(Коллекция на все времена)

Семнадцать способов любви (1983, 1997)

Она не узнает меня, или все-таки это не она? Сразу и не поймешь. Сколько ей было тогда в 1983 году? Двадцать пять, двадцать шесть... где-то так, наверное. Значит, сейчас около сорока. Изменилась ли она? Не очень. Все такая же: волосы в пучок, свитер, джинсы, с виду серая мышка. Казалось бы. Вот сижу и тупо гадаю: она не она?

Теплый осенний денек, компенсированное лето. Июнь был больно холодный и дождливый, зато сентябрь - сказка: солнце, желтые листья и все такое. Сижу в летнем кафе под шатром, на котором броско выведено название известной пивоваренной компании. Пью пиво, после работы хорошо расслабиться. Но в меру, конечно. Решил пропустить кружечку, другую, зажевать сушеными кальмарами и потопать домой. Ан нет, не вышло. Она оказалась совсем рядом, через два столика, сидит, потягивает сок. Она одна, и я один. Может все-таки подойти? А что сказать?

Здравствуйте, вы помните, как умело лишили меня девственности? Вспомнит ли? Узнает ли?

Она сидит и пьет сок, бросила несколько раз взгляд в мою сторону. Конечно, не узнала. Залысины, очки, приличный костюм, брюшко отвисшее от сидячей работы, впрочем, брюшка не видно, оно уютно устроилось под столом, принимая в себя пиво. Я пью уже четвертую кружку, она потягивает сок, смотрит по сторонам, не курит. Я высадил уже полпачки, вливаю в брюхо четвертую кружку, она меня не узнает, а самому подойти я не решаюсь, вот такая история.

Я между прочим серьезно хотел на ней жениться, глупость конечно, жениться на особе, которая лишила тебя невинности. Эти вечные воспоминания и плохо скрываемые упреки в прежней неумелости. Я мечтал о том, что мы с ней поженимся, будем, взявшись за руки, гулять по городу, заживем счастливо, наделаем детишек, и вообще никогда не умрем, потому что счастливые не умирают. Вот такая наивнятина лезла мне семнадцатилетнему глупышу в голову по ночам.

Семнадцать способов любви, именно столько она продемонстрировала мне в нашу первую встречу, и оказавшуюся последней, если не считать лукавого эпизода, прощального, когда она сделала мне виртуозный минет в кабинете математики. Семнадцать способов. Сверху, снизу, сбоку, стоя, так сяк - хорошая школа. Кама сутра обещает, правда, больше, но мы жили в великой советской стране, я учился в десятом классе и слабо представлял, даже в самых дерзких фантазиях, больше трех-четырех конфигураций тел. А тут целых семнадцать. Женское тело, открылось мне отлично приспособлено природой для любви.

С математикой у меня были проблемы, я кочевал с двойки на тройку. Она пригласила меня зайти к ней позаниматься, в школьном коридоре подозвала и строгим тоном сказала: "Приходите ко мне. Так будет удобнее". Не скажу, чтобы мне она нравилась. Очечки, забранные в пучок волосы, простая одежда, отсутствие косметики. Мастурбировал я на образ Ленки Самохваловой, на ее аккуратные ножки, которые на физкультуре вызывали у меня порой нескромную эрекцию. Однако она гуляла с парнем старше ее, отслужившим армию, так что мне не светило.

Короче говоря, и в мыслях не было. Жила математичка неподалеку от моего дома, в двух остановках на троллейбусе, в обычной хрущобе, я поднялся на третий этаж, позвонил, дверь ядовито коричневого цвета открылась, и я обалдел. Она встретила меня совсем иной, без очков, с распущенными волосами, неброским, но очень волнующим макияжем. Это был совсем другой человек. Совсем другая женщина.

Квартира - стандартная, однокомнатная. В прихожей - зеркало, в комнате - "стенка", письменный стол, диван-кровать, занимавший чуть ли не половину площади. Я бы не сказал, что сейчас воспоминания остры, их припорошило песочком будней, мне трудно вспомнить даже ее обнаженное тело, помню только острое наслаждение, полет, интерес открытий. Мне посчастливилось стать мужчиной именно так. С чего все началось? Я сидел за столом, решал задачки, она устроилась рядом, подсказывала мне, потом спросила, чаю хочешь, я отказался. И тут она заговорила о моей рубашке.

У тебя красивая рубашка, сказала она, проведя ладонью по моей груди. Рубашка - Индия, чистый хлопок, небесно-голубого цвета, отец в ГУМе оторвал по случаю, рублей двадцать, серьезная сумма по тем временам... Она ощупывала кончиками пальцев мою рубашку, чем довольно сильно меня смущала, я не знал, куда деть руки. Обнять? А может ее просто интересует рубашка и все, я так и думал, до тех пор пока она не расстегнула вторую сверху пуговицу, а уж когда она расстегнула третью, решил действовать и так как опыта у меня никакого не было, вспомнил чей-то совет, что женщине надо сразу ласкать грудь (не такой глупый, кстати) и смело, онемевшей рукой положил ей руку на грудь... И потупил глаза, тут она поцеловала меня в одеревенелую шею и сказала: пойдем.

Так мы оказались на ее широченном ложе, где она мне и продемонстрировала семнадцать позиций любви, впрочем, я, конечно, не считал. Это она мне сама потом сказала. Я просто поверил ей на слово.

Она сидела обнаженная в позе турецкого султана, надев мою рубашку, завязав узлом концы на животе.

- Подари?

Я смутился.

Нет мне не жалко было, просто... как же я притащусь домой без рубашки.

- Прямо сейчас?

- Прямо сейчас.

- Конечно, бери!

- Спасибо, ты очень милый.

Что я скажу дома, каким образом я умудрился, потерять рубашку, подаренную отцом, небесно-голубого цвета, чистый хлопок, Индия? Но я прогнал эти мысли, какие могут быть сомнения, после всего того, что между нами было, после семнадцати способов любви, после того, как ее тело, первое в моей жизни женское тело, я познал и выпил сантиметр за сантиметром.

Я надел свитер на голое тело. Пошатываясь, шел домой, болели яички, сколько раз я кончил? Шесть? Шесть, это точно. Что я сказал дома? Придумал какую-то ерунду. Да вот что: сказал, что ходил с приятелями в бассейн и рубашку у меня там из шкафчика сперли. Ничего придумка, а?

На следующий урок математики, она пришла в моей рубашке и джинсах. Надо ли говорить. что я был на вершине счастья, вершине значительно более высокой, чем заснеженный Эверест. Это же нас жутко сблизило, так мне казалось, мое тело словно приклеилось к ней. Конечно, когда я подошел к ней после урока якобы что-то спросить, то ждал приглашения и может повторения, а может и демонстрации новых способов, хотя с трудом представлял, что такие существуют. Я шепнул, когда мы увидимся, она сказала с очаровательной улыбкой, что через некоторое время. Что означает это "через некоторое время" - день, два, неделя, месяц?

Надо ли говорить, что каждый день, я бежал в школу вприпрыжку и с особым нетерпением ждал урока математики. Я несколько раз подходил к ней с все с тем же вопросом и каждый раз получал уклончивые ответы. Я страдал и начал думать, на кой ляд мне семнадцать способов любви, жил бы себе спокойно и не мучился. Мне кажется, на уроках математики в моих глазах горела мольба и любовь, а ей было хоть бы хны.

Однажды, дождавшись, пока из класса выйдет последний ученик, я подошел к ней. Она заполняла журнал, подняла глаза на меня и посмотрела удивленно, будто не понимая, что к чему.

Я не знал что сказать. Я люблю вас! - вот такую фигню я сморозил. Она встала, заперла дверь класса, потом подошла ко мне и расстегнула мои брюки... и начала делать минет. Я взлетел и откуда-то с потолка созерцал цветы на подоконнике, испачканную мелом доску, грязно-бурые, разрисованные парты. Я кончил быстро. Она достала платок и отерла рот. Все, сказала она, теперь все. Больше ничего не будет, извини, у тебя вся жизнь впереди. На фиг мне была такая жизнь без нее. Но не мог же закричать о своей любви, трясти ее за плечи, выяснить ну почему же все кончилось, когда все так хорошо начиналось, почему? Она отперла дверь, и я вышел в шумный коридор. Я страдал, страдал достойно, не хотел, разумеется, кончать жизнь самоубийством, как в глупом кино, но на девчонок вообще не обращал внимания, они казались мне ужасно глупыми, даже самые красивые.

Закончились мои мучения достаточно просто, на одной из вечеринок, когда мы, выпив кислого каберне, курили на балконе, самый высокий и тупой в нашем классе некто Зуев, прикурив сигаретку, объявил, как бы между прочим, ребята вы можете мне не верить, но я вчера вые...л нашу математичку... Все засмеялись, а мне было не да смеха.

Она меня пригласили, продолжил Зуев, на дополнительные занятия, а там фигли-мигли, ну и затащила в постель. Кинул три палки, яйца до сих пор болят. В е...ле она заслуженный мастер спорта, подытожил он самодовольно. Этому пьяному вранью никто не поверил, кроме меня. Но и я не верил до конца, пока Витя Зуев не сообщил следующее. Я поверил только тогда, когда он сказал, что математичка попросила у него рубашку. Представляете, я пришел домой без рубашки, что мне было сказать предкам? Ну и как ты выкрутился? - спросили его.

Я не дослушал, у меня к горлу подкатил комок слез, рост метр восемьдесят два, размер ноги 44, член в рабочем состоянии 19 сантиметров, а я стою тупо смотрю в вечернее небо и вот-вот зареву... Так что я не узнал, что придумал Зуев.

Я пошел набирать пятую кружку. Подкрадывались семерки, когда я вернулся за свой столик, ее уже не было. За столом, где она потягивала сок, теперь юноша с девушкой пили пиво и хрустели сухариками. Да и она ли это была?

Фигурное

катание

(1988, 2001)

Дурная привычка с утра дуть пиво. Понимаю, но сегодня выходной. Занятий у меня нет, я - свободный художник, то бишь репетитор. Нет учеников. "Я один, я спать услал ученика...", что-то в этом духе. Вышел в пасмурный ноябрьский день выпить пивка, прогуляться, чтобы потом завалиться на холостяцкий диван с книжкой, окунуться в дрему, потом вынырнуть, сварить себе нехитрый обед, снова выйти на улицу, снова выпить пивка, вернуться, сварить ужин, вечером глотнуть водочки и уснуть под какой-нибудь криминальный сериал. Неплохая перспектива для выходного дня, правда? Вот такая скучная жизнь у одинокого репетитора.

Итак, начинаю возле ларька, пью "Московское", первый снежок, приятное чувство утренней невесомости. Настроение улучшается с каждым глотком.

- Мужчина двух рублей не будет?

Вообще, хотя и самому порой не хватает, но женщинам отказать не могу. Протянул монетку, в ответ получил: "Спасибо милый!"

Пьющие дамы порой фамильярны. Бросил беглый оценивающий взгляд: еще не совсем конченый человечек. Пьющие женщины бывают двух типов. Те, что уже спились бесповоротно, забыв свою половую принадлежность, и те, которые, еще держатся. Иногда кофточку и юбку выстирают, глазки и губки подведут и до часов двух дня находятся во вполне вменяемом состоянии. Эта принадлежала ко второму типу. То есть шанс пройти по краешку алкогольного безумия и дошагать до легкой смерти от инфаркта имелся.

Дама исчезла, я сделал хороший глоток, появилась резонная мысль взять еще парочку бутылок, и тут я почувствовал некое беспокойство. Я долго не мог откуда оно возникло. И тут до меня дошло. Встревожила чем-то меня эта дамочка. Определенно где-то я ее раньше видел. Я отношусь к тому типу людей, которым некие мысли не дают покоя и выводят из равновесия. Так произошло и в этот раз. Взял еще две бутылки пива, пачку сигарет и отправился пройтись, а заодно попытаться вспомнить.

Зашел в хрущевский дворик встал возле лавочки, отрыл бутылочку, приложился, взглянул в серое небо, исчирканное черными ветками тополей... и тут в меня вонзилось - да это то же... Я не мог поверить, а ж тем более проверить, не бежать же обратно к ларькам возле метро.

Светка... Светлана Николаевна... Бывшая коллега. А потрясающе точное имя-отчество для учительницы, между прочим. Светлана Николаевна - сочетание мягких и жестких звуков. Словно леденцы перекатываются во рту, стукаясь о зубы. Закурив, я немного успокоился, есть много людей похожих друг на друга, в том время, когда я баловался литературой написал даже рассказик на эту тему "Тождественность судеб". На удивление его даже напечатали. Там речь шла не о двойниках, а просто об очень похожих людях. Я сделал еще один долгий глоток. Света, Света...

Это было в тот период, когда я работал в школе, еще в советские времена. Я вел русский язык и литературу, она - математику. И по-моему эта женщина меня любила, но имелись у нее некоторые странности, впрочем, как человеку с литературными амбициями, мне это было интересно. Но не более.

Я был женат, у меня росла дочь, и ту и другую я любил, а тут просто решил расслабиться. Сейчас жена ушла, дочь выросла, но не в этом дело. Вернусь к Свете. Знаете, бывают такие учительские вечеринки, ужасно скучные, где говорят либо о предмете, либо о политике, либо о своих учениках.

Меня всегда тошнило от этих посиделок. Я выпил, черт-те знает, сколько и обратил внимание на нее, лет тридцать, стройная, милое русское лицо. И она почему-то улыбалась мне весьма призывно, так что я не мог не отвечать ей своей жизнерадостной пьяной улыбкой.

Вечеринка проходила в кабинете труда. Курить мы выходили в подсобку где хранился инструмент, сверла и прочая слесарная оснастка. Она мне показалась очень не глупой, особенно когда сказала, доставая сигарету: "Устала я от этих теток!" "Утомили" - согласился я. Уже некая общность.

О чем мы болтали вспомнить трудно, после вечеринки я вызвался ее проводить.

Банальщина, в общем. Кофе с коньяком, музыка, я только положил ей руку на талию, и она сразу подалась ко мне. Секс был изысканно бесстрастен, напоминал очень приятное и рутинное мероприятие, она разрешила зайти мне и спереди и сзади, устроила феерический минет. Я удовлетворил ей с помощью феллацио.

Все ее тело спортивное, очень ладно скроенное было словно специально приспособлено для таких утех, в том время еще не говорили о сексе как о спорте, но думаю тогда бы она была как минимум мастером. Она продемонстрировала мне пару вещей, о которых я и не дерзнул помыслить.

Секс-гигантом я себя никогда не числил, но и на проблемы с эрекцией, как человек впечатлительный не жаловался. Кончил четыре раза за три часа, установив свой личный скромный рекорд.

Банальщина продолжалась в виде курения в постели. А с другой стороны, не мыть же посуду, толкаясь задницами у мойки. Дым поднимается к потолку, в теле ленная расслабленность, только вот мыслишки лезут, что дома соврать, почему я так задержался.

- Тебе было хорошо? - спросила она.

- Да, - ответил я.

Мне действительно было хорошо.

Следующая ее фраза загнала меня в тупик.

- За удовольствие надо платить.

Я не понял, она что занимается проституцией? Наверное, недоумение отразилось на моем лице.

- Да ты не бойся, - она погладила меня по плечу.

- Я не боюсь.

- Сделай мне подарок.

- Что ты хочешь?

- Твою рубашку.

- Рубашку?

Что-то я не въезжал.

- Рубашку, мне нужна твоя рубашка. Она пахнет тобой, твоим телом. Она пахнет телом любимого мужчины.

В это банальной фразе мне не понравилось слово "любимого".

Нет, она искусна в сексе, умна, у нее хороша фигура, интересное лицо, но у меня жена, дочка и литературные амбиции. Зачем мне любовь?

Я подумал, хорошо, время без четверти одиннадцать, до дома я доберусь ближе к двенадцати, пьяный и без рубашки... как это можно объяснить?

- Ты, наверное, думаешь, что сказать жене? - угадала она.

- И об этом тоже.

- Ты же словесник, напряги фантазию, придумай что-нибудь. И потом я слышала, что ты пописываешь.

- От кого?

- Какая разница, одна из наших училок увидела твой рассказик в каком-то журнальчике.

- Надо же! И что говорят?

- Говорят, не очень.

- Понятно.

- А знаешь, какой замечательный рассказ может получиться в жанре абсурда. Тебя встретили грабители в темном переулке, сняли рубашку, но почему-то оставили пиджак, плащ и бумажник. Как сюжет?

Я изобразил жалчайшее подобие улыбки. Остроумная девушка, правда?

Пронесло. Вернулся я домой во втором часу, все у же спали. Да и рубашек у меня столько, что жена и не хватилась. На следующий день Светлана пришла в ней в школу. Без комментариев.

Секс без любви - чудесная штука, что-то вроде терапии. Я любил свою жену, об измене речи не было, это как в фигурном катании: не всякая пара любовники или супруги, просто взаимополезное и взаимоприятное использование тела партнера, не более того.

В общем, она красноречиво посматривала на меня в школьном коридоре, мы мило здоровались и улыбались друг другу.

Не более.

Так как в то время выпивал я весьма умеренно, потребности в приключениях у меня не возникало. Однако в один из тоскливых осенних дней, может, причина тоски заключалось в том, что был получен очередной отлуп из литературного журнала, в учительской, когда там, кроме нас никого не было, я спросил:

- Может встретимся?

Она посмотрела на меня, огляделась, ибо ее следующий жест был довольно интимным, она отвернула ворот моей рубашки, будто проверяя его на чистоту.

- Цена тебе известна.

- Она меня устраивает.

- Тогда вечером приходи.

- Что принести? - спросил я.

- Себя.

Запасную рубашку я предусмотрительно положил в портфель.

После нескольких коитусов, мы лежали в постели, курили и разговаривали.

- Сколько в твоей коллекции рубашек? - поинтересовался я.

- Немного, - ответила она. - Совсем немного. Я же знаю, ты считаешь меня дурой, ты принес запасную рубашку в портфеле. Правда?

- Правда.

- Я не сплю с мужчиной дважды, очень редко и если сплю второй раз, то не прошу его рубашки.

- Интересный принцип.

- Потому что, если я сплю с мужчиной второй раз, это означает что я его люблю.

- Замысловатое признание в любви.

Мы помолчали. Любовь не входила в мои творческие планы. Только фигурное катание без коньков и одежды.

- Интересно смотреть в ваши глаза. Будто с вас снимают последнюю рубашку, ты как филолог должен это оценить. В начале появляется оторопь, потом удивление, а потом страх, как же так, что скажет жена или мама. Мужик пришел домой без рубашки... Это же страшное дело, намек на...

- Психологический эксперимент проводишь, очень интересно.

Я попытался представить ее коллекцию, сколько в ней должно быть рубашек. Две, три дюжины, больше? Разных цветов и оттенков, с рукавом длинным и коротким, хлопок и нейлон, с отложным воротником и стоечкой, вот она открывает шкафчик перебирает их, начинает мерять, крутится в них перед зеркалом. Вообще обнаженное женское тело в мужской рубашке выглядит очень сексуально... Но, наверное, находились и такие мужчины, кто, обидевшись, скрывались с места соития, не оставив трофея. Что она испытывала тогда: разочарование, обиду, боль?

Мы продолжили разговор на кухне.

- Ты знаешь, обежал три магазина, шампанского, сухого нет, всему виной гребаный закон о борьбе с пьянством. Извини, не самый изысканный вкус, но кроме портвейна розового, впрочем, марочного ничего не нашлось.

- Да мне все равно, - сказала она, думая о чем-то своем.

Мы потягивали этот розовой портвейн, потом пару раз еще занялись любовью, после чего я ушел. Меня дома ждала жена, телевизор, книжка, что я читал тогда? Фаулза, по-моему. Я не любил ее, и никогда не смог бы полюбить. Я только сделал короткую запись в блокноте куда заносил идеи и сюжеты, запись была короткой: коллекция рубашек. Я думал об этом написать, но не написал. Амбиции испарились вот и все.

Пью пиво. Лавочка, поздняя осень, мелкий снежок сыплется с неба.

С чего это я решил, что эта опустившаяся женщина именно та самая Света, учительница математики, коллекционер мужских рубашек? Может мне просто почудилось? Я не замечал в ней приверженности к алкоголю, но впрочем женщины спиваются довольно быстро.

Покончив с пивом я иду домой с твердым намерением взять сегодня вечером вместо стандартной чекушки бутылку розового портвейна, правда, не марочного, марочный, мне неудачнику не по карману.

Неловкое

положение

(1992, 2003)

Все дело было в том, что она влепила пощечину старшекласснику в присутствие всего класса. Бог с ним с этим переростком, но он - детеныш высокого чиновника, причем из нашей же сферы, из какого-то управления министерства образования. До него дошла эта информация, и папа стал требовать сатисфакции, то есть принятия какого-то решения от меня. Какое я мог принять решение? Выговор, увольнение? Она меня полностью устраивала. В то время все из школы слиняли, все в бизнес подались, в репетиторы, кто куда. А она не то чтобы, как это говорится, милостью божьей, но такой крепкий учитель. Короче, оказался я в весьма неловком положении. Я-то знаю, что эти оболтусы на многое способны, может, сказал что, оскорбил. А может какую-то и вольность допустил. Она женщина молодая, не сказал бы, что красотка, за тридцать, но фигурка стройная, а у нашей шпаны гормоны играют, особенно по весне.

Спустить на тормозах не получилось, этот папаша оказался занудой, звонил каждую неделю. Разбираемся, твердил я. Он уже стал угрожать. Вот я и вызвал ее, решил поговорить по-человечески, разузнать, что до как, скоро лето, этот отпрыск пойдет в свое МГИМО или куда там еще, все забудется, пригласил побеседовать для очистки совести. Но на душе не хорошо как-то было, не люблю я подобных разбирательств.

Дверь отворилась.

- Можно к вам?

Я обалдел. Не то, что бы я ее не узнал, но...

Вошла и оказалась, на мой взгляд, одетой несколько для педагога вольно. Легкая блузка, юбка несколько коротковата для тридцатилетней учительницы математики, сантиметров на пятнадцать выше коленей.

- Присядьте.

Выдвинув стул, она села, закинув ногу на ногу, причем чтобы я эти ножки оценил, Ножки были, что надо. У меня в трусах даже кое-что шевельнулось. Май, птички, клейкая зелень. Ну можно понять, правда? И тут я стал ее разглядывать, и взгляд мой постоянно тормозился на ногах. Бедра, конечно, худоваты, но икры были формы безупречной, ступни маленькие, из босоножек выныривали пальчики с дерзким алым педикюром. Другой человек: без очков, волосы распущены.

- Я вас слушаю, - сказала она, улыбаясь, точно наслаждалась ь произведенным впечатлением.

Что я мог сказать? Начать ей читать лекцию о профессионально-этическом поведении учителя? Спросить в лоб: "Что у вас произошло с этим оболтусом?"

- Я вызвал вас по поводу инцидента, вы сами знаете какого, с ... .

Я назвал фамилию говнюка.

Тогда она щелкнула замочком своего пухлого портфеля, который с ее легкомысленным нарядом никак не вязался, достала вдвое сложенный листок бумаги, подошла и положила его передо мной на стол.

Это было заявление об уходе.

- Я думаю, так будет лучше для всех, - сказала она.

- Да это будет лучше для всех, - сказал я, но про себя.

Такой поворот дела освобождал меня от ненужных объяснений с отцом наглого переростка. Но как-то мне это все не нравилось.

- Может, все-таки расскажете, что произошло?

Она покачала головой:

- Не стоит.

Я потер пальцами лоб, изображая задумчивость.

- Я не считаю, что это серьезно, вы, мне кажется, торопитесь, все это можно как-то утрясти, вы вполне устраиваете меня как педагог, - что-то подобное я говорил.

- Неужели вы думаете, что всему виной этот подонок? Просто я нашла новое место работы.

Гора не гора, а камешек с души сорвался.

- Ладно, - сказал я. - Нашли так нашли, сейчас время такое, все в поиске новых возможностей.

"Теперь ищи математика", - подумал я.

- Владимир Иванович, я очень тронута, я вижу, как вы мучаетесь, я считаю вас глубоко порядочным человеком, хоть и старой формации... и я вас очень уважаю, поверьте.

В ее голосе я почувствовал иронию, но все равно слова эти мне были приятны, скрывать не стану. Мы некоторое время помолчали, я снова как дурак уставился на ее ноги.

- Я сделаю вам маленький подарок на прощание, можно?

Я не понял, что она имела в виду, и пожал плечами. Какие такие подарки? Ручку, указку, галстук? Директорствую одиннадцать лет и подарки, увольнявшиеся учителя мне не делали.

Тут она встала и пошла, как-то очень изящно покачивая бедрами к двери, проворно, защелкнула ее, словно делала это не один раз. Я не мог понять, что происходит, сидел, молчал. Она подошла ко моему столу села на краешек, ее голое колено оказалось прямо у меня перед носом, и колено, весьма аппетитное.

Тут уж я удивленно вскинул брови (все-таки вольность - садиться на стол перед директором школы, согласитесь), и состроил на лице какое-то подобие улыбки. Тут она погладила меня по щеке. Ладошка была прохладной. Я все еще пребывал в полном недоумении, хотя кое о чем начал догадываться. Тут ее рука соскальзывает вниз и гладит то место, где уже образовался весьма ощутимый бугорок. А что вы хотите - пятьдесят два всего, а тут такие ноги перед глазами. Безусловный рефлекс, я - биолог по специальности.

Тем временем, думаю, как мне реагировать на все это. Второй вопрос, который меня занимает, что делать, если кто-то постучит в дверь. А она между тем все поглаживает бугорок, я смотрю ей в глаза и замечаю, что они у нее пронзительно зеленого цвета. Далее она ловко расстегивает ширинку и проворно достает моего воспаленного приятеля на свет божий, внимательно его рассматривает, разминает своими прохладными пальчиками. Тут всякие мысли из моей головы уносятся прочь.

Я замираю, как ребенок в ожидание подарка. Она встает, скидывает трусики каким-то совершенно очаровательным движением и кладет на мой стол. Затем просит меня отодвинуть кресло чуть подальше от стола, что я послушно и выполняю, уже ничего практически не соображая. Затем она ловко закидывает ногу через меня, и садится, умело вправив в свое лоно моего приятеля, да так ловко будто мы с ней только этим в моем кабинете и занимались. И тут начинаются скачки.

Ее штучка обладает удивительной способностью мою штуковину сжимать и разжимать.

Это очень приятно.

Я положил руки на ее прохладные ягодицы, чтобы выбрать нужный ритм.

Такая позиция мне в диковинку. Моя правоверная радует меня в более классических конфигурациях. Я дышу все громче, она тихо так поскуливает.

Потом она останавливает движение и спрашивает: "Вам хорошо?" Я киваю, издав при этом какой-то невнятный звук.

- У меня будет к вам одна просьба, Владимир Иванович, обещайте, что выполните. Не волнуйтесь, это сущий пустяк.

Я киваю.

- Не обманете?

Я мотаю головой из стороны в сторону.

- Тогда поехали дальше, - говорит она весело, и вскоре я изливаю все свои накопления прямо в нее, нисколько не думая о последствиях, ибо в такой позиции проблематично что-то иное.

Я глубоко дышу и только теперь начинаю понимать значение такой фразы как "потерять голову". Физически она на месте, но способность соображать отсутствует. Женщина соскальзывает с меня с той же грацией, быстро надевает свои трусики.

Я засовываю свой предмет обратно в штаны и начинаю поиски своей головы. Она находится, но не сразу.

- Вам, - спрашивает она, - понравилось?

- Да, - голова обрела возможность говорить.

- Теперь просьба. Вы обещали.

Я кивнул, подумав, что такое она может попросить?

Рекомендации?

- Мне понравилась ваша рубашка.

Я не понял.

- Рубашка, - повторила она.

Смысл дошел до меня не сразу. Сорочка как сорочка, белая, сравнительно новая, пакистанская.

- Подарите мне свою рубашку. Неужели вам жалко? - попросила она с очаровательной детской улыбкой.

Как тут отказать?

- Да, ради бога, - говорю, удовольствие она доставила мне большое, которое думаю стоит и дюжины рубашек. - Но не сейчас же.

- Именно сейчас.

Я подумал не сниться ли мне все это. Глупость какая-то! Абсурд!

И тут вспоминаю, что в шкафчике у меня еще одна рубашка есть. Я прихожу в простенькой, переодеваюсь, а в школе хожу в белой пакистанской с туго накрахмаленным воротничком, чтобы не пачкалась долго.

Встаю, снимаю с себя рубашку, протягиваю ей. Я в не очень свежей майке, поэтому чувствую себя неловко.

- Спасибо, - говорит она, - было интересно работать под вашим руководством.

Аккуратно так складывает рубашку и кладет в портфель.

- Очередной трофей? - спрашиваю я. Возможность соображать ко мне вернулась окончательно.

- Просто коллекция, - отвечает она.

Я пожимаю плечами. Сидеть в майке довольно глупо. Подхожу к шкафу достаю свою простенькую рубашку в черно-синюю полоску.

- А вы запасливый, - говорит она.

- Держу на всякий случай. Приятно, что вы не коллекционируете брюки.

- Я думаю у вас и брюки запасные есть.

Тут она попала в точку. Брюки не брюки, а спортивный костюм висит, иногда прихожу пораньше и на школьном стадиончике бегаю, подтягиваюсь.

- Приятно было с вами поработать, - повторяет она, идет к двери отпирает ее делает мне прощальный жест ладошкой и исчезает.

Я стою, застегиваю пуговицы на манжетах, и у меня не очень это получается, потому что дрожат руки. Вот собственно и все.

Спустя чертову уйму лет сижу на конференции по модернизации образования и вижу в президиуме женщину очень похожую на Светлану... все-таки склероз одолевает, отчество ее не помню. У женщины гордый, независимый вид, у нее короткая стрижка, она слегка пополнела. Табличек здесь нет, она вертит в руках авторучку, я не много опоздал и не знаю, какой пост она занимает, но просто так в президиум не сажают, когда в одном месте собираются пятьсот школьных директоров.

Спросить кто это неудобно, рядом сидит мымра.

Всю конференцию гадаю она или не она, вспоминаю ту памятную встречу в моем кабинете. После конференции, как дурак стою у входа, жду. Такой шестидесятилетий идиот в старом драповом пальто, в кепи, щедро засыпанном снегом с немодным портфелем в руках. Чего я жду? Предположим, она выйдет, я подойду и что я ей намерен сказать?

Она (или не она, но очень похожа) выходит, в модной шубке лилового цвета, в окружении подобострастных людей, с большим букетом цветов, я стою как дурак смотрю на нее, она не обращает на меня никакого внимания, скользит к черной "Волге", распахивает дверь, и исчезает в салоне. Машина трогается, извергая из-под колес ошметки грязного снега. Вот собственно и все. Я поплелся к метро.

Спустя пару часов сижу дома, ем картошку с жареной вареной колбасой и глотаю уже пятую рюмку водки. Моя половина косится, ты чего-то Юра напиться сегодня решил? Да так говорю, вспомнилось кое-что.

- Баба, наверное?

Да, в грубости и прозорливости супруге моей не откажешь.

- Ну причем тут, баба, отстань, - огрызаюсь я, наливая очередную рюмку до краев.