Юрий Невский

повесть

Поехали!

09

- Ты откуда знаешь о моих родинках? - спросила Юлия.

Я сбивчиво рассказал. Юлия смерила меня любопытным взглядом.

- Будем делать из тебя человека! - твердо сказала она, вдавливая педаль газа, ее "БМВ" несся по неведомому мне шоссе.

- В каком смысле? - насторожился я.

- В самом прямом.

Я тоскливо смотрел окрест: безрадостный пейзаж московской окраины.

- Ты где живешь? - задала она коварный вопрос.

Я, подумав, ответил:

- Вроде нигде.

- Тогда поехали ко мне, - произнесла она тоном, не допускающим возражений.

08

Я чувствовал себя новорожденным. Этаким, только что вылупившимся из чрева матери младенцем, хотя нет, точнее, появившимся из пробирки. Правда, с двадцатисантиметровым членом, который мне очень хотелось вправить этой самоуверенной и совсем незнакомой мне Юлии. Что я и сделал, оказавшись у нее дома.

После чего попытался рассказать о своих приключениях. Не знаю складно ли у меня получилось. В ее взгляде любопытство было перемешано с недоверием. В моем коктейле, который я соорудил используя содержимое ее бара были смешаны в разумных пропорциях коньяк, вермут, шампанское плюс тонкий кружок лимона.

Юлия пила сухой мартини. Она сидела обнаженная, в возбуждающей позе турецкого султана, ее острые гладкие коленки, отражали свет настенного светильника в форме цветка какого-то тропического растения, а крепкие ровные зубки, держали тонкую розовую соломинку. Так хорошо и уютно мне не было давно, если не сказать - никогда.

07

- Стоп! - сказала она. - Я придумала! Будешь у нас работать.

- Всю жизнь мечтал! А кем? - спросил я.

Три коктейля я уговорил, и жутко тянуло в сон.

- Будешь копирайтером.

- Ага.

Я готов был на что угодно и добавил:

- Красиво звучит - копирайтер.

- Глаголом будешь жечь мозги людей, - улыбнулась Юлия.

- Замечательно. - согласился я. - Мозги как раз для этого и предназначены.

- Мы открываем новое направление. Перспективы обалденные! Будешь втирать народу, о том что какой-нибудь придурок - замечательный, радеющий за державу человек.

- Черный пиар, - проявил я осведомленность.

- Черный как смоль. Знаешь разницу между черным и белым пиаром?

- Просвети.

Юлия протянула свою тонкую ручку и сжала мой член. Я подумал, что так, наверное, быстрее доходит.

- Черный - это когда кучу говна выдают за варенье, а белый это когда просто рекламирует навоз, как удобрение.

Не смотря на точное, но весьма не аппетитное сравнение. у меня начал подниматься... Сделав глоток коктейля, я протянул руку к ее рыжему мышонку...

06

Сделав свое нехитрое дело, рука снова моя потянулась к бокалу. Что за чертовщина! Неизменно ловлю себя на мысли, что долго руки не могут оставаться без дела.

- С этим тебе придется завязать, - почти строго сказала Юлия, кивнув на мой бокал.

Я с грустью понял, что за все нужно платить, но попытался робко возразить:

- Как-то это неожиданно... Резко ведь нельзя бросать... Медицина так считает. Хотя бы пива, а? Немного? По выходным или после напряженного трудового дня?

Юлия поморщилась.

-Мозги от этого портятся, - заметила она веско.

Я обреченно согласился.

- Жить будешь у меня, - сообщила мне Юлия.

Я рассеянно кивнул.

- Ты чем-то не доволен? - спросила она, узрев на моей физиономии некое подобие смятения.

- Почему? Доволен! - как можно бодрее произнес я, стараясь придать своим мимическим мышцам более радостную конфигурацию.

- Ну вот и здорово. Сначала мы тебя приоденем. Завтра же двинемся... - сказала Юлия, зевнув...

05

Через пять минут она уже безмятежно спала, по-детски положив ладошку под щеку. Я смотрел на нее и заметил, что она не так уж и молода, лет тридцать с хвостиком. Что-то мешало мне ощутить нежность к этой до боли знакомой женщине, близкой и далекой одновременно.

Между тем захотелось добавить, и я двинулся на кухню.

Там высился трехметровый "Электролюкс". В нем я отыскал банку пива "Хайнекен" и без промедления выпил. Напоследок, думаю, когда еще придется. Но после пива сразу захотелось водки. От коктейлей во рту стояла противная сладость. Водки не обнаружилось, хотя встретилась початая бутылка коньяку с кавказскими иероглифами на этикетке. Без спроса (не будить же Юлию) я отхлебнул граммов пятьдесят-семьдесят. Потеплело. Впереди маячили перспективы - новая ветвь, новая жизнь, безудержная погоня за золотым тельцом.

Боже, сказал я себе, похоже, новая жизнь начинается, как в дешевом романе или фильме. Бедный любовник препровождается сначала в дорогой магазин, где ему богатая любовница накупает ворох модной одежды. Это уже было и не единожды! Я живо вообразил, как завтра из какого-нибудь бутика на Тверской, я выйду почти что новый, не то чтобы от Армани, но в весьма приличном костюме и удобной обуви. Да я буду свежим, хорошо пахнущим, однако новый лик, не исключаю, будет мне жать в подмышках, и я отчетливо понял, что именно мне будет мешать - память, да, именно память о предыдущих жизнях.

Я выпил еще коньяку и загрустил. На столике стояла магнитола. Я решил поискать кассеты. Вернулся в спальню, нашел этажерку с кассетами, однако, обнаружил там лишь попсовую муть.

Включил радио, в надежде наткнуться на что-нибудь ретроспективное. И голос из магнитолы сообщил мне, что сегодня передают в записи концерт барда Александра Суханова.

- Мать моя! - подавил я радостный вскрик, после чего снова отхлебнул коньяка. Тот стремительно убавлялся. Требовалось экономить.

"О, больная, прекрасная осень ты погибнешь от зимнего холода..."

Я расслабился.

04

"Нет, я не жду любви ответной, от той в которую влюблен, ее кивок едва приметный и беглый взгляд всего лишь сон..."

Изумительно. Ностальгия, это тоска не по дому, а тоска по себе самому. Но коньяк-то кончается. И денег нет. Пришлось, недолго помучившись от укусов совести, заняться мелким воровством. Пошарил в сумочке Юлии. Ворюга! Гад! А что делать?

Шустро слетал за водкой. Соорудил себе салатик из экзотических фруктов. Мелко порезал авокадо, разбавил капустой, сбрызнул майонезом "Кальве". Налил.

"Зачем и о чем говорить... Всю душу, все сердце с мечтами, все сердце стараясь раскрыть и чем же? Одними словами...

Тут вошла Юлия.

- Ты че охуел!

Я не ожидал от нее столь экспрессивной лексики.

- Последний раз! - твердо, насколько это возможно, сказал я, спрятав глаза за бутылку водки, - Последний!

- Завтра поговорим! Быстро спать! - Юлия хлопнула дорогой дверью из массива дуба.

Вот так, подумал я, и костюмчик не успел примерить, а мной уже командуют! Плохи дела!

"Ты помнишь как лазурь была светла? Надежда в темном небе умерла!"

Тихонечко начинаю подтягивать. Водка, фрукты... Все замечательно. Закуски полный "Электропиздец", то есть люкс!

Кайфую!

И тут слышу знакомый говорок:

- Опять водочкой балуешься, глупыш?

03

Опекун, мать его!

Но где он? Заглядываю под стол. Нет. Распахиваю дверцы, кухонного, опять-таки из цельного массива дуба стола - пусто!

- Чего потерял? - слышу наглый хохоток.

Недоумеваю. И тут до меня доходит, что музыка из магнитолы исчезла, а голосок доносится оттуда.

Ногтем щелкаю по динамику.

- Эй ты там, что ли?

- Ага.

- Не появишься?

- Зачем? Я на беду свою вездесущ! Ну что глупыш, как тебе новая жизнь, нравится?

- Не очень.

- Что думаешь?

- Не знаю.

Картинка, наверное, занимательная, сидит мужик и разговаривает с магнитолой.

- Хочешь нарисую перспективку, - предлагает опекун.

- Да я ее лучше тебя знаю! За все надо платить.

- Увы, Виктор Иванович, увы. И порой даже за то, чего и не ел, - философски замечает опекун.

- За то чего не ел, не хочу! - говорю я.

- А кто же хочет! Жизнь! И не рубликами платить и даже не зеленью, а душой мой хороший, душенькой, своей бессмертной.

- Бессмертной ли?

- А это от тебя зависит.

Пауза возникла, как в дешевой пьесе. Опекун ее прервал:

- Ты будешь сидеть в офисе, и крапать статейки про различных долбоебов, которые мечтают стать великими людьми. Поначалу тебе это будет делать любопытно. Месяц, два, три... ты бросишь пить...

- Не верю!

- Бросишь! Тебя научат правильно мыслить и правильно писать, без слов-маркеров! Знаешь, что это?

- Нет.

- Узнаешь со временем. Тебя твои новые хозяева будут учить жить! И через полгода тебе это смертельно надоест.

- А что делать?

- Не знаю.

Я задумался.

- Ты можешь что-нибудь предложить?

- Намаялся я с тобой, какой-то ты беспокойный. То это тебе не нравится, то другое, - протянул опекун.

- Последний разок, а?

- И куда?

- Только в прошлое, - сказал я после некоторых сомнений. - Туда, где все было ясно, понятно, где пиво стоило тридцать семь копеек за бутылку...

- Далось тебе это пиво! А нарушения прав человека, а железный занавес, а тотальный дефицит?

- Плевать! На права и на человеков, которых права нарушают. Мне даже нравилось ходить на демонстрации. Строем под музыку шагается очень весело. Особенно, если в боковом кармане тебя согревает "партбилет". То есть двестипятидесятиграммовая фляжка коньячка. Согласен, водка была не всегда хорошая, но не паленая, не поддельная, законная была водка, даже Шацкого разлива. Хочу в прошлое, опекун! Туда, где путь прочерчен от детсада до могилы. Где тебя всегда ведут за руку, как несмышленыша. Да были очереди за пивом... Пусть! Но были и заказы к празднику!

Молчание. Хрип динамика.

"Перед тем, как мы чашу судьбы изопьем, лучше, милая, чашу иную нальем, может статься, что сделать глоток пред концом не позволит нам небо в безумстве своем..."

02

Опекун проявился вновь.

- Ты серьезно этого хочешь, дружок?

- Да! Я, конечно, не заслужил света, но может я заслужил покой?

- Ты его увидишь! Иди спать!

- Погоди, допить надо!

Опять голос барда.

"Ты придешь и на голос печали. Потому что светла и нежна, потому что тебя обещали мне когда-то сирень и луна..."

01

Допиваю коньяк. Бреду в ванную, мочусь в голубой импортный унитаз. Голова шумит. Иду спать, ложусь и улетаю... Голова не кружится. Вот что значит хороший коньяк! Закрываю глаза...

00

Без снов.

Покой

Виктор Иванович Донской бодро вскочил под визгливую трель будильника. Он приучил себя подниматься с кровати резко, без потягиваний, разминки членов и прочей малохольной расслабленности.

В туалете он хорошенько облегчился, справив как большую, так и малую нужду, насвистывая при этом свою любимую песенку "Твои глаза, как два тумана, как два прыжка из темноты..." Тщательно почистив зубы и приняв контрастный душ, упругим утренним шагом отправился на кухню. А там уж все шкворчало, попыхивало, летали нагоняющие слюнки запахи. Жена теплая, утренняя стояла у плиты, Виктор Иванович чмокнул ее в свежую шейку, уселся за стол, включил трехпрограммник, пригвозжденный с кухонной стене и начал слушать. Передавали вести с уборки урожая, спорт и погоду.

- Макароны или гречку, - спросила жена.

- Макароны, - пропел Виктор Иванович.

Затем он двинулся в комнату, достал из-под кровати десятикилограммовые гантели и принялся упражняться. Сынишка сонный, и чем-то недовольный натягивал тренировочные штаны.

- Ты чего такой квелый? - звонко спросил Виктор Иванович своего отпрыска.

- Не выспался, - пробурчал ребенок в ответ.

- Раньше ложиться надо! - нравоучительно произнес отец.

Сын оставил это наставление без ответа. Виктор Иванович делал семнадцатое приседание, держа гантели на вытянутых руках над головой.

- Подойди, - сказал он, опустив гантели на пол. Взъерошил сынишке волосы, потом звонко чмокнул его в щеку. Тот еле заметно отвел голову. "Взрослый, скоро на девочек заглядываться станет", - не без удовлетворения подумал Донской.

- Иди завтракать. Заправься, как следует!

Сын кивнул и побрел на кухню.

- Когда зарядку делать начнешь? - крикнул ему в спину отец.

- Скоро, - послышался ответ уже из-за двери.

Побаловавшись некоторое время с гантелями, Виктор Иванович вернулся на кухню, где плотно перекусил макаронами с тремя толстыми кружками докторской колбасы, запил все это дело крепким чаем.

- Кран в ванной подтекает, - пожаловалась жена.

- Сделаем! - отозвался Виктор Иванович.

- Вечером, сейчас не успеешь.

- Чепуха! Минутное дело!

Донской поспешил в ванную, достал разводной ключ, мастерским движением, выкрутил кран, мгновенно поменял прокладку, закрутил. Проверил. Не капало.

Быстро одевшись в свой любимый костюм тройку польского производства, поцеловал жену и вышел на улицу. На улице стояла ослепительная осень. Солнце ровным золотистым светом омывало листву. Небо захлебывалось собственной голубизной. Шаг Виктора Ивановича был упруг, настроение лучше не придумаешь.

У проходной своего родного электролампового завода он кивал знакомым людям, крепко пожимал руки знакомым. Он в очередной раз поймал себя на мысли, как это замечательно, вот так солнечным утром подойти к родной проходной, вдохнуть ее неповторимый дух, в котором намешаны сотни волнующих запахов, объединивших в себе то, что можно обозначить емким словом - производство. Пройдя на территорию, двинулся к приземистому двухэтажному зданию заводоуправления, где располагалась редакция многотиражной газеты "За отличные результаты", в коей он и служил главным редактором.

Помещение редакции, состояло из двух небольших комнаток, в одной сидел он сам и его правая рука старший корреспондент Юрий, в другой работали машинистка Людмила Николаевна и еще два пехотинца журналистики Олег и Володя.

Он заглянул в комнату, оттуда уже доносились пулеметные очереди машинки.

- Здравствуйте Виктор Иванович, - пропела машинистка.

- Привет, - кивнул ей, улыбнувшись, редактор. Где орлы?

- Опаздывают, чего ты их не знаешь.

- Чайку поставь.

- Хорошо.

Стрекот умолк. Пожилая, но удивительно бодрая Людмила Николаевна отправилась набирать воду в чайник.

Виктор Иванович, сел в свое старое, скрипучие, но очень удобное кресло на колесиках, достал из нижнего ящика стола массивную полулитровую кружку и коробку овсяного печенья. Это был своего рода ритуал. Он неизменно начинал работу с кружки круто заваренного чая. Это подбадривало и настраивало на рабочий лад. В десять предстояла встреча с секретарем парткома. Вопрос о роли газеты в выполнении социалистических обязательств, принятых в канун 50-летия Великого Октября отдельным пунктом стоял в повестке дня послезавтрашнего парткома. Надо было все обсудить, прикинуть.

Стали подходить и "писатели", как иронично их величал Виктор Иванович.

Первым подошел Володя - полноватый парень, с разболтанными движениями и ранними залысинами, стихоплет и заводской сумасшедший. Улыбнулся:

- Здравствуйте, Виктор Иванович!

- Привет, - отозвался, жуя печенье, редактор.

Затем появился Юрий, субтильный юноша себе на уме, но ответственный.

И уж последним пришел Олег, блондин с ясными, невинными глазами.

- Опять опаздываешь, - с укором заметил Виктор Иванович. Он давно собирался разобраться с этим злостным нарушителем дисциплины. Но сейчас было недосуг, да и настроение портить не хотелось.

- Проспал, - честно признался Олег, потупив глаза.

- Ладно, все сюда!

Виктор Иванович разложил перед собой оригинал-макет будущего номера газеты, взял свой любимый синий фломастер. И задумался.

- Ну что, орлы? Какие будут идеи? Давайте соображайте побыстрее! Меня через пятнадцать минут Дорофеев ждет.

Ребята задумались. Виктор Иванович прихлебывал чай.

- Начнем с первой полосы. Наша рубрика "Рабкоровские посты сообщают" в последнее время хиреет прямо на глазах. Где живая мысль, где биение заводского пульса? Где ощущение порыва? Где живой человеческий голос героев труда? Детали нужны! Детали. Ходите по одним и тем же работникам, которые говорят одни и те же слова или... Я эту методику знаю. Вася Пупкин, например, говорит, ну ты там напиши процентов 25 перевыполню, а вы и рады стараться. Новые люди должны быть, новые имена, новые герои! Володя, ты что думаешь?

Володя пожал плечами.

- Согласен, Виктор Иванович. Будем искать новые лица.

- Женщин симпатичных много, - заметил Олег. - Можем снимок сделать. Представьте молодая комсомолка, ножки стройные, лудильщица какая-нибудь, а лудит на сто пятьдесят процентов.

- Не увлекайся, не увлекайся, - осадил этого бабника Виктор Иванович. - А ты что думаешь Юрий?

- Я думаю, надо заняться дисциплиной, контролем над расходованием материалов. И, вы знаете, какая меня проблема занимает... Сквернословие.

- Что? - переспросил Виктор Иванович. Это зачем?

- А что? - поднял воспаленные глаза Юрий.

- Как что? Пятидесятая годовщина на носу, причем тут сквернословие. Это потом... может быть... вот отметим достойно, встретим а потом всей мелочевкой займемся пьянством, сквернословием и так далее. Нужна глобалка! Я вот что думаю. Нужно концептуально решать задачи. Завод - второй дом. Вместе работаем, вместе отдыхаем, осваиваем смежные профессии и в таком духе. Ладно, давайте, закругляться. Каждому как всегда по триста пятьдесят, и не подумайте, что грамм, строк, строк, товарищи писатели. Вперед в грохочущие цеха!

Дорофеев был широкий в кости мужчина, с добродушным лицом, но улыбка у него была какая-то кривая. Мужик был не злобный, не заносчивый, спокойный мужик. Встретил он Виктора Ивановича приподнявшись со своего кресла. Крепко пожал руку.

- Садись, дорогой, рад тебя видеть, - протянул секретарь. - Мало, мало общаюсь с прессой, извини, текучка, и все такое. Но сам понимаешь значение твоей работе мы придаем огромное. Так что в случае чего, без церемоний. Сам знаешь, двери моего кабинета, для тебя всегда открыты. Теперь по поводу послезавтрашнего дня. На парткоме предстоит разговор. Ты не только рапортуй, но и поделись проблемами, что волнует, чем помочь, машинками там, бумагой, может ставку пробить лишнего корреспондента. А чего, подснежника посадим и нет проблем. Идеологический фронт он сейчас наиважнейший. Скажу по секрету, дисциплинка на заводе хромает, люди спиртяшку несут.

Но вопрос в связи с твоей газетой я решил поставить шире, объемнее, так сказать. Конечно, не надо заострять внимание на временных недостатках, но и обходить их вниманием, то же не стоит. Обязательства нами приняты большие. Мы должны встретить пятидесятую годовщину Октября как полагается, достойно, показать результат. По всем направлениям. Какие мысли?

Виктор Иванович был лаконичен:

Я по пунктам, Иван Савельевич! Пропаганда передового опыта. Поддержка новаторов, рационализаторов. Запуск нового оборудования, социальная проблематика, досуг, отдых, репортажи с нашего нового дома, из пионерского лагеря. Роль коммунистов в коллективе. Очерки о передовиках, о лучших бригадах. Осваивание смежных профессий.

Секретарь парткома хрустнул костяшками пальцев.

- Ты молодец! Это ты верно подметил, тут надо в комплексе рассказывать о преимуществах социалистического образа жизни. Работа, дом, семья, отдых. И спорт, обязательно спорт, база отдыха. Чтобы объем был. Нормально. Вот изложишь, что нужно, что сделано, что сделать предстоит. Мы послушаем, вопросы зададим. Отчет длинный не надо, не размазывай. Коротко по существу.

- Понял, Иван Савельевич.

- Ну добро, Виктор Иванович, мне сейчас в райком. Не подкачай.

- Не подкачаю, Иван Савельевич.

На том и попрощались.

Выпив еще кружку чая, Виктор Иванович отправился не спеша, на Чистопрудный бульвар в техническую редакцию. Здание располагалось в небольшом двухэтажном особнячке мышиного цвета. Пару комнат занимали техреды - несколько громогласных теток. Исключение составляла Ниночка - молодая полноватая женщина лет двадцати пяти, очень ответственная. Виктор Иванович ей целиком и полностью доверял. В этот день Донской преподнес ей загодя купленную шоколадку. Она смущенно поблагодарила. Нина за корректорами следила зорко, можно не перечитывать материалы, а только сверять со значками. Хорошая была девушка, грамотная. Сверив правку, Виктор Иванович быстро подписал номер в печать, было два часа дня. Предстояло заехать в магазин "Стройматериалы", прикупить кое-какую полезную мелочь для дома, для семьи.

Только щелкнул он замочком своего новенького портфеля, распространявшего свежий аромат кожи, как к нему подошли двое. Юра и Слава - неразлучная парочка, редакторы заводских газет авиастроительной промышленности.

- Вмажешь Виктор, - предложили ему бойко, хотя прекрасно знали, что он не пьет. Их лица говорили о об умеренном, но уже явно затянувшемся состоянии похмелья.

- Ребят... вы же знаете не пью я, да и домашние дела сегодня. Сейчас хочу в магазин заехать, полочки в ванную посмотреть.

- А может все-таки портвешка хлебнем? Смотри погодка какая, шепчет: займи и выпей, - курносое лицо Юрия выражало высшую степень мечтательности.

Намек Виктор Иванович понял.

- Если не хватает, ребята, я могу... трешку дать, он полез в карман пиджака.

- Жаль, жаль, Витя, погодка, сели бы на бульварчике... - принимая трешку, с деланным сожалением фантазировал Слава.

- Ребята, - сказал Виктор Иванович, - погода, действительно замечательная, это же не значит, что надо пить. Я вот сейчас прийду домой, сяду на велосипед и в парк дуну. Часа два покручу педали. А потом вечером футбол будет по телеку... Спартачок сегодня играет.

Судя по лица Славы и Юры ни предстоящая игра "Спартак", ни перспектива велосипедной прогулки их не тронули.

- Счастливый человек, - безо всякой иронии протянул Слава.

Что-то случилось

...Педали слегка поскрипывали. Велосипед модели "Украина", управляемый Виктором Ивановичем Донским, стремительно несся по аллеям парка. Ноги работали легко, дыхание было глубоким и послушным. Деревья шумели от несильного ветра, сыпалась листва. Настроение было замечательным, сердце билось учащенно, но ритмично.

Виктор Иванович решил увеличить скорость и напряг икроножные мышцы. И тут раздался лязг и скрежет, нога соскользнула с педали, лодыжкой Донской задел зубцы, держащей цепь, шестеренки. Притормозив, он беззлобно чертыхнулся, и полез за ключом в болтавшийся на раме кошелек. Достал его, и в этот момент ощутил непонятное головокружение. Ощущение было неприятным, и Виктор Иванович решил подвезти своей велосипед к лавочке, а самому сесть и немного передохнуть. Отдышавшись, он закинул голову, и уставился в чистое голубое небо. Он не понял, что с ним такое приключилось. Может, сердчишко пошаливает, подумалось с испугом здорового человека. Дурнота рассасывалась, но ей на смену приходило какое-то иное чувство, поначалу совершенно непонятное. Не то чтобы у него что-либо заболело, слава богу нет, царапинка на лодыжке - пустяк, просто неизвестно почему улетучилось хорошее настроение. Ерунда, скажите вы? Конечно, но навалившаяся беспричинно тоска, имела какой-то странноватый привкус, и она была огромной!

Вокруг все вроде было прежним: теплый, чуть ветреный солнечный вечер, парк, лавочка, велосипед, мышцы ног приятно ныли от усталости, ветерок холодил вспотевшие волосы на висках, впереди маячил футбол, крепкий чай с любимым желейным мармеладом, все было по-прежнему, а вот настроения не было. Тоска, не понятная, беспричинная тоска, заползла в его душу. И Виктор Иванович никак не мог понять, в чем тут дело. Трещина, одним словом, прошла по чистому, отполированному стеклу его сознания. Он прислушался к новому для себя ощущению. И дабы не поддаваться ему, сказал вслух, почти прокричал:

- Прочь тоска!

После чего быстро поправил цепь, уселся на велосипед и покатил домой.

"Спартак" безнадежно проигрывал слабейшему "Кайрату"!

Виктор Иванович съел полкило желейного мармелада, осушил три кружки чая, однако желаемого успокоения и равновесия это не принесло. Настроение было не к черту! Жена стирала в ванной, Сережка, показав уроки убежал на улицу. Дома было тихо, уютно, хорошо, однако привычной радости не было. Перемена в его настроении не ускользнула от внимательной супруги.

- Что с тобой? - спросила она во время ужина, когда Виктор Иванович без всякого аппетита ел свою любимую жареную с луком картошку, постный кусок свинины и салат из свежих помидоров.

- Да так, что-то не пойму сам, - пробормотал он в ответ.

- Ничего не болит?

- Да вроде нет.

Закончив ужин, Донской на всякий случай воткнул градусник под мышку. "Не хватало только заболеть в такой ответственный момент", - подумал он.

Он терпеливо в течение пяти минут прижимал левую руку к торсу. Термометр показал нормальную температуру.

Виктор Иванович смотрел программу "Время" и происки американской военщины не рождали чувство протеста.

- Голова болит? - теплая ладонь жены легла на лоб.

- Да ничего не болит, но как-то... Не пойму. Настроение чего-то... Пройдет, ты не волнуйся, - сказал Виктор Иванович.

- Приляг, - посоветовала жена.

- Да рано вроде.

- Почитай что-нибудь.

Читать не хотелось. Хотелось чего-то, но он не мог понять чего именно.

Он полез в холодильник. Просто так, от нечего делать. И увидел там початую бутылку коньку. Осталась со дня рождения жены. Пить он не любил. В юности конечно выпивал, но скорее от бравады. Алкоголь навевал с некоторых пор сонливость. А тут Виктор Иванович, потихоньку от жены хлопнул рюмашку и закусил свежайшим воздушным зефиром. Спустя несколько секунд тепло проникло в желудок, и настроение заметно улучшилось. Мало того, настроение улучшилось так резко и неожиданно, что Виктор Иванович даже испугался. Ух! Он опять полез в холодильник и налил следующую рюмку до краев. Выпил, уже смакуя. Коньячок приятно обжег горло и пошел, что называется в прок. Захмелевший Виктор Иванович сел за стол, уставившись в одну точку. А именно в венчик цветка на обойном рисунке. Мир стал ласковым и теплым, в точности как до того момента, когда соскочила велосипедная цепь в парке. "Возрастное", - подумал он, и решил лечь спать пораньше. Что и исполнил, против обыкновения не обняв жену, боялся, что она учует запах и станет задавать вопросы. Зачем?

Ночью снилась Виктору Ивановичу абсолютно незнакомая и распутная девка, неизвестно откуда прибежавшая в его сновидение. Он катил на велосипеде по парку и увидел ее обнаженную на пустынной аллее. Он хотел пронестись мимо, но она буквально кинулась под колеса. Короче, он согрешил с ней в кустах, испытав сладчайшую поллюцию, и проснувшись, устыдился своему распутству, совершенному рядом с живой, мерно посапывающей супругой.

Нет, что-то определенно изменилось в его жизни. Выйдя утром из дома ему, совершенно беспричинно захотелось закурить. Причем нестерпимо, до дрожи в коленках. А курить он бросил после рождения ребенка, то есть двенадцать лет назад. Он стрельнул сигарету (не покупать же пачку, вводя себя в соблазн). Сигарета оказалась очень вкусной.

Ехал на работу в рассеянности и сомнениях. Пил чай с ванильной пастилой, подавляя в себя желание снова закурить, и корил себя за слабость.

День был какой-то странный, именно с точки зрения появления необычных для него, положительного человека, желаний. Дело дошло до того, что в техредакции, он, встретив неразлучных, привычно мучившихся с похмелья Юру и Славу сам предложил выпить.

Те, немало удивились, а потом оживились. Почти синхронно начали потирать руки.

- Слушай, - сказал Юра, мы здесь магазинчик знаем, там всегда обалденный портвейн продается, по рубль восемьдесят семь. Сказка!

- А может лучше коньячку, - робко предложил Виктор Иванович.

- Да ты что, Иваныч, это ж четыре штуки портвейна можно взять!

Донской пожал плечами. Против математики не попрешь.

Портвейн оказался и, правда, завораживающим. Он напомнил Виктору Ивановичу юность, когда юный Донской, чтобы казаться взрослым себе и однокурсникам позволял себе выпить несколько стаканов какого-нибудь липкого и гремучего напитка. Потом ему вспомнилось, как он был влюблен в некую сокурсницу Веру, как не спал ночами, как заикался, когда признавался ей в любви, на ум пришло наивное соперничество с одним из сокурсников, короче вся эта, совершенно глупая, но очень теплая дребедень.

Троица редакторов устроилась на лавочке на Чистопрудном бульваре. На закуску были куплены плавленные сырки, и по настоянию Виктора Ивановича, желейный мармелад.

После первых стаканов завязалась оживленная дискуссия.

- Слушай, - я пишу в стол для себя, - говорил захмелевший Юра. - А ты, Витя?

- Я нет.

- А почему? Плох тот журналист, который не хочет стать писателем!

- Нет, а зачем? - золотистый портвейн мощно ударил в голову Донского.

- Как зачем?

Виктор Иванович пояснил:

- Я имею триста пятьдесят рублей в месяц, оклад к отпуску, он у меня тридцать дней. У меня любимая жена и ребенок. Зачем мне лишняя головная боль и мучения, а?

- Мы имеем чуть меньше, но дело-то не в этом, - заметил Слава. - Я вот тоже не пишу. Потому что пью. Это знаешь, сколько времени занимает. Но как брошу, обязательно начну, голова просто ломится от сюжетов!

Дальше поговорили о женщинах, чего, честно говоря, Виктор Иванович делать не любил. А потому лишь кивал головой, посасывая, черт знает какую по счету сигарету. Потом медленно, но верно коллеги сползли в политику.

- Вот думаю, в партию вступить, - сказал Юра. - Беспартийный редактор, пусть даже многотиражки... очень неустойчивое положение... придет партийный и попросят меня с теплого места.

Тут Виктора Ивановича словно шарахнуло. Будто проникло в него некое непонятное существо, которое стало заведовать речью, и это существо выкрикнуло:

- Зачем, Юра? Пройдут годы и партию нашу родную запретят, разгонят. Люди будут стыдится своего членства...

Возникла пауза. Слава перестал жевать мармелад, Юра чуть не свалился со скамейки.

- Ты хоть понимаешь, что сказал? - спросил он.

- Что? - спросил осоловевший Виктор Иванович.

- Ты чего скрытый диссидент, что ли? - шепотом поинтересовался Слава.

- Вырвалось, - испуганно пролепетал Донской. - Сам не пойму как. Плесните портвейна.

Разлили, выпили.

- Слушай, Нострадамус, с чего ты взял, что партий не будет? - спросил Слава.

- Да нет, партии будут, ну, там либеральные, демократические, еще какие-то. И коммунистическая будет, но как вам сказать... Не у власти она будет, в оппозиции.

Юра со Славой испуганно переглянулись. Перепил, мол, приятель. Давно не пил, а в этом деле тренировка нужна, как в спорте.

- Развезло тебя, Иваныч, - заметил Юра. - Слушай, а чего ты раньше не пил? - спросил он почему-то шепотом.

- Собака укусила, - ответил Виктор Иванович.

- За губу что ли?

- Нет за ногу.

Такой случай действительно имел место. Регулярно выпивать Виктор Иванович прекратил после свадьбы по причине начала семейной жизни, но поводом стал укус бездомной собаки, после которого Виктору Ивановичу вкатили сорок уколов и запугали, что в течение полугода алкоголь употреблять нельзя.

- Полгода не пил, - разоткровенничался Виктор Иванович, а потом и не хотелось. Так бокал шампанского на Новый год, рюмку коньяка на день рождения...

- Тоска, - резюмировал Слава.

- Тоска, - согласился неожиданно для себя Виктор Иванович.

Короче говоря, они напились.

Домой Донской заявился в первом часу ночи. Жена сидела на кухне, ждала.

- Где ты был, Витя? Я четыре раза подогревали котлеты.

Котлеты Виктор Иванович любил. С картошкой и соленым огурчиком. Милые общепитовские котлеты за шесть копеек штука.

Но сейчас ему было не до котлет.

- Да... - неопределенно махнул он рукой.

- Что с тобой? - наседала жена.

- Да... - он еще раз махнул рукой.

- Нет, ты поешь!

Донской ел через силу, обильно политый подсолнечным маслом огурец горчил, картошка оказалась пережаренной.

- Где ты был? Почему ты столько выпил, что случилось? Неприятности на работе? - допытывалась жена.

- Да ничего не случилось! Один раз за тринадцать лет можно выпить?

- Да выпить можно, но для этого нужен повод! - аргументировала жена.

- Без всякого повода. Устал. Надоело все, - не веря своим ушам, произнес Донской.

Жена пожала плечами.

- Поделись, тебе легче станет, - мягко сказала супруга.

- Время уходит, а я вечерами педали кручу, а жизнь... уходит, - сказал не Виктор Иванович, сказал кто-то другой.

- Ладно, давай в ванную, а потом в постель. Ты заговариваться стал. Может тебе промывание желудка сделать? - жена начала раздражаться.

- Не надо, я его уже промыл.

- Чего пили?

- Портвейн.

Жена покачала головой, не с укоризной, а с удивлением.

Пора было лечь, что Виктор Иванович, приняв душ, и сделал.

Ха-ха! Уснешь тут. Голова блуждала по комнате до двух часов ночи, казалось, навеки разлучившись с телом. Виктор Иванович отлучался в туалет, где его тошнило. Он несколько раз пил на кухне крепкий чай. Завтра партком, думал он, морщась от горечи чайного листа. Некстати, очень некстати. А между тем отчет о проделанной работе ждал его на редакторском столе, отпечатанный стремительной и опытной рукой Людмилы Николаевны.

Утром Виктор Иванович долго рассматривал свое лицо в зеркале. В нем определенно появилось что-то новое. Он обнаружил эти изменения и задумался. Откуда они? Откуда эта тоска во взоре. Откуда взялась вертикальная морщина с левой стороны от переносицы. На него смотрел определенно кто-то другой, только с его лицом. И эта другая сущность готова была проступить сквозь его Виктора Ивановича некогда спокойную умиротворенную физиономию. Он был неестественно бледен, но отнес это за счет вчерашней попойки. Но дело было не в бледности, а в чем-то другом, и он пока не знал в чем.

Донской вышел на залитый осенним солнцем бульвар, и почувствовал, (он от себя никак этого не ожидал), что ему страшно захотелось пива. Захотелось до рези в глазах, до спазмов в мошонке, до... ну, очень захотелось.

Виктор Иванович свернул с проторенной дорожки ведущий к метро и направился к ближайшему магазину, именуемому в народе "ступеньки". Перед входом их было две, выщербленных башмаками страждущих.

И пиво там на его беду было! Свежайшее! Ящики с темно-зеленым стеклом высились стройной грядой. Он сразу взял пять бутылок, уложил их в свой кожаный портфель и двинулся в Измайловский лесопарк, дорожки которого в течение долгих лет утрамбовывал велосипедными шинами.

Устроился на лавочке. Открыл первую бутылку об острый угол скамейки. Выпил. Стало хорошо. О парткоме он и не вспомнил. Выпил одну вторую, третью... сбегал еще.

Когда Виктор Иванович разлепил глаза, оказалось что уже вечер. Продравшись сквозь хмельную дрему, он ощутил, что будто укрыт ватным одеялом. Какая-то сладкая нега была во всем, одетом в отутюженный костюм, теле. Он взглянул на часы и понял, что на партком безнадежно опоздал, и это его не взволновало. Допив восьмую бутылку пива он попытался рассуждать трезво.

С ним происходило нечто странное, он совсем не хотел кататься на велосипеде. Ему хотелось иных утех и наслаждений. Ему захотелось добавить чего-нибудь покрепче.

- Почему столь быстро, столь стремительно я спиваюсь? - задал он себе вопрос и не нашел ответа.

Он сидел на лавочке в парке, не постигая причин раздвоения своей личности. Пробегающие по аллее мужчины в тренировочных костюмах, бросали на него укоризненные взгляды. Ему было наплевать.

Он и сам не понял, как оказался на Чистопрудном бульваре, на скамейке прямо перед техредакцией с бутылкой портвейна в руке. Был поздний вечер. В темноте позвякивали трамваи. Портвейн был противен и тепел. Ночь не обещала ничего выдающегося.

- Чтой-то вы тут делаете, гражданин? - вывел Донского из оцепенения строгий голос. Фигура на темно-синем фоне ночного неба выглядела зловещей. Силуэт венчался характерными очертаниями фуражки.

- Младший сержант Скворцов, - раздался голос. - Предъявите документы, гражданин!

- Главный редактор газеты "За отличные результаты" Донской, - представился Виктор Иванович малопочтительным голосом.

- Документы давай, редактор!

- А, собственно, на каком основании? - в голосе Виктора Ивановича непривычно зазвучали нотки нонконформизма.

- Распитие спиртных напитков в общественном месте. Вот на каком!

- Позвольте. Я же один, я не распиваю, я пью, - углубился в филологические тонкости Виктор Иванович.

- Блядь! - выругался сержант, - ты мне покажешь документ или нет?

- Нарушение прав человека! - выкрикнул Донской.

Возникла пауза.

Прервал ее сержант:

- Что ты сказал, гад? Я тебе покажу, как ругаться! Ты что же из этих говнюков! Да я тебя сейчас на пятнадцать суток! Встать!

- Не могу, - сказал почти примирительно Виктор Иванович. -Извините, погорячился.

Но обиженный сержант дернул Виктора Ивановича за руку, и что есть мочи дунул в свисток. Трель пронзительно прокатилась по летней ночи.

- Все приехали. Будет тебе результат! Отличный! Падла!

- Товарищ Скворцов, у меня десять рублей есть, - возьмите в порядке компенсации. - Я больше не буду,- почти заплакал Виктор Иванович от четкого видения перспективы провести пятнадцать суток на нарах.

Цепкая хватка младшего сержанта ослабла...

Тяжкий разговор состоялся ночью с женой. Супруга сообщила, ему что его разыскивали из парткома. Он сообщила также, что весь вечер обзванивала больницы, морги... и вытрезвители. Больше всего не понравилось Виктору Ивановичу, что жена упомянула последнее учреждение.

- Разберемся, - только на эти слова угрюмый, уставший и почти протрезвевший Донской и был способен.

Дорожные хлопоты

Утром Виктор Иванович поднялся рано. Жена и сын еще спали. Удивительно, но голова не болела, и даже жажда не мучила, правда, чувство стыда было посильнее этих двух похмельях симптомов вместе взятых. Но в то же время стыд ободрял и вселял оптимизм. Где-то Виктор Иванович читал, что если пьяница на утро стыдится вчерашней попойки, то еще не все потеряно. Надо было у решить, что ему сказать в парткоме, как оправдаться. В голову приходило только глупейшее вранье. Он решил выехать на велосипеде на освежающую прогулку, положив отныне себе за правило крутить педали утром и вечером.

Дышалось легко, асфальтовая дорожка стремительно бежала под колесами и исчезала за спиной. Вдали мелкую дробь рассыпал дятел. Утреннее солнышко прыгало следом, цепляясь за ветки, сочась нежарким светом.

Аллея вильнула в сторону, а Виктор Иванович, увлеченный оправдательными построениями, покатился по ровной, однако неведомой тропинке. Опомнившись, хотел было затормозить, но потом решил ехать дальше, в лесопарковую неизвестность. Тропинка бы с секретом, сначала нырнула вниз, а потом начался крутой подъем, пришлось попотеть. Наконец, напрягая вовсю свои тугие икроножные мышцы, Донской выехал на ровную, черт знает зачем, тщательно выкошенную площадку, и вскоре до его слуха донеслись мягкие упругие звуки, словно выбивали ковер. Решив полюбопытствовать, он двинулся дальше, звуки стали отчетливыми сквозь листву он увидел черную сетку, и понял, что это теннисный корт. А удары, это шлепки по мячу. Надо же корт, сказал сам себе Виктор Иванович, кто бы мог подумать! Учась в институте он баловался лаун-теннисом. Не то чтобы умел играть, а так, некоторые приемы усвоил. Как должны работать ноги, как двигать плечевым поясом, что такое смэш, свечка и кросс.

Виктор Иванович ехал мимо корта, сквозь сетку наблюдая за игрой юной девушки в короткой юбочке, с ленточкой на голове и грузноватого седого высокого мужчину. Девушка порхала по корту, будто бабочка, и Виктор Иванович залюбовался ее легкими движениями. Правда сквозь сетку он все никак не мог разглядеть лицо девушки. Мысли о парткоме исчезли сами собой. Он доехал до калитки, спешился, и смело вошел, оставив своего украинского коня у входа. Ему захотелось узнать, сколько стоит это удовольствие и не является ли корт ведомственным. Почему не пристроить сынишку, можно было по субботам приезжать сюда, и самому побаловаться мячиком. Где-то в кладовке старая ракета пылилась.

Виктор Иванович продолжил наблюдать за игрой, а более всего за изящной девушкой. Он вертел головой в разные стороны, пока мужчина, вконец вспотевший и измученный, не вскинул вверх руки и крикнул: "Катюша, сдаюсь!"

- Папа, ну еще!

- Нет, дорогая, все... ты меня до инфаркта, доведешь.

Седовласый шумно выдохнул, и тут заметил стоявшего у калитки Виктор Ивановича. Кстати на Викторе Ивановиче были синие тренировочные штаны и красная футболка с фирменным спартаковским ромбиком.

- Молодой человек, в теннис играете?

Виктор Иванович утвердительно кивнул.

Седовласый протянул ему ракетку.

- Сделайте одолжение, поиграйте с этой юной особой.

Донской подошел, принял ракетку, отер потную рукоять майкой и расправил плечи.

- Как вас зовут молодой человек?

Мужичок при внимательном рассмотрении был старше Виктора Ивановича лет на десять не больше. Тем не менее в его взгляде было что-то, что заставляло, подчиниться, а потому он отсек от своего имени отечество и сказал:

- Виктор.

- Поиграете, Виктор, а потом прошу ко мне на чай.

Виктор Иванович не понял, при чем здесь чай.

- Я надеюсь, вы мою дачу знаете?

- Виктор Иванович снова кивнул, хотя дач здесь не знал, да и быть их здесь не могло, парк же, национальное достояние. Разве что шишка этот мужик какая-нибудь, вот и выстроил дачку на запрещенной территории.

Седовласый тем временем даже не переодевшись, а как был в белоснежных шортах и тенниске, вышел из калитки и припадая на левую ногу, видимо растянутую в пылу спортивной борьбы, зашагал прямиком сквозь лес и вскоре исчез из виду.

Виктор Иванович помахал в разные стороны ракеткой.

- Может сразу на счет? - предложила девушка.

- Давайте!

- Сначала разыграем подачу.

Виктор Иванович приготовился, согнул ноги, при этом суставы предательски хрустнули, выдавая страсть к желейному мармеладу и ванильной пастиле. Желтый мяч летел точно в квадрат для подачи...

6:2, 6:3 - не в пользу Донского закончился этот поединок. С девушкой они почти не разговаривали. Обменивались лишь звуками. Виктор Иванович доставая трудный мяч, сопровождая его шумным выдохом, а девушка звонким грудным "Ее-х!"

Мячи, пущенные ее тонкой руки ложились точно в корт, и Виктор Иванович понял седовласого папашку, с такой не совладать.

- Хорошо играете! - сказал он, направляясь к сетке для рукопожатия, но сам и не понял, как ткнулся губами в загорелое запястье с очаровательно выступающей косточкой. Пот девушки был сладок, как мед.

Она улыбнулась. Виктор Иванович залюбовался ей. Девушка стояла, обворожительно согнув ножку в колене.

- Давайте еще, с вами интересно, - попросила она и Виктор Иванович ей отказать не смог.

Третья партия закончилась неожиданно. При счете 4:1 в пользу партнерши у Виктора Иванович лопнула струна, и одновременно с этим, еще и подвернулась нога, и он позорно завалился на спину. Тут что-то опять изменилось в мире. Противная резкая боль пронзила лодыжку. И Виктор Иванович лежа на спине и глядя в небо, вспомнил все, и опекуна, и свое желание покоя и то, что был заброшен в шестидесятые, а сейчас играет с незнакомой и обворожительной девушкой. Ну и черт с ним, сказал он себе, плевать, будь, что будет. Надо поддаться течению. Плыть по теплой реке слегка зажмурившись. Девушка, так девушка. В нем проснулся тот прежний разгвоздяй, а тот другой, дебил, любитель мармелада вдруг стал ему противен. Виктор Иванович поднялся с колена махнул рукой и попытался выдавить из себя улыбку.

- Наверное, уже не смогу.

- Пойдемте к нам пить чай! - предложила девушка.

- Почему бы и нет. Я бы чего-нибудь покрепче выпил - сказал теннисист.

- У папы есть коньяк.

- Замечательно. Как красивая девушка, так коньяк. Это просто здорово!

Виктор Иванович подхватил руль велосипеда.

Идти с девушкой было приятно, это щекотало его самолюбие. Она была ему по плечо. Светло-русые, коротко остриженные волосы, светло-голубые насмешливые глаза на скуластом личике, прямой носик, родинка на левой щечке, губки не пухлые и тонкие, а весьма симпатичные губки. Ниже скосил глаза Донской, маленький грудки, узкая талия, дальше бедра, спортивные широкие, но в меру, коленки гладкие, юркие, голени острые с покрытые пушком золотистых волос, ступни маленькие были обуты в старомодные кеды. Но мода, она, как известно, возвращается.

Засмотревшись на эти абрикосового цвета ножки (минимум месяц провела девушка под ласками южного солнца), Донской ощутил совершенно неуместную эрекцию. Попытался отвлечься, сделал усилие, получилось.

Виктор Иванович чувствовал себя свободным от всякой ответственности. Действительно кто он? Кто, например его жена? Добрая, любящая корова. Он даже не мог вспомнить, как ее зовут. Кто он вообще? Времени не было и в этом присутствовал определенный шарм.

- Как вас зовут? - спросил Виктор Иванович.

- Катя, - ответила девушка, улыбнувшись.

- Милое русское имя, - прокомментировал ловелас. И в теннис здорово играете. Учитесь, наверное?

- Да в МГУ. На историческом.

- Замечательно, - произнес Виктор Иванович, вдохнув полной грудью свежий осенний воздух. - Гуманитарий, сейчас это модно - а вы знаете, я вот думаю, Катенька, точнее я уверен, что лет эдак через тридцать, историки будут , ну мягко говоря, не столь привлекательны... В моду войдут иные профессии.

- Откуда вы знаете, вы предсказатель?

Белозубая улыбка Кати была безукоризненна, глаза светились.

- Не предсказатель, но знаю, - состроил загадочную физиономию Донской.

- И какие же?

- Ну там менеджер, бухгалтер, экономист...

- Ха, ха! - рассмеялась Катя. - Бухгалтеры, это такие жутко скучные плешивые мужчины в очках и нарукавниках.

- Они, они, самые, - в такт улыбнулся ей Виктор Иванович, будут править бал в будущей России.

- А эти менеджеры, это кто?

- Организаторы, управленцы всякие, директора.

- А инженеры, ведь будущее - это техника.

- Тююю, - присвистнул Донской, чувствуя себя чуть ли Нострдамусом. - Инженеры, это Катя будут самые что ни на есть не нужные и низкооплачиваемые люди, то же самое учителя , врачи... Вы понимаете, Катюша, выгодно будет продавать, а не создавать, понимаете?

- Нет, я вам не верю, - сказала девушка, наморщив лобик.

- Увидите, Катя, увидите, и вспомните Виктора Ивановича, весьма довольный собой произнес Донской.

- Чего сейчас зубрите?

- Историю ВКП(б).

- Очень мило. И что там новенького придумал наш главный историк Леонид Ильич Брежнев?

- А кто этот Брежнев? - вскинула она свои мохнатые ресницы.

Виктор Иванович мгновенно пропотел и чуть было не выронил велосипед.

- Не знаете, кто такой Леонид Ильич?

- Нет, - улыбнулась Катя, он историк?

- Да, историк, писатель, публицист, борец за мир и коммунизм, - промямлил, озираясь Виктор Иванович.

Между тем показался высокий дачный забор. Возле входа сверкнула черным глянцевым боком машина.

"Эмка1", - неприятное предчувствие кольнуло Донского.

- Ого! К папе кто-то приехал! - воскликнула девушка и ускорила шаг. - Может, Михаил Иванович, он такой забавный старикан.

- Мих...

Здесь Виктор Иванович прозрел, и, резко схватив девушку за острый локоток он потянул ее в заросли.

- Что вы делаете?

- Не волнуйтесь. Я приличный человек.

Девушка вспыхнула.

- Не подумайте ничего плохого. Просто пройдем кустиками, ладно?

- Зачем?

- На всякий случай.

- Ну ладно.

- Грибов поищем. Белые растут?

Этот вопрос девушка оставила без ответа.

Устроившись за кустиками Донской с Катей наблюдали за калиткой. Послышались скрип и возбужденные голоса.

Донской прошептал "Тихо!", и еле успел поймать ладонью вскрик девушки: "Папа!"

- Тише! - прошипел Виктор Иванович.

Папу из калитки вывели все в тех же шортах и майке, правда в наручниках, и быстро запихнули в машину. Машина сорвалась с местах, но у забора остался тип в кожаном пальто в надвинутой на глаза шляпе и торчащей в уголке губ папиросой.

Донской отнял руку и увидел катящиеся по щекам девушки крупные слезы.

- Надо смываться, Катенька, смываться.

- Куда, зачем?

- Я не знаю куда, но зачем ответить могу. Мне кажется этот хмурый тип в шляпе, поджидает вас.

- Но это какое-то недоразумение, все разъяснится.

- Разъяснится, согласен. Дет через двадцать. Хотите я угадаю какой сейчас год?

- Вы сумасшедший!

- Немного. Итак, тридцать седьмой.

- Восьмой. Глупость какая-то! Вы что с луны свалились?

- Хуже! Я гость из будущего.

- Из какого будущего.

- Светлого, глупышка, светлого. Углубимся в лес, если не хотите попасть на Колыму и кормить вшей в бараках. Будет обидно если ваши красивые зубки выпадут. Только слушайте не перебивая и перестаньте плакать.

Девушка сглотнула слезы.

- Ну опекун, мать его! Фокусник! Кио, Копперфильд, Амаяк Акопян то же мне. Давайте в лес, Катя!

По дороге встретился пенек. Виктор Иванович, усадил на него девушку и рассказал свою историю.

Девушка слушала молча, слегка приоткрыв ротик, и не веря ни единому слову Виктора Ивановича.

- Сейчас нам надо выбраться на ту тропинку, по которой я прикатил к вашему корту и попытаться выехать. Я хочу по крайней мере в 67-ой год.

- А что я буду делать там? - спросила девушка.

- Ну, по крайней мере, Катя вы будете жить. Культу личности положен конец, сталинизм разгромлен, а в конце века, так просто смешан с грязью и выброшен на помойку истории.

- Я не верю, вы сумасшедший!

- Вскрытие покажет. Садитесь на рамку и выбросьте вы ракетки! Это балласт.

- Жалко!

- Ну хорошо. Только, держитесь крепче, будем выбираться.

- А что будет с моим папой?

- Не хочется вас расстраивать, но ничего хорошего.

Донской налег на педали. Русые завитки Кати приятно кололи щеку. Взгляд нахально косил в зазор между маечкой и загорелой грудкой. Мимо пролетали кусты и деревья, тронутые осенней охрой, гравийная дорожка шипела под колесами "Украины". Мощные икры Донского без натуги двигались вверх-вниз.

Но, (блядь!) он остановился на развилке. Возле дуба тропки расходились. Одна шла наискосок влево, другая брала прямо и круче, а третья резко заворачивала вправо. Виктор Иванович притормозил. Утопил ногу в жирной земле.

- Да, - протянул озадаченно Донской, - Что-то перекрестка этого я не помню.

- Хочу домой, - заныла Катя.

- Обратной дороги нет. Взгляни на дом свой, ангел, - пропел Виктор Иванович. - Комсомольцы не ищут легких путей.

- Направо, - решил он, и нажал на педаль. Дорожка шла в горку. Лес становился будто гуще, солнце слабо дрожало за ветками елей, Донской старался дышать ровно. На удачу дорожка потекла робко вниз. Катя повизгивала на бугорках. Ее аккуратные загорелые ножки, куда Виктор Иванович смотрел, потому как дорога сама катилась под колеса, снова вызвали у него совершенно неуместную эрекцию. Ребенок потерял отца на глазах, а тебе всякие глупости в голову лезут, корил себя Донской.

- А мы не заблудимся? - спросила Катя.

- Здесь парк, не заблудимся, - ответил Виктор Иванович однако весьма неуверенно.

После развилки и у дуба ехали они по меньшей мере час, а дорожка все влекла их будто в никуда. Конца ей не было видно, не было слышно голосов, не встречались полянки с играющими детьми, даже щебетание птиц поутихло. Запыхавшись и увидев на обочине поваленное дерево, Донской сказал:

- Давай отдохнем, Катюша.

Девушка спрыгнула, красная полоска от рамы бежала по правому бедру и ускользала под белой юбочкой. Виктор Иванович заметил это и основа укорил себя за охальные мысли. Они присели на поваленное дерево, велосипед был прислонен к стволу осины. Ситуация вырисовалась загадочная. Ночь приближалась неумолимо. Было непонятно, продолжать ли путь? Все таки- это парк, и даже если это пресловутый 38-й год, то вряд ли здесь была и в то время непролазная тайга. Вывод был однозначным: надо было ехать дальше во чтобы то не стало. Хорошо, а ночь? Как прикажете ночевать. Ведь какая никакая, а осень. Ночи холодные, развести костер нечем. В конце концов, надо есть, пить. А потом раздвоение. Вторая натура (то есть первая) требовала утех более вредных, как-то сигарета, и хорошо бы водки.

- Надо ехать, - твердо сказал Донской, положив по-отечески руку на колено Кати. Колено было холодным. девушка начинала дрожать.

- Холодно? - спросил он риторически.

Катя кивнула. Вид у нее был жалкий. Виктор Иванович встал.

- Ладно, Катюша, выберемся. Должны же быть здесь люди.

- Я хочу домой!

Виктор Иванович не нашелся что ответить. Он не отказался бы от дома в любом времени.

Они снова заскользили по гравию. Виктор Иванович усиленно крутил педали и разогревался. Медленно опускались осенние сумерки, небо зарозовело, потянуло холодком. Темнота спускалась на удивление быстро, спустя час с небольшим парочка катила уже в тьме, Виктор Иванович был вынужден сбавить скорость. Всем своим существом он чувствовал дрожь в теле своей пассажирки. И тут до его ноздрей долетел запах, запах был очень живой, вкусный и улучшил настроение велосипедиста моментально. Это был горьковатый дым костра. Донской прибавил скорость.

- Чувствуешь, костер? - спросил он.

- Не чувствую, - простучала зубами Катя.

- Потерпи, детка, - ласково произнес Виктор Иванович.

Вертя головой по сторонам, он вскоре заметил в темноте леса по правую руку желтоватый проблеск. Остановил велосипед. Запах дыма усилился. Явственно маячил огонек.

- Пойдем, может туристы, может бомжи, все равно, хоть согреемся, не зажарят же они нас на костре!

- А кто такие бомжи?

- Потом расскажу, - вздохнул Виктор Иванович.

Он одной рукой взял руль, другой обхватил мелко дрожащую талию девушки. Они двинулись сквозь деревья, ветки под ногами похрустывали. Огонек неумолимо приближался. Чуткие ноздри Виктора Ивановича различили запах жареного мяса. Рот сразу обогатился слюной.

- Потерпи, Катюша, сейчас согреешься. Сердце Виктора Ивановича все более и более наполнялось отцовской нежностью, хотя он бы предпочел более равноправные отношения и низменные чувства.

Треснула ветка, раздался звонкий металлический щелчок. И басок вблизи пророкотал: "Стой, кто идет?"

Искры гаснут на лету

Донской сглотнул слюну и крикнул в сумрачный лес:

- Свои!

- Чо за свои? Руки вверх!

- Не могу, - отозвался Виктор Иванович. - Одной рукой велосипед держу, другой девушку, устала она. Я же говорю, мы свои!

- Какие лисапеды, блядь, а говорю руки вверх, а то сейчас пальну!

- Катенька, поднимите руки, на всякий случай. А то, правда, пальнет, чумовой какой-то товарищ.

Виктор Иванович поднял одну руку, другой продолжая поддерживать своего железного коня.

Неизвестно откуда взялась луна, которая взмыла над деревьями, и в ее таинственном фосфоресцирующем свете четко вырисовалась фигура в плаще и шлеме. "Мистика", - подумал Донской. Они двинулись на фигуру. Однако, никакой мистики не было фигура принадлежала бойцу, одетому в шинель, на голове сидела буденовка.

- Добрый вечер! - сказал Донской, не найдя ничего лучшего.

- Хрен его знает, добрый ли он, - не корректно ответил на приветствие солдат. - Давайте-ка, пошли вперед и без глупостей, - предупредил он.

- Мы замерзли и очень голодны, - сказал Донской и добавил: - Товарищ.

- Ну товарищ или не товарищ, мы щас разберемся! Давай, поменьше балакай. Дуло винтовки уперлось в спину Донского и подтолкнуло его вперед.

Спустя некоторое время они вышли на поляну, где горел костер. Запах был такой аппетитный, что Донской чуть не захлебнулся слюной. У костра сидел еще один боец, ворочал палку с висевшей на ней и обтекающей жиром тушкой неведомого животного. Мужик был с бородой и в такой же буденовке, как и первый.

- Садитесь, - сказал бородатый боец, видать более добрый.

Возле костра валялись чурбачки, на которые Виктор Иванович с Катей и присели. Донской аккуратно положил свой велосипед на траву.

- Чегой-то ты, Тимофеич, добрый... - заворчал приведший их мужик. - А может они шпионы беляцкие.

Рожей, этот недовольный мужик обладал запоминающейся. Мясистое бабье лицо с мелкими глазками.

Тут голос подала Катя.

- Мы не беляки товарищи, мы обычные советские люди.

Мясистомордый достал листочек бумажки, кисет, высыпал табак на ладонь, понюхал и быстро соорудил самокрутку.

- Советские, говоришь, а что такое советские? Ты мне по-русски скажи, белые иль красные? Сейчас старшой подойдет, он с вами покалякает.

- А где он старшой? - спросил Виктор Иванович, поняв, что попали они с Катей в самое пекло братоубийственной гражданской войны. Впрочем, не удивился.

- Дэк, в кустах сидит, животом мается. Сейчас продрищется и выйдет, - сказал мордастый.

Виктор Иванович поморщился, хотя был привычен к ненормативной лексике еще со студенческих времен, но все-таки счел нужным, заметить:

- Товарищ, я все понимаю, разруха, война, слом экономических формаций, но при девушке выбирайте выражения.

Мордатый боец глянул озадаченно, но быстро нашелся.

- А мы еще глянем, девушка она или нет.

- Игнат, - одернул его добрый солдат, - попридержи язык.

- Ты их защищаешь что ли, Тимофеич? Типичные лазутчики, шпионы, беляки. Смотри, как трезвонит, как по писаному, смена хермаций каких-то...

- Мой папа - командарм, - выкрикнула Катя.

Мордатый хохотнул.

- Эк заливает, а? Может, скажешь, красавица, какой армии, может твой папа - Деникин?

- Сами вы Деникин!

Виктор Иванович легонько ткнул ногой кед Кати, но та не обратила на это никакого внимания.

- Серго Орджоникидзе - друг нашей семьи! Он меня в колыбели качал!

- О, бля, чешет, - не унимался Тимофеич. Хуякидзе, какой-то... Как не кувыркайся, а употребим мы тебя за милую душу. Не сумлевайся!

- Кончай, Игнат, - снова одернул его спокойный боец, - видишь люди спокойные, не похожи они на беляков.

Зависла пауза.

- Сигаретки не будет, - поинтересовался Виктор Иванович.

- Чаво?

- Сигаретки.

- О, белая сволочь! Штабс-капитан, не меньше. На лисапедах разъезжает! И сигаретку ему подавай!

Ситуация явно накалялась.

- Да перестаньте, товарищи, я - коммунист, между прочим. С пятилетним стажем с тысяча, ну... в общем, пять лет назад вступил, - отрекомендовался Донской.

- Во поет, а! Жрать, видать охота! Ну и парочка! Папа - комдив, а сама полуголая, этот коммунист? Чудно! А лисапед, где это видано чтобы коммунист на лисапеде ездил! Коммунисты, они все больше на конях, на тачанках! Пока наш комиссар просирается, хочу спросить, что вы тут делаете, господа хорошие ?

- Гуляли! - огрызнулся Донской.

Достал его этот недоверчивый боец.

- Гуляли, етит их! Моя б воля... Подвел вас к деревцу и... А девочку правда б до того...

- Прекратите, - крикнула Катя. Что вы себе позволяете!

Мерзейший тип!

- Ладно комиссара подождем! Он вас прощупает. Он хоть и молодой, но тоже в университетах обучался! Боярышника натрескался, вот и просквозило.

Тут послушался хруст веток и вскоре к костру подошла темная хрупкая фигура. Розовый блеск пламени принялся лизать нежные юношеские щеки. Комиссару на вид было дет двадцать с небольшим. Глаза были серьезными и внимательными. Одет, как и положено, в кожанку.

- Кто это? - спросил юноша, напряженно вглядываясь в пленников.

- Да по лесу шлендали с лисапедом, вот этот белогвардеец, да девка. Шпионы, наверное, - отозвался Игнат.

Комиссар осмотрел на лица пленников в розоватой подсветке костра. Особым вниманием, он польстил красную спортивную футболку Донского, а затем его пытливый взгляд задержался на голых коленках Кати.

- Не похожи на шпионов, - резюмировал комиссар. - Откуда вы, товарищи?

- Совершали велосипедную экскурсию, сбились с пути, заплутали. Проголодались, - кратко отчеканил Донской.

- Вот у нас лосенок поспевает, подстрелили по случаю. Мы тоже измотались, беляки на хвосте.

- Какие беляки? - спросила Катя, мы же давно выиграли гражданскую войну и строим социализм.

- Тронулась она, видать с голоду, - заметил добрый боец.

Виктор Иванович малозаметным движением ущипнул девушку за холодную икру. Та ойкнула. Не возражай, мол, беляки, так беляки, а мы, похоже, еще ниже ушли в колодец времени.

- Так вы говорите, - обратился комиссар к Кате, - Выиграли войну?

- Ну да! Я думаю, что вы артисты, кино здесь снимаете!

- Это не кино девушка, это далеко не кино, - задумчиво протянул комиссар.

- Давайте, поедим, а? А потом мы вам все расскажем, причем я это вам хочу сделать наедине, - сказал Донской комиссару, покосившись на мордастого бойца.

Комиссар показался ему вполне вменяемым.

Тот кивнул, достал из кармана нож и стал нарезать горячую аппетитную лосятину.

Протянул кусок Виктору Ивановичу. Мясо было волшебным. Отрезал увесистый ломоть Кате. Вся компания зачавкала.

- Знатный лосенок, - сказал добрый солдат.

Катерина впивалась зубами в мясо, протянув свои стройные ножки поближе к огню.

- Может у вас и выпить есть чего? - без всякой надежды спросил Донской.

- Ишь какой шустрый, его пристрелить надыть как шпиона, а он мясо трескает, и еще выпить хочет, - пробурчал с набитым ртом злой воин.

- Да налей, Белов, человеку, коли душа просит? - сказал добрый солдат.

Тот недовольно полез в свой вещмешок за фляжкой, выудил оттуда же грязную кружку, нехотя отвернул крышечку своими грязными коричневыми пальцами, плеснул в кружку неизвестного напитка, протянул Виктору Ивановичу. Донской, приняв кружку, по обыкновению принюхался. Судя по едкому запаху это был некачественный самогон. Донской, затаив дыхание влил в себе эту жидкость и сразу куснул мясо, дабы отшибить мерзкий привкус сивушных масел. Самогон он никогда не уважал. Однако потеплело, ночь показалась романтичной.

- Может табачку еще? - съязвил боец Белов.

- Неплохо бы, - спокойно отреагировал Виктор Иванович. Боец крякнул и полез в карман шинели, достал свой замызганный кисет, грязный обрывок газеты и порвав протянул Виктору Ивановичу. Задача была непростой, Виктор Иванович как-то в детстве крутил самокрутки из окурков. Было дело. Тут пришлось вспомнить старинные навыки. Получилось. Вытащив головешку из костра прикурил.

- Ну теперь рассказывайте, - сказал молоденький комиссар.

Дилемма нарисовалась непростая. Конечно, ему не поверят, да и какой идиот в это может поверить. Хотя если комиссар обладает неким воображением...

- Простите, вы учились в университете? - спросил Виктор Иванович.

Тот кивнул:

- Три курса исторического факультета.

- Фантастической литературой случайно не увлекаетесь?

- Не очень.

- Герберта Уэллса не читали?

- Слышал. А что?

- Есть у него такая забавная вещица "Машина времени" называется.

- Эх, ебтыть, во заливает, машина! Это что же за машина такая, я не слышал! - хохотнул Белов.

- Можно путешествовать во времени, - сказал Донской.

- Это как? - в юных глазах комиссара загорелось любопытство.

- В любую точку прошлого и будущего. Вот этот велосипед, я подозреваю и есть нечто подобное. Виктор Иванович кивнул на лежащую в росистой траве машину. - Только вот непонятно, почему она едет все время в прошлое, причем совершенно неуправляема. Заносит туда, куда и врага бы не послал.

- А в светлое будущее можно? - подал голос добрый боец, чтоб буржуев не было, чтоб везде электричество и жратвы вдоволь?

- В принципе можно все. Только, я вас разочарую, буржуи опять есть, но электричества... этого добра вдоволь, только самое интересное, что эти буржуи электростанции и захватили в первую очередь, как большевики в семнадцатом Зимний Дворец. Так вот буржуи как вернулись к власти в 1991 году первым делом за электричество и за газ взялись. Самые доходные отрасли, - просветил слушателей Донской.

- Во чешет, как по-писаному, ясное дело - белый шпион, - ощерился Белов.

- Да прекрати ты Белов, - вступился за рассказчика добрый боец. - Дай послушать, нам не дожить до светлого будущего.

- Знамо дело! От беляцкой пули сгинем, - кивнул обреченно Белов.

Виктор Иванович попросил плеснуть ему самогонки.

Белов нехотя налил, Донской выпил.

- А как так вышло, что буржуи вернулись, - спросил добрый боец. - Это что получается: мы зря кровь проливаем.

Донской пожал плечами.

- Вас как зовут?

- Платонов.

- Сложно сказать, товарищ Платонов. Не справились коммунисты со страной. Экономически проиграли. Помню девяностый год, приходишь в магазин, а там шаром покати, одна морская капуста.

- И больше ничего? - спросил Платонов. - А куда ж все подевалось? Страна эва вон огромная, что ж и кур поросей, рыбешки там нет никакой.

- Да есть она где-то, но не у простых людей, у чиновников там, торгашей... Вот народ и возмутился. А тут эти ребята из новых подоспели, наобещали гор золотых, мол рынок, рынок, всего будет навалом, одних сосисок сто сортов. Да... сделали сосисок не сто, но сортов сорок есть. Ну а бабок, в смысле денег у людей, нет. Вот в чем петрушка!

- Любопытно излагаете. Так вот это ваша машина, это же велосипед, правда, я такого не видел.

- Украина. Хороший велосипед. Поверьте, мы действительно не шпионы, не беляки. И у Кати, действительно папа был командарм и его арестовали.

- Так это что заслуженного человека командарма, свои же забрали? - спросил комиссар.

- Культ личности. Террор. Сталин- вождь народов, тиран, деспот, сатрап.

- Сталин? Я даже такую фамилию не слышал, - сказал комиссар.

- Услышите еще, через пяток лет. Он заменит Ленина на посту генсека.

- Это ж надо, а Ильич куда? - встревожился Платонов.

- Заболеет, умрет.

- Да я тебе за такие слова... больше самогону не налью! - гневно крикнул Белов.

- Тихо, тихо, товарищи, - попытался их успокоить комиссар. - Вы ничего не путаете товарищ?

- Нет, как это и не прискорбно.

Донской заметил, что комиссар участливо посматривает на Катю, и та ему отвечает беспомощным взглядом, таящим интерес. В противоречивой душе Виктора Ивановича завертелось шероховатое чувство ревности.

- Получается, что сейчас мы победим, потом начнется террор против своих, а через семьдесят лет, опять буржуи захватят власть... - подытожил Платонов и разочарованно вздохнул.

- Так и есть, - сказал Донской.

- Девку надо бы употребить, а энтого брехуна в расход, - проворчал Белов.

- Перестань Белов, - повысил голос комиссар.

- Ты чегой-то, действительно, разошелся, друг любезный, - сказал Платонов.

- А чего? - обиженно напустился Белов, - пять лет в окопах, живой бабы не видел. А тут эта... коленками сверкает.

И уже гад полез себе в ширинку. Отрезвляющим ударом Платонов свалил с чурбачка своего сослуживца. Тот упал в траву, но быстро вскочил и бодро поднявшись схватил винтовку.

И нацелил ее на Платонова.

- Стрелять буду! Если помешаете. Насрать мне на ваше светлое будущее, коли там буржуи. Бабу хочу, мочи нет!

Раздался сухой треск выстрела, гулко прокатившийся по поляне и заглохший в ночном лесу. Платонов уронил голову на грудь и через мгновение, завалился набок. Щербатый оскал Белова был страшен. Нитка слюны прошила небритый подбородок. Через мгновение раздался еще один выстрел. Белова качнуло, он вздернул винтовку к звездному небу выстрелил в неведомую, равнодушную звезду и рухнул навзничь.

- Подонок, - сказал комиссар, - грустно дунув в ствол маузера. - Разве с такими можно построить светлую жизнь?

Вопрос прозвучал риторически.

- С такими нельзя, - согласился Виктор Иванович и мудро заметил. - Но других-то нет и не будет, товарищ комиссар.

Катя смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами.

- Платонова жаль, хороший боец, толковый, сознательный, - произнес комиссар, поднявшись.

- Надо прибрать, помогите.

Юноша с Донским оттащили за ноги трупы в лес. Виктор Иванович предусмотрительно реквизировал шинели, самогон и табак. Зачем им теперь?

Вернулись к костру.

- Что будем делать? - спросил комиссар.

Виктор Иванович пожал плечами.

- Беляки кругом, товарищ. Вам надо уезжать.

- Понимаю, но и отдохнуть необходимо, устал я педали крутить.

Возникла пауза, во время которой Виктор Иванович приложился к фляжке.

Комиссар бережно взял ладонь девушки в свою. Донскому, ни к селу ни к городу вспомнился Фет: "В моей руке такое чудо - твоя рука". Виктор Иванович, мучаясь ревностью, сплюнул.

- Вы замерзли? Меня зовут Александр Кромберг, - сказал Кате юный борец за всеобщее равенство и братство.

Девушка произнесла:

- Меня Катя.

- Не знаю почему, но я вам верю.

Катя, словно очнувшись, быстро заговорила:

- Вы должны бороться, бороться, жизнь замечательная, светлая, чистая, в Москве пустили метро, построены новые дома, страна растет и богатеет, наша великая партия ведомая верным последователям Владимира Ильича Ленина, вождем Иосифом Виссарионовичем Сталиным ведет наш народ к коммунизму.

На ее глазах заблестели слезы.

- Стоп, стоп! Катенька, подожди, а папу твоего взяли, верные ленинцы? - встрял Виктор Иванович.

- Это все обязательно разъяснится, его отпустят и извинятся. Справедливость восторжествует. Жизнь замечательная - великие стройки, индустриализация, всеобщая грамотность, есть правда перегибы на местах...

Виктору Ивановичу снова захотелось выпить.

- Ладно, - он хлопнул себя по коленке, - слушать я этого не буду. Лучше хряпну самогонки. Ленин, комсомол, стройки, физкультурники...

Накатил прямо из горлышка. Пошло лучше.

А Катя все продолжала нашептывать комиссару о преимуществах социализма. Тот держал руку девушки в своей и слушал с открытым ртом. Костер щелкал искрами. Виктора Ивановича потянуло в сон, ноги гудели. Он осматривался в поисках пристанища. Трава была мокрой и холодной.

Донской устроил себе из шинелей убитых красноармейцев лежбище, наподобие бутерброда. На одну лег другой запахнулся, подоткнул где надо, чтоб не сквозило, согрелся и мгновенно провалился в сон. И наснилась ему великая страна: Любовь Орлова, Леонид Утесов, пастухи и свинарки...

Проснулся он от крика. Едва продрав глаза почувствовал, как в нос ударил запах потной шинели. Крик принадлежал Кате, Виктор Иванович сорвал с головы шинель и утро плеснуло холодом ему в лицо. Донской уставился в окружающий мир и первое что он увидел: два всадника на гнедых жеребцах, потом Катю, закрывшую лицо руками, затем на земле возле еще дымящегося кострища, кожаную фигуру комиссара, тот лежал ничком. Всадники были золотопогонниками. Из огня да в полымя, в смятении, подумал Виктор Иванович.

- Кто вы такой? - спросил офицер с мужиковатым и неестественно красным лицом.

Отвечать было надо, но что? Донской выбрал нейтральное:

- Человек, - произнес он, поеживаясь от дуновения хладного ветра. Вокруг полыхало ясное осеннее утро. Холодная роса блестела, солнце всплывало над деревьями, по земле стелился жидкий, как растворимое, молоко туман. Умирать не хотелось.

- Красножопый что ли? - рявкнул неинтеллигентный золотопогонник.

- Да не похоже ротмистр! - подал голос второй офицер, безусый юноша.

- Комиссар, признавайся! - наседал красномордый офицерик.

- Упаси господи! - парировал Донской.

- Документы есть?

- Никак нет!

- А эта девушка, кто?

- Катя ее зовут.

- Ну, рассказывайте, откуда, куда, зачем?

- А что, собственно.... рассказывать едем на велосипеде! Останавливают. Ведут к костру.

- А кто убил тех двух красных?

- Один другого, чего-то не поделили.

- Плебс, говорю, ротмистр, плебс! - упиваясь собственной значимостью сказал юный офицерик.

- И откуда же вы ехали милейший?

Виктор Иванович запнулся.

- Так прогулка...

- Это в наше-то время! Разъезжать на ландроверах! Однако!

- Времена всегда трудные, - философски заметил Виктор Иванович.

Между тем Катя продолжала сидеть, залитая слезами.

- Девушка чего, вы убиваетесь, красный ведь, комиссаришко. Нехорошо, сударыня! Сообщу вашему папаше, так он вас не пожалует, я думаю, - прошелестел юный офицер, хохотнув.

- Еще бы, - заметил Донской, дабы спасти свою задницу. Следовало разыграть этакого сочувствующего белому движению мещанина.

Самое удивительное, что ему поверили. И велосипед был доказательством его политических пристрастий. Его велосипедом заинтересовался молодой поручик.

- Знатная машина, сказал он, соскочив с коня и рассматривая раму с нависшими капельками росы. - Помню в детстве, в усадьбе, сядешь и по аллейке катишь, а на дорожке будто шахматная доска, квадратики света и тени, впереди девушка в белом платьице, и ты ее подзываешь велосипедным звонком, а она бежит к тебе, платье развевается, волосы плещутся... Эх, сволочи погубили Россию, - протянул поручик и не поэтично плюнул на кожаную куртку убитого комиссара.

- Не падайте духом, поручик, - отчеканил Виктор Иванович. - Все еще вернется, большевики не вечны. - Товарищ, верь взойдет она, звезда пленительного счастья!

- Конечно, взойдет, - согласился поручик. - Как вас зовут?

- Виктор Иванович. Фамилия правда громкая - Донской, - скромно представился путешественник.

- А почему не служите? - спросил, заметно помягчев въедливый красномордый ротмистр.

- Здоровье, - пожал плечами Донской. - Печень, близорукость, плоскостопие.

- Понятно.

- Может, вас доставить в расположение, хотя... вряд ли там безопасно, особенно, для девушки. Солдаты, быдло... Только и ждут чтобы на сторону красных переметнуться.

- Благодарю, - поклонился Донской. - Мы уж сами дорогу найдем тут не далеко, - Виктор Иванович неопределенно кивнул в сторону леса.

- Не плачьте девушка! - кивнул ей поручик. Если б не война! - мечтательно произнес он. - впрочем нам пора.

Всадники развернули лошадей и скрылись в зарослях.

Виктор Иванович, глядя на Катю произнес:

- Как-то здесь неуютно. Катя, нам пора отправляться. Ты я надеюсь теперь поняла, что я не врал. По-моему, мы оказались в году девятнадцатом. Братоубийственная война, разруха, нравственное разложение, белое движение дрогнуло.

- Вы предатель! - крикнула Тоня, чем озадачила Донского.

- В каком смысле? Кого я предал? А?

- Наших.

- А кто такие наши, Катенька?

Девушка насупилась.

- Вы... вы... оппортунист.

- Точно и ревизионист еще. Вы собираетесь здесь сидеть и ждать когда наедут какие-нибудь махновцы и изнасилуют вас?

Такая логика девушку отрезвила. Слезы высохли.

- Кстати у вас с комиссаром... что-то было? - продолжил Виктор Иванович наступление.

- Как вы смеете? Кто вы вообще такой, я играла с папой в теннис, здесь появились вы и после этого все и случилось! Во всем вы виноваты, вы, вы, вы!

- Если бы не я... не я, не я, не было б тебя, тебя, тебя.. - запел Виктор Иванович, - знаменитый шлягер. - Тебя бы арестовали. А так у нас есть шанс. Выжить по крайней мере. А валандаюсь я с вами, потому что... потому что... вы мне нравитесь.

Катя внимательно отсмотрела дряблую фигуру своего спасителя.

- Но вы же старый! И потом вы не в моем вкусе.

- О вкусах, Катя, мы поспорим, когда выберемся из этой всей бодяги. Мне с вами хочется оказаться в году 2003 с деньгами в кармане... Но прочь лирику! Надо подумать куда мы сейчас рванем. Выйдем на тропинку поедем, но... неизвестно, куда доберемся... По логике будем спускаться по лестнице истории все ниже и ниже. Хорошо бы в век 19-й. Там хотя бы было спокойнее, нет этих распрей... Ну поехали, - он протянул девушке руку.

Рука была, как ледышка.

- Боже, как вы замерзли, Катенька. Стоп! По-моему еще осталось! - Виктор Иванович метнулся к шинелям и выудил из их кокона флягу.

- Вам надо выпить! Конечно, гадость, но я боюсь за вас! Не хватало еще схватить пневмонию. Кстати как вы согревались ночью?

- Вас это не касается! Мы мечтали о будущем!

- Ладно. Пейте!

Катя запрокинула головку. Шейка напряглась. Красноватые глаза полуприкрыты, как при определяющих моментах страсти. Виктор Иванович засмотрелся, но вовремя очнулся.

- Катенька, оставь мне, - жалобно попросил он.

Губы девушки с пикантным чмоком оторвались от горлышка фляжки. Глаза подернулись туманом. По мелкому дрожанию ключиц, он понял, что девушка борется с рвотным позывом.

- Вздохните побольше прохладного воздуха, станет легче, - посоветовал опытный Донской.

Пронесло. Виктор Иванович взболтнул флягу, кое-что плескалось на дне. Он, приложившись, допил остатки, шумно выдохнул сивушные масла вперемешку с паром.

Внезапно захмелев, девушка заговорила:

- Я ничего не понимаю, я схожу с ума, красные, белые, я хочу проснуться!

- Я тоже. Но все это очень похоже на реальность.

Утром самогон показался особенно противным. На импровизированном вертеле висел засохший кусок мяса.

Виктор Иванович разорвал его пальцами, себе оставил кость, а мякоть протянул девушке.

- Как вы можете? Здесь? - сказала она.

- Кушать хочется всегда, - философски заметил Виктор Иванович.

Девушка покосилась на кожаную спину мертвого комиссара и вздохнув всадила свои крепкие зубки в мясо. Виктор Иванович скрутил самокрутку и пустил несколько струек едкого дыма по осеннему воздуху...

А вскоре они уже мчались по знакомой им тропинке в сторону полной неизвестности.

Дворянское гнездо

На счастье путешественников осенний день снова выдался теплым и золотистым. Природа баловала. Рассудив, что назад ехать смысла нет никакого, на свой страх и риск Донской решил гнать свою "Украину" вперед и только вперед. Не смотря на треволнения минувшего дня и ночи настроение было отменным, хотя Виктор Иванович накручивал педали уже добрый час, и его дыхание стало прерывистым и слегка натужным. Дорога казалась нескончаемой, противные мелкие камешки то и дело попадали под колеса. Периодически возникало неприятное ощущение замкнутого круга. Было уже сделано несколько остановок, на которых Донской выкуривал самокрутки. Катя надувала губки, повторяя, что хочет домой. Ситуация казалась комичной. Взрослый мужчина несколько часов катает юную особу то на багажнике, то на раме. В сознание Донского крутился детский анекдот. Юноша катает девушку. Она говорит: "А ты заметил, что я голая?". Девушка отвечает: "А ты заметил, что велосипед без рамы?" Вот такая глупость лезла в голову.

Однако следовало не расслабляться и двигаться по твердой глади дороги, где шанс встретить живую душу был весьма вероятным.

Так и случилось. Уже совсем было расстроился Виктор Иванович, заскучал, как услышал неясный звук. В прозрачной тишине осеннего дня слышимость была замечательная. Это был стук. Может деревья рубят, подумалось. "В лесу раздавался топор дровосека, мужик топором отгонял гомосека" - опять ни к селу ни к городу вспомнилась глупая поговорка. Однако стук становился все более явственным. И слышался он точно по курсу движения. Виктор Иванович наддал ходу. До него дошло, что звук этот, не что иное, как стук копыт. Тут было над чем призадуматься, время-то было неспокойное. Может какая банда, отморозки, махновцы, все может быть, поэтому путники предусмотрительно спешились и скрылись в лесу. "Ужас! - ворчала Катя, - Какой-то кошмар! Сколько можно ездить! Это же не тайга!

Спрятавшись за мохнатую ель путешественники стали всматриваться в дорогу. Ждать оказалось не долго. Показалась лошадь, а за ней и возница. Мужик с бородой стоял на телеге и одаривал лошадушку кнутом. Телега дребезжала и подпрыгивала на кочках. Виктор Иванович, немного помешкав, метнулся на дорогу с криком "Эй!". Но ездок проскочил быстро, и наш герой, стоя на дороге лишь хлопал ртом, наблюдая как телега тает в клубах рыжей пыли. Тем не менее уверенности в скорейшей остановке прибавилось. Не далеко люди, поселок, деревня... Пусть неизвестность, пусть, однако сколько же можно крутить эти педали. Вперед, только вперед!

В конце концов захотелось и кушать.

- По-вашему мы теперь в какой год попадем? - спросила Катя.

- Дорогая, моя, знать не знаю и ведать не ведаю. Судя по прикиду этого жокея, может и пятьсот лет назад, а может и двадцать. Время застыло. Стрелки присохли к циферблату намертво.

- Может повернуть назад? - предложила девушка.

- Нет! Есть очень хочется. Ты думаешь, если мы будем ехать в обратном направлении, то попадем в светлое будущее. Сомневаюсь! "Ну, опекун, хоть бы придумал чего? Вот гад!" - выругался Виктор Иванович уже про себя.

Ехать пришлось недолго, впереди замаячила на дороге одинокая фигурка.

- Наконец-то! - вздохнул Виктор Иванович. - Наконец-то!

И ускорился.

Идущий по дороге оказался грибником.

- Дражайший, - обратился к нему Виктор Иванович. - Тут поселение какое есть поблизости.

Неопределенного возраста крестьянин (борода, лапти, грязная рубаха навыпуск- все как положено) разинул рот, узрев диковинного мужчину и голоногую девку на неведомом транспортном средстве.

- Дэк... имение, полверсты отседова.

- Спасибо, товарищ, - пропел Виктор Иванович и резко нажал на педаль.

Вид усадебки был удручающ. Колонны, обрамляющие парадную лестницу были поражены меткими выстрелами времени, кроме того, пышно разросшиеся крапива и лопух лизали старые стены.

- Оскудение! - прокомментировал увиденное Виктор Иванович, тормозя. Катя ловко спрыгнула с рамы и одернула юбчонку.

- Одно радует, Катюша, думаю, нет здесь ни белых ни красных, ни голубых, и не зеленых!

- А голубые и зеленые это кто?

- Потом расскажу.

Спустя пару часов Донской ощутил все радости русского гостеприимства. Картошечка, вишневый пирог, маслята-рыжики, духовая говядина, настойка на клюкве. Он сидел подперев щеку ладонью и слушал, и плохо соображая, подремывал.

- Я человек одинокий, - говорил хозяин усадьбы Ефрем Захарович, седой весь какой-то выцветший старик, лет пятидесяти. - Супруга моя, Капитолина Матвеевна, еще на прошлую Троицу, преставилась. Царство ей небесное! А вы откуда ж едите? Экая машина у вас интересная! Небось в Европе изобрели? А что проку в ней, а? Только баловство, прогулки. Мы ж на лошадушках. Не в пример вашей технике. С ветерком. Откуда ж едете?

Виктор Иванович очнулся.

- Да так...

Не ляпнуть бы чего лишнего.

- Из Москвы.

- Так, Виктор Иванович, как говорите ваша фамилия?

- Донской.

- Знатная фамилия, старинная. А вы видимо, к Петру Емельяновичу, к соседу, он говорил, что гость из столицы пожаловал. А барышня? Дочь?

- Дочь, Катерина, - осклабился захмелевший Виктор Иванович после настойки.

Катя сидела чинно. Но уж больно строго смотрел Ефрем Захарович на ее коленки, будто вылизывал.

- Да эмансипация, мода. Куда деваться Может платьице вам дать? Подберем! От Капитолины-то Матвеевны много чего осталось, подберем ситцевое и кофточку найду, а7

Катя, раскрасневшаяся от чая и наливки, зарделась.

- Да, конечно, если вам не трудно.

- Ну вот и славно! Лукерье прикажу. А как там нынче в Москве?

- Да так... Все спорят, либеральничают.

- Д совсем совесть потеряли!

- А у вас как?

- Дэк, запил мужик! Раньше помню, Бога блюли. А сейчас... эх! Одной рукой крестятся, а другой, простите, зад чешут. Охальничают. Тут один у меня Ерофеич, всех баб обрюхатил. Высокий, мускулистый, прям не мужик а загляденье, а работник никакой. Только выпить и закурить. Наливайте без церемоний, Виктор Иванович.

- Спасибо!

Помещик снова плеснул рубиновой наливки.

Во рту загорелась жарким огнем клюковка на спирту.

- Класс! - выдохнул Виктор Иванович, даже не прикоснувшись к закуске.

- Вы кушайте, кушайте.

- Да что вы, Ефрем Захарович, такой напиток.... что закуску, тратить грех.

- Да что вы такое говорите...

- Можно еще?

- Да, на здоровье!

Короче говоря, Виктор Иванович наклюкался клюковкой. Выкурил несколько трубочек. И загорелось в нем жуткое желание, а точнее, опять выперла такая эрекция, что коленки задрожали. Пора и баиньки.

- Сейчас, я вам комнатку покажу, - пролепетал Ефрем Захарович.

- Да, отлично, я устал что-то.

"А может остаться здесь, - подумывал Виктор Иванович, - вот здесь в этом уютном чистом мире. С клюковкой и дворовыми девками. А?"

В спаленке улегся на мягкую перинку, уложил голову на пуховую подушку. Однако, не лежалось.

Поднялся, вышел в коридор, благо комнатка, отведенная для Кати была по соседству. Отшатнулся от приведения - старичок помещик со свечкой в просторной белой рубахе до пят стоял в коридоре и что-то нашептывал.

- Вы чего? - выдохнул Виктор Иванович.

- Не спится, - сказал хозяин, - вот и хожу. Вроде где дверь скрипнула.

- А я дочку проверить, жар ведь, может быть.

- Да, да, конечно, святое дело. Как вам повезло! Такая красавица! А нам с супругой не дал Господь детишек. Уж как мы молились! Ну ладно, доброй вам ночи.

- И вам того же.

Виктор Иванович, осторожно открыв дверь, проник в теплый сумрак, постоял, прислушиваясь к шорохам в коридоре, вскоре шарканье стихло. Прелюбодей стоял в нерешительности. Сделал несколько шагов к кровати. Жар был у девочки точно. Казалось, температура в комнате зашкаливала за сорок градусов. В темное, к которой понемногу привыкли глаза, Виктор Иванович узрел очертания Кати и он нырнул к ней под одеяло в омут порока. Катя не шевельнулась, спала. Лежала спиной к нему. Вожделение накрыло его горячей розовой волной.

Ледяной рукой он провел по тонкому бедру. Далее приподнял край ночной рубашки и возложил робкую руку на горячие гладкие ягодицы... Погладил...

Кончил предательски, обильно, даже не успев ввести свой уд в нежной лоно, ибо не совокуплялся как минимум с 2000 года. Отдышался. Прислушался. Где-то пиликал сверчок. Ласково тикали ходики.

Минут десять полежал, размышляя о причудах российской истории. Вот ведь штука! Сплошное мифотворчество, сплошное. Вскоре вновь наступила эрекция. Девушка лежала в позе удобной, на левом боку, вытянув левую ногу, словно застыв в сонном прыжке. Ее крошечная киска не приглашала, она звала в свою сладостную пещерку чудес, увитую теплой влажной порослью. Положив бедро девушки, на свое Виктор Иванович слегка подавшись вперед ввел сорванца в тесный влажный парадиз. Девушка глубоко вздохнула, как-то сладко чмокнула губами и продолжала почивать. С величайшей аккуратностью, Виктор Иванович стал совершать поступательные движения. Так хорошо и сладенько ему не было никогда. После несколько десятков фрикций, он почувствовал приближающийся взрыв, Донской деликатно вынул пылающий счастьем уд и излился в собственную руку. Зачем девушке, неприятности? Впрочем, девушке ли? Нет не девушке, что и хорошо. Не хватало тут еще кровью запачкать простыни добросердечному хозяину. Неужели комиссарик приохотился, подумал Виктор Иванович с ревностью. Неужто? А может, какой-нибудь герой первой любви, хлипкий политически грамотный очкарик погрел свой тонкий пронырливый отросток в этой пещерке, может красный профессор... Впрочем, пора было возвращаться к себе. Но уж очень не хотелось. "Сейчас, сейчас", - говорил себе Виктор Иванович, - все встаю, встаю, и ухожу, встаю и ухожу..." Да так и заснул.

Донской был разбужен спозаранку звуком хлопнувшей двери. Гостеприимный хозяин решил нагрянуть и застал его в недвусмысленной позиции, рядом с якобы дочерью. Вылезать из постели не хотелось. Катя спала. Донской выпростал ногу из под одела, присел, пружина предательски скрипнула, и острый кулачок впился ему в ребра.

- Вы - насильник! - сказал девушка.

В этих словах он не уловил справедливое презрения, может быть, в них была и лукавинка. Он обернулся, Катя смотрела на него и улыбалась.

- Извините, - глупо пролопотал Виктор Иванович. - Не удержался.

- И что теперь?

Еще один загадочный вопрос. Только и оставалось пожать плечами.

- У вас уже был мужчина, - ляпнул Донской

- Был, - сказала Катя, - но это у нас произошло по любви. А не так, как у нас, вернее у вас со мной.

- И где этот счастливец теперь?

- Мы расстались.

- Уже легче. Так может у меня есть шанс?

- Вы же старый! Я говорила.

- Ну этот как сказать, Катенька. Хотя, конечно, не первой свежести, - признался Виктор Иванович.

Он погладил ее по нежной золотистой коже. Катя не отдернула голову, что было хорошим признаком. Виктор Иванович нежно поцеловал ее в горячие губки. Ему показалось, что девушка легонько ответила не его поцелуй.

- Мне кажется старик нас засек, понял, что мы не дочь с папой.

- И что теперь?

- Да ничего особенного, в лучшем случае выгонит, лишив завтрака.

- А есть хочется! - сморщила лобик Катя.

- Очень!

- Тут у них пампушечки, шанежки, кофий, - Виктор Иванович сглотнул слюну. - Ладно, надо идти умываться.

Через час Донской, Катя и хозяин сидели за столом. Последний был молчалив. Кофий был отменным. Горячим и душистым.

Молчание становилогсь тягостным.

- Катенька, как ты себя чувствуешь? - участливо спросил Донской.

- Лучше, жар прошел.

- Вот и славно. Погуляй в саду, - попросил Виктор Иванович.

Девушка послушно встала из-за стола, потупив глаза, поблагодарила хозяина и ретировалась.

Виктор Иванович испросил разрешение покурить.

Хозяин равнодушно кивнул.

Выпустив клуб дыма и сосредоточившись Виктор Иванович произнес:

- Да вы уже поняли, она не дочь мне.

Во взгляде помещика светилось нескрываемое презрение. Виктор Иванович продолжил:

- Она - возлюбленная моя.

- Она же еще ребенок? - вскинул седые пушистый брови Ефрем Захарович.

- Ей уже восемнадцать лет, она студентка. И поверьте у меня самые серьезные намерения. Я хочу жениться.

- К чему было лгать?

- Я не знал о степени вашей либеральности, как вы относитесь к столько щекотливому вопросу, как разница в возрасте... Не решился. Но вы как мужчина должны меня понять. Я виноват, что злоупотребил вашим гостеприимством. Мы сейчас уедем.

Помещик хранил молчание.

- Не будете ли вы так милосердны, не дадите ли нам немного еды в дорогу, - жалобно произнес Донской.

- Странная просьба, вы же гостите у Петра Емельяновича... разве нет... и это тоже ложь? - не унимался старик.

- Хорошо, если позволите, то расскажу вам кое-что любопытное.

- Это будет очередная ложь?

- Это будет выглядеть как не то чтобы ложь, а просто бред. И я это сделаю. Не для того чтобы выклянчить у вас еды. А просто хочу расширить ваше представление о сложности мира. Это поверьте, не мало. Ибо мир не унылая плоскость. Это круг, спираль, овал, эллипс, черт знает что такое. Простите.

- Я слушаю, - молвил помещик.

Виктор Иванович приступил к рассказу...

Через час хозяин принес бутылку наливки.

Через полчаса еще одну.

Еще через час они смачно расцеловались. Помещик предложил поселиться у него навсегда. Виктор Иванович деликатно отказался.

А еще через час Виктор Иванович Донской, одетый приказчиком средней руки нахлестывал по богам гнедую лошадку. Рядом на телеге сидела Катерина, которая почему-то не захотела остаться в уютном 1891 году. Рядом лежал велосипед, цепь была смазана постным маслом. Тут же наличествовали мешок овса и два свертка с провизией: куры, пирожки, кадка соленых рыжиков, духмяный хлеб, вяленая рыба и четверть наливки.

Телега двинулась в путь!

Эх дорога, ты дорога, между сосен и без, то крива, а то полога, сколько ты видала слез! - грустно тянул Виктор Иванович, поглядывая на Катерину. Он терлась о его плечо щекой. Знак хороший.

- Но, милая!

Вперед!

Долог ли, короток ли будет их путь, неведомо. Может еще окунутся они в другие времена, может вывернут в прежние. Может доведется Виктору Ивановичу погостить еще у одного радушного помещика, а может встретятся на дороге злые бородатые разбойники. Может повстречается он с французскими оккупантами, а может с бедными поляками, ведомыми в болота стариком Иваном Сусанины, может придется узреть ему чернобородых стрельцов, а то и до своего однофамильца доберется, князя Дмитрия Ивановича и будет он из какого-нибудь укромного местечка наблюдать, как сойдутся на поле брани Пересвет с Кочубеем, кто его знает...

А может все приснилась ему и очнется Виктор Иванович похмельный на лавочке, поскребет по карманам и не обнаружит мелочи на баночку пива, а может быть он тяжелой головой очнется в своей постели, а то и не очнется вовсе, а все его приключения и путешествия окажутся лишь кратким промельком угасающего сознания, сконцентрировавшим всякую белиберду из беспорядочно прочитанных книг и бестолково просмотренных фильмов. Все может быть.

Но... пока телега катит, копыта гнедой кобылки стучат, Катя трется о его плечо, а наливка клюквенная плещется в бутыли...

Конец