Сергей Овчинников

ЖАВОРОНОК

повесть

Молодцов, модный психиатр города Т, угнездился, как обычно, за компьютером в своей частной приемной, изредка отрывая взгляд от экрана монитора и поглядывая в окно, чтобы немного разгрузить зрение. За стеклом бетонной высотки, где Молодцов снимал комнаты для приема больных, виден был широкий проспект, несущиеся автомобили, дома с башенками на крышах, витрины больших магазинов, людская толчея у троллейбусных остановок. По воскресеньям в коридорах высотки - раньше тут помещался закрытый НИИ, а сейчас торговали оптом и в розницу обувью, галантереей, канцтоварами, - не гомонили покупатели, не грохотали тележками грузчики, можно было работать в уединении, которое все чаще становилось для Молодцова главной роскошью. Приемные дни, включая субботу, расписаны были по минутам, наплыв посетителей иной раз не давал пообедать и для таких вот занятий, когда можно привести в порядок свои мысли, оставались вечера и выходные, два-три часа в день. Но частный прием позволял Молодцову иметь хороший дом, иноземную машину, заграничные поездки, большой круг друзей - отказаться от всего этого было сложно, да и ради чего отказываться? К религии Молодцов был равнодушен, стихов и музыки не писал, хотя и стишатами раньше баловался - давно, в молодости. Но ведь на свете гораздо больше желающих играть на сцене, писать картины, сочинять и петь, чем смотреть, читать, слушать и аплодировать.

Молодцов сидел в приемной, обдумывая схему лечения сложного пациента. Навскидку выдавать рекомендации было трудно, пациенты встречались разные, от уездного священника до губернского депутата. Последний клиент был интересен: богатый, удачливый человек начал вдруг сознавать, что жизнь ему перестала приносить удовольствие. Бедняга испугался, занервничал и начал своими руками все портить - расстался с женой, поссорился с друзьями, согласился на ненужную операцию простаты... Нужно было понять суть его кризиса, и Молодцов быстро набирал текст на экране компьютера: "Во-первых, это вообще заблуждение, что богатый счастливее бедного. Еще Толстой говорил, что бедные часто более счастливы, потому что удовлетворение естественной нужды - приобретение одежды, когда ее мало, еды, когда недоедаешь, тепла, когда мерзнешь - гораздо радостнее, чем удовлетворение больных, неестественных прихотей богатых Во-вторых, богатые тоже подвержены кризису среднего возраста. Человек в тридцать семь, а многим "новым русским" сейчас как раз около сорока, достигает пика своих биологических возможностей, дальше начинается спад. Исчезает эффект новизны, в сорок лет почти все "уже было", появляется неприятное чувство, будто бежишь по вытоптанному тобой кругу, декорации наскучили, да еще и бег перестал приносить удовольствие - одышка мучает, да колет в боку... С возрастом человеческий мозг утрачивает способность выделять в прежнем количестве "эндорфины" (естественные гормоны счастья) на те события, которые раньше приносили острое наслаждение. Поэтому жизнь человека постепенно упрощается, отпадают многие стимулы. Дольше других сохраняется удовольствие от еды, власти, алкоголя, удовлетворяемого тщеславия, чадолюбия. Потому старым и молодым трудно понять друг друга. У молодого уйма сил, каждое событие приносит бурю эмоций, у старого сил мало и ничто не радует. Эмоциональный и гормональный слом, переход к старости совершается у большинства людей как раз возле сорока лет - чуть раньше или чуть позже. Именно в этом гормональном сломе коренится одна из главных причин кризиса среднего возраста. Но есть редкие счастливцы, до глубокой старости сохраняющие способность радоваться жизни, вот они-то и составляют когорту долгожителей. А поддерживать эту благостную способность помогает любимая работа, здоровая семья, физическая активность, небольшие дозы вина, путешествия и полноценная сексуальная жизнь..."

Через час Молодцов обесточил компьютер, замкнул дверь офиса и спустился к машине. Июль выдался жарким, новенькая "Шкода", оставленная на платной стоянке, изрядно раскалилась. Включив зажигание и щелкнув тумблером кондиционера, Молодцов выкатил за ворота стоянки, втянулся в бесконечную вереницу экипажей, ползущих в центр города. Над асфальтом висело жаркое марево, дымка от горелого бензина. Раньше на этих улицах дышалось гораздо легче, Молодцов когда-то любил гулять здесь с коляской, в которой лежала маленькая дочь - Анечка. Теперь Анне двадцать лет, как быстро летит время! Живо, до запахов, нахлынули воспоминания, привиделось больничное общежитие, в котором ютились долгих пять лет, вспомнилось молодое чувство беспричинного счастья и, почему-то, кроссовки, - он купил их на первую зарплату, - сделалось жаль ушедшего, больно кольнуло сердце мысль о бегущих годах. Как жаль, что нет ничего вечного, бормотал про себя Молодцов - ни любви, ни здоровья, ни дружбы. Ушли бесследно миллиарды людей, тысячи народов, десятки великих цивилизаций. От нынешней тоже ничего не останется, кроме занесенных пеплом черепов, битого стекла, камней и мусора. Металл поржавеет, дерево сгниет, бетон рассыплется от времени. Неведомый археолог будущего вскроет найденную случайно могилу и обрадуется, увидев золотую сережку, "характерную для конца двадцатого века", золотой или керамический зуб, хорошо сохранившийся меж истлевших костей, зеленый от ржавчины металлический кружок ордена... Все чувства, которыми живут люди, все их мысли растворятся в бесконечном пространстве, среди пылающих звезд и зияющих черных дыр. Как таинственны главные земные таинства - рождение и смерть! Как страшно терять близких, особенно тех, кого любишь! Неужели мы уходим бесследно, в никуда, после неизбежной старости, с ее одиночеством и скудостью жизни, когда уже все минуло и ничего в будущем?!

От грустных мыслей Молодцова оторвала жена, она топталась на обочине у рынка, в нелепой куртке и старой шапочке. Она специально так одевалась на рынок, потому что ненавидела его толчею, нахрап и суетность. Лавируя меж автомобилями, бегущими через дорогу пешеходами, Молодцов включил аварийную сигнализацию, пришвартовал машину к обочине, погрузил в багажник сумки с мясом, овощами, усадил жену и покатил дальше. Теперь оставалось забрать от логопеда сына и можно выбираться за город, чтобы избавиться, наконец, от взмокшей рубахи, подставить лицо солнцу, вдохнуть живые запахи трав и деревьев, а не удушливую гарь автомобильного выхлопа.

Сын, пятилетний Ванечка, светловолосый, худенький, уже стоял одетым в прихожей у логопеда. Поздний ребенок, он родился болезненным, слабым и теперь, несмотря на старания педиатров и психологов - ему выставили диагноз "детский аутизм", - отставал в развитии, заикался, был жалким и странным, напоминая птицу-подранка или прибитого камнем звереныша. При этом Ванюша был начисто лишен обычного детского эгоизма, душа в нем гнездилась пугающе опытная, точно до вселения в мальчика принадлежала она монаху или юродивому. Зачем этой душе понадобился еще и опыт несчастного мальчика? Бог ведает. Глядя на сына, Молодцов пугался иногда мыслей о будущем. Что будет с несчастным ребенком, когда Молодцов состарится? Жестоковыйная жизнь походя раздавит неотмирного человечка! Ванюша уселся на переднее сиденье машины, помахал ручонкой в окно логопеду, жадно вперился в дорогу. Он, как все мальчишки, обожал машины, с восторгом наблюдая за поворотами руля, переключением рычагов, нажатием педалей. Время от времени Молодцов позволял сыну включать дворники лобового стекла или помигать фарами, чтобы предупредить встречные экипажи о затаившейся машине дорожной полиции. Ванюша тогда был совершенно счастлив.

Через час, оставив продукты дома и сменив одежду, Молодцов с женой и Ванюшей мчались по загородному шоссе. Рядом с домом нетронутых пейзажей почти не осталось, у каждого водоема, на прежде буколической лужайке теперь валялись груды мусора, ревели автомобильные магнитолы, суетились компании выпивающих. Молодцов долго искал место для воскресного уединения, купил даже небольшой "домик в деревне", но ездил туда редко, сельское бунгало каждую зиму обворовывали, а потому его нельзя было благоустроить. И отдыхать в своем доме, как оказалось, трудно - всегда находилась срочная необходимость подновить крыльцо, залатать крышу, исправить забор. Молодцов все чаще пользовался базами отдыха, что унизывали Оку в среднем ее течении. Одна дорога туда приводила Молодцова в особое состояние. Из автомобильных динамиков лилась музыка Баха, делая мир за окном симфоничным, глубоким, на спидометре было сто тридцать километров в час, замирало сердце на впадинах и подъемах, стремительно летели навстречу облака, блестела под солнцем дорога, пиная снизу неровностями асфальта, за приспущенными стеклами ревел воздух. После Заокска начиналась для Молодцова земля обетованная, он весьма ценил эти места, отмеченные писателями, художниками, поэтами - любил поленовское аббатство и церковку в Бехово, казаковскую деревушку Марфино с ее лиственничной аллеей от деревни к реке, волшебную Тарусу с ее оврагами, соснами, гусями, речными далями, картинами Ватагина, Крамского, Поленова и Коровина.

По пути всегда заезжали в Бехово. Жена отправлялась в церковь, а Молодцов и Ванюша спускались к реке - мимо кладбища с лежащим под крестом художником, часовенкой, сложенной из гладко ошкуренных бревен, с портретом императора Николая внутри. Шли по крутому спуску на знаменитый бугор, с которого открывался один из лучших видов срединной России. Дух захватывало от пространства, далеко внизу просматривалась петляющая, серебристая река, белые и красные бакены окской глади. Съезжали ноги по глинистой влажной тропинке, черный кот из часовенки - Ванюша кормил его своим дорожным бутербродом - следовал за ними. Шумели деревья, чередуя тень и солнце, крикливые чайки ловили рыбу. Медленно плыл белый катер с туристами из Серпухова. Взмахивая мерно веслами, скользила байдарка туристов. Лаяла собака спящего в прибрежной палатке рыбака, витийствовал соловей, какая-то птица звонко кричала: "Ви-ди-те!" "Ви-ди-те!" "Видим, видим", - хотелось ей ответить. Молодцов заходил в бегущую воду, звал Ванюшу к себе и, подхватив его, дрейфовал по течению. Трепетали на берегу серебристые листья ветел, рыбаки сколачивали на топком берегу узенькие мостки, зияло на траве кострище туристов с размокшими от ночного дождя макаронами и буханкой оставленного птицам хлеба.

Спустя полчаса, взяв у сторожа турбазы ключи от домика, поставив машину в тень, Молодцов отмыкал разбухшую от сырости дверь щитового домика. За дверью помещались веранда, маленькая кухня и спаленка - все, что нужно для счастья, не считая покоя, солнца, травяной свежести. Пообедав, Молодцов отправлял Ванюшу играть, сам же усаживался разбирать записи клиентов - почти каждого из них Молодцов просил вести подробный дневник, это считалось частью терапии. Уютно расположившись в шезлонге, подставив солнцу живот и ноги, Молодцов достал тетрадь нового пациента, - его недавно привела Анна, - принялся разбирать корявый мелкий почерк:

С Анютой мы познакомились прошлым летом в городском парке. У нас был праздник, день ВДВ, мне хотелось увидеть знакомых парней, а девчонка в парке гуляла с однокурсниками из педагогического. Наши парни в тельняшках лазили в фонтан, играли на гитарах, пели, бражничали, а тут, понимаешь, интеллигентики... Ну и досталось им на орехи! Наш боец держал одного за ноги, окуная тыквой в фонтан, чтоб тот не смотрел осуждающе, когда гуляют голубые береты. Второго допрашивал мой ротный: "Где служил, тыловая крыса? Что делал в 95-м, когда мы в Грозном кровь проливали?" Упал, отжался и так далее. Пока наши их строили, девицы вызвали милицию. И началась такая классная драка! "Педиков" наши отдали, но забрать хотя бы одного из десантуры менты не смогли. Потом двух наших ребят взяли дома, Анюту и меня вызывали свидетелями. Анна, к моему изумлению, уговорила педагогов отозвать заявления, и наших всех отпустили! Мы, втроем, пришли к ней с цветами, ездили к парням-педагогам извиняться, а затем отправились в парк, отмечать примирение. Потом все куда-то исчезли, мы остались с Анной одни. Светило солнце, пахло травой, сосновой хвоей, гуляли вокруг мамаши с колясочками, дедок в шортах стучал теннисным мячом о стену, на открытой эстраде бубнили хрипатые колонки, топтались возле них пенсионеры, носились на роликах дети, медленно крутилось колесо обозрения... Анечка была в джинсах и коротенькой маечке, от нее пахло молоком и цветами... Не могу передать! Одним словом я влюбился.

Усмехнувшись, Молодцов вынул из портфеля дневник своей дочери Анны, нашел старую запись, которой в прошлый раз чтение закончил. Тетрадь была объемная, благоухающая духами, в плюшевой обложке, с картинками на страницах. Дневник Анна вела с детства, в самом его начале сохранилось много пронзенных стрелой алых сердечек, фигурки Деда Мороза, гномы, динозавры. Позже они сменялись фотографиями киноартистов, длинноволосых певцов и футболистов. Молодцов думал сейчас о том, что период, когда он прятал Анну от жизни, наверное, закончился. Ему хотелось, чтобы дочь стала самостоятельной позже, уже окрепшим, взрослым человеком. Впрочем, говорил себе Молодцов, она уже взрослая! После школы Анна сама поступила в педагогический университет, к третьему курсу перевелась на заочный факультет, чтобы преподавать в родной школе, где для нее нашли место учителя биологии.

Ко дню святого Валентина мои дети нарезали из цветной бумаги сердечек, исписав их "влюбленной" чепухой. Они разложили сердечки на партах и ушли в столовую, я не удержалась и заглянула в некоторые послания, чтобы узнать, чем они дышат. Лучше бы я не читала! У толстушки Олечки было написано еще хорошо: "Не комплексуй из-за своей фигуры. Ты настоящая русская красавица. Я балдею от тебя. Аноним". Это, скорее всего, сами девчонки накатали. Нашему главному хулигану Лосеву признавалась в любви Варвара, я легко узнала ее почерк: "Ты очень сексопилен. Когда ты играл на "Огоньке" волка я чуть не обсикалась от смеха. Ты сводишь меня с ума. Аноним". Но тут же лежало второе сердечко: "Не камплексуй из-за своего маленького члена. Он еще вырастет. Побольше сикай и будешь сексопилен, ананист." Лось, вернувшись из столовой, поставил на уши весь класс, долго искал обидчика, так и не нашел, написано было печатными буквами... Я привыкаю к ребятам и начинаю жить их интересами. Как странно, совсем недавно была на их месте, а теперь я - учительница! Сегодня кто-то из мальчишек школьному коту хвост подпалил! Такой запахан был! Ужас! Завтра придется разбираться. Мои отношения с Борисом как-то слишком волнуют моих родителей. Папа, конечно, молчит, а мама все талдычит, что у Бориса тяжелое прошлое, война, Кавказ, он людей убивал... Иногда мы с ними друг друга просто не понимаем! Они с папой все пытаются защитить меня от жизни, но это моя жизнь! Да и не собираюсь я пока выходить замуж за Бориса! Мы просто общаемся! На улице февраль, надоел холод, хочется снять пальто, подставить лицо солнцу... Какая же долгая зима в России! Сегодня, после оттепели, вновь посыпал снег, нападала его пропасть, мои дети носятся по двору, играют в снежки, визжат и пищат! Мне тоже хочется с ними беситься, но приходится себя сдерживать. Я - учительница! Ужасно интересно! Сегодня обхохоталась с ними так, что живот болит! Только этот дурак, Мишка Фурин, все портил, лезет ко мне со своей любовью, такой идиот!

Молодцов увлекся психиатрией еще в школе, казалось ему тогда, что психиатр - особый доктор. Как же, работает он с душой человека, не с какими-то почками, мочевым пузырем или селезенкой. На первом же курсе медицинского института Молодцов записался в психиатрический кружок, с наслаждением впитывая мудреные термины - "деменция", "болезнь Блейера", "кататонический синдром". Руководитель кружка, доцент психиатрической кафедры, приводил больных в синих фланелевых робах, студиозы долго и тщательно их расспрашивали, многозначительно переглядываясь, чтобы позже, когда несчастный выйдет, обсудить его симптомы и синдромы. Если больной излишне подозрителен, и ему кажется, будто его преследуют - паранойя. Часто меняется настроение? Эмоциональная слабость! Измучила беспричинная тоска? Депрессия! Молодцову казалось, что все просто: есть больные люди и здоровые, которые лечат больных, разобравшись в причинах недуга. Santa simplitica - святая простота! Это сейчас он знал, что причины многих психических болезней до сих пор неизвестны, а потому все лечение, в большинстве клиник, сводится к превращению, с помощью таблеток и уколов, беспокойного и шумного больного в тупого и тихого. Теперь-то Молодцов знал, что границ между психическим здоровьем и болезнью нет, а все мудреные симптомы и синдромы можно применить к любому человеку, в том числе к психиатру. Часто бывало, что психиатр оказывался и сам не вполне здоров. Не страх ли собственной болезни заставлял его тогда выбирать специальность? Или, быть может, неудовлетворенное желание власти? Ведь психически больной чудовищно бесправен! Психиатр занимает, по отношению к пациенту, позицию Бога, многие больные к нему привязываются, боготворят или ненавидят. Коридоры психиатрических клиник имеют страшную власть. Стоит человека запереть сюда, хоть ненадолго, и ярлык сумасшедшего потом смыть невозможно. В первые годы самостоятельной работы Молодцов действовал с энтузиазмом, обзывал человеческие страсти каким-нибудь умным термином, особым словечком из учебников, отгораживаясь этим от сопереживания, выписывал патентованное средство по учебнику. Больные принимали назначения, становились тихими, покладистыми, а через восемь-десять лет многие из них умирали от побочных действий лекарств. Если же больной не хотел принимать назначения, или буйствовал, его насильно запирали в клинику, и тогда уже не спрашивали согласия на лечение. Через пять лет работы у Молодцова начался профессиональный кризис. Шагая по дорожке больничного парка - клиника располагалась в стенах бывшей помещичьей усадьбы, - Молодцов представлял, как раньше гуляли здесь румяные помещичьи дочки в красивых платьях с турнюрами, под шелковыми зонтами, но видел перед собой одних только душевнобольных, с искаженными лицами, в синих фланелевых куртках, и ему казалось, что весь мир тоже сошел с ума. "Зачем я здесь? - спрашивал себя Молодцов. - Что я могу дать этим несчастным?.."

И все пошло кувырком. Молодцову теперь не хотелось идти на работу, ему казалось, что работает он, скорее, не доктором, а палачом несчастных людей, казалось ему, будто он предал этих юродивых, позволяя себе и другим унижать их. Молодцов решил больше не участвовать в экзекуциях. Но, кроме психиатрии, он мало что знал - пришлось отправиться учиться на курсы входящего тогда в моду психоанализа, штудируя Фрейда, Юнга и Адлера. Затем Молодцов поехал в Феодосию, где первыми придумали "кодировать" алкоголиков и наркоманов. Вернувшись домой, Молодцов купил врачебную лицензию на частную практику, снял комнатушку в поликлинике, дал в газетах рекламу и начал прием. Дела сразу пошли даже лучше, чем он предполагал. Многие нуждались в анонимной психиатрической помощи, уже вскоре Молодцов переехал в новый двухкомнатный офис, в центре города.

Каждое утро читаю "Отче наш" перед большой иконой - мать привезла её из Оптиной пустыни. На иконе Иисус в терновом венце, с выражением страдания на лице, смотрит в небо. Моя сестренка, Лидочка, украсила икону веточками берез, которые остались после Троицы. Рядом промостила бутылочку с маслом от мощей Амвросия Оптинского. Тут же пучок бело-голубых иерусалимских свечей и кипарисовое распятие. Мне подарил его священник. Я привык молиться еще в горах. Когда вокруг рвутся мины и сверху падает человеческое мясо - куски разорванных взрывом солдатских тел, - когда чужой снайпер ловит тебя на мушку, волей неволей начинаешь молиться. Вокруг меня, бывало, всё в лоскуты, а я целехонек, точно меня бережет кто. Вернулся к матери целым и невредимым, только война моя никак не закончится. Просыпаешься ночью, а в ушах свист пуль, хрипы раненых, минные разрывы. Иду днем по городу, смотрю на школьников, на спокойно гуляющих женщин и ловлю себя на мысли, что люди злят меня! Чего они такие спокойные и радостные!? Будто не знают, что рядом идет война!? Говорю себе - мы для того и воевали, чтобы они тут спокойно гуляли, веселились, - но не могу им простить чего-то. А мужиков - молодых, сытых, гладких, - вообще ненавижу! Хочется ударить кого-нибудь! И я решил пойти в церковь. Надеялся обойтись без психиатра. Тем более, что наш храм всегда стоял разрушенным, а тут, смотрю, возле него копошатся люди. Вместе с ними я стал таскать кирпичи, пилить доски, есть постный суп в "трапезной" - в ржавом строительном вагончике. Вечером я остался в церкви один, под гулкими сырыми сводами, возле "царских врат", сделанных пока из старого одеяла. В армейских ящиках из-под патронов, наполненных песком, горели свечи. Мне захотелось плакать, как в детстве, когда мать отругает, а потом вдруг обнимет и пожалеет меня. Эти ящики и катакомбная сырость были мне милее роскоши и позолоты! В масть мне все было! И я стал молиться. Я просил Бога простить мне всех убитых мною в горах, я ведь помню каждого, в оптический прицел все прекрасно видно. Просил, чтобы поправилась моя голова, иначе я больше не выдержу! Смотрю на человека, говорю с ним, и вдруг представляю, как в него попадает пуля и его череп разлетается, точно арбуз. Или большой снарядный осколок разваливает его тело пополам, кровь бьет струей вверх... Человек не умирает смирно и молча, как в кино. Он еще бежит некоторое время, точно курица в огороде, кровь брызжет на траву, пальцы на руках сжимаются и разжимаются, а головы у него уже нет. Человек с распоротым животом вообще живет еще долго, иной раз несет на руках свои внутренности, удивленно их рассматривает и не кричит даже, просто идет, а за ним красной дорожкой дымится кровь... Она сначала красная, затем черная, а при ярком солнце может стать голубой или ярко зеленой... Не хочу я все это помнить, а забыть не могу - в душе все разворочено, как после пули со смещенным центром тяжести! Не верю больше, что человек добр, что в жизни есть справедливость, что все будет хорошо. Не бывает хорошо на этом свете! Не бывает!

У нас в школе эпидемия гриппа. Наш историк заболел, прислали какого-то старика, увешанного медалями. Я представила его ребятам, и сама присела за парту - послушать. Многих моих парней не было в этот день, они косили под больных, девочки сидели тихо, старик расчувствовался: "Мне приятно видеть ваши широко открытые детские глаза, в них светится интерес к родной истории..." Недолго он радовался. На следующий урок явились парни, ветеран стал вещать, будто все народы произошли от славян... Тут встает наш умник, Мишка Фурин, и говорит: "Простите, а я читал, что все народы произошли от Адама и Евы. В Библии это написано..." Ветеран покраснел, взорвался и начал кричать про насильственное внедрение Библии, про опиум для народа! Фурин и еще двое ребят встали, пошли к директору и сказали, что им нечему учиться у "этого ископаемого птеродактиля". Ветеран плакал в учительской, мне было жаль его, я разозлилась, стала кричать на моих детей, и вдруг отключилась, в обморок брякнулась! Мои ребята так испугались - оказывается, они любят меня... Какая-то я слабонервная стала. Ну да ладно, пройдет. Сижу теперь дома, взяла больничный, читаю Кастанеду, чтобы в курсе быть ребяческих дел. Они Кастанеду этого и Толкиена давно изучили, выезжают в лес, едят какие-то грибы, дерутся на деревянных мечах, мастерят доспехи... А я лежу дома, калякаю в своем дневнике. Интересно, где сейчас Борис? Мы с ним поссорились, как и мои парни с дедом - из-за церкви. Я сказала Борису, что ни за что не поверю в бога без научных доказательств его существования, что именно религия виновата во всех нынешних войнах, что священники говорят одно, а живут совсем по другому... Борис начал спорить, потом обиделся, мы холодно попрощались и мне теперь не хватает его мужского тепла, его сильных рук... Ах, какая я! Сама от себя такого не ожидала. Ну, ничего, пусть...

Молодцов вышел из дома пораньше, чтобы встретить каменщиков и расплатиться с бригадиром. После рождения Ванечки они с женой окончательно решили строиться, больному ребенку требовался чистый воздух, покой, да и сами они, к тому времени, сильно устали от бетона, асфальта, городской толкотни. Чехов, который был для Молодцова главным авторитетом, написал как-то в записной книжке, что для счастья нужно многое, но в этот рецепт, как составляющая часть, обязательно входит природа и праздность. Молодцов был полностью с ним согласен, только вот праздность все никак не давалась. В тихом районе частной застройки присмотрели участок с остовом сгоревшей хибарки, выкупили его, начали завозить кирпич, сполна окунувшись в ворох строительных проблем. Как водится, у них постоянно что-нибудь крали: кирпич, доски, песок. Дом был почти готов, когда ночные тати срезали газовый котел, залив щелочной водой новый паркет. Молодцов, в добавление к мощным решеткам на окнах, поставил железные двери на чердаке и в подвале, купил щенка немецкой овчарки. Пока собака выросла, тати умыкнули загодя поставленную большую теплую конуру, несколько секций забора, часть дорожной плитки. Едва только была оклеена обоями первая комната на втором этаже, Молодцов вынужден был переехать в недостроенный дом, чтобы самому охранять усадьбу. Ступеньки на второй этаж еще не успели сделать, в жилую комнату вела шаткая строительная лестница - однажды ночью, услыхав лай собаки, Молодцов побежал к входной двери, спросонья упал вниз, и несколько месяцев лечился в травматологии. Выйдя из больницы и закончив отделку дома, Молодцов разбил на участке молодой сад, выложил плиткой дорожки, посадил вдоль забора саженцы сосен, елей, можжевельника и жасмина, взялся обустраивать землю и за оградой, вознамерившись оборудовать для детей всей улицы игровую площадку. Засыпал строительный мусор землей, посеял газонную траву, высадил елочки. Ночные лихоимцы тут же нашли себе занятие - они сыпали мусор прямо на газон, а елочки срубили к первым же новогодним праздникам. Некоторое время Молодцов боролся, убирал мусор, восстанавливал насаждения, но вскоре отчаялся, махнул на все рукой, стараясь теперь передвигаться за пределами своего участка лишь на машине, чтобы поменьше нервничать. "Видит Бог, - размышлял Молодцов, - я пытался сделать хорошее и для людей. Оказалось, многим это не нужно. Непонятно только, зачем они все ломают и пачкают? Ведь жить в красивом и чистом городе гораздо приятнее! Наверное, многие люди просто не воспринимают город своим, а потому им хочется его разрушить. Люди ведь и себя намеренно разрушают. Энергия зла, которое во всех нас гнездится, требует выхода, этого не вытравить ни страхом, ни воспитанием. Коммунисты сие зло, присущее людям, игнорировали, поэтому их строительство рая на земле было таким неудачным. Но и во мне этого зла предостаточно. Я ведь "собираю богатства на земле", никак не могу остановиться, наверное, оттого, что прожил с семьей по углам, в общежитиях и служебных квартирах двенадцать лет! А ведь те, кто голодал, потом всю жизнь делают продуктовые запасы..."

Сейчас Молодцов заканчивал баню, в которой хотел сделать небольшой бассейн для Ванюши. Занятия с животными в воде больному ребенку назначил детский психолог, в большом домашнем аквариуме уже поджидали своего часа небольшой карп и красноухие водные черепахи.

Поговорив с бригадиром строителей, Молодцов уселся в машину и покатил на работу, ему хотелось пораньше закончить с больными, выкроив три часа для встречи с Полиной - отправиться с ней в ресторан, уединившись в одной из уютных ниш, в окружении мягкого света и приятной музыки. Поужинав, запереться в своем логове - Молодцов давно купил небольшую квартиру для любовных утех. Чтобы не пугать соседей, они громко включат музыку, потому что в прошлый раз им стучали в стену: панельные дома имеют плохую звукоизоляцию. Поэтому, собираясь выйти на улицу, Полина всегда ждет, чтобы в подъезде никого не было, и стремглав бежит вниз, к машине. Из соседней квартиры тут же показывается голова в бигудях, Молодцов, замыкая дверь, этой голове степенно кланяется. Свою Полину Молодцов нашел в приемной, ее родителей тревожила "сексуальная неразборчивость" дочери! Явились они прежде без нее, после разговора с ними Молодцов ожидал увидеть порочную, вульгарную вакханку, Полина же оказалась интеллигентной, улыбчивой молодой актрисой ТЮЗа, с ямочками на розовых щеках. Родители, как заключил для себя Молодцов, недодали ей в детстве любви, они работали в заграничных командировках, оставив дочь бабушке, и Полина неосознанно боялась остаться без любви, не понимая, что секс - лишь ее суррогат. Недостаток любви в детстве, страшное дело! Один шизофреник, из клиентов Молодцова, убил собственную мать, взрезал ей грудную клетку ножом, вставил в сердце трупа свою фотокарточку, посадил тело на стул и спрашивал: "Мамочка, почему ты меня не любишь!?" Вот и Полина излишне суетилась, мечтая о любви, да ведь многие мужчины для этого не годятся! Полина издергалась, разочаровалась - она сильно привязывалась к людям и мучилась, когда ее оставляли. Молодцов взялся ее консультировать и, чтобы проверить свои догадки, как-то сказал Полине, что немного влюблен в нее. Тем же вечером после "Пиноккио" - Молодцова пригласили на премьеру, - он шел с Полиной через парк, и вдруг что-то случилось. Они с Полиной были внезапно изъяты из жестоковыйного мира, у Молодцова упало сердце, вокруг сгущались пепельные сумерки, он что-то говорил, смотрел на пухлые губы Полины, на лоснящиеся вокруг стволы мокрых деревьев, на ртутный блеск мокрого асфальта, находясь в полуобморочном состоянии от нахлынувшего желания. В какой-то случайной гостинице Полина стала его любовницей.

Мой, теперь уже умерший, отец выстроил наш домик на самой окраине города. Да, собственно, это не город. За изгородью чернеют поля, зияют белыми пятнами домики садового кооператива. Еще дальше холмы, перелесок. И вот уже с месяц, глядя на все это, я выгоняю из гаража старенький отцовский "Москвич", отправляюсь в город искать работу. Сначала мне надо ехать через железнодорожный переезд - там звенит сигнализация, пахнут крезолом старые шпалы. В детстве мы ловили здесь ужей, которые выползали греться на щебенистую насыпь. Расплющивали пятаки под колесами поездов, выслеживали парочки, которые хотели уединиться, выскакивали из придорожных зарослей в самый неподходящий момент... Ужей мы выпускали на уроке, когда нужно было сорвать контрольную работу. Девчонки ужасно боялись змей, визжали, некоторые даже выбегали из класса - пока учитель наведет порядок, времени для контрольной уже не остается. За железной дорогой раньше начинался овраг, мы строили в нем зимой трамплины, заливали санные трассы. Сейчас тут шлаковые отвалы металлургического комбината. Завод построили еще в царское время, сколько себя помню, он громоздится здесь: парящие домны, переплетения ржавых труб, кирпичные башни. Из огромной трубы в горячее озерцо, вечно покрытое облаком пара, льется шлаковая вода. Ею охлаждают металл после плавки. Местные жители верят, что вода целебная, хотя тут всегда стоял плакат с крупными буквами: "Купаться строго воспрещается!" Люди стирают здесь ковры, моют машины, лечат горячей струей больные суставы. Шлаковые отвалы раньше интересовали только строителей, из них "шлакоблоки" делали, отсыпали шлаком дороги, но сейчас на терриконах, остро пахнущих серой, постоянно копается два десятка человек. Они ищут куски "ферромарганца", этот металл принимают в стоящем тут же вагончике. За шлаковым полем топорщится небольшая рощица и уж дальше настоящий город с большими домами, светофорами, подземными переходами. Я стараюсь найти здесь работу. Пока везде, куда я обращался, одно и то же: сонная секретарша за полированным столом, бубнящее пыльное радио, очередь людей, сидящих в напряженных позах возле начальственной двери. Носки ступней внутрь, колени сдвинуты, спины сгорблены, плечи опущены. А хозяин кабинета - гладкий, самоуверенный. Мне все кажется, что где-то я уже видел его... Разговариваю с ним, а сам представляю наш спарринг, мысленно бью по его сытой морде, кровь невидимо брызжет на его дорогие рубашки и шелковый галстук, я довольно улыбаюсь, а он удивленно вскидывает брови. "Мы бы приняли хорошего сварщика или слесаря, - говорит он. - Водители пока есть. Что еще вы умеете? Стрелять? Здесь это не требуется". И я поднимаюсь, чтобы переместиться в другую приемную. Там снова секретарша несет кувшин для полива цветов, шумит кондиционер, за окном пульсирует автомобильная сигнализация, противно пахнет новой офисной мебелью, и звенят ключи в дверце сейфа, когда на улице проходит большая машина.

На биологии сегодня проходили размножение, мои дети весь урок смеялись. Наш главный хулиган, Лосев, сразу после звонка встал и говорит: "Мы ничо не поняли, тема очень трудная, объясните получше. Вот на примерах бы..." Я ему: "Ну и выходи к доске". Лось напрягся: "А я что?" "На тебе показывать будем". Лось покраснел: "Я вам что, миникен?" От хохота все просто лежали на партах. А вчера мы с Борисом весь день шлындали за городом. Такая была тишина, безмятежность, такое нежное солнце! Я обнаружила, что Борис до сих пор ходит ссутулившись, чтобы, наверное, занимать поменьше места в прицеле снайпера. Останавливается только возле деревьев и шагает строго по тропинке - он мин боится! Я сказала ему об этом, он смутился, распрямил спину, потом забылся и все заново... В лес Борис идти вообще отказался, лес для него - символ опасности! Мы сидели под одиноким деревом в поле, Борис целовал меня, вокруг было тихо, пахло дубовыми листьями, грибники с рюкзаками вдали рыскали, странно было думать, что такие же почти мальчишки, как Борис, продолжают где-то убивать и мучить друг друга. Откуда в мире столько зла? Если бы тот Бог, о котором говорит Борис, действительно существовал, разве б он позволил такое безобразие? С Бориса точно кожу сняли! На днях мой папа, упитанный такой, веселый, подкатил к школе на своей иномарке. Мы с Борисом стояли на ступенях школы, Борис не знал, что это мой отец - побледнел, сжал мою руку и сказал, что ему хочется ударить "этого мужика", сжать его шею, увидеть, как тот захрипит, как вылезут из орбит его глаза, как в них появится мысль, а не "тупое и сытое самодовольство"! Говорит, сейчас бы очередью, из автомата, по этой машине... А что мой папик сделал плохого? Он всего лишь хороший доктор! Борис потом извинялся, но неприятный осадок у меня все равно есть. Но, все равно, чувствую, Борис любит меня и, по сравнению с чистенькими, расчетливыми парнями, которых мне родители прочили в супруги, он во многом выигрывает. Как бы мне вытравить из него эту озлобленность?

Вымыв руки и облачившись в белый накрахмаленный халат, Молодцов открыл дверь приемной, вызвав из прихожей первого клиента. В его затемненной рабочей комнате все было готово для магического действа: мягко светился большой аквариум с лениво плавающими вуалехвостами, на маленьком столике вращался загадочно мерцающий кристалл горного хрусталя, тихо играла гипнотическая музыка. Вошедшего пациента Молодцов хорошо знал. Это был писатель Никонов - книжная полка Молодцова уже вмещала несколько хорошо изданных книг Никонова с его дарственной надписью. Тексты в этих книгах были, как считал Молодцов, без особых взлетов, перечитывать их, во всяком случае, не хотелось. Заварив чай и разложив на тарелке диетическое печенье, Молодцов уселся в кресло напротив клиента. Впервые Никонов появился два года назад, у него тогда не складывались отношения с женщинами - распадался, кажется, третий брак! Молодцов помнил, Никонов сказал, что ему с женщинами "душно". Лишь на фоне "голотропного" дыхания удалось тогда все же выйти на реальные причины душевного конфликта. Никонов припомнил, как в детстве сильно пьющая мать била его, и однажды, чтобы не слышать его плача, надела ему на голову целлофановый мешок. Никонов тогда едва не задохнулся! С тех пор он больше никогда не плакал и пугался, если плакали другие. Просто физически не выносил звуков рыданий. Молодцов объяснил Никонову, что женщин он подсознательно боится после всего, что случилось в детстве. Они ассоциируются у него с опасностью, поэтому он инстинктивно старается их избегать. Кроме того, Молодцов заподозрил у Никонова гормональные нарушения, но писатель отказался сдать нужный анализ. Молодцов вспомнил об этом, глядя сейчас на плавные жесты рук пациента, его вычурные позы. Молодцов давно заметил, почти все творческие люди имеют "феминные", женственные черты характера. В этом была какая-то закономерность, связанная с тем, наверное, что рождает лишь женское начало, в писательском случае - в сочетании с мужской волей, силой ума. Поэтому, философствовал про себя Молодцов, творческие женщины часто мужественны, среди них нередки активные лесби, а среди творческих мужчин большой процент гомо и бисексуалов. Причем в литературе это больше касалось поэзии, Молодцов специально копался в жизнеописаниях поэтов и, в подтверждение своего умозаключения, нашел данные о гомосексуальности Оскара Уайльда, Кузмина, Клюева, бисексуальности Есенина, Ахматовой и Цветаевой... Молодцов вернулся мысленно к пациенту, отметив, что Никонов сегодня выглядит утомленным - томно вздыхает и долго не может сосредоточиться на своих душевных проблемах.

- Простите, дружище, - осторожно сказал Молодцов, - каким у вас был последний год? Вспомните главные события!

Никонов устало потер лицо руками:

- Начиналось все как-то незаметно, исподволь, да. Мне вдруг стало, понимаете, скучно за рабочим столом, какая-то пустота возникла. Все рассыпается на бумаге. Ничего не могу написать цельного. Нет в тексте энергии...

Молодцов припомнил последнее, что знал о клиенте - Никонов богат. Когда-то в молодости он работал журналистом областной газеты, потом десять лет служил в качестве "пресс-атташе" губернатора, в это время у него и появились деньги. Интересно, как человек вообще становится писателем? Чего тут больше - истерики, призвания, психопатии?

- Вы, наверное, пытались найти лекарство и сами? - мягко спросил Молодцов.

- Ну да, ездил на юг, к морю, - взмахнул руками, точно крыльями, Никонов. - Море, понимаете, всегда мне помогало. Солнце, йодные ванны, горный воздух! Морские ионы! Только в этот раз и море, понимаете, не принесло мне облегчения, да!

- А почему бы вам не проанализировать на бумаге случившееся? Почему не сделать себя героем произведения? - импровизировал Молодцов. - Почему не написать что-нибудь от первого лица?

- Я пробовал, да, это скучно! - Никонов грустно поморщился, будто Молодцов сказал глупость. - Кто станет читать, а? Хорошо продаются детективы, повести о криминальных разборках, властных интригах, любовные романы...

- Зачем же этот самоанализ публиковать? - перебил Молодцов. - Напишите для себя, как опыт самопознания. А пока сядьте, пожалуйста, спокойно, посмотрите на этот кристалл, расслабьтесь и медленно, проговаривая вслух, вспоминайте главные события недавнего прошлого. Перечисляйте все сколько-нибудь значимое.

- Даже интимное? - напрягся Никонов.

- Да, не стесняйтесь, все останется между нами, - как можно мягче сказал Молодцов, придавая своему голосу теплые нотки доверительности. - Можете на меня положиться. Не думаю, что вы испорченнее других моих пациентов. Вчера я, например, консультировал человека с душой маньяка. Я думаю, он уже совершил несколько преступлений - у него в душе ад! Вы, я думаю, в сравнении с ним непорочны, как ребенок.

- Собственно хорошего было мало, - сказал Никонов. - Я болел, да, очаговый инфаркт, знаете ли...

- Так-так, и вы принимали лекарства от гипертонии?

- Да, все, что назначал мне врач! Отказался от мяса, кофе и спиртного...

- А интимное?

- Я вынужден был расстаться со своим другом.

"С этого нужно было начинать", - подумал Молодцов, позволяя себе расслабиться. Основная часть работы была сделана.

- Зато мое давление пришло к норме, - будто оправдываясь, сказал Никонов, - я похудел, стал себя лучше чувствовать, у меня была прекрасная заграничная командировка...

- Все это великолепно, только ведь творчество, насколько я понимаю, не является продуктом худобы и хорошего давления, - сменил тон Молодцов. - Творчество, насколько мне известно, есть горение, раздаривание себя, саморазрушение. А вы из-за болезни как бы внутренне закрылись от мира, перекрыли себе доступ кислорода, и творческое горение прекратилось.

- Я боюсь, что у меня уже нет сил на "раздаривание", - задумчиво сказал Никонов.

- Тогда, быть может, вам найти себе другое занятие!? - Молодцов рисковал, переставая поддерживать душевный комфорт клиента.

- Моя жизнь тогда потеряет смысл, да, - жалобно бормотал Никонов. - Я, наверное, просто устал, разочаровался в людях, за последнее время меня слишком часто использовали, предавали...

- Нужно позволить себя использовать! - почти кричал Молодцов. - Человек похож на колодец! Ему нужно, чтобы из него брали воду, иначе он зарастет тиной! Нужно быть щедрее и не бояться отдавать, дружище! Как вы не понимаете! Отдавайте смелее, это наша жизненная работа! А для чего вы, собственно, пишете!?

- Я часто думаю об этом, да. - Никонов грустно улыбался. - Для кого я пишу? Для себя, наверное. Хотя раньше я надеялся, что для других. Только ведь от книг ничего не меняется в мире, и все написанное будет вскоре забыто!

- Но вы сами-то меняетесь!? - продолжал рисковать Молодцов, увидев, что Никонов терпит авторитарный тон. - Сами приобретаете опыт!? А потом, вы знаете лучше меня, рукописи не горят, их читают на небе! Простите, я разгорячился... Вот мои рекомендации на ближайший месяц. Вам нужно выйти из той берлоги, в которую вас загнала болезнь! Для начала поезжайте в столицу, поживите там с месяц. Вот рецепт на лекарство, только не превышайте указанной дозы! Увеличивайте понемногу физические нагрузки и позвоните вашему другу...

Получив небольшой гонорар, Молодцов проводил Никонова, вымыл чашку писателя и пригласил нового пациента.

Сегодня ночью опять проснулся в холодном поту. Меня преследуют отрезанные головы пленных солдат, изнасилованные старухи, женщины с вырезанными грудями, запах жареного мяса от сгоревшего БТРа, лицо нашего разведчика, изъеденное собаками, его растопыренные от боли и ужаса мертвые пальцы! Мы нашли его с отрезанным членом, всунутым в мертвый рот. Когда я думаю об этом, во мне опять просыпается ненависть! Думать вредно! Там, на войне, задумался - и ты труп. Выжить на войне можно, лишь став зверем, животным чутьем предугадывая, куда полетит пуля, бегая со скоростью зайца, лазая по деревьям с ловкостью кошки, ползая, как змея... Для человеческих качеств там нет места. И я бегал, стрелял, ползал, не давая себя убить, и убивал сам! Я говорил себе - это грязная работа, но если ее не сделать, в наши города войдут бородачи с автоматами, они взорвут наши храмы, изнасилуют наших женщин... Но сейчас меня мучат сомнения, иногда они хуже ночных кошмаров! Не нужно думать, не нужно думать! Для тебя война уже кончилась! Лучше думай про Анюту! Нет никакой войны! Забудь! Мы ее проиграли!

Дома, в одиночестве, как пионерка пресс качаю, решила худеть и все такое... Долго смотрю на себя в зеркало, и моя физиономия мне совсем не нравится, да еще в парикмахерской меня обкарнали! Когда я думаю, что сегодня увижу Бориса, мне хочется орать от радости! Денечки стоят обалденные, сухие и теплые, гулять бы и гулять, но мать моя совсем озверела: "Он тебе не пара! Он людей убивал! У него темное прошлое! Невозможно остаться нормальным после убийства человека!" Я хватаюсь за башку и начинаю орать. Я скоро совсем озверею! Я ведь сама этого в нем боюсь! Но ведь в нем здоровый стержень, он умный и в нем есть доброта! Я верю, что он выкарабкается! И потом, когда я вижу его, у меня внутри все сладко передергивается. Вчера он меня только за руку взял, и уже от этого нашло на меня такое счастье... Стоять бы так и стоять, ничего больше не надо! Да, крыша моя не на месте, явно. Ночью не могу спать, мысли всякие в голову лезут. Весь бред собирается в кучу. Ужасная околесица и страшная галиматья. Как будто с Борисом и всеми нами что-то может случиться. Отгоняю эти мысли и жру овес тоннами, чтобы волосы мои, гады, после парикмахерской быстрее росли. Наверное, скоро буду ржать, как лошадь.

Втиснув свой автомобиль в стойбище замерзающих экипажей, Молодцов зашагал слякотным переулком к зияющей небом площади, глядя на огромное пространство, заполненное холодным ветром и водяной моросью. Третью неделю длилось похолодание, мысли у Молодцова тоже были слякотные. В славном и древнем городе некогда могучей России, перед кремлем и церквями торчал огромный белый дом и каменная фигура давно умершего, но еще не похороненного человека! Мертвец тянул вперед тяжелую длань, по его лысой голове и складкам каменного пальто стекали дождевые капли, мертвый палец указывал на церковь, которую этот человек очень хотел разрушить! Теперь церковь отстраивали, купола позолотили, но внутри храма еще была разруха. Чуть дальше, за храмом, сверкал неоновыми огнями неуклюжий старый дом, такие назывались раньше "доходными", облепленный табличками с "красивыми", по нынешним понятиям, названиями: "Инд-гарник", "Лас-Вегас", "Кентукки", "Сан-Марино". Площадь, помнящая Девлет-Гирея, Дмитрия Самозванца, Болотникова и Петра Великого, была вымощена иностранным камнем, прохожие зябли в хлипких заморских курточках, машины катили сплошь иноземные и даже говорили прохожие на языке, в котором слов родных было меньше половины!

Молодцов направлялся к детскому театру, что притулился возле кремля. На старом низеньком здании театра белела мраморная доска, напоминающая, что когда-то собирались тут "Советы рабочих депутатов". Сейчас здесь курилась премьерная суета, возле входной двери театра была укреплена большая фотография голой Полины. Красавица призывно смотрела на зрителя, обернувшись в объятиях героя-любовника, ее массивные ягодицы отсвечивали крупнозернистым глянцем. Протиснувшись сквозь гомонящую детскую толпу, отдав плащ гардеробщице, Молодцов проник в полутемный зал. Померк свет, рано поседевший мужчина - в нем легко узнать режиссера театра, - выскочил из-за кулис, уселся в свободное кресло перед Молодцовым. Начался спектакль. Играли, кроме Полины и еще двух штатных актеров, студенты театральной студии. Молодые люди кричали фальцетом, говорили напряженными голосами, деланно хохотали, азартно сражались на деревянных шпагах, режиссер кусал ногти, вжимал голову в плечи, когда зритель взрывался хохотом не совсем в тех местах, на которые он рассчитывал:

- Не позабыть! Все помню как сейчас. Соски себе натерла я полынью...

- Ха-ха-ха! Извращенка! - комментировал громогласно наглый мальчишка позади Молодцова.

- С тех пор прошло одиннадцать годков... В тот день она себе разбила лобик...

- Заметно!

Шея у режиссера вспотела, он то и дело высушивал ее носовым платком. Актерам особенно удавались пинки, раздаваемые друг другу. Едва Молодцов перевел дух в перерыве, как юные зрители, пополнив свои продуктовые запасы в буфете, вновь азартно захрустели сушеным картофелем и шоколадными обертками, лихо запрокидывая над собой бутыли с газированной водой. Актеры на сцене почти разделись и бродили теперь, заунывно декламируя, в тусклом свете искусственной луны, изображая сцену последнего свидания Ромео и Джульетты. Мальчишка позади Молодцова громко возмущался:

- Блин, она здесь в трусах! А на афише без трусов! Опять кинули!

- Заткнись, козел, дай посмотреть!

- Блин, когда же они кончат, меня это все уже достало!..

Не дожидаясь заключительных аплодисментов Молодцов начал пробираться к выходу, шепотом бормоча извинения. Полина обещала выйти к служебному входу вскоре после звонка, нужно было успеть одеться и забрать со стоянки машину.

Когда я только приехал с вокзала - в пыльном камуфляже, с рюкзаком, - мать заголосила всполошно, Лидка, визжа от радости, повисла на моей шее, завыла наша собака, понеслись в курятник испуганные куры. Я зачем-то схватил отцовское ружье и, как дурак, остервенело стрелял в воздух, пока не подбежали к забору испуганные соседи. Тогда я поел, вымылся и улегся на свою кровать - оказалось, я сильно вырос, и мне пришлось подогнуть ноги! Надеваю свою рубаху из прежней, мирной жизни, а она безнадежно мала, и даже запах у нее чужой, посторонний! Вся прежняя одежда не годилась, пришлось отправиться в город, чтобы купить новые брюки, рубашку, да и просто хотелось пройтись по улицам, я долго мечтал об этом. Поначалу мне все нравилось: зеленые бульвары, наши дома с колоннами, портиками, арками, чугунными воротам. Наши маленькие дворики со столами для домино и висящим на веревках бельем. Родная школа с ржавыми качелями на школьной площадке. Когда ветер эти качели трогает, они заунывно скрипят. Ночью в горах мне казалось иногда, что я отчетливо слышу этот скрип. Я часто думал там по ночам: а что мы защищаем? Не президента ведь я там защищал, не правительство, а свою мать, сестренку, свою церковь и школу, с этими качелями во дворе; первоклашек с их мятыми котлетами в карманах, они берегут эти котлеты для школьной трехногой собаки; вечный огонь, что горит рядом со школой, распространяя кухонный запах газа; прочитанные в детстве книги; наши "секреты", что мы делали в укромных местах - выроешь ямку и положишь туда богатство: бусину или морскую раковину. Потом закроешь все это куском стекла, чтобы после приходить тайно, с замиранием сердца разгребать листья и заглядывать в стекло... Вспоминая все это, шел я по городу, и начинал злиться. На моем стадионе, который я защищал, все заросло бурьяном - на футбольном поле пасутся козы! Все трибуны растащили на кирпич и доски! В моем парке, который я защищал, репьи выше человеческого роста, остатки поломанных скамей, топорщатся культи гипсовых ног на разваленных постаментах! Моя школа, которую я защищал, осыпается и требует ремонта! Пока мы там воевали, что они тут все делали? Они разрушили мой город без всякой войны! Я зашел в школу, и моя классная учительница сказала, что двое из нашего класса в тюрьме, а трое уже в могиле! Один разбился на машине, второй умер от большой дозы наркотиков, а третья, Зиночка, - мы сидели с ней за одной партой, - стала "плечевой" и ее переехали "КАМАЗом"! У меня на войне слез не было, даже когда убили моего друга, только злоба и отупение, а здесь я вышел из школы и заревел. Какой же я был дурак! Воевать нужно было здесь! Здесь тоже идет война! Только без линии фронта и с более запутанными правилами. Там, в горах, все было проще, понятнее: свои и чужие, хорошие и плохие. А здесь, в мирной жизни, мерзавец выглядит умником, а хороший человек - дураком. Меня сверлит мысль: за что погибли мои друзья? За толстомордых спекулянтов, которые тут на иномарках ездят!? За продажных политиканов, которые везде наклеили свои фото, изгадив город своими рожами? Не могу смотреть, как они смеются с плакатов! Гляжу в городе на девчонок, и мне хочется спросить у каждой: нет ли у тебя парня в армии!? Не написала ли ты ему, что у вас "все кончено"? Я много раз видел, как получают эти письма и становятся такими задумчивыми... Один задумчивый слазил у нас в петлю, двух других застрелил снайпер. Мне хочется выйти на площадь и заорать: вот вы сидите здесь в тепле, в уютных квартирках, а знаете, как там ребята мерзнут в горах?! Дежурят в своих палатках ночью, у печурки, по очереди, и все равно спящие иной раз примерзают к брезенту! Под проливным дождем идут в "сортир", в глиняную яму, а когда вылезаю из нее - ноги сильно скользят; если не удержишься и упадешь, придется стирать обмундирование прямо в поле, под холодным дождем! Как же я мечтал вернуться с войны... Да ведь оттуда нельзя вернуться!

Можете меня поздравить, мы с Борисом совсем уже муж и жена! Сижу на подоконнике в домике у Бориса, греюсь на солнце, будущая свекровь звенит за дверью посудой, я ревную Бориса к ней, снизу из огорода на меня смотрит пушистый котище, по руке бежит божья коровка. Эта божья коровка - мое затянувшееся детство - сейчас улетит. Нужно поднять руку, божья коровка заберется на вытянутый вверх палец и - прощай, детство... Божья коровка улети на небо, принеси нам хлеба, черного и белого, только не горелого... Ах, как сладко, стыдно и страшно! Я - женщина! У меня есть любимый! У нас будут дети! Я люблю Бориса, и мне до сих пор все странно как-то... Я не хочу отпускать Бориса ни на минуту! Вчера ездили с ним в столицу. Раньше Москва казалась мне чем-то далеким, страшным, а Борису все нипочем: отправились вечерним экспрессом и всю ночь бродили по старым улицам. Навстречу попадались странные люди. Старухи в допотопных, из прошлого века, одеждах выгуливали собак, ночные дворники в фартуках старательно мели асфальт... К обеду мы вернулись домой, я завалилась спать, а муженек мой ушел на работу. Говорит, ему теперь жену кормить надо... Господи, дай нам всем немножечко счастья! Борис засмеялся бы сейчас - не веришь в бога, и тут же просишь у него...

Молодцов проснулся рано, а вставать не хотелось, в голове самочинно прокручивалось полотно из сказанного и сделанного вчера, не закончилась еще работа сна, все эмоционально значимое из вчерашнего переживалось заново. Перед сном Молодцов прочел несколько ялтинских писем Чехова, и теперь думал о собственной смерти, о том, что существует за гробом. На улице заканчивался август, еще тлело последнее тепло, приближалась осень и, может, от этого тоже, было грустно. "Со своей работой ты опять пропустил лето! Неужели не можешь позволить себе прогулять день?" - все подначивал себя Молодцов, затем встал, позвонил в приемную, сказал, что заболел, и пошел будить Ванюшу.

Их деревенский домик, теперь почти заброшенный, окруженный соснами, елями, березами, встретил предосенней холодной сыростью, муравейником в углу комнаты, скопищем сухих мух на растрескавшемся подоконнике. Молодцов принес из родника воды, протопил печь, вымел на улицу насекомых, набил шишками нутро дедовского самовара и подпалил его. Принялся окашивать забор, пока Ванюша жег на костре сбитый ветром с деревьев хворост. Во всем этом неспешном действе было много тихой радости, ведь предки Молодцова были крестьянами, поэтому запахи печи, сена, где-то зреющего навоза придавали его почти ритуальным действиям особый смысл. Прополов садовую землянику, выкушав травяного чая, Молодцов позвал Ванюшу гулять. Они брели по осеннему разнотравью нагретого солнцем луга, слушали треск разлетающихся из под ног кузнечиков и чивиканье полевых птиц, глядели на пляски капустниц и парящего в небе ястреба, ложились в траву, спорили, на что похожи редкие облака небесного барельефа, или, перевернувшись, рассматривали луговых насекомых - пузатую паучиху, что плела свою ловчую сеть на высокой, приторно пахнущей, желтой метелке таволги, божью коровку, торопливо бегущую вверх, по стеблю полевого хвоща, прожорливую улитку на сочной травине осоки. Возле заповедного леса терпко, волнующе пахло дубовыми листьями, шелестел в них и стучал о ветви падающий желудь, последние ласточки носились в поднебесье перед отлетом. Молодцов нес Ванюшу на плечах, испытывая радостное состояние погруженности в вещее, избавившись от суетливого рабочего бесчувствия - мир для него вновь стал нежным, внятным, в нем имелась благостная связь между всем сущим, Молодцов отчетливо чувствовал это.

Устроился я все-таки на оружейный завод, охранником! В первый же день пришлось ехать к скупщикам металла - забирать украденные на заводе медные вентили, трубы из нержавейки. Сначала я чуть не разнес в клочья их поганый вагончик, ведь сами у себя воруют, суки безбашенные! Потом смотрю, у приемщика металла рожа знакомая! Это был Витька Савин, мы с ним вместе воевали под Аргуном! Он все такой же худой, неуклюжий, только стал припадать на левую сторону - ногу ампутировали после мины-растяжки. Он пригласил меня в гости, вечером засели мы в его комнатушке общежития. Вокруг батареи пустых бутылок, грязная посуда, на гвозде вместо полотенца линялая старая майка. На подоконнике жестяная ржавая банка с кактусом, полная окурков, хрустят под ногами хлебные крошки, на клеенчатом столе пятна от горячего чайника. В пустом холодильнике, оклеенном фантиками с изображением голых женщин, бутылка "Столичной" и вяленая рыба. Витька в детстве жил на Севере, и все мне рассказывал:

- Знаешь, какие там сосны, какие реки!? Представь себе огромную реку, песок, запах просмоленных лодок... А какие женщины в моей Коряжме!? Мужиков там не хватает, сидишь в баре, женщины сами приглашают на танец, а вечером тащат к себе домой! Очень красивые женщины, ты не думай! Только зубы у них не очень, вода там бракованная... И ты чувствуешь себя ковбоем! Твой жеребец ржет во дворе, пыль многих дорог на твоих ботфортах...

На самом деле он был мало похож на ковбоя, скорее на долговязую раненую птицу, журавля с переломленной ногой. Я сбегал еще за водкой, мы выпили за павших, он плакал, играл на гитаре, а потом достал шприц и стал искать вену. Я орал на него, он - на меня, говорил, что ему жить не хочется! Чечню, мол, сдали, ради чего ребята погибли!? Теперь я, говорит, как проститутка, металл скупаю, а ведь понимаю, что этот металл тащат с завода, кладбищ и деревень! Мы с ним проговорили всю ночь, рисовали на бумаге схему оборота металла: сначала наш дурной мужик снимает провода в деревне, и старики остаются без света, потом хозяин Витьки переправляет металл за границу, выплачивая часть денег Витьке и тому, кто снимал провода. Витька относит эти деньги торговцу наркотиками, мужик деньги пропивает, хозяин Витьки покупает новый джип, а Россия - в заднице! Все, цепочка замкнулась! Как ее разомкнуть? Я думаю, нужно изымать ключевых людей, без которых цепочка развалится. Вот, Витька говорит, оружие нашего завода всплывает затем в Чечне! Как оно туда попадает!? Выходит, ребята там сражаются, как гладиаторы, рвут глотки "чечам", а наверху, с той и другой стороны, заинтересованные в войне люди перезваниваются, договариваются, встречаются, устраивают банкеты, обнимаются, хлопают друг друга по плечам, составляют общие планы, а после этого наши ребята и простые чечены опять идут в бой!? Чтобы не сойти с ума на войне, я говорил себе: "не делай выводов, здесь ничего не понять, приедешь домой и разберешься". Кажется, разобрался. Только меня они так просто не обманут! До сих пор я закрывался и просто держал удар, но теперь я отвечу. Я составлю список этих ключевых людей, которые объединяют цепочки зла, и посмотрю некоторым из них в глаза, в их свинячьи, поганые глазки!

В школе мои дети решили организовать партию. Мишка Фурин сочинил манифест, я взяла его почитать: "Мне трудно говорить об этом, но я должен. Повысилась школьная преступность, в том числе и в младших классах. Повысилось заболевание детей к заболеванию СПИДом, что приводит к массовой гибели молодежи! Открывается много различных заведений, где люди ведут себя недостойным образом, в том числе дети младшего возраста. Увеличивается количество беспризорников, тусующихся ночью в непристойных местах. Особым рассадником и примером является Нью-Йорк и множество мелких городов по вей территории штатов..." Листок пустили по рядам, чтобы все расписались, внизу появились добавления: "В то время как космические корабли бороздят просторы Большого театра, дети пухнут от голода, холода и секса..." Закончив с воззванием, Фурин собрал членские взносы, и партийное строительство закончилось. Борька теперь два раза в неделю ведет у нас в школе секцию рукопашного боя. Через две недели наша свадьба...

Ежеминутно притормаживая и газуя в потоке автомобилей, Молодцов медленно катил в центр города, направляясь к Беркутову, одному из самых влиятельных людей области, директору крупного завода, своему постоянному клиенту. Примостив машину на краю огороженной стоянки элитного дома, Молодцов поднялся на лифте к нужной двери, за которой, в громадной квартире с зимним садом, тренажерным залом и сауной, жил Беркутов. Телохранитель, встретив Молодцова в коридоре, постучал в одну из комнат, спросил что-то, пригласил Молодцова войти. Беркутов лежал на тахте, лицо его, известное всем в городе по рекламным предвыборным плакатам, на эти парадные фото походило мало. Молодцов, встретив потухший взгляд пациента, увидев его отечную серую кожу, заранее поставил диагноз "дипсомании", уселся на предложенный стул и огляделся. Большая комната была сплошь уставлена неуклюжими деревянными фигурами, полированными корнями, резными вазами. Беркутов, сопя, поднялся с дивана, достал из бара коньяк, наполнил им две рюмки, поставил одну перед Молодцовым, пробурчал с обычной фамильярностью, которую Молодцов прощал немногим, за дополнительную плату:

- Выпей, хороший коньяк, н-на...

Молодцов пожал плечами, выпил пахучий, как духи, французский коньяк. Беркутов, по сравнению с прошлой консультацией, сильно развился, матерные вставки в его грубоватых эскападах редуцировали до неопределенного "н-на".

- Я не в форме... Заметно? - хрипя, спросил Беркутов, облизывая сохнущие губы. - Хочу еще раз предупредить, н-на... Все, что ты здесь услышишь, должно остаться между нами...

- Мы давно знакомы, я еще вас ни разу не подводил, - сделал вид, что обиделся, Молодцов.

- Знаю. Отражу в гонораре, н-на...

- Давайте перейдем к делу, - прервал Молодцов Беркутова, который опять наполнял и опорожнял рюмку, задерживая ароматное содержимое во рту. - У вас, похоже, обычный запой, со всеми вытекающими последствиями. Что, сна нет? Сердце болит?

- Мне жить, бля, не хочется, - прохрипел Беркутов. - Боюсь подходить к окну, не могу, н-на, оставаться дома в одиночестве... Но люди меня раздражают... или безразличны! Как будто я уже сдох! Жена, дети, друзья - все безразличны! Хочется лежать, а лежать нельзя, дел много... Выборы в Думу... встречи с избирателями... новый контракт нужно готовить, а я, бля, в таком состоянии...

- Из-за чего сорвались? Много работали в последнее время, были неприятные переживания?

- У кого их, нет, н-на!?

- Ссоры с партнерами? Все ли нормально в семье? О чем вы думали в последнее время? Вам приходилось отрекаться от дорогих вам людей, предавать их, может быть, вы убили кого-нибудь? - "Конечно, таким приходится заказывать людей, - думал Молодцов, глядя в мутные глаза Беркутова, - на его счету, поди, не один труп".

Беркутов удивленно взглянул на Молодцова:

- Ты ведь знаешь, чем я занимаюсь?

- Завод, политика, оружие...

- Я не могу рассказывать...

- Понимаю...

- Ничего ты не понимаешь, н-на! Мне бы твои проблемы и твою простенькую жизнь!

- Я понимаю вас больше, чем вы думаете. Хотите начистоту?

- Ну!

- Во-первых, у вас проблема возрастной инволюции. Как у вас с потенцией? Хорошо, молчите. Во-вторых, то, как вы живете, убьет любого. Вы же разрушитель, а человеческая душа нуждается в созидании, любви, творчестве. И потом, вы торгуете оружием... Это весьма тяжелое дело. Пользуясь церковной терминологией, вас грехи на дно тянут...

- Пошел ты! Если я захочу говорить о грехах, я пойду к священнику, н-на!

- Как я могу давать рекомендации, так мало о вас зная?

- Меньше знаешь - лучше спишь!

- Ну ладно, что это за скульптуры?

- Когда-то я любил, н-на, повозиться с деревяшками. Сам здесь все сделал. Нравится?

- Очень. Мне пора идти. Пришлю медсестру, она поставит капельницы, через три дня будете как огурчик. Еще хорошо бы кодирование... Не хотите? Ладно, сейчас я сделаю укол, вы хоть немного отоспитесь. Та-а-ак. Ложитесь, закройте глаза, расстегните воротник, внимательно слушайте мой голос! Все ваши мышцы расслаблены, приятное тепло разливается по всему телу, вы слышите только мой голос...

Спустя час, взмокнув от напряжения, Молодцов катил к своему офису. В кармане у него бугрился конверт с деньгами, но чувствовал себя Молодцов отвратительно - так, будто по нему проехал трактор.

Меня хотят свалить и моя главная задача - выстоять, остаться в вертикальном положении. В последнее время все думаю: ну почему у каждого народа свой Бог? Толкотня на небе получается! Бог один, я знаю, но зачем он позволяет людям убивать друг друга во имя себя самого!? Почему, при своем могуществе, он не явится всем народам в едином лице и не скажет: хорош драться, ребята! Иногда в отчаянии теряешь веру и думаешь - наверное, небеса все же пусты, а вся жизнь есть случайное и бессмысленное стечение обстоятельств! Или, быть может, Господь не всемогущ? Может быть дьявол сильнее Бога? Или Бог действует с ним в паре? Господи, прости меня, но я хочу разобраться! Иисус говорит о непротивлении, но иногда нельзя не сопротивляться! Какое непротивление, когда насилуют твою родину? Мы вчера долго спорили с отцом Анюты. Он говорит, что бороться глупо, все разрешится естественным путем, зло само себя накажет, в мире действуют, мол, законы саморегуляции... Чувствую, что он говорит неправду, а доказать не могу. У меня даже глаз от злости начал дергаться. Он советует мне успокоиться и ничего не предпринимать, говорит, чтобы я шел учиться... Чёрта с два! Из-за этих слюнявых непротивленцев зло и чувствует себя безнаказанным! А ведь если каждый нормальный человек замочит одного выродка - на земле жить станет гораздо легче! Отец Анюты спрашивал так ехидно - а кто, мол, будет определять нормальность или ненормальность конкретного человека? Кто будет определять, зло это или добро? Я буду определять!

Я счастлива и страшно устала! Как хорошо и как больно жить! Предсвадебная суета чуть не свела меня с ума! Все эти "выкупы", "торговля", суета, крики "горько"! Они довели меня до слез, хотелось, чтобы скоре все это кончилось, и можно было бы спрятаться от людей. Большие свадьбы - это полный отстой! Лучше б на эти деньги мы поехали в свадебное путешествие, куда-нибудь в Крым, или на Кавказ. Мне хочется путешествовать! У отца три года, с его дурацкой работой, не было отпуска, мы сидим дома, это пошло, глупо, я хочу путешествовать! На свою первую зарплату Борис купил подарок матери, вторую истратил на свадебные кольца, но теперь я хочу к морю, в горы, накупила карт Крыма и Кавказа, с ума схожу от стука вагонных колес и запаха железнодорожных вокзалов. Вскоре у нас будет ребенок, и мне опять нельзя будет ездить!

Молодцов едва успел ввести в транс последнего пациента, собираясь начать кодирование, когда зазвонил экстренный телефон - все остальные были отключены, а номер этой сотовой трубки знали только родственники. Звонила дочь, пришлось отменить сеанс, вскоре Молодцов уже мчался по названному адресу, туда, где жил Борис. Это была окраина города - ямчатые дороги, разнокалиберные заборы, вкривь и вкось поставленные гаражи, - Молодцов заблудился, но, увидев машину Бориса, увязался за ним. Поставив свои машины рядом, они вместе поспешили внутрь домика сквозь изрядный бардак в притворе, сквозь запахи сельского жилища, вмещающие в себя кошек, сено, и еще что-то знакомое Молодцову, но забытое. В комнатах с низкими потолками висела гнетущая тишина, изредка в глубине дома раздавались звуки, похожие на щенячий скулеж. Плакала, сидя на кровати в объятиях Анны, маленькая, круглолицая девчушка.

- Что, что, Лида!? - закричал Борис так, что девчонка зарыдала еще сильнее.

- Возвращалась поздно... стояла на остановке, - говорила за нее Анна, гладя при этом девочку по голове, - остановилась машина... двое мужчин затащили ее туда... отвезли в какой-то дом... они били ее...

- Русские!? - спросил осипшим голосом Борис, присев к Лиде и заглядывая в ее мокрое лицо. - Кавказцы? Цыгане? Номер автомобиля запомнила!? Марку машины узнать сможешь!? Дорогу найдешь!?

- Я думаю, нужно обратиться в милицию, - предложил Молодцов, думая о том, что ему неприятно сейчас быть мужчиной: то, что натворили с девочкой неизвестные люди, каким-то образом распространялось и на него.

- Лучше займитесь ее здоровьем, остальное я сделаю сам, - глухо сказал Борис. И в голосе его было столько решительности, что с ним никто не осмелился спорить.

Когда я представляю, что они делали с Лидкой, кровь бьет мне в голову, погасшая ненависть вспыхивает вновь, собирается в узкий луч и этот луч ищет цель. Мне нужно действовать, иначе эта ненависть разорвет меня! Я взял отпуск и каждое утро, посадив Лидку в машину, отправляюсь к городскому рынку. Вечером объезжаю городские кафе и рестораны. Лида запомнила марку и цвет машины. Несколько раз мы видели похожий автомобиль, но люди в нем были другие. Лидка плачет, не желает никого искать, ей хочется поскорее забыть все, но меня заклинило. Если я не остановлю этих гадов, они будут делать то же самое с другими девчонками! Каждое утро захожу к Лидке в комнату, напоминая, что пора одеваться. Мать испуганно смотрит на нас, плачет и, почему-то шепотом, просит меня успокоиться.

 - Если она перестанет помогать мне, - сказал я вчера матери, показывая на Лидку, - значит, случившееся ей понравилось, и вы хотите, чтобы это повторилось с другой девочкой...

Я должен их найти, иначе сойду с ума! Я должен встать между ними и Лидой, Анной, моим будущим ребенком, иначе не будет ничего - ни любви, ни моего ребенка, ни нашего маленького домика, посреди цветущего сада!

...Ха, сегодня мы нашли эту машину возле рынка! Дождались, когда явятся пассажиры, и Лидка узнала одного из них! Мы поехали следом, Лида опознала тот дом, где все происходило. Вечером я начал работать. Было уже темно, Лидка хныкала на заднем сиденье, я оставил машину в пролеске, замазал номера машины грязью, рассовал по карманам камуфляжа маску для лица, сделанную из черной армейской шапки, кулек с песком и перцем, тяжелый металлический шар, который я давно тренируюсь метать на точность, пластиковую бутыль, наполненную бензином. Закрыл Лиду в машине, приказав ей никуда не выходить, пошел к поселку, чувствуя ту собранность, какая была у меня в горах перед боем. Спину будто иголками тыкали, а вокруг было безмятежно звездное небо, тишина, изредка только собаки лаяли... За изгородью, во дворе их поганого дома, стояла машина, в самой хате гремела музыка. Их собака бросилась к забору, пришлось взять грех на душу - накинул ей на шею петлю из гитарной струны, через минуту собака успокоилась. Я перемахнул через забор, облил машину бензином, надел шапку с прорезями для глаз, позвонил в калитку, а сам притаился у двери. Когда отворили, я толкнул закричавшую женщину, побежал внутрь дома, на свет, пнул ногой какую-то дверь. Навстречу вскочили двое, я ударил одного, второго - в лицо, зажатым в кулаке металлическим шаром! Подхватил первого, теряющего сознание, закрылся им, как щитом. В комнату вбежал третий, в руке у него было ружье, дальше все происходило, как в замедленном действии - в глаза ружьеносцу с левой руки летит перец. С правой ему в переносицу ввинчивается мой страшный шар. Грохнул выстрел, я толкнул на ружье обвисшее у меня в руках тело, прыгнул, схватил клешню, что держала оружие, привычным движением вывернул ее... Через секунду все было кончено. Баба орет, я бью лежащих на полу носками кованых армейских ботинок - в промежность, по ребрам, в голову! Правосудие свершилось - вокруг кровь, вой, хрипы, запахло чьим-то дерьмом... Я выскочил на улицу, поджег спичечный коробок, бросил его на вспыхнувшую огромным факелом машину, и побежал к перелеску, сдерживая подступающую тошноту...

За что они Лидку так?! И как жесток Борис! Разве можно так с людьми поступать!? Сначала они Лиду били, грозили разрезать циркулярной пилой, зачем-то заставляли звонить домой, и прощаться с матерью... Я боюсь, она никогда уже не будет смешливой и доброй девочкой, она мне сказала, что ей хочется спрятаться от жизни, проснуться в детстве, не зная, что есть злые люди, несчастья и весь этот ужас... Вдруг она больше никогда не сможет быть счастливой? Мне страшно! Страшно, что случилось с Лидой, ужасно и то, что Борис сделал вчера! Все, все - ужасно! Чем Лидка прогневала судьбу, Бога? Что у нее в жизни было неправильно? Она ведь никому не делала зла, всех любила, хотела счастья! Стираю одежду Бориса, и меня рвет - она вся в крови... А может меня рвет оттого, что я беременна? Сижу целыми днями в своей комнате и внутри меня пустота - черная, липкая, грязная. Это вредно для моего ребенка. Господи, в какой мир придет мой малыш? А вдруг Борис мстил не тем людям? Как тогда жить дальше!?

Проводив Лиду, - Борис привозил ее на сеанс психотерапии, - Молодцов включил компьютером, чтобы выплеснуть на экран кипящие в голове мысли. Лида рассказывала ужасное, в тот день она попала в руки настоящему маньяку, и удивительно было, как она осталась жива: "Откуда в человеке столько зла? И персонифицировано ли оно? Как получаются люди, способное на такое? Я думаю, у таких особей множество психических отклонений, как минимум - примитивность психики. Чтобы все это делать, нужно быть эмоционально тупым и не уметь сопереживать. Если же с психикой у них все нормально, тогда это, скорее всего, одержимые люди - темные структуры бессознательного подталкивают их к страшным действиям. У меня были пациенты, которые перед очередным убийством или насилием (это часто происходит в полнолуние) чувствуют беспокойство, у них начинается "ломка", они места себе не находят, мучаются и, как зомби, отправляются убивать или насиловать. Сексуальным извращенцам садистический акт убийства или насилия приносит ни с чем не сравнимое, сексуальное наслаждение. Психопаты сочетают безнравственность и крайнюю степень агрессивности. Но все же главное - у них всех не работают важные духовные структуры, остерегающие нормальных людей от страшных поступков: совесть, сострадание, жалость, любовь. Налицо глубокая душевная инвалидность, пустота, ущербность, отсутствие внутренней связи с миром. Таких людей смолоду нужно ставить на учет, контролировать их. В появлении таких особей виновато, я думаю, сочетание нескольких факторов. Детская психическая травма, издевательства одного родителя над ребенком, или равнодушие обоих, недостаток любви в детстве, проистекающая из этого душевная черствость. Человек, лишенный любви, бывает страшным, он мстит людям за эту свою обделенность. Еще, я думаю, существует все же дурное влияние звезд, космоса, генетическое предрасположение, кармическое наследство, мотивы реинкарнации. Иногда источником стремления к насилию является проявление неутоленного инстинкта власти, ведь насильник наслаждается своей властью над жертвой. Смерть, это ведь сфера божественной компетенции, убийца присваивает себе страшную, мистическую власть над убиваемым человеком. Думаю, что некоторые убийцы и насильники сознательно противопоставляют себя Богу. Андрей Чикатило, например, говорил, что в момент преступления на него опускался невидимый кокон, и потому страшные крики жертв не были слышны окружающим. В последний раз, когда его поймали, этот кокон не появился, Чикатило на своих невидимых покровителей был очень обижен, говорил, что его предали... Еще один фактор, как мне кажется - гибель в маньяке женского начала. Ведь именно женские качества, присутствующие в каждом из нас, не дают развиваться излишней агрессивности. Если бы в мире жили одни женщины, мир, наверное, был добрее. А, может, природа мстит нам, создавая злодеев, за то, что мы плохо к ней относимся? Многие маньяки родились от матерей, которые работали с пестицидами, жили рядом с химическим заводом. А еще, иногда, в преступлениях виновата наша религиозная и культурная разделенность. Мусульманин считает христианина или иудея неверным, которого можно безнаказанно убить. Для иудея все посторонние - гои, со всеми вытекающими талмудическими последствиями.

Иногда мне кажется, что все предопределено и нам оставлена очень маленькая свобода воли. Астрологи утверждают, будто измеряется она числом, равным соотношению 360 к 365. Программа жизни контролируется генами, звездами, бессознательным, Богом. Кому-то суждено стать жертвой, а другому - убийцей. В жертве изначально существует энергетическая пробоина, изначальная уязвимость. Такой человек словно создан для заклания, и Бог попускает эту жертву... Страшно думать об этом, страшно знать, что зло на земле остается часто безнаказанным. Иногда кажется, что наша планета специально создана, как царство зла, добрые здесь проигрывают. Добиваются успеха именно те, кто никогда не имел, или сознательно удалил себе нравственность, как иногда удаляют гланды. Такой человек гораздо жизнеспособнее. Да что там, жизнь страшна по определению! Чем, например, тяжелые болезни лучше того же Чикатило? Мучения его жертв продолжались минуты, а при некоторых тяжелых болезнях страдания длятся десятилетия... Не хочу больше думать об этом, не хочу всматриваться в бездну -этим призываю потустороннее, я чувствую это"...

И Анна просит меня остановиться, но я еще не насытился! Эти трое, которых я судил, никогда больше не смогут насиловать девчонок, нечем им это сделать будет, нечем! Теперь я займусь дамочкой, у которой покупал наркотики Витька. Он умер позавчера от "передоза", этот похожий на выпь странный человечек. И она мне заплатит за это! Вчера я провел рекогносцировку: у этой "драг-дилер" в квартире железная дверь, на уровне лица маленькое окошечко, руки в него не просунуть, в эту дыру ей передают деньги, а она кидает пакетик с зельем. Я тут пообщался с одним знакомым парнем из милиции, так он говорит, что у нее уже несколько раз делали обыск, но всякий раз она успевает смыть героин в унитаз. Продает порошок только знакомым, "контрольную закупку" сделать невозможно. Кроме того, у нее есть могущественные покровители, которым она хорошо платит, у ребят из милиции уже были с ней проблемы - приезжали какие-то "защитники прав человека", пришлось ее отпустить. Она гуляет и радуется жизни, а Витька лежит на кладбище! Ну, ничего, у меня уже готово на нее досье. Года четыре назад ее муж подсел на героин и она, чтобы заработать деньги ему на дозу, сама стала продавать наркоту. Вскоре у нее появилась сеть поставщиков и покупателей. Товар она берет где-то в Подмосковье. Когда возвращается домой - товара у нее на руках нет, она его где-то прячет. Да от меня ведь не спрячешься!

...Ну вот, вчера я вычеркнул и этот пункт, в своем списке. Три дня подъезжал к ее дому с утра, смотрел, как она выходит, садится в машину, следил за ней. Три дня она занималась домашними делами, возила мужа в больницу делать капельницы, ездила по магазинам, я уж почти отчаялся, но тут они всей семьей собрались за город. Та дорога, на которую они свернули, была тупиковой - там лес, деревня и детский лагерь, я сразу понял, что судный день уже начался. Я отпустил их машину, и ехал за ними, не торопясь, деться-то им все равно было некуда. Нагнал у детского лагеря, они высадили дочь, а сами двинули в лес, грибков им захотелось! Я спрятал машину на просеке, взял пакетик, делая вид, что ищу грибы, пошел вслед. Мужик ее лежал на земле, подстелив куртку, а она рылась возле стволов, разгребая траву. Я надел свою шапочку с прорезями для глаз, перчатки, чтобы не заразиться от них СПИДом, и начал работать. Наркоша не успел даже вскочить, я его быстро выключил, чтобы не дергался. Баба в это время с визгом понеслась к лагерю. Да куда там, я быстро ее догнал, заломил руки, сбил с ног, зажал перчаткой рот. Она даже лежа пыталась сопротивляться! Я никогда еще не бил женщину и мне было противно, дико, но я сказал себе, что это не женщина, это смерть в человеческом обличье, и мне стало полегче.

- Это тебе за Витьку, за всех, кого ты убила, - шипел я, работая кулаками. У нее хрустели ребра, уехала в сторону челюсть, обвисла рука в локтевом суставе. Она уже булькала, хрипела, но добивать я ее не стал, дочку ее стало жалко. Достаточно и того, что теперь эта бизнес-леди не то чтобы ездить за наркотиками, до туалета самостоятельно дойти первое время вряд ли сможет.

По совету моего отца я стали ходить с Лидой в церковь. Сначала я, посмеиваясь, мысленно спорила со священником, а потом сломалась. В церкви горят свечи, блики мерцают на окладах икон, священник тихонько молится в царских вратах, воздев к небу руки - и так становится хорошо, спокойно! А вечером у меня дома случилось маленькое чудо! Икона, которую подарил мне Борис, замироточила! Из глаз нарисованного Христа потекли масляные капельки, точно слезы - никогда бы раньше не поверила! Господи, неужели ты и вправду есть?! Как же плохо мы тогда живем! Что мы все делаем!?

"Имеем ли мы право - бороться? И если да, то, до каких пределов борьба допустима? Иисус проповедовал любовь к своим врагам, Толстой, Махатма Ганди говорили, что нельзя противиться злу насилием, нужно просто не участвовать во зле! И тогда, мол, от неучастия большинства, зло исчезнет. А зло не может исчезнуть, оно внутри нас! Зло красиво! Знает ли Борис, что зло красиво!? Оно блестит, сверкает, а добро часто выглядит убогим и жалким. Невозможно бороться с тем, что присуще нам от рождения. Можно всю жизнь провести на баррикадах и ничего не добиться. Можно уничтожить одного, другого носителя зла, на их место тут же поднимутся другие, потому что зло вечно. Не нам с ним тягаться, это прерогатива других сущностей. Зло так же воспроизводится на земле, как и добро, им руководит небесная канцелярия. Мы можем отвечать лишь за себя, сделав свой личный выбор. Детей жалко... Может, я ошибся, когда воспитывал их добрыми? Может, лучше вырастить их жестокими, сильными, чтобы их нельзя было сломать? Впрочем, это гордыня. Человек слаб, изначально слаб и ущербен перед лицом непостижимого мира, судьбы, смерти, которые его все равно сломают. Но, если мы слабы, значит и бороться не надо? Нет, нет! Нельзя смиряться с подлостью, иначе она поселяется внутри тебя! Каждый день нужно спрашивать себя: не предал ли ты кого-нибудь злу? Не отрекся ли от добра? Держаться из последних сил, работая для людей. В этом смысл и правда. Расширить свою душу так, чтобы она охватывала других, выбраться из кокона эгоизма и равнодушия, позволив себе быть добрым, как бы тяжело не было!"

Третьим у меня в списке большо-о-ой начальник! В конце девяностых он скупил, с помощью подставных лиц, два завода в нашем городе, предварительно их обанкротив. Одного директора для этого физически уничтожили. Суд, власть, газеты - все было им на то время куплено. Теперь это в прошлом, сейчас он порядочный человек и занимается благотворительностью! Сначала отнял у людей миллион, теперь дает рубль и требует почестей! А когда один из работавших на его заводе получил производственную травму, и подал на завод в суд, чтобы истребовать компенсацию, этого рабочего убили прямо в больничном дворе. Облили бензином и сожгли! Мой подсудимый в это время был за границей, отдыхал на курорте, обеспечивал себе алиби. Но мне его алиби не нужно, я ничего не собираюсь доказывать! Я просто знаю, что именно такие, как он, уничтожили и распяли мою родину! Такие, как он, каждый год увеличивают свои состояния на миллионы долларов, а Россия переселяется на кладбище, безработные мужики лезут в петлю, молодые женщины, чтобы прокормить ребенка, идут продавать свое тело! Такие, как он, насилуют людей телевидением, насаждая зло - вчера я видел, как соседский мальчишка, лет пяти, вырвал у девчонки куклу, сорвал с нее одежду и стал ощупывать выпуклости, приговаривая: "Если б она была настоящая, я бы ее сначала изнасиловал, а потом убил". Его что, в семье этому научили!? Это они, такие, как мой подсудимый, ради власти и денег разрушили мою страну, четвертовали ее! Четверть страны погибла, а вторая четверть превратились в беженцев и мигрантов! Такие, как он, виноваты в том, что наши дороги похожи на лунные кратеры, в парках, вместо детских качелей, свалки мусора и притоны, а библиотеки закрываются, потому что у города нет денег на их содержании! Конечно, все деньги у таких, как мой подсудимый - на них они строят публичные дома и рестораны, свои двадцатиэтажные офисы, на них покупают океанские яхты и зарубежные футбольные команды... А рядом, в детском доме, малыши гуляют, по очереди, в кирзовых сапогах 43 размера, подаренных воинской частью, потому что другой обуви нет! И нашей страны больше нет! У нас нет родины, мы превратились в кочевников без роду и племени, мы носимся по осиротелой земле, в поисках места, где можно жить, но земля горит у нас под ногами! Те, кто раньше сидел бы в своем кишлаке, из-за войн и голода хлынули в наши города, они ненавидят нас, как будто мы виноваты в их несчастьях, они убивают нас, мы - их, а раньше были друзьями... Хватит, и так все ясно, я уже продал машину и купил у подпольного торговца оружием снайперскую винтовку, она прекрасно вмещается в мой чехол из-под гитары.

Отец сделал мне подарок - я, Борис и Лида, неделю провели в Ялте. Впервые за последние два месяца я была счастлива! Осенью в Крыму сухой теплый воздух, звенят цикады, пахнет лавандой и самшитом, набережная в Ялте все еще по-летнему многолюдна - везде огни, светятся даже тротуары, шумит и колышется в море вода, люди рассматривают в телескопы густое черное небо, мир кажется безмятежным, ласковым. В первый же день я набрала в библиотеке много краеведческих книг, Борис и Лидка валялись на пляже, а я бродила по городу, находя островки прошлого. Здесь когда-то было греческое поселение, хотя для порта это место неудобно из-за частых ветров с моря. Волны, как писали в старых книгах, "производят на дне насыпи и убавляют якорное место". Древний мореход, бросив якорь у здешнего берега, и улегшись спать, рисковал проснуться на береговых камнях. Гораздо удобнее в этом отношении бухты Керчи, Севастополя, Балаклавы. Первым русским наместником отбитых у турок Бесарабии и Крыма был граф Михаил Семенович Воронцов. Он первым делом велел строить в Ялте мол, параллельно ведя дорогу к побережью от Симферополя. Крым для нас, русских - особое место. В некотором смысле это наша духовная родина. Христианство пришло в Крым еще в первом веке, принес его апостол Андрей Первозванный, потом, во времена иконоборчества, сюда переселялись гонимые христиане из Византии, здесь были целые православные государства - Херсонес, Феодоро, Сугдея. Помимо тавров здесь жили греки, генуэзцы, византийцы, славяне. Именно в крымском Херсонесе крестился наш первый христианский князь - Владимир. А "ялос", по-гречески, означает берег, побережье. По легенде, греческие корабли терпели здесь бедствие, кто-то из греков поутру увидел эти камни, закричал - "ялос!", - так это место и назвали. Татары и турки в двенадцатом веке переиначили на свой лад - Ялита, Джалита. А уж русские, славяне сократили до Ялты. Воронцову места здешние очень понравились, он выбрал побережье ниже трезубца Ай-Петри для строительства своей крымской резиденции. В то время в Ялте было всего шесть домов и двести жителей. Но солдаты быстро насыпали ялтинский мол, выстроили таможню, госпиталь, почту, церковь - на Поикуровском холме, знаменитый ялтинский храм Иоанна Златоуста. Его сверкающую золотом псевдоготическую колокольню хорошо видно с моря и со всех сторон берега, колокольня эта занесена во все лоции мира, как главный ориентир города. В 1837, едва была закончена дорога от Симферополя до Алушты, осматривать Крым пожаловал Николай 1. Он проехал новой дорогой, молился в новой церкви, Воронцов испросил у императора для Ялты статус города. В конце 19 века Ялта стала модным курортом, императорская семья выстроила здесь для себя летний дворец, поближе к царю стали селиться представители тогдашней "элиты". В 1898 году сюда впервые приехал Чехов. Он жил на даче "Омюр", разъезжал по окрестностям на тарантасе, дружил с поповной все того же, перестроенного уже, ялтинского храма - с Наденькой Терновской, которая стала одним из прототипов "дамы с собачкой". Терновские ждали, что Чехов женится на ней, но писатель выбрал, как известно, актрису МХАТа Ольгу Леонардовну Книппер. Терновские, говорят, очень расстраивались. Чехов построил в Ялте дом, надеялся спастись здесь от смертельного тогда туберкулеза, но Ялта не смогла вылечить Антона Павловича, и потому в здешней чеховской истории горький привкус трагедии. Вместе с Борисом и Лидой мы объездили окрестности города. Здесь удивительные горы, очень жаль, что многие мои дети никогда не увидят водопад Учан-Су, дворцы в Ливадии, Массандре, Мисхоре и Алупке, Никитский ботанический сад, Ай-Петри, Гурзуф и скалы Симеиза... Зимой, говорят, Ялта безлюдна и поэтична, как здорово было бы приехать сюда зимой, снять небольшую квартирку недалеко от набережной, каждый день ходить смотреть на волны, пить в кафе, у моря, горячий кофе и слушать старого уличного скрипача, спрятавшись на время от нашего северного неуюта...

В первые дни после несчастья Лида ежечасно плакала, после, как обычно бывает, впала в бесчувствие, а еще позже все мужчины стали ей неприятны, тошнило ее от одного лишь присутствия в комнате Бориса или Молодцова. Отменив субботний прием, Молодцов в выходные сам повез Лиду, Бориса и Анну к Сергию Радонежскому.

Была у них удивительно легкая, в заплатах, дорога с крутыми подъемами, резкими поворотами, с деревеньками вдоль асфальта, банками молока на табуретах у обочины, запахом сена в открытое окно, с прозрачными березовыми рощами на взгорке, дымящимся мангалом среди желтеющих берез, возле уже опустелых домиков знакомой турбазы. Молодцов завернул туда пообедать, к мангалу "своего" домика - приятно было вспоминать, как совсем недавно здесь, на "их веранде", уютно висели пучки свежего зверобоя и мяты, низки подвяленных грибов и просоленной рыбы, как сохнущая резиновая лодка стояла в готовности у крыльца. Затем уж не останавливались до Лавры. Борис и Лида здесь были впервые, громадность увиденного поразила их. Молодцов довольно потирал руки, но вскоре и сам был увлечен молитвенным действом, в маленьком приземистом храме, где, у серебряной раки Сергия, перебывала вся Россия. Сергий обнимал всех любовью, издавая чудесное благоухание, когда подошедший человек целовал стекло над его мощами, укрытыми плащаницей.

Молодцов не удержался, повел машину и дальше на север, к Переславлю, туда, где было много воды, простора, ветра и осеннего солнца. Песчаная, скудная почва не давала пыли, воздух был удивительно прозрачен, у всех в машине было чувство легкости и чистоты. Там и тут вдоль дороги вставали разноцветные купола, паломников принимали сумрачные монастырские кельи, и огромные залы с перекрытиями, выстроенные без единой балки, везде были осыпающиеся фрески, взорванные богоборцами своды, проваленные купола, каменные лестницы, истертые за века ногами безвестных монастырских служителей. В кельях теперь жили молодые иноки, монашенки гнали коров на утреннюю дойку, Плещеево озеро, у берегов мелкое и поросшее осокой, зияло пустыми пляжами, от воды несло волнующей свежестью, над городом тревожно вскрикивали чайки...

Говорю в диктофон, писать некогда, а я хочу, чтобы ты, Анна, знала - я все время думаю о тебе. Моя винтовка уже в чехле из-под гитары, я иду работать. Мой подсудимый сейчас в городе, нужно пользоваться случаем, обычно он живет где-то за границей. Он ведь не хочет жить здесь, среди мусора и грязи, он хочет только грабить нас! Дом у него среди леса, вдали от его завода, который травит людей, не давая ничего им взамен! Вон охранники стоят возле забора. Конечно, мой подсудимый боится людей, которых он ограбил! Но мне забор не помеха, сейчас я влезу на дерево, так, еще выше - теперь в оптический прицел мне хорошо видно, что делается за его каменным забором. Ха, он и колючую проволоку поверху забора пустил! Зря тратил деньги! А вот и мой подсудимый, собственной персоной! Он, кажется, встречает гостей! Гость - важная птица, вон как ходит вальяжно, так ходят цыганские бароны и азербайджанские торговцы на рынке, чуть откидывая туловище назад и расслабленно выбрасывая ноги. За оружием приехал, дорогуша? Сейчас я их вылечу. Ха, в оптический прицел видно, как он показывает гостю сад, свои цветочки! Какая самодовольная морда! Жаль, что перед смертью не успеет он даже испугаться. Прости меня, Господи, я стреляю!

Все несчастья когда-нибудь кончатся, ведь человек имеет право быть счастливым! Мы созданы не только для испытаний, но еще и для того, чтобы радоваться! Нужно только жалеть и любить друг друга, и тогда, до поры, будет все хорошо! Горе и несчастья временны, как и молодость, счастье, радость. Я хочу рожать детей, любить, смотреть на этот прекрасный мир и быть счастливой! Господи, Боже мой, прости и помилуй нас, грешных! Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе!

Артем Ильич работал в огороде, с наслаждением окапывая разросшуюся малину, когда из дома выбежала рыдающая Анна. Она кричала, захлебываясь от слез, как в детстве, что Борис звонил по телефону и прощался с ней!

- Где он? - выдохнул Молодцов.

- В нашей деревне! - кричала Анна. - Он сделал что-то страшное, я не поняла точно!

Молодцов бросился к гаражу, завел машину и распластал ее над асфальтом, стремительно обгоняя попутные экипажи, едва удерживая автомобиль на поворотах, но еще прибавляя скорости. В голове у него звенела пустота, да еще часы как будто тикали, с каждой минутой звук их становился громче, переходя в биение. "Ах, дети, дети! - шептал Молодцов. - Что же вы делаете!?"

Торопливо прогремев каменистым проселком к своему деревенскому домику, Молодцов увидел, что дорогу загораживает армейский грузовик, из его кузова грузно выпрыгивали спецназовцы в шлемах и бронежилетах. Молодцов оставил машину, побежал вперед, но армейское оцепление не пропускало его. Молодцов бросился искать начальника - молодой офицер спецслужб вначале не хотел слушать, потом на секунду задумался и сообщил, что Борис покушался на жизнь важного человека, теперь захватил ребенка в заложники, отстреливается, уже ранив двух милиционеров. Молодцов с минуту оторопело сидел на обочине, потом, зная, что время уходит, испросил разрешения переговорить с Борисом. Офицер дал знак солдатам, Молодцов медленно пошел к своему дому, подняв зачем-то руки, думая, что сейчас его, наверное, убьет Борис, а если нет - нужно будет сказать ему что-то важное, но вот что, что? В голове было пусто, не оставляло странное чувство, будто он видит все сверху, странный гул наполнял мир, смешиваясь с неуместным сейчас, казалось, щебетом вездесущих птиц, которые не умолкали ни на минуту. Эти птицы, и пчелы, которые пролетали мимо, и запах крапивы, росшей у покосившегося забора, воспринимались в этот момент очень остро, Молодцову до смерти не хотелось, чтобы все это кончилось. Подергав запертую дверь своего домика, Молодцов присел у зарешеченного, с выбитыми стеклами, окна, проговорил спокойно, как будто ничего не случилось:

- Борис, как ты?

Ответом было мертвенное молчание, потом внутри дома заплакала девочка. Все щебетали птицы, муравьи бегали по рукам Молодцова, он же говорил, говорил. О том, что Анна и он сам любят Бориса, и всегда будут любить, что впереди у них всех долгая жизнь, и они смогут еще многое исправить, что Россия жива и ей будет не хватать Бориса, если он погибнет.

- Нужно прекратить делать зло, мальчик мой, - твердил Молодцов, - потому что каждое зло плодит другое. Нужно выпустить из рук оружие, его можно брать в руки, только если на твоей земле чужие люди.

- Они чужие, это оккупация! - спорил Борис.

- Может быть, но нельзя стрелять первым!

- Винтовки - устаревшее оружие. Они стреляют из каждого телевизора, из газет, по радио!

- Но ты же веришь в Бога! Я видел у тебя на столике, Библию, я прочел, где было у тебя открыто - "...Никому не воздавайте злом за зло... Не мстите за себя, возлюбленные... Ибо написано: "Мне отмщение, Аз воздам".

- Я не могу больше ждать небесного отмщения!

- Я хочу к маме... - хныкала девочка.

- Отпусти ребенка, Борис, не делай нового зла, - все повторял Молодцов.

- Я не сделаю ей ничего плохого! Я за нее и бьюсь! За нее, за вас, за Анну!

- Борис, для этого не нужно стрелять! Нужно лишь стоять на своем, быть человеком... В чем виноваты эти молодые солдатики, которых ты сейчас хочешь убить?

- Вы романтик, Молодцов... Прощайте. Возьмите девочку...

- Пойдем со мной! - испугался Молодцов. - Брось оружие, и выходи!

- Уже поздно...

Дверь приоткрылась, на улицу выбежала плачущая девчушка лет пяти, с голубыми глазами, очень похожая на Анну в детстве. Молодцов схватил ее на руки, приостановился, ожидая Бориса. Военные из укрытий показывали ему, чтобы он бежал в сторону. Молодцов подергал дверь, но она была уже заперта. Внутри дома послышался грохот, крики, Молодцов понял - с другой стороны в окно вломились спецназовцы. Молодцов, шатаясь, побрел с ребенком прочь. Со всех сторон к избе бежали солдаты и среди них, почему-то, Анна. Она что-то кричала, потом споткнулась, упала, из домика несли Бориса, его запрокинутая голова была окровавлена, Анна бросилась к нему, ее отталкивали. Молодцов опустил ребенка на землю, чтобы успеть к машине, в которую положили Бориса, и опоздал, она уже отправилась. Молодцов стал искать Анну и не находил ее, а у него все сильнее кружилась голова и ломило в груди. Чтобы не упасть посреди дороги, Молодцов шагнул к полю и лег в траву. На него пристально смотрело высокое голубое небо, над желтеющей стерней в прогретом за день воздухе нырял маленький запоздалый жаворонок.

Щекино Тульской области

"НАША УЛИЦА", № 7-2004