ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

рассказ

Яковлева, до замужества «Пичугина»,  накануне суда идёт с безотрадными мыслями, мучительно обдумывая свои бесконечные обиды. Что семью Яковлев не обеспечивает, вечно где-то с друзьями после работы пропадает. Для него родная дочка абсолютно ничего не значит, что уж о ней говорить!  Дома же всё на ней. Где денег достать, что поесть, ребёнок заболел, или его надо сводить куда-то, поиграть? Мужу доверить нельзя ничего. Беспечный. Если девочку с ним куда-то отпускает, то приходит она какая-то грязная, растрепанная. Выходит, как ангелочек, с бантиками, а возвращается, как чёрт из печки. Неизвестно что она ест на улице. Яковлев ведь машинально покупает всё, что она ни попросит, а ребёнку это нельзя.
Идёт Яковлева на заседание суда, языком слизывая слёзы, и безудержно накручивая себя, чтобы не дрогнуть под уговоры судьи. Мама вчера звонила, сказала, что выходит через несколько месяцев на пенсию, приедет, и будет во всём помогать. А этого «негодяя» чтобы к её приезду не было!
Внезапно её вывел из забытья грозный оклик:
- Куда тебя несёт?!
Резкий звук тормозов и яростный крик, заставили её вздрогнуть и остановиться. Не глядя на светофор, вышла на дорогу на красный. Яковлева растеряно оглянулась, и поняла, что прошла мимо нужного поворота к зданию суда. Она молча направилась обратно.
Четырёхэтажное, как перевернутый спичечный коробок, здание суда находилось во дворе, среди жилых домов в зарослях гигантских тополей, разбрасывавших повсюду свой пух, который при малейшем дуновении ветра попадал в глаза, ноздри, вызывая раздражение.
Серое ничем не примечательное здание, только по красной вывеске которого у двери можно было понять, что это «Народный суд».
Вместо ручки на входной двери торчали только два кольца крепления. Яковлева с усилием потянула за одно из них на себя крашеную казённую дверь, захлопнувшуюся с грохотом, как только она вошла.
Вахтер, который  читал газету «Труд» у двери, поднял голову, мельком взглянул на неё, и безразлично продолжил чтение.
Заседание было назначено на десять часов утра.
Стрелки на настенных круглых часах указывали на половину седьмого. Кроме нескольких связок бывалых деревянных кресел в коридоре ничего и никого не было.  Каблуки Яковлевой гулко застучали по унылому коридору, стены которого были выкрашены снизу до половины серой лоснящейся краской, а выше пожелтевшей от времени, местами облупившейся побелкой.
Яковлева внимательно прочитала записку, прикреплённую канцелярскими кнопками на одной из дверей, и, не обнаружив своей фамилии, поднялась по стоптанным ступенькам на второй этаж в поисках нужного зала заседания.
Здесь у двух дверей толпились взволнованные посетители. У зала номер пять под цифрой один она прочла, что слушается гражданское дело о разводе Яковлевых.
Она остановилась, посмотрела на часы, до начала заседания было больше двадцати минут. Мужа, естественно, не было. Накануне он заявил ей по телефону, что ему развод ни к чему, поэтому он не намерен являться в суд.
«Как всегда, во всем я виновата. Видишь ли, не даю ему слова сказать! Рот ему затыкаю. Последнее слово  всегда за мной», - вспомнила она упрёки мужа.
К горлу подкатил комок, как только Яковлева воспроизвела в памяти их последний разговор.
Открыв сумку, она достала сигарету, долго искала зажигалку, а когда нашла, сразу же сообразила, что курить здесь в суде, конечно, запрещено.
Неожиданный визгливый голос у двери соседнего зала заседания привлёк её внимание. Пышногрудая, ярко накрашенная, с вытравленными пергидролем волосами дама, которая пришла, вероятно, после Яковлевой, не терпящим возражений тоном заявляла, что не позволит раздеть себя догола, очень пожилому человеку с венчиком седых волос, выразительно жестикулируя при этом.
Было понятно, что речь идёт о разделе имущества.
Яковлева поспешила в туалет, чтобы избавить себя от этой неприятной сцены. Там она никак не могла прикурить, пальцы её дрожали. Затем она огляделась в поисках зеркала над умывальником, но не обнаружив которого, достала пудреницу с зеркальцем, посмотрелась, причесалась, подкрасила губы, одернула короткую джинсовую юбку, сделала глубокий вдох, и решительно направилась к своему залу.
Но дверь оказалась по-прежнему запертой, а из соседних помещений доносились голоса, там уже начались слушания.
Яковлева подошла к окну, облокотилась о подоконник и стала внимательно исследовать свою объемную сумку. Синяя потрёпанная сумка давно кричала, что ей пора на заслуженный отдых, впрочем, как и сабо на танкетке, которые утратили от времени свой первоначальный белый цвет. Яковлева попыталась вспомнить, когда покупала что-нибудь лично для себя, и от этой мысли к горлу подступил комок, сердце болезненно сжалось от обиды. Она вспомнила, как Яковлев безразличным тоном ответил на её упрек, что она отказывает себе во всем, не купила себе ни одной новой вещи, что она сама виновата, её экономия дошла уже до абсурда.
Последние недели из глаз её то и дело самопроизвольно катились слёзы. Разве об этом мечтала она после успешного окончания лучшей средней школы города Оренбурга!? Тоненькая, гибкая, русоволосая девочка с пышным хвостом вьющихся волос поехала в Москву, уверенная, что непременно будет счастлива только в этом городе мечты.
«Не раскисать!» - одёрнула себя Яковлева и спустилась на первый этаж к вахтёру, чтобы узнать пришла ли судья Полупанова.
Вахтёр курил на улице. На вопрос Яковлевой он неопределённо пожал плечами, и ответил, что не ничего не знает, а справки даёт секретарь, которая находится на третьем этаже. Яковлева направилась туда так поспешно, что дважды оступилась и чуть не подвернула ногу.
«Бардак, а не суд! - возмущённо воскликнула она про себя, обнаружив, что все двери на третьем этаже закрыты. - Ничего себе, работнички! Даже повестку отметить негде, чтобы предъявить начальнице на работе!? Что мне теперь делать!?»
- Где все?! - вырвалось у неё вслух.
- Что вы кричите?! Это вам не рынок, а здание суда! - стальным тоном произнесла невысокая толстушка с мелкой химической завивкой, неожиданно возникшая в конце коридора. В обеих руках разгневанная дама несла яркие сшитые из непромокаемой ткани мешки, набитые продуктами.
- Я не кричу, а пытаюсь узнать, где судья Полупанова, которая ведёт моё дело о разводе, - Яковлева еле сдерживала себя. - И почему в 10.30 все двери закрыты?
- Потому что сотрудники в отпусках, судья Полупанова заболела сегодня, а я одна за всех тут работаю.
Неприязнь к этой даме сразу вызвала в душе Яковлевой негодование, которое она хотела сдержать, но всё же почти бесконтрольно выпалила:
- Я вижу, как вы работаете!
Толстушка чуть не оцепенела от резкого замечания, потому что считала суд последней инстанцией, в которой дозволено говорить лишь им.
- А это не вам судить! Давайте вашу повестку, я отмечу! - металлическим голосом сказала она.
Яковлева приубавила прыть, но всё же, оставляя за собой по привычке последнее слово, нейтрально спросила:
- Когда меня разведут?
Толстушка, тоже помягчав, ответила:
-  Придётся потерпеть. Звоните в пятницу, а лучше в понедельник, часов в одиннадцать.
Вошли в кабинет. Толстушка поставила жирную печать и протянула повестку.
Яковлева сунула её в сумку, и расстроенная вышла на улицу.
Перед самым носом пролетела ворона с куском вафли от брикета мороженого в клюве.
Яковлева вздрогнула, проводив взглядом местную хищницу, затем достала сигареты, попробовала закурить, но попытка удалась только с третьего раза.
По щекам покатились слёзы бессилия. Тыльной стороной ладони она смахнула их, достала скомканный носовой платок и сердито сказала:
- Не дождётесь!
Как это так, ей, Яковлевой, кто-то будет строить преграды?! Кто такие?! Она со всеми разберётся. Ей глотку не заткнёшь! Не на ту напали!
Разъярённо посмотрела по сторонам: «Кого тут ещё отчитать?!».
Никого.
Синий дымок от сигареты немного успокоил. Бессилие мгновенно сменилось безудержным подъёмом, в голове сама собой мелькнула неожиданная мысль позвонить на работу, предупредить, что у неё возникли очередные проблемы, и ей очень нужен свободный день, а на самом деле устроить праздник.
От такого экспромтного смелого решения у неё даже голова закружилась. Ведь с момента рождения дочери она постоянно мечется как угорелая, времени катастрофически не хватает, а помощи ждать неоткуда. А ведь дома, в Оренбурге, мечтала она о неземной любви, которая ждёт её в Москве, счастливой семье. Сколько раз рисовала она радужную картинку счастливой семейной жизни: вот она с мужем и детьми (мальчик и девочка) сидит в кафе парка Горького у реки и едят мороженное. На ней лёгкое голубое платье из марлёвки, телесного цвета сабо на пробке и изящная соломенная шляпа с широкими полями. Муж брюнет со светлыми глазами на фоне бронзовой от загара коже, в белых брюках и белой рубашке без рукавов, весёлый и остроумный кандидат наук, работающий над докторской диссертацией. Она ведь до встречи со своим будущим мужем ни с кем не встречалась.
У телефонной будки Яковлева остановилась, и стала искать монетку в сумке. В какой-то момент её охватило отчаяние. Она загадала, что в том случае, если не сумеет дозвониться из этого автомата, то поедет на работу. В ту же секунду монетка нашлась. Начальница взяла трубку сама и без лишних вопросов отпустила Яковлеву на целый день.
От булочной до неё донесся аромат свежего хлеба. Ноги сами повели туда. Бублики с золотистой корочкой, щедро посыпанные маком, пахли так аппетитно, что у Яковлевой закружилась голова. Она не удержалась и купила два, вместо одного, и тут же откусила большой кусок. В соседнем магазине взяла пакетик молока, нашла скамейку во дворе и позавтракала с огромным удовольствием. Запах бублика и особенный на улице вкус молока, напомнил ей памятный июньский день, в который они с будущим мужем после того, как подали заявление в загс, также купили себе молока и свежих бубликов, зашли в скверик и, откусывая от них по очереди, запивали молоком. Жизнь тогда казалась безмятежно прекрасной, они целовались, беспричинно то и дело смеялись и были бесконечно счастливы.
Куда всё это исчезло и когда?!  
«Теперь можно спокойно перекурить, и обдумать, как лучше провести этот день, - подумала она, затягиваясь сигаретой под тенью клёна. - Поеду в «Ванду», куплю себе косметику. Потом в парикмахерскую, - она достала кошелёк, заглянула в него и удовлетворённо убрала в сумку. - Сегодня я могу истратить всё. Я начинаю новую жизнь. Буду следить за собой, учиться улыбаться даже неприятностям. Я буду счастливой! Как хорошо, что дочка сегодня у свекрови»..
Невероятно, но с этого момента удача повернулась к ней лицом. Она даже посмотрела в кинотеатре «Октябрь» новый фильм «Карнавал», судьба героини растрогала её до слёз. Яковлева подумала, что ей-то повезло гораздо больше, чем героине фильма. Она поступила в институт, ей дали общежитие.
Она решила устроить себе праздничный вечер, зашла в магазин купила себе сигарет и бутылку вина «Монастырская изба», ничего другого в магазине не было. Она открыла бутылку, поставила два бокала, плеснула в них вина, потом достала всё же из холодильника банку шпрот, которую берегла к приезду матери, и открыла её. Вспомнила, что в сумке с утра лежит бублик, принесла его и положила на блюдце с серебристым орнаментом.
Ноги гудели от усталости. «Сначала в душ, а потом - праздник!» - приказала она себе. Прохладный душ вернул хорошее настроение. Она включила торшер и устроилась в кресле с ногами.
Воспоминания нахлынули на Яковлеву.
Вот она, счастливая студентка первого курса, смотрит «Весёлую вдову» в Театре оперетты. Через проход сидит молодой человек и, не отрываясь, смотрит на её обнажённые коленки. Она чувствует его пристальный взгляд, но не поворачивает голову. В антракте он подходит к ней и говорит без тени стеснения, что никогда не видел таких длинных красивых ног.
Так она познакомилась со своим будущим мужем.
Он оказался москвичом, студентом пятого курса строительного института. Этого было достаточно, чтобы влюбиться. Яковлева стала вспоминать, как он показывал ей Москву своего детства, школу, двор. Были июньские тёплые звёздные летние ночи. Они гуляли до рассвета, а потом залезали в общежитие через окно первого этажа, но в комнате были девчонки. Как им хотелось побыть наедине!
Однажды он придумал план: взять палатку, вино и еду, поехать на выставку, дождаться её закрытия, затем поставить палатку за рестораном «Колос» в укромном месте, и провести там ночь любви. Это была совершенно безумная ночь! Они преодолели скованность и никак не могли насытиться друг другом. Утром, когда они после открытия выставки пили кофе в летнем кафе рядом с фонтаном «Каменный цветок», он сказал, что не представляет теперь своей жизни без неё и предложил выйти за него замуж.
Он познакомил её со своими родителями. Отец его встретил её доброжелательно, а мать внимательно посмотрела на неё через толстые стёкла своих очков, и спросила: «Зачем торопиться? Какая необходимость спешить? Вы так молоды ещё».
Яковлева с первых дней семейной жизни отделилась от родителей. Она никогда ничего не брала и не просила у свекрови, и мужу запретила делать это.
Отношения со свекровью не сложились с первых дней.
Яковлева никогда не слышала от неё ни одного слова упрёка, ни одного замечания, но она по взгляду свекрови чувствовала, что не нравится той.
Жили они с родителями в двухкомнатной квартире. Яковлева всегда всё делала так, как учила её мать с детства. Отец мужа был настолько поглощён рыбалкой, что в доме его было почти не видно и не слышно.
Свекровь вела себя предельно вежливо, но это раздражало Яковлеву больше всего.
Как-то раз Яковлева пришла домой позже всех и застала на кухне идиллическую картину - её муж и его родители, задушевно беседуя, мирно ужинают. Никто из них не слышал, как она вошла в квартиру.
Яковлева невольно затаилась в прихожей, чтобы понять, о чём это они так увлечённо разговаривают. «Сынок, пожалуйста, объясни ей, что мы - одна семья  и не стоит…»
Яковлева не стерпела и воинственно пошла к ним. Свекровь изумлённо замерла, не успев закончить фразу, когда в дверях кухни возникла разъярённая невестка с криком:
- Что, объединились против меня?! Вам не стыдно настраивать сына против его жены?! Что я вам сделала?! Никак не можете смириться, что он уже не ваш сыночек, а взрослый мужчина, и мой муж?!
Тот поднялся, задев тарелку, которая упала со стола и с грохотом разбилась об пол.
- Замолчи! - взмолился муж.
Родители вскочили и молча исчезли в своей комнате.
Муж постарался успокоить Яковлеву, объяснить ей, что она виновата сама, что подслушивать недопустимо, и родители к ней относятся хорошо, но тщетно.
Яковлева стояла на своём, и твердила, что она никому не позволит разрушить их счастье.
С этого дня обстановка в доме накалилась.
Свекровь попыталась извиниться, но невестка стояла на том, что родители пытаются вбить клин в молодую семью.
Яковлева стала упрекать мужа в том, что раньше ей нравилось - походы за город с холостыми друзьями, бесконечные встречи с ними. Она считала, что всё своё свободное время муж должен проводить с ней, помогать во всём, зарабатывать деньги, чтобы обеспечить благополучие и достаток их семье.
Мать её по телефону постоянно учила проявлять характер.
Показать мужу кто в доме хозяин.
«От мужика ничего хорошего не жди. Бери сразу всё в свои руки. Последнее слово всегда должно быть за тобой! Смотри, спуску не давай, а то, как наш отец, блудный будет».  
Во время беременности Яковлева постоянно делала замечания мужу, а потом, и его родителям. Они старались не попадаться ей на глаза. Яковлева же всё чаще плаксивым голосом повторяла, что её и ребёнка никто в этом доме не любит. Она была твёрдо убеждена в том, что всё, что она делала и говорила, было справедливо, они просто не хотели прислушаться и понять это.  
Яковлева вообще считала необходимым всегда настаивать на своём, чтобы последнее слово было за ней.
После рождения дочки в доме постоянно возникали скандалы. Яковлевой казалось, что муж и его родители  балуют ребёнка, носят на руках, когда им хочется, и их не волнует, каково ей после этого оставаться с ребёнком одной. Когда же свекровь предложила молодым родителям поехать в Суздаль на однодневную экскурсию, а ребёнка оставить с бабушкой и дедушкой, Яковлева ответила, что она, в отличие от некоторых, любит ребёнка и ей не нужно отдыхать от него, как некоторым.
Стараясь избегать скандалов, муж стал всё реже бывать дома.
Вскоре умерла его бабушка, которая жила в коммунальной квартире на улице Чехова. В её комнате муж был заблаговременно, дабы не пропала жилплощадь, прописан, и они, наконец, стали жить отдельно.
Яковлева надеялась, что теперь-то всё у них наладится. Она определила мужу круг его домашних обязанностей: выносить мусор, ходить на молочную кухню, гулять с ребёнком после работы перед сном. В выходные дни выполнять бесчисленные домашние поручения. Но Яковлев после рождения ребёнка, всё делал неловко, не так! Он баловал дочку, всё ей разрешал.
На Новый год Яковлева достала розовое воздушное платье, которое было велико семимесячной дочке. «На год будет в самый раз», - подумала она, но всё же нарядила в него ребёнка к приходу гостей. Так муж дал девочке чашку с соком в руки, и она пролила его на платье. Яковлеву даже затрясло от ярости, конечно, она не сдержалась и высказала ему всё. На другой день он хотел, чтобы они втроём поехали к родителям. Яковлева ехать к ним отказалась, тогда он решил поехать вдвоём с дочкой, но она заявила, что не доверит ребёнка трём растяпам. Каково же было её удивление, когда муж, обидевшись, ей нагрубил и ушёл, хлопнув дверью.
Как-то она поручила ему купить в кулинарии четыре котлеты по шесть копеек, так он принёс по семь. Яковлева в ярости швырнула ему эти котлеты в лицо, а он обозвал её крохоборкой, хлопнул дверью и не показывался дома больше недели.
Яковлева позвонила матери в Оренбург, пожаловалась, как она экономит каждую копейку, чтобы обеспечить достаток в семье, а он ещё и характер свой вздумал показывать. Мать её поддержала, и посоветовала не уступать мужу ни в чём, иначе он обнаглеет.
- Запомни, что последнее слово всегда должно быть за тобой! - в который раз кричала она в трубку. - Иначе он тебе на голову сядет!
Последние три года превратились в сплошное выяснение отношений, муж всё чаще не ночевал дома. Яковлева звонила свекрови, обвиняла её во всех грехах. Свекровь же пыталась убедить её в том, что она сама слишком резка и нетерпима.
Яковлева чувствовала себя такой несчастной, одинокой, брошенной на произвол судьбы с ребёнком.
От обиды на весь мир она часто отвечала отказом на просьбы свекрови взять внучку к себе в гости. Ей даже в голову не приходило, что наказывая их, она наказывает не только любимую дочку, но и прежде всего себя. Яковлева регулярно названивала матери в Оренбург, рыдала в трубку. Мать всё чаще стала настаивать на том, чтобы она разводилась, потому что она приедет к ним в Москву. Они будут жить втроём, без мужиков, от которых один толк - алименты.
Яковлева очнулась в кресле с бокалом вина в руке.
Жизнь её промелькнула как одно мгновенье, будто кто-то перемотал киноленту в ускоренном темпе, как бы со стороны. Она вдруг подумала о том, что останется после развода одна с дочкой. Потом представила свою властную маму, от которой она уже давно отвыкла, и поняла, что меньше всего на свете ей хочется жить с ней. Вдруг Яковлева сообразила, что она ведет себя точно так же, как мать, и ужаснулась. Она вспомнила советы опытных сотрудниц, которые предостерегали её о том, что развестись легко, а создать семью, ох как нелегко! В ушах настойчиво звучали отчаянные слова мужа, которые он повторял бесчисленное количество раз в течение их совместной жизни: «Ты можешь, хоть раз промолчать и выслушать меня! Почему ты так уверена в своей правоте?!»
Яковлева посмотрела на часы, было около полуночи. Она вышла в коридор, набрала номер телефона родителей мужа. Она надеялась, что он там, потому что родители с внучкой уехали на дачу. Он взял трубку.
- Ты знаешь, - тихо сказала она, - нам нужно серьёзно поговорить с тобой. Я во многом виновата сама.
От удивления с той стороны возникло молчание. Затем он торопливо, чтобы она его не перебила, стал нервно говорить всё, что накипело у него.
По привычке она уже хотела пуститься в немедленную всепобеждающую контратаку, но неожиданно для себя промолчала.
И очень удивилась, что в ней нашлись силы промолчать.

“Наша улица” №173 (4) апрель 2014