Валерий Перевозчиков "Неизвестный Высоцкий" книга вторая часть вторая


Валерий Перевозчиков "Неизвестный Высоцкий" книга вторая часть вторая

"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

 

Валерий Кузьмич Перевозчиков родился в 1945 году в Татарске Новосибирской области. Окончил исторический факультет Новосибирского пединститута (1968) и факультет журналистики МГУ (1975). Автор книг: “Живая жизнь. Штрихи биографии В.Высоцкого” (М., “Московский рабочий”, 1988), “Правда смертного часа. В.Высоцкий в 1980 г.” (М., “Сампо”, 1980). Собирать живущее русское слово и записывать разговоры в поездах, автобусах и электричках начал в 1976 году. В "Нашей улице" публикуется с № 2-2000. Снял фильм для Пятигорского телевидения в серии "Сто лиц" о Юрии Кувалдине.

 

 

вернуться
на главную страницу

 

Валерий Перевозчиков

НЕИЗВЕСТНЫЙ ВЫСОЦКИЙ

Книга вторая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ


Семен Владимирович Высоцкий

Семену Владимировичу меня представила Нина Максимовна: «Семен, ты поговори с человеком, он журналист, встречался с Володей. А еще он не в свои дела не лезет».
Чаще всего мы разговаривали втроем на кухне, где Евгения Степановна угощала нас домашним апельсиновым напитком, «который гораздо лучше «Фанты».
Тогда мы работали над текстом воспоминаний Семена Владимировича и Евгении Степановны. И у меня сохранился машинописный экземпляр с собственноручной правкой Семена Владимировича Высоцкого.
На этой же кухне было записано интервью с Лидией Николаевной Сарновой – племянницей Евгении Степановны, которая некоторое время одна воспитывала Высоцкого на Большом Каретном.
А потом практически на моих глазах произошла ссора Семена Владимировича и Нины Максимовны… Не мне судить, но Семен Владимирович – с его непростым характером – часто бывал чрезмерно резок и несправедлив.
Дважды Семен Владимирович принимал меня один… Принимал в комнате, в которой было много шкафов с книгами, большое количество портретов Высоцкого, знаменитая коллекция зажигалок (пополнением которых занимался ВВ) и часы из Германии, которые были куплены по просьбе маленького Володи.
И только один раз Семен Владимирович разрешил мне включить диктофон. Я записал его рассказ о том, когда и где были сделаны детские фото ВВ. Но, естественно, разговор перешел и на другие темы. Перед вами расшифровка этого разговора.

Семен Владимирович Высоцкий
О Володе

Перевозчиков Валерий Кузьмич: Семен Владимирович, есть такая запись: песню Высоцкого «Татуировка» исполняет Леонид Утесов…

Высоцкий Семен Владимирович: Я слышал эту запись… По-моему, это какой-то пародист. 25 сентября мы были на юбилее Кобзона, сидели рядом с Тонечкой Ревельс – женой Утесова, – болтали о нашем славном прошлом. Так она об этом даже не упомянула.
И я не думаю, чтобы Утесов пел Володину песню, скорее всего это дружеская пародия на самого Утесова. Хотя надо уточнить у Тонечки… Тонечка Ревельс – это женщина, которая унаследовала все имущество Утесова, ей принадлежат все авторские права. Она – балерина, которая танцевала с мужем в его ансамбле, а потом переехала к Утесову и жила с ним всю жизнь…

Перевозчиков: Кстати, вчера я был у Олега Николаевича Халимонова, и он говорил, что в 1972-м году Высоцкий собирался дать Иосифу Кобзону две свои песни…

Высоцкий: Кобзон пел Володины песни, и сейчас поет. Я помню, как Иосиф приходил ко мне с Гурченко, а привел их Володя. Кстати, когда Кобзон был мужем Гурченко, там Сева Абдулов крутился, – он влюбился в Гурченко. И они с Кобзоном даже дрались из-за нее…

Перевозчиков: Да, об этом есть и в книге Павла Леонидова…

Высоцкий: И это правда. Хотя в книге Паши Леонидова есть много гадостей и антисоветчины, но такое дело было.
Кстати, Кобзон получил Народного артиста СССР, и все у него в порядке теперь. Так что, он пел и поет Володины песни, и никогда не переставал петь. Да, еще Иосиф поет посвящения Володе – Булата Окуджавы и Андрея Дементьева на музыку Мигули. Так что Иосиф – человек достойный во всех отношениях.

Перевозчиков: Иосиф Давыдович же помогал и на похоронах Владимира Семеновича…

Высоцкий: Да, это так. Когда мы все были практически в невменяемом состоянии, Кобзон сделал все! А теперь даже не говорит, сколько он заплатил за поминки… И со мной он даже не хочет разговаривать на эту тему.
А вообще, Валера, ты в эту тему (смерть, поминки) не лезь, – это не твоя епархия. Иосиф сделал после смерти Володи больше, чем все близкие друзья вместе взятые. Хотя на концертах он говорит, что я, к сожалению, не был другом Владимира Семеновича.

Перевозчиков: А в 1965-м или 1966-м году Владимир Семенович предлагал Кобзоны свои песни, а тот ответил: «Молодой человек, через некоторое время вы сами будете петь свои песни…» И дал им с Людмилой Абрамовой двадцать пять рублей.

Высоцкий: Все это вранье! Это ты в повести «Кольцо» прочитал? – там все вранье! И если Люся Абрамова и рассказала эту глупость, то я ее за это очень серьезно ругал.

Перевозчиков: Но это же она сама рассказала…

Высоцкий: Да, но она рассказала этому корреспонденту, а я знаю, что все корреспонденты – жулики. Еще этот Колодный написал… В «Московской Правде»… Я никому сейчас не верю! Потому что всем корреспондентам нужна сенсация. Всем нужны тити-мити (деньги – В.П.) – пусть даже это стоит всего десять копеек…
Что сейчас делается?! Сейчас Антимоний вырвался в специалисты по Высоцкому. Человек, который при жизни Володю не знал. Бегал вокруг театра, что-то там делал… А Эрик Милосский, который с Володей работал, остался ни с чем, его выгнали отовсюду. Хотя сейчас он пишет в «Студенческий меридиан» (публикации в журнале «Студенческий Меридиан» – «Владимир Высоцкий. Эпизоды творческой судьбы» – В.П.)
Но Антимоний взял у Марины копии рукописей Володи, которые украли у меня. Правда, украли всего 130 листов только, а остальное было в чемодане у Валерия Павловича Янкловича, а потом у Давида Боровского. А сейчас у этого Антимония доверенность Марины и получилось так, что от него все зависит: он может дать или не дать текст. И хотя срок доверенности закончился, он делает вид, что ничего об этом не знает. Лезет везде, лезет править стихи Высоцкого! Я ему позвонил и сказал: «Удавлю! – если будешь еще лезть не в свое дело». И он меня понял. Но представь, Валерка, сейчас с этим Антимонием работает Сева Абдулов, потому что этот Гарик имеет доступ в ЦГАЛИ (в Центральном Государственном Архиве Литературы и Искусства хранятся рукописи Высоцкого – В.П.). Доверенность Марины кончилась, а он продолжает туда ходить… Да, Марина же недавно была в Москве два дня.

Перевозчиков: Я знаю, мне Абдулов рассказал, я вчера был у него.

Высоцкий: Слушай, Валера, зачем тебе ко мне ходить? Если ты имеешь доступ к самому Абдулову! Так что, Валера, действуй по тому направлению…

Перевозчиков: Да ладно, Семен Владимирович… А вот когда Высоцкого быстро соединяли с Парижем, – вы случайно этому не способствовали?

Высоцкий: Нет, там есть такая Люся Орлова – очень хорошая женщина. А ты знаешь, что Володя делал концерт на международке?

Перевозчиков: Да, знаю, даже видел фотографию у Бортника... Там Володя с Иваном и там же должна быть Люся Орлова. Семен Владимирович, вы как-то упомянули Барышниковых – друзей детства Высоцкого. А в какое это было время?

Высоцкий: В мое время! Во времена Нины Максимовны у Володи был только один настоящий друг – Севрюков. Все остальные друзья появились в мое время. И всю жизнь они крутились у меня, на Большом Каретном. А кто их там опекал?! Евгения Степановна, Лида Сарнова, да еще Лидин муж – Левка Сарнов, это мой друг детства. Я же полтора года служил в Киеве, – и они все вместе воспитывали там Володю. А в это время Нина Максимовна жила со своим Жорой Бантошем, который бил Володю! Сволочь! Я же этого Жору взял за грудки и сказал: «Сволочь! Ты с кем разговариваешь?! Я же тебя в землю вгоню!». А Жора был мужик здоровый, если бы он мне врезал, так я бы далеко покатился… Но он был трус и испугался: «Я сейчас в милицию пойду!». А я говорю: «Да не дойдешь ты до милиции!». Это когда Нина Максимовна прислала ко мне Володьку… Тогда Жора первый раз побил Володю, и бросил в него эту бронзовую штуку… Вот попал бы – и не было бы Володи! Но Володька как-то увернулся. Вот тогда-то Нина и закричала: «Иди к Папе!».
А ведь у меня есть абсолютно четкий документ, что суд Свердловского района Москвы присуждает сына отцу. Так там было и написано… Из-за несовместимости жизни матери и ее незаконного мужа с моим и ее родным сыном. Нина с Бантошем же была не зарегистрирована, Жора не хотел расписываться с ней. Так вот, была несовместимость их жизни с жизнью моего сына. А теперь ей надо оправдаться… И она еще имеет нахальство получать все эти награды, причем я ничего об этом не знаю. Мне звонят и говорят: «Семен Владимирович, мы сегодня вручаем «Свидетельство о звезде Высоцкого», – «Кому вручаете?» – «Вам! Как, вы ничего не знаете?... А мы уже три месяца назад сказали Нине Максимовне… Она давно готова… Она даже подарки приготовила – книгу «Нерв» и еще что-то».
А какое она имеет отношение к этой награде? Какие-то мисочки из гжельского фарфора подарила… Да какое он а имела право?! Ты представляешь, Валерка, если бы я туда явился! И что бы со мной было?! Ей бы там все кланялись, – ну я бы и не выдержал! Наговорил бы ей прямо там. Но я ей все это простил. И я ей закрою глаза, когда она умрет.
Хотя мы с ней никогда хорошо не жили… И Володя это знал, и Володя на это не реагировал. Ведь когда Нине Максимовне что-то было нужно – холодильник, путевка, хорошая больница, – Володя всегда все делал. А однажды Нина Максимовна попросила Володю через Евгению Степановну – вернуть ей ключи от квартиры на Малой Грузинской… Ведь когда она приходила к нему, то все бумаги на столе раскладывала под разные ленточки: под красную, под белую, под голубую. А Володя приходил домой и не знал, что где искать. И однажды он забрал у нее ключи. А Евгения Степановна вернула. А ты знаешь, что Евгения Степановна со дня смерти Володи не выходит из больниц? Инсульт перенесла, и вообще ходит еле-еле. Потому что Володя – это было единственное в ее жизни, чем она дорожила. Она и мной дорожила конечно, но Володей – больше.

Перевозчиков: Семен Владимирович, расскажите еще о людях с Большого Каретного, ну, например, об Утевском…

Высоцкий: Толя Утевский – хороший парень, сын знаменитого юриста, профессора. Сейчас он работает в Высшей школе милиции, скоро будет защищать докторскую. Утевские жили над Кочарянами… Мы жили на втором этаже – Володя, я и Евгения Степановна. На четвертом Инна и Лева Кочарян, а еще выше – Утевский. Специально для семьи профессора надстроили этаж.
Толя Утевский женился на знаменитой эстрадной артистке Разинкиной, – была такая певица… Толя и в компании Кочаряна был своим человеком. Ну а Володька всегда тянулся к старшим. Кстати, у Инны Кочарян должны быть очень интересные Володины записи.

Перевозчиков: Да, у нее есть одна уникальная пленка 1964-го года…

Высоцкий: Ну и что, дала она тебе их переписать?

Перевозчиков: Пока нет, но это ее личное и драгоценное. Та самая «пленка Кочаряна».

Высоцкий: Да, Лева Кочарян там появился, когда женился на Инне. У Кочаряна был отец – знаменитый эстрадный чтец, народный артист… А Лева снял единственный фильм «Один шанс из тысячи» и умер.

Перевозчиков: А Сад Эрмитаж – это же рядом с Большим Каретным?

Высоцкий: Рядом. Сначала я ходил в этот сад, потом Вовка… А когда-то я там познакомился со знаменитой пловчихой Васильевой – любовницей Василия Сталина. А она в меня влюбилась. Так что я мог крупно погореть с этим Василием Сталиным… Ну, думаю – нет, – и прекратил с этим.
Ну а ребята часто бывали в «Эрмитаже» – Акимыч, Володя, потом появился Кохановский… Гарик Кохановский – «Васичок». Он же Володю предал по жизни, и предал очень здорово! Володя его исключил из своих друзей… Ты это знаешь?

Перевозчиков: Я знаю, что Кохановский исчез из жизни Высоцкого, но как и почему?

Высоцкий: Володя сам исключил его из своей жизни, потому что Кохановский начал хамить. Гарик же приставал ко всем Володиным женам, и к Тане Иваненко – актрисе Театра на Таганке, и Володя однажды сказал: «Все, Васичок, ты мне больше не нужен».
Да, Валерка, вчера вышел журнал «Современная драматургия», – там пьеса Володарского. Я ее раньше читал – ужасная пьеса! Он там хамит и мне, и Нине Максимовне. И я ему сказал: «Ты – подонок!», – «Семен Владимирович, я же не знал, это мне так рассказали… Извините!». Он мне тогда сказал, что все переделает… А теперь люди говорят, что он все оставил как было. Если это так, то я этого подонка ославлю в прессе. Он когда-то пытался протянуть эту пьесу в театре, – я протестовал категорически! Я тогда ему сказал: «Мой милый, если ты постоянно в запоях, то хотя бы когда трезвый пиши умные вещи». А то он там пишет, якобы Нине Максимовне приносят сапоги, и они ей не подходят… И я как будто говорю: «Давай мне, моей Дуньке (т.е. Евгении Степановне Высоцкой – В.П.) все сойдет». Ну не идиот ли?!
И вот он мне говорит вчера: «Семен Владимирович, я вам честно говорю, что я все исправил… А я ему: «Ну смотри, а то я тебе покажу.. И не посмотрю на весь твой авторитет». И еще я ему сказал, что горжусь тем, что честность, внутренняя культура, – все это у Володи пошло от меня. И Володя сам говорил: «Это – от папы!».

14.10.1979, Москва, на Кировской


Геннадий Иванович Полока

О разговорах с Г.И.Полокой… Тут есть и досада, и радость… А история такая… Готовилась к изданию одна из книг «Живая жизнь», в которой предполагалась публикация большого материала Полоки. Этот текст был сделан на основе его двух ярких выступлений на вечерах памяти Высоцкого.
И для того, чтобы выправить этот материал – что-то уточнить, что-то убрать, а что-то добавить – я несколько раз приходил к Геннадию Ивановичу. Он жил тогда рядом с Домом кино. Все дополнения и исправления записывал на диктофон, кое-что вносил в основной текст, а многое – так и осталось на кассетах.
Так вот, радость в том, что в архиве Г.И. Полоки хранится большой – очень большой – текст его воспоминаний о ВВ… А ведь Полока – один из немногих людей, кто сразу понял, что рядом с ним грандиозное явление – театра, кино, поэзии и культуры. А досада в том, что этот текст так и не опубликован, а в нем много нового, неожиданного, интересного и глубокого.
Рассказы и комментарии Геннадия Ивановича, а он увлекался, отвлекался, импровизировал – сегодня впервые публикуются в этой книге.


Геннадий Полока
Часть 1

Давайте начнем с того, что я не верю в стопроцентные умственные способности людей, которые читают все, что связанно с Высоцким. Порой сообщаются вещи вполне невинные, а человек определенного склада, воспринимает это совсем не так, как это должно восприниматься. Некоторые вещи меня просто возмущают… Например, выступление Конецкого. Во-первых, он с Володей не был знаком – даже шапочно, во-вторых, сравнивать судьбу Высоцкого с судьбой Олега Даля – это форменное безобразие. Ведь Олег Даль имел счастливую официальную судьбу, он сыграл огромное количество ролей, и чаще всего главных… Даль почти всегда имел выбор из двух или трех ролей, работал с ведущими режиссерами… И главные роли он начал играть еще студентом. Представляете?! Разве можно сравнивать с Высоцким? Из театров Даль уходил, всегда хлопнув дверью, если что-нибудь делалось не так, как он хотел. И в отличие от Володи, он был алкоголиком. Не пил он только последние два года, когда положение уже стало отчаянным. Когда он женился на Лизе Апраксиной, моей монтажнице… Это тот случай, когда вопреки официальной роскошной судьбе, человек сам себе устроил трагедию. А Володя – в силу своей физиологии – просто не мог быть алкоголиком. Он был запойным человеком, но не алкоголиком, а это разные конституции. Володя раз или два в год «развязывал», пил несколько дней – это кончалось скорой помощью… И начинался долгий мучительный процесс «выхода»… У него были перерыва по два-три года. А ведь он мечтал о норме. «Я мечтаю, – говорил он мне, – чтобы выпить одну-две рюмки, как нормальный человек, и не входить после этого в «штопор». А вместо этого я полгода пью воду, и все это кончается взрывом». Но ведь говорить об этом с людьми просто невозможно.
И ведь кончина его связана не с водкой, а с тем, что он вел какой-то противоестественный образ жизни, работал на износ – писал, когда нельзя было писать… Два спектакля в день, ночью он пишет стихи, а утром в девять часов – съемка. Ну, разве это нормально? Не нашлось человека, который помог бы ему выйти из этого противоестественного образа жизни. Ему надо было работать как профессиональному писателю. Профессиональный писатель работает ритмично: встает в шесть и садится за стол. Даже если он «сова», он переламывает себя – он работает профессионально. А Володя был любителем в этом смысле, и работал он на износ. Ну, представьте: почти ежедневная работа ночами, не говоря о том, что он использовал эти «лекарства»... Сейчас не только говорят о каких-то симуляторах, но и о наркотиках пишут… Я думаю, что все-таки это были стимуляторы, то есть, в сущности лекарства. Но ведь, это вещь тоже вредная. При мне ему давали какие-то комбинации лекарств – эти два друга его, врачи… Это были стимуляторы, и меня таким же образом лечили в ГДР. Мне тогда давали больничный на целую неделю – такое было состояние, а у нас там был только месяц работы… И врачи мне говорят: «Мы дадим вам стимуляторы – у нас это разрешенные препараты, – но вы должны работать не более семи часов в сутки, а спать часов двенадцать. И следите за этим, иначе это кончится сердечным приступом». Так что я сам такое пережил.
То есть, происходят разночтения в восприятии Высоцкого разными людьми – его поступков, ситуаций, его характера. Это происходит по одной причине – Володя людей никогда в одну кучу не сваливал. И он общался с людьми, которых невозможно было вместе свести. Например, некоторых его приятелей я просто сторонился – от встреч с Тумановым я просто уклонялся. Я не пошел на новоселье на Малой Грузинской, потому что там были совершенно разные люди. И были только три-четыре человека, с которыми я хотел бы общаться. На фотографии-то они все улыбаются, но половина там же и перессорились. И еще пример… Он никого из близких людей никогда не сводил с Кеосаяном. Хотя нельзя было сказать, что у них были плохие личные отношения, нет.
Или – последние два года перед смертью Кочаряна… Он с ним встречался, но нельзя сказать, чтобы часто. Когда я у Володи жил, он встречался с Кочаряном только один раз, и это происходило не у него дома.
Что касается кино, то Высоцкий никогда на нем не зарабатывал, как многие популярные актеры. В нашем кино большие деньги не платят. Допустим, актер, играющий главную роль, за все лето может заработать максимум две тысячи – а это деньги небольшие. Но если он занимается концертами по всей стране, используя свою популярность в кино, – это другое дело. Он может заработать раза в три больше.
Например, в 1967-м году Володя начал сниматься в «Интервенции», но уже тогда его главные деньги были заработаны на концертах. И Володе не нужны были фильмы для денег… Он это всегда декларировал! Ведь когда актеры подписывают договор, они всегда ведут битву за лишние две-три сотни рублей. А Высоцкий всегда говорил – за ставку. А точнее так: «Как получится, так и пишите, я согласен», – вот его позиция. Поэтому говорить о том, что он зарабатывал в кино, – это неосведомленность. Когда мы с директором «Интервенции» добавили ему денег за трюки – ну, чтобы больше было – он этого даже не заметил. А «Стряпуха» Кеосаяна – ведь Володя снимался вовсе не из-за денег, а потому, что Эдик увлек его… Он предложил ему сыграть такого веселого, разбитного парня, который вносит какую-то свежую струю в деревенскую жизнь. И Володя этим увлекся.
Он всегда хотел иметь возможность выбора, как имел эту возможность, например, Даль. Не хвататься за то, что дают, а играть те роли, которые ему нравятся. И играть роли положительные – ему всегда предлагали отрицательные, а он не любил играть отрицательные роли. Ведь Володя понимал, что его роли связаны не только с его личностью, но и с ним, как с общественным человеком… Высоцкий понимал, что несет в себе и реализует какие-то мечты и представления людей, о будущем… А ведь это были сложные годы. У Володи была моральная ответственность за то, что он делает. Он не мог сыграть какого-то фигляра в фильме «Один из нас», которого ему предложило начальство, и я это понимал… Хотя мне его нужно было заполучить любой ценой.
Что касается нашего последнего разговора… Володя накануне мне сказал – тоже по телефону, – что ночью он будет сочинять, а утром рано он мне позвонит. А потом он хочет поспать и боится меня не застать – а тогда я приезжал в Москву на короткое время и снова уезжал на съемки в Серпухов. Во время Олимпиады нам не разрешили снимать старую Москву, и мы снимали в Серпухове эту «старую Москву» – улочки, фонари... И в восемь часов он позвонил… Это я помню точно, потому что на половину девятого у меня была заказана машина. Я хотел эту песню записать на магнитофон. Мой звукооператор мог это сделать прямо с телефона, и у нас было такое устройство. Но Володя пропел мне один раз, и я говорю: «Володя, давай еще», а он ответил: «Гена, у меня нет времени…» Времени не было и у меня, потому что ждала вся съемочная группа. Да, он мне еще сказал, что, наверное, сегодня не сможет играть спектакль, а вот какой? Восемнадцатого июля у него был последний «Гамлет». Вероятно, это было «Преступление и наказание»… И еще Володя сказал: «Я тебя жду на спектакль, который будет на следующей неделе и отдам тебе текст. Если мало куплетов, то я напишу еще один». К этому времени Володя стал экономным – ведь раньше он писал по семь-восемь куплетов, а в картинах редактура оставляла два-три. Для моей картины он написал романс в пять куплетов, а оставили два, в танго тоже оставили два. Это был обычный способ «дать поменьше Высоцкого». А вот тогда он добавил: «Я написал два куплета, и если надо напишу еще». Сейчас я вам его покажу – это студенческая песня, и это рукопись Володи. Видите, как экономно он пишет?. А вот рукопись песни «Деревянные костюмы». А это «Песня Вани»… «Зря ты, Ванечка, бредешь…» Вот посмотрите, для чего делались варианты, видите – редакторские правки. Эту песню Володя писал для Папанова… «Не припала в слезах на могучую грудь…». А если бы эту роль играл, допустим, Доронин, то Володя бы не написал «могучую грудь…», потому что Доронин к тому времени весь высохший был… И он делает вариант: «на пробитую грудь…». «И обратно меня…» А Папанову Володя говорил: «Пойте не «меня», а «мине», это ложится на ваш облик…». И еще: «за раненья мои» – это пусть Папанов поет, а если другой актер, то «за заслуги мои». Видите, как интересно. Эта песня была написана для кинофильма «Одиножды один», но об этом никто не пишет. (Г.Полока поет по рукописи)

Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило,
Ну а он даже ухом в ответ не повел,

«И забило меня, зазнобило» – это для Папанова…
А «Вроде так и положено было» – это для другого актера, более официозного… Кроме того, эту мелодию он напел композитору Хагагартяну, – и это его мелодия. У вдовы Хагагартяна есть пленка с записью этой песни, но она мне его не дает. И я говорил ребятам из театра, «Найдите – пойдите заберите или перепишите, пусть она хоть в театре будет…»
Да, вот еще интересный факт: Володя у Мережко брал книгу по русскому фольклорному стихосложению, и тот принес ему эту книгу – такой толстый талмуд, в котором были русские народные песни – обрядовые, свадебные… И Володя этот талмуд штудировал, – не то что там просто читал, к каким-то вещам он возвращался, – вся книга была в закладках. Вот так он писал свои народные песни – стилизации. То есть, он улавливал общий принцип, а потом писал свои тексты.
Я уже говорил вам, что Высоцкий считал Бортника одним из лучших актеров нашего времени. Он считал, что Ваня – актер высочайшего класса. И в «Зеленом фургоне» Бортник должен был играть Красавчика. Сначала Володя сам хотел играть эту роль. Но я ему сказал: «Володя, не стоит в первой своей картине играть самому – можно упустить весь процесс».
Как-то в театре зашел разговор о повышении зарплаты, и когда разговор зашел о Бортнике, то кто-то заметил: «Да Бортник же за последние два года ничего не сыграл!». – Володя сказал: «Неважно! Ему надо платить за талант». Замечательная история!
А Володя мечтал снять свою картину, – ведь он попробовал это дело еще на картине Говорухина «Место встречи изменить нельзя»… Говорухина две недели не было, он улетел заграницу, и все эти две недели Володя сам снимал. И наснимал на месяц! Володя мучительно работал над сценарием своей первой картины «Зеленый фургон». Работал вместе с Игорем Шевцовым, и не все ему там нравилось. И именно тогда я познакомился с Иваном Бортником. Это было примерно в конце 1979-го года.
И вот вам еще один замечательный случай… Сидит какая-то кампания – светская, чопорная, то есть люди «отбывают номер». И Володя говорит: «Хоть бы Бортника сюда, живого человека. Живой души, вместо этой шоблы!» Повторяю, что Ваня Бортник – это артист, который на голову выше всех хороших артистов Театра на Таганке. Это понимал Любимов, это понимал Высоцкий… Он мне все время повторял:
– Ты сходи на Бортника посмотри
– Ну, что я пойду – мне этот спектакль не нравится…
– Да ты на Бортника одного посмотри!
Если я кого-то хвалил, что тот хорошо поет, то Володя говорил:
– Да Бортник же лучше!
Они как-то с Золотухиным Ваню раскачали, и он запел, и запел просто поразительно. Володя был влюблен в его индивидуальность. А ведь актеры не любят, когда хвалят кого-то другого, – есть у них такая черта… Я все время почему-то оттягивал знакомство с Бортником, а Володя силой заставил меня это сделать. Все время говорил:
– В «Зеленом фургоне» только Бортник может сыграть!
Многие в театре этому завидовали, и может быть, отношение к Бортнику объясняется именно этим…
Я несколько раз публично говорил о Володе… И как бы эти выступления не были эмоционально растрепаны, – в каждом из них я придерживался какой-то одной сквозной мысли. Одно выступление было посвящено тому, что много случайных вещей говорят о Володе. В другом я говорил о том, что многие стараются вытащить из Высоцкого то, что им выгодно. Вот, Володарский это делает – может быть, невольно…Эдик сам старается казаться суперменом, всех ставить на место… А ведь для этого нужно – помимо силы – талант «мгновенного ответа», как это было у Маяковского. А у Володарского этого нет, и он приписывает это Высоцкому. И отсюда возникают легенды о вещах, которых и быть не могло. Например, где-то я читал, что Володарский рассказывал такую историю… Высоцкий пел в каком-то зале, и там сидел очень странный человек. И будто бы Володя сказал: «Пока этот человек не выйдет, я петь не буду». Я не могу в это поверить… Володя обладал такой внутренней интеллигентностью, что он никогда бы на это не пошел… Он бы вытерпел этого человека, пусть и ему архинеприятного, потому что понимал, что в зале сидят сотни людей, которые в этом не виноваты.
Что меня еще возмущает… Например, Евтушенко утверждает, что песни Высоцкого, над которыми в России все смеются, практически непереводимы и непонятны иностранцам. В Лондоне мы слушали песни Высоцкого вместе с англичанами, и трудно сказать, где реакция была сильнее – там или в Союзе. А там ведь большинство людей русского языка не понимали. Да и переводов там было мало – какие-то подстрочники… То есть, перед его песней говорят несколько слов, а потом идет Володина песня. И реакция практически такая же, как и у нас. Значит, в его творчестве есть общечеловеческая составляющая и общечеловеческое содержание.
А теперь давайте коснемся острой темы – темы алкоголя… Однажды, в 1971-м году Володя меня устроил в одну больницу, в которой сам лечился. И я лежал в той же самой палате, в которой когда-то лежал Тарковский, потом Володя... Это было в клинике профессора Бадаляна – главного невропатолога Москвы. Это была двухместная маленькая палата, в неврологическом отделении... Много разговоров вокруг этого… Но на самом деле его язва желудка, известное кровотечение из горла – это объяснялось не выпивкой а тем, что он был человеком поразительной щедрости… Володя постоянно себя тратил и – как артист – никогда не мог играть вполсилы, он заваливал режиссеров вариантами песен. Он был безжалостен к тому, что отпустила ему природа. Он расходовал себя настолько щедро – щедро по отношению к другим людям, которым он отдавал себя полностью… Мне кажется, что он был обречен на преждевременную смерть.
Марина мне рассказывала, как он пел в Париже… Французских шансонье поразило то, что он пел два часа без перерыва. Поет, допустим, Азнавур – у него оркестр на сцене, у него есть возможность сделать паузу… А Володя пел без всяких передышек, на высочайшем накале, он тратился не только эмоционально, но и физически… А главное – он иначе просто не мог. Володя считал, что экономить силы – это оскорбление для людей в зале. И неважно – зал на восемьсот человек, или, допустим, вечер у Диодорова. Кстати, там сидели Ефремов, Вертинская, Люся Гурченко, Боря Диодоров с женой, – человек семь-восемь. И Володя выдал концерт часа на два – тратился, как будто он пел перед большим залом…
У каждого художника – своя природа… Есть люди в искусстве, которые берегут себя. А у Володи, допустим, четыре концерта в день, и он на всех четырех тратится так, как будто у него сегодня всего один концерт. Откуда шло это свойство? С одной стороны, наверное, от темперамента. А с другой стороны – у Володи всегда было чувство колоссальной ответственности перед людьми, перед его слушателями. Доходило до того, что иногда он чувствовал какую-то вину перед ними. И этим, вероятно, определялась его доброта по отношению к партнерам, особенно в кино. Он мне однажды сказал на съемочной площадке:
– Люди стараются, а у меня ничего не получается
– Как не получается? Ты же здорово играешь!
Это было в Одессе, жара, да еще осветительные приборы… Он тогда снимался с Золотухиным…
Что касается Золотухина, то в какой-то мере Валера сам виноват… По-моему, он запутался в своих женах. Дело в том, что не от него Нина (Шацкая) ушла, а он от нее два раза убегал. По-моему, из-за тещи… Вот вам такой факт… После «Интервенции», в 1969 году, Высоцкий и Золотухин поклялись всегда сниматься вместе. Это была наивная клятва, потому что это нереально. Но сам факт этой клятвы говорил об уровне их отношений… Во-вторых, я это точно знаю, что Золотухин всегда как-то стеснялся находится рядом с Высоцким, хотя я этого не понимаю. Кстати, в Золотухине есть такое сочетание человеческих свойств – и благородных, и неблагородных. Он весь из себя такой мужичок сибирский – единоличник! А еще, Валера – разный человек, но, повторяю, его, как и Бортника, очень ценил Высоцкий. Он считал, что Золотухин – один из умнейших людей, которых он когда-либо встречал. А другие этот природный ум Золотухина, воспринимали как хитрость. Эта хитрость, конечно, есть у него. Кстати, это понимал и Любимов. Золотухин может так искренне мыслить и действовать, что получается – ну, просто святой… И не потому, что он хитрит, а потому что в эту минуту он себя на это настроил, или у него это так получилось… Он мог быть безжалостным к себе, не выглядеть красиво… Знаете, ведь Высоцкий с Валерой советовался по каким-то важным вопросам. Потому что знал, что это будет совет не от какого-то «умствования», а от глубинного восприятия жизни…
А с другой стороны, в Золотухине есть коварство, на него трудно надеяться… Но я знаю, что большой период в жизни Володи – первые пять лет работы в театре – были связаны с Золотухиным. Ведь что такое природный ум?.. Это ум, который идет изнутри. Володя говорил: «Золотухин – мужик, а все остальные – гнилые интеллигенты». Это нельзя забывать, хотя у меня сложные отношения с Валерием Сергеевичем. Он один раз меня подвел и подвел очень крупно. Поэтому до конца я на него положиться не могу. Валерий, давайте сегодня на этом закончим. Приезжайте ко мне через недельку...

07.03.1987

Геннадий Полока
Часть 2

Я еще раз хочу сказать о том, почему у Володи хорошо выходили роли фронтовиков. Во время записи песни с Папановым для картины «Одиножды один», о которой я уже говорил, песни фронтовика, вернувшегося с войны. Володя так точно передавал интонации, свойственные инвалидам, которые пели эти песни на вокзалах и в электричках, что Папанов – сам фронтовик – был просто потрясен. Потрясен тем, насколько точно Володя передавал и настроение, и интонации, и дух того времени. И как я уже говорил, если Володя писал для конкретного артиста, то он мог даже что-то изменить в тексте. Ну, например, в этой песни строчку «…Дымок поднимался совсем по-другому». Папанов пел «…подымалси совсем по-другому» или «за чужое за что-то запнулся в сенях»… А Папанов пел: «за чужое за чтой-то запнулся в сенях». Специально для Папанова, учитывая его внешность, Володя вводил какие-то такие просторечия.
Каждый раз, когда я слушаю эту песню или смотрю на рукопись, которая сейчас лежит передо мной, я всегда вспоминаю, что очень многие крупные поэты старшего поколения были тогда поражены, насколько точно сделана эта песня. И, например, Исаковский написал свою песню – там есть строчка «Медаль за город Будапешт»... Не помню, как она называлась, но там есть такие строчки: «И на груди его блестела медаль за город Будапешт», – ну это самая популярная строчка из всей песни. И все-таки, я считаю, что, несмотря на всю точность и яркость песни Иссаковского («Враги сожгли родную хату» – В.П.), Володина песня и точнее, и пронзительнее. В ней больше той речевой смелости, на которую поэты того поколения не рисковали идти. И вот эта речевая смесь (и блатной, и уличный, и деревенский жаргон), которая была свойственна песням инвалидов, и на которую не решались профессиональные поэты, Володе была свойственна и отличала его. Он с детства впитал этот язык, который он слышал на военных базарах и вокзалах… Кстати, он очень органично на нем сам говорил, ничего не играя и никого не изображая.
А теперь по поводу того, что происходит после Володиной смерти. Я теперь думаю об этом особенно много… Появление после его смерти статей и воспоминаний, в которых авторы пытаются подвести итоги, сформулировать свое отношение к такому явлению, как Высоцкий, я считаю преждевременным. Я думаю, что он был целой эпохой в жизни нашей страны, выразителем дум целого поколения. В шестидесятые и пятидесятые годы бардов и менестрелей было много, но я человек пристрастный, и субъективный, как всякий художник, мне тогда еще казалось, что останется только Высоцкий. Если говорить о Булате Окуджаве, тоже ярком представителе этого поколения, то у него прежде всего отмечаешь поэтическую культуру… Для Окуджавы песни являются одной из сторон его творчества и, может быть, не самой главной. У него ведь есть и чистые стихи, и замечательные романы. Поэтому исполнение песен Булатом обаятельно тем, что оно непрофессионально. Можно сказать так: стихи – высочайшего уровня, а пение – любительское. У Окуджавы главное – это стихи, а не исполнение. А у Высоцкого каждый компонент – на самом высоком уровне… И стихи, и пение, и даже мимика. И в этом смысле Володя – явление уникальное. Может быть, в своих лучших произведениях к нему приближался только Юлий Ким.
Высоцкий обладал феноменальным ухом… Даже не слухом, а именно ухом, – и в этом смысле равных ему я не знаю. Потому что, работая в кино, я часто просил поэтов и композиторов сделать песню «под кого-то…». И в этом смысле Володя был неподражаем. Допустим, ему говорили: «Володя, напиши под Овидия». Он говорил: «Дайте мне Овидия». Ему дают томик Овидия, он читает его в течение какого-то небольшого времени. И через час пишет стихи под Овидия. Причем это текст Высоцкого, написанный в стиле этого римского поэта.
А была еще одна история поразительная… В картине «Одиножды один», о которой я уже говорил, нужна была обрядовая свадебная песня – величальная жениху и невесте – и другие. То есть, большое количество русских обрядовых песен, так как в центре картины была русская национальная свадьба. Можно было пойти по простому пути – взять настоящие русские народные обрядовые песни. И мы располагали к тому времени достаточным материалом. А Высоцкий, который писал все песни к этой картине, побоялся, что будет некая разностильность… И тогда он взял сборники народных песен, подлинных, изучил их, и написал свои обрядовые песни для русской свадьбы. И в этих песнях было удивительное сочетание полного знания материала, владения им и ощутимое присутствие самого Высоцкого. И это соединение позволило ему создать общую стихотворную ткань для всей картины. Это было феноменально. В картине ведь были самые разные песни, в том числе и для хора, многоголосые. Володя за очень короткое время сумел понять суть и создать нечто законченное, на что у многих уходят месяцы и годы.
Я об этом так подробно говорю, потому что существует утверждение, что Высоцкий был человеком не очень грамотным, в стиховом отношении. А Володя был поразительно точен в стихотворных размерах, – я уже говорил, что он на спор мог писать гекзаметрами, и это были настоящие гекзаметры. Он мгновенно это схватывал, он прекрасно читал чужие стихи, если это было надо театру. И я его считаю интеллигентнейшим и образованнейшим человеком. Ведь, повторяю, я работал со многими поэтами, но у них получалось не так, как у Володи… И было впечатление, что профессиональные поэты менее начитаны, менее культурны, чем Высоцкий.
Я не знаю ни одного поэта – и это действительно феноменально, – который бы имел такой огромный социальный радиус поклонников. То есть, Володю любили все: от академиков, до самых простых людей; от самых утонченных интеллигентов, до самых неискушенных потребителей искусства.
И еще о моем представлении о Высоцком как о музыканте… У него бывали-таки состояния, когда он чувствовал себя чуть ли не Бетховеном. Ему казалось, что он может все. Я сам занимался музыкой, но не выдержал ежедневной колоссальной нагрузки, которая требуется от профессионального музыканта. Но повторяю, что у Высоцкого были такие минуты, когда он чувствовал, что и в музыке он все может.
А еще: актеру – профессиональному актеру – нужно периферическое зрение и колоссальная периферическая память. Ну например Володя стоял в кадре и смотрел в сторону киносъемочного аппарата и одновременно помнил, что находится вправо и влево от него… А там могла быть массовка, декорации и черте что еще. В этом смысле он конечно был феноменальным человеком. И когда, допустим, мы снимали второй дубль (если был брак на пленке и приходилось переснимать иногда через месяц), Володя точно помнил, что было справа и слева, а иногда помнил, кто стоял сзади. Мы смотрели на фотографии – все было абсолютно точно. А ведь там могло стоять более сотни человек. Но это было, было…
Да, Володя был знаком с Урбанским, и Высоцкий увлекался Урбанским как артистом, как личностью… Потом, ведь Урбанский тоже пел на вечеринках и в кампаниях. И пел хорошо, конечно, не свои песни. А еще Урбанский очень хорошо читал стихи. Я помню один случай, который был на следующей картине Калатозова – после «Летят журавли»… сидели мы все в буфете на третьем этаже «Мосфильма» и я помню, что Володя смотрел на Урбанского влюбленными глазами.
Когда не утвердили Володину пробу на картину «Одиножды один», мы решили ее показать Сытину – заместителю главного редактора Госкино, который был расположен к картине… Кроме того, он сочувствовал и Володе. И вот мы поехали к нему с «Мосфильма» по метромосту, мы ехали в машине нашего автора… А это была огромная американская машина «Шевроле», за рулем машины был ее хозяин, а в машине сидели Высоцкий и я. И вдруг нас обогнала двадцать первая «Волга», машина крепкая… А сзади мы услышали какие-то крики, какая-то там была паника. Наш водитель посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как эта двадцать первая «Волга» всех обгоняет, причем мост-то узкий, там практически всего два ряда. И эта «Волга» оттесняла другие машины к перилам, что было очень опасно. И водитель «Волги» «чиркнул» по нашей машине. Я посмотрел на Володю, а он даже побелел… И вдруг Алексей Петрович – наш автор – по встречной полосе рванул за этой «Волгой»… И где-то в районе Метростроевской обогнал «Волгу» и перегородил ей дорогу. Алексей Петрович выскочил, распахнул дверь «Волги» и оттуда начал вываливаться водитель, который явно был пьян. Он водителя вытащил, а сзади гудели машины, которые поцарапала эта «Волга». И Алексей Петрович врезал ему так, что тот упал как подкошенный. Потом он вытащил еще двух – как оказалось, в машину набилось человек шесть – и он вытаскивал их по одному и каждый получал приличный удар по физиономии…Подходит гаишник, и наш водитель сдал всю кучу этих людей – пьяных и вопящих – ему на руки… И это зрелище Высоцкого просто потрясло. И дальше он смотрел на этого Алексея Петровича с нескрываемым восторгом.
Теперь про Барнета. Я, собственно, уже об этом писал… Володя был приглашен вместе со своими товарищами по курсу школы-студии МХАТ – это было, когда они учились на четвертом курсе – для проб в фильме «Аннушка». По-моему, для Володи это было первое приглашение на киностудию… Всю эту группу познакомили с Борисом Васильевичем Барнетом, и Высоцкий, чтобы иметь представление о том, кто их пригласил, посмотрел фильм «Подвиг разведчика». И вот все эти ребята показали что-то Барнету… И Борис Васильевич сказал ассистенту: «Пусть придет тот, в сером пиджаке». Не знаю, пришел Володя или нет…
И еще: Володя обладал феноменальной памятью, причем вплоть до того, что на этой его феноменальной памяти можно было ставить цирковые номера. Что это такое? Это признаки гениальности? Я бы не хотел сейчас делать такие заявления… Но совершенно точно Володя обладал каким-то набором, каким-то конгломератом необычайных способностей. Я считаю, например, что его пластическая одаренность, чувство формы, чувство силуэта, природный шаг, – все то, чем обладают балетные артисты, – это тоже феноменально. А ведь Володя нигде специально не учился танцу. Я скажу так… Вероятно, это было уникальное явление природы, прежде всего. И это было какое-то чудо.
Я очень жалею, что не сохранилась его проба на «Одиножды один». Но этот трюк – эти его танцевальные па на вертикальной стенке – это было уникально и физически необъяснимо. Он прыгал на стенку и делал на ней два чечеточных удара ногами. Я не понимаю, как это можно сделать. Но ведь Володя это делал это на глазах у всей съемочной группы. Это было феноменальное зрелище.

Март 1987 года

“Наша улица” №120 (11) ноябрь 2009

 
   
  Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве