок, среди прочего угадывались слова "сволочи", "нахалы", фразы "что хотят бандиты, то и делают", "нас за людей не считают" и т. д. Народ начал возмущаться, но как-то не очень активно, в конце концов, тут остановка поблизости, можно пересесть на автобус и до нужного места добраться. Кое-кто уже направился к выходу.

И вот тут случилось. Наш старик встает и тоже направляется к дверям, выходит, осматривает место столкновения, и не слова не говоря, расстегивает пиджак, просовывает руку в район подмышки и достает пистолет... Раздается несколько хлопков. Тот, что в изумрудном пиджаке падает прямо рядом со своим БМВ, а его визави, человек с хорошей реакцией, наверное, и не в такие переделки попадавший, быстро оценив ситуацию, пригибается и успевает спрятаться за своим "Ауди". Старик ведет огонь по машинам.

Слышится хруст разбитого стекла. Водители проезжающих авто принимают происходящее за бандитскую разборку или операцию спецслужб, и глубже вдавив педаль газа, ускоряют движение. Праздношатающиеся подростки останавливаются и с интересом наблюдают за стрельбой. Люди, оставшиеся в вагоне застывают в оцепенении, они боятся выходить, вдруг старик начнет палить по ним. Замер и вагоновожатый, приоткрыв от изумления рот.

Старик между тем прекращает стрельбу. Может у него кончились патроны, или по каким-то другим причинам, понятно, что выстрелов никто не считал. Он застыл с пистолетом в руке, и тут повисает тишина. Никто не знает, что делать. Только мужчина в пиджаке песочного цвета, укрывшись за своим "Ауди" тыкает пальцем в кнопки 02 на своем мобильнике...

Я с водителем был как раз неподалеку, разбирался с квартирной кражей, поэтому после сообщения дежурного, прибыл раньше ГНР.

Мы сдвинули на метра полтора покореженный БМВ, так что трамвай смог уехать.

- И чего теперь будет с этим хмырем? - спросил бритоголовый владелец "Ауди".

- Разберемся, - сказал я.

- Кто мне возместит? - он показал на свою иномарку без лобового стекла.

- А ему? - я кивнул на распластанного в луже крови мужчину, потом протянул бритому визитку.

Эксперты собирали гильзы. Прокурорша, подошла ко мне и сказала: "Ну и дела!". Я пожал плечами. Гаишники вызвали эвакуатор.

Я ехал в отдел и размышлял. Почему старик имел при себе пистолет? В своем ли он уме? Интересно, по какой статье прокуратура возбудит дело, и какова его судебная перспектива? Ведь старику минимум лет семьдесят пять. Что ему сошьют: убийство в состоянии аффекта?

В "обезьяннике" их было двое. Лицо кавказкой национальности, нарушившее режим регистрации, подремывало, а старик сидел с прямой спиной и смотрел перед собой. По выправке офицер, подумал я, и потом это именное оружие...

Через час его привели в мой кабинет. Я внимательно рассмотрел его. Меня поразили его глаза, карие с белыми крошечными точками на роговице. Таких глаз я не видел.

Он не проронил не слова. Сколько он будет играть в молчанку?

Я закурил, придвинул к нему пачку, он не отреагировал.

- Ну что будем делать, отец? - спросил я.

Он молчал.

***

Он не был немым этот старик. Ему просто не хотелось ничего говорить этому лысоватому толстяку с бегающими глазами.

О чем ему рассказать? О том, что в декабре 1945-го в стылом вагоне, пропахшем потом, портянками, прелостью немытых солдатских тел, по его жилам текло сладкой патокой счастье?

О том, как он возвращаясь на Родину, вез с собой подарки Сталина - сахар, муку, и главный подарок, как ему казалось судьбы, - Кристу - немецкую девушку, которую он встретил в Германии и полюбил.

О чем ему поведать? О том, как в Бресте высыпали из вагонов и целовали родную заснеженную землю. О том, как Кристу, спрятанную от пограничников в мешок из-под сахара, те все-таки обнаружили.

Да, он был молод и глуп и вез немецкую девушку без документов, знающую по-русски два десятка слов, в Россию, разрушенную войной, несчастную, голодную, где любого немца готовы были закидать камнями и забить палками.

Или может быть, рассказать о том, как пограничник, лицо которого уже размыло временем, стукнул прикладом в мешок и услышав оттуда жалобный вскрик, сказал: "Ни х... себе трофей...!", а потом позвал начальника заставы,

Вот его лицо он не забыл. Он был красив этот капитан - широкие скулы, прямой нос, тонкий росчерк губ и ледяные глаза. Он построил нас перед вагоном.

- На Родине вас ждут вдовы, одинокие женщины, мужчин мало. А вы, что же делаете, а? Чья? - спросил он словно речь шла о собачке, а не о живом человеке.

Криста стояла ссутулившись, в своем коротком пальтишко, и огромных, размеров на пять больше валенках, вся дрожала.

- Моя, товарищ капитан! - сказал я.

- Выйти из строя!

Я вышел.

- Ты везешь эту блядь? - зарычал он.

- Она человек, товарищ капитан, - сказал я очень тихо.

- Она не - человек, сержант, а фашистская сука! - прокричал он после коротко скомандовал:

- Увести. Встать в строй, сержант.

Два пограничника увели ее, подхватив под руки. Она не сопротивлялась. Она послушно шла за ними, маленькая едва доставшая им до плеча, шла мелко семеня своими худенькими ножками, обутыми в огромные валенки. Она уходила навсегда. И я ничего не мог сделать. У меня предательски потекли слезы. На фронте я не плакал никогда и не видел, что бы кто-либо плакал. А тут разревелся, как пацан.

Я навсегда запомнил лицо этого капитана, он снится мне по несколько раз в году, он, Криста, уводящие ее пограничники. Я просыпаюсь в слезах от вины, обиды и боли.

Он сочтет меня сумасшедшим, этот опер, если я скажу, что тот капитан был как две капли воды, как две пули одного калибра похож на парня в пиджаке цвета жопки у навозной мухи, стоявшего возле трамвая и сказавшего, что мы не люди. Не люди, а кто?

Рассказать этому оперу, зачем я в канун Дня Победы из года в год чищу и перезаряжаю свое именное оружие? Зачем?

На всякий случай.