Рада Полищук

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ

рассказ

Они встречались на автобусной остановке каждое утро. Обе выскакивали из дома в последнюю минуту и даже чуточку позже. И потому на остановке нервничали, без конца посматривали на часы, обмениваясь сочувственными взглядами, выбегали на мостовую, рискуя попасть под колеса равнодушно проносящихся мимо машин, вытягивали шею, пытаясь разглядеть в туманной дали долгожданный силуэт.

Многие лица примелькались здесь Инне за те пять лет, что она живет в этом новом, отдаленном от центра районе. В общем-то все совершали этот будничный круговорот, с утра - на работу, вечером - по домам. Когда и как по домам - этого Инна не знала, а вот утром собирались неукоснительно. И если кого-либо не было, значит, в отпуске или болен.

На эту женщину Инна обратила внимание уже давно. Чутье подсказывало ей, что женщина, если и моложе ее, то ненамного. Но выглядела куда лучше: высокая, худая и стройная, с длинной шеей и прекрасными черными волосами, то укутывающими плечи, как шаль, то небрежно подколотыми в пучок, что одинаково шло ей, - она привлекала к себе внимание мужчин.

Инна видела, как мрачные, не совсем еще проснувшиеся, думающие какую-то свою думу, они не без удовольствия, искоса, а то и в упор, разглядывали женщину. А она, казалось, всего этого вовсе не замечала, всегда подтянутая, тщательно подкрашенная и бодрая, словно бы и не было ни темного, как ночь, утра, ни слезами стекающего по лицу дождя, ни хлещущего по щекам ветра, словно ей всегда приветливо улыбается солнце.

Женщина эта необычайно красиво одевалась, она словно выпрыгивала сюда, на остановку, прямо со страничек супермодных журналов. Собственно, поэтому-то Инна и выделила ее из всей утренней компании. Причем Инна, сама рукодельница и умелица, сразу определила, что женщина все делает своими руками: и шьет, и вяжет, и вышивает. Переодевалась она почти ежедневно. И Инна, подходя к остановке, думала: "Интересно, в чем сегодня моя попутчица?"

Инна разглядывала ее наряды до мельчайших подробностей, с жадным, чуточку завистливым женским любопытством, стараясь понять, как это сделано, и запомнить. И часто думала про себя: "Подумаешь, вот получу зарплату, куплю такую же ткань (или пряжу) и сошью (свяжу) себе тоже что-нибудь эдакое, сногсшибательное".

Но дальше этой смелой мысли дело никогда не шло. Во-первых, детишки, а их у нее было двое, мальчик и девочка, погодки, росли так быстро, что она едва-едва успевала шить да перешивать, вязать да надвязывать. Во-вторых, сама Инна была маленькая и кругленькая, как колобок (у нее и прозвище в детстве было Колобок - тут и придумывать ничего не пришлось), к такой фигуре ничего не шло, и потому шить и вязать на себя она не любила.

В душе Инна всегда страдала из-за своей внешности и завидовала с детства длинноногим, тонким девчонкам, которые нравились всем мальчишкам без исключения. Правда, совсем недавно, встретив своего бывшего одноклассника Петьку Бугрова, она узнала, что в школе он был влюблен в нее. Инне стало ужасно обидно. Ей хотелось бы иметь такое воспоминание. Но она помнит только, что Петька никогда не звал ее Колобком, он дразнил ее по-своему: "Инчик-блинчик-мандаринчик". "Я всю нежность свою вложил в это прозвище", - сказал он ей сейчас. А она ужасно злилась на него всегда, ей ведь и в голову не приходило, что это он от любви.

Она вообще была уверена, что ее никто никогда не полюбит, и она так и будет катиться по жизни одна-одинешенька, напевая бодренько: "Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел..."

Даже когда они с Женечкой уже поженились, она еще по инерции какое-то время не верила этому, ей казалось, что произошла ошибка, что вскоре все выяснится, и Женечка уйдет от нее к какой-нибудь златокудрой красавице.

Но Женечка не уходил, все у них было хорошо, дети, оба, были похожи на Женечку, длинненькие, стройненькие и черноглазые. Ну и пусть, она самая некрасивая в семье, зато она их всех любит и гордится тем, что они у нее есть. И балует их одинаково - и Женечку, и детей. Женечка - пижон, любит наряжаться, и она потакает этой его слабости. Материально живут они довольно скромно, и Инна все старается делать сама.

Когда Женечка надевает обновку, она с нетерпением ждет его возвращения. "Ну, как?" - спрашивает она, лишь только он входит в квартиру. "Все отпали! Неужели, говорят, опять жена сваяла? И ну щупать да разглядывать". "Ну, а ты что?" "Как всегда - фирма, говорю". И оба смеются, довольные.

В тот день шел мелкий, как будто просеянный через сито, дождь, но было довольно тепло. Инна почти бежала к остановке, даже зонт забыла раскрыть. "Волосы совсем раскрутились, - спохватилась она. - Зря всю ночь на бигудях мучилась".

Она сегодня катастрофически опаздывала. Женечка, вернувшийся с ночного дежурства "на сторожевке", где подрабатывал два раза в неделю, топтался по квартире без дела, сбивая ее с привычного утреннего аллегро. Отдавая дань своему музыкальному образованию, с невероятным трудом втиснутому в нее родителями, Инна весь свой день, как сонату, делила на три части: аллегро (или даже престо), анданте и снова аллегро. Сегодня она, как начинающий пианист, постоянно сбивалась с темпа, и кончилось тем, что она сказала Женечке: "Раз все равно спать не ложишься, отведешь детей в сад, ладно?"-"Я уж лучше с ними дома побуду - пусть отдохнут от коллектива".-"Ура-а-а!" - вне себя от радости заорали дети. И под это "ура!" она кубарем скатилась с лестницы, не дожидаясь лифта.

Попутчица стояла на мостовой, грациозно, как балерина, отставив в сторону вытянутую ногу в коротком узконосом сапожке.

Она нервозно похлопывала ладошкой по небрежно перекинутой через плечо наимоднейшей сумке из матовой ткани с кожаными вставками (неужто - самодельной?) и, привстав на мысочки, вся устремилась вперед, будто собиралась лететь навстречу автобусу.

Одета она сегодня была как-то особенно ярко. Может быть, назло серой промозглости этого раннего утра, казалось, не сулившего ничего хорошего.

Она была как вызов, как праздник не по расписанию, и от этого незапланированного праздника всем перепадало понемножку. Многие заулыбались, глядя на нее, скорее всего, сами того не замечая.

Инна тоже залюбовалась ею. На ней был новый вязаный комплект в полоску: гетры, шарфик и берет и костюм из плащевки - юбка и куртка жемчужного цвета.

"Хороша!" - невольно подумала Инна. И тут же злорадно: "В такую слякоть в светлом костюме, да еще на мостовую выскочила. Думает, ее объезжать будут".

Но ее, действительно, объезжали, аккуратно и почтительно, как будто она имела право на это место, как памятник, поставленный посреди площади.

Инна потрогала свои мокрые волосы, вспомнила, что из-за Женечки не успела почистить забрызганные вчера сапоги, и вдруг почему-то разозлилась на попутчицу. "Подумаешь - принцесса!".

А та оглянулась и, увидев Инну, сказала просто, как старой знакомой:

- Привет, представляешь - уже три минуты нет автобуса. Кошмар какой-то!

Она возмущенно передернула плечами.

- Привет, - ответила Инна. - Я тоже давно думала: надо бы нам познакомиться, столько лет вместе ездим.

Невпопад как-то получилось, это от неожиданности, наверное. Инна смутилась. Женщина посмотрела на нее удивленно.

- Да, да, конечно, - рассеянно сказала она. - Я сегодня катастрофически опаздываю. Да и ты, я смотрю, тоже, - улыбнувшись, добавила она. -Мы с тобой по утрам, как сиамские близнецы.

Инна вообще с людьми сходилась тяжело и сейчас удивлялась, чувствуя в себе легкость и непринужденность, ей несвойственные.

Ей понравилось, что попутчица так запросто и сразу на ты заговорила с ней.

- Да, я сегодня совсем выбилась из графика, - подтвердила она. И, улыбнувшись, сказала: - Муж помешал, он сегодня с утра дома.

- Ох, уж эти мужья, вечно они мешают.

Наконец, подошел автобус. Им повезло - удалось сесть. Автобус, добродушно урча, пробивался вперед, зажатый со всех сторон бурным потоком.

- С комфортом едем, - сказала попутчица. - Сидим, и выход рядом. Можно и поболтать. Не возражаешь?

- Нет, совсем наоборот, с удовольствием. А то мне по утрам всегда скучно и спать хочется.

- А ты в каком доме живешь?

- В девятнадцатом, зелененьком.

- А я в двадцать девятом, розовом.

Дома в их районе были облицованы разноцветной плиткой и различались по этому признаку: зеленые - девятиэтажные, розовые - двенадцатиэтажные.

- Да мы же совсем соседи! - обрадовалась Инна.

- По такому случаю надо нам в гости друг к другу наведаться. Я приглашаю первая. Не возражаешь?

- Нет, конечно, спасибо.

- А муж отпустит?

- Конечно, он у меня славный. Тем более я редко куда-нибудь хожу.

Вспомнив Женечку, Инна невольно заулыбалась и представила себе, как он с детьми в эту минуту переворачивает все в квартире вверх дном. Не разбили бы чего, да сами не разбились бы. Женечка в игре хуже ребенка - азартный и неукротимый.

- А твой муж не будет возражать?

- Мой? Нет, мой не будет. По той простой причине, что его у меня нет.

И она рассмеялась. Смех у нее тоже был красивый, мелодичный, нежной трелью рассыпался он по салону автобуса. На этот звук стали оглядываться люди.

- Ты не замужем? Как же так?

Инна не смогла скрыть свое огорчение.

Попутчица посмотрела на нее насмешливо.

- А что, собственно, тебя так взволновало? Уж не пожалеть ли ты меня собралась?

И неожиданно высокомерно добавила:

- Вы себя пожалейте, рабыни несчастные.

Инне не хотелось спорить, да она и не умела, но все же во имя справедливости сказала:

- Почему же несчастные? Я, например, с тех пор, как замуж вышла, совершенно счастливая стала.

- А раньше?

- Раньше я очень страдала.

Инна сама удивилась своей откровенности. Это было ее сокровенное, тайное, кроме Женечки, она никому об этом не рассказывала.

- И долго страдала? Замуж-то во сколько вышла?

- В девятнадцать. Но я с самого детства страдала оттого, что толстая и некрасивая, оттого, что дразнят все и никто меня никогда не полюбит.

Попутчица молчала, будто не слышала Инниных слов. Потом задумчиво проговорила:

- Любит - не любит, мерехлюндия какая-то. Есть у меня один знакомый, все про любовь тоже твердит, да так красиво - заслушаешься. А у самого жена и дети. Вот тебе и вся любовь.

Инну неприятно задели ее слова, захотелось возразить, но в автобусе все задвигались, продавливая друг друга к выходу - значит, подъехали к метро.

- Ну что, давай скорей познакомимся и адрес мой запомни. Дом ты знаешь, квартира 89, седьмой этаж. А зовут меня Женя.

- Женечка? - то ли повторила, то ли переспросила Инна, чуть прицокнув на букве "ч", ощутив языком приятную мягкость этого привычного и милого слова. - А меня - Инна.

- Инночка? - улыбнувшись, тоже то ли повторила, то ли переспросила Женя.

Нет, все же она очень милая, только отчего-то ей невесело совсем. "Как сладкая пилюля с горькой начинкой, - подумала Инна. - Снаружи яркая, привлекательная, а внутри одна горечь". И пожалела ее всем бабьим нутром своим, как себя жалела бы на ее месте.

- А тебе на метро в какую сторону?

- На "Баррикадную", - ответила Женя.

- Вот здорово, значит мы и здесь попутчики: мне до "Беговой".

Инна не могла понять, почему так обрадовалась этому знакомству. Подруг у нее никогда не было: в детстве она девчонок сторонилась, стеснялась, а в институте они ее в свои компании не приглашали - для чего она им, такая мямля, даже для фона не годится, очень уж безликая и безмолвная, как тень (в душу-то они к ней не заглядывали - некогда было). А потом у нее появился Женечка и дети - потребность в подругах и вовсе отпала. Да она вообще молчунья. Это Женечка любит поговорить, а уж слушать она умеет, ему нужен слушатель, а ей он.

Может, оттого новая знакомая и нравилась Инне все больше и больше, что была совершенно не похожа на нее.

Естественная, ироничная, независимая - именно такой в глубине души всегда мечтала быть Инна. А впрочем, может, и не мечтала, во всяком случае, теперь ей это ни к чему. Какая уж есть, у нее и так все хорошо.

- Инночка, а ты кем работаешь?

- Экономистом. Вообще-то родители мечтали сделать из меня пианистку - это единственное, что их объединяло. Жили они недружно, очень уж разные характерами были.

- А мои родители любили друг друга какой-то неземной любовью. Мама умерла через десять месяцев после смерти папы, я не смогла удержать ее. Я иногда думаю, что вся любовь, отпущенная нашей семье, досталась моим родителям. И они унесли ее с собой. Мне ничего не осталось. Прости, я перебила тебя. Рассказывай, пожалуйста.

- Я музыку любила и люблю и занималась с удовольствием. Это-то, наверное, и вводило в заблуждение моих родителей. Но я панически боялась выступлений, даже на обычном школьном утреннике. У меня руки становились деревянными, я так нервничала всегда, что, как правило, накануне выступления заболевала.

- Бедняжка!

Инна с благодарностью посмотрела на Женю, хоть все эти переживания остались далеко в прошлом.

- И вот, окончив школу, я предприняла отчаянный демарш: вместо музучилища поступила в экономико-статистический. До сих пор не представляю, как я решилась на это. И ты, знаешь, я очень довольна, мне моя профессия нравится: это вовсе не так скучно, как многие думают. А родители с тех пор в ссоре со мной - так и не простили мне мое отступничество. А ты, Женечка, чем занимаешься?

- В библиотеке работаю.

- Что же ты в такую даль ездишь? Ведь еще в позапрошлом году у нас в районе библиотека открылась.

- Э, нетушки. Я хоть из другого города сюда летать буду. Нас всего трое, и коллективом-то не назовешь. Скорее, семья. И привязаны мы друг к другу без показухи и фальши. В общем, библиотека - мой дом родной. Не квартира со всеми удобствами, понимаешь, а дом.

Помолчали немного, думая каждая о своем, потом Женя спросила:

- Инна, вот ты говоришь: замуж вышла и совершенно счастлива. Почему? Муж, дети, кастрюли, пеленки - это ж омут какой-то, засосет - не вынырнешь.

- Да ты что? - изумилась Инна и от изумления рассмеялась. - Да ты что! Какой омут - я же их люблю.

- Да ведь любовь - это одни страдания. Я один раз любила. И больше не желаю, хватит с меня. пусть теперь меня любят.

Женя выкрикнула эти слова почти в самое ухо Инне, досадливо морщась от перекрывающего все звуки шума метро.

- Нет, любить приятнее, - убежденно сказала Инна. - Это ведь как творчество: можно создать что-то неповторимое, чего до тебя ни у кого никогда не было.

- Надо же! - усмехнулась Женя. - Мой знакомый так же вдохновенно говорит о любви. И слова вроде похожи.

Инна смущенно улыбнулась:

- Значит, он умеет любить.

- Да уж, наверное, умеет... Он почти год за мной ходит. Ничего, правда, ему не перепало. Но ходит, как верный пес.

Она рассмеялась, но смех теперь был совсем другой: злобный и неприятный.

- Правда, всего три раза в неделю приходит: в среду, субботу и воскресенье. И в строго определенное время. Как поезд - по расписанию. Но зато уж если меня нет дома, часами стоит у подъезда. Аж плавится на солнце. Или примерзает к тротуару.

- Любит он тебя, - тихо сказала Инна.

Женя искоса взглянула на нее.

- Я ему говорю: смотри - скоро зима, в снеговика превратишься. А он: "К зиме ты меня полюбишь и отогреешь".

- Может, и правда полюбишь, - участливо сказала Инна. Ей очень хотелось, чтоб у Жени с тем знакомым все было так же хорошо, как у них с Женечкой.

- Да зачем она мне такая любовь? У него же жена и дети. Впрочем, знаешь, как говорят: лучше полюбить женатого - от своей жены не ушел и тебя не бросит. Это точно.

А Инна вдруг ни с того ни с сего представила себе, что таким женатым мог бы оказаться ее Женечка, и у нее мурашки поползли по спине.

- Я ведь любила женатого, долго любила, пять лет. Знаешь, какая это пытка: все урывками, все тайком, и все - не твое. Но я любила его, как ненормальная. Как я бегала за ним, господи - стыдно вспомнить.

Инна совсем расстроилась: это так все не шло Жене, красивой и гордой - "как ненормальная", "бегала".

- А может, у этого твоего знакомого жена плохая, - неуверенно предположила Инна. - Ведь и так бывает.

Ей хотелось хоть чем-то помочь Жене, поддержать ее.

- Я спрашивала. Говорит: "Хорошая и даже очень". Я говорю: "Что же ты от своей хорошей жены ко мне бегаешь?"

- А он что?

- Молчит.

- Странно, действительно, - задумчиво произнесла Инна.

- Я его спрашиваю: "Как же жена тебя отпускает, надоел ты ей, что ли?" "Нет, - смущается, - не надоел. У меня "личная жизнь", она знает: я в шахматный клуб три раза в неделю хожу. Мы называем это "личной жизнью".

Инне показалось, что она ослышалась. Она схватила Женю за руку и стиснула ее изо всех сил.

- Как, как ты сказала? - осипшим голосом прошептала она. - "Личная жизнь"?

- Да ты что, Инночка? Успокойся. Чепуха это все. Ой, мне уже выходить. Ну, пока, не забудь - я жду тебя сегодня, до встречи.

Она чмокнула Инну в щеку и вскочила, потом наклонилась и прошептала:

- А может, не чепуха? Представляешь: его тоже Женя зовут. Может, это судьба?

...................................................................................................................................

"Станция Планерная, поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны".

Женщина в метростроевской форме зашла в вагон и, увидев неподвижно сидящую в полутьме фигуру, привычно громко и не без удовольствия закричала:

- А тебе что, особое приглашение нужно?! Ну-ка выметайся живенько! Сейчас милицию позову!

Но, подойдя ближе, увидела устремленные в никуда темные от горя глаза женщины.

Она перестала кричать и молча присела рядом.

"НАША УЛИЦА", № 9-2001