СИГНАЛИЗАЦИЯ

рассказ

Достоевский на улице Достоевского с Маргаритой Прошиной.

Настойчивое жужжание окончательно вывело меня из себя, пришлось открыть глаза, посмотрела на потолок, никого там нет - ни комара, ни мухи! Ко мне в квартиру не так легко пробраться. Я ведь каждую щель законопатила так тщательно, чтобы никто, даже самая крошечная мушка не прокралась, но кто же нарушил мой покой? Не успела я об этом подумать, как раздался звонок городского телефона. Я нехотя взяла трубку, странный кашляющий голос сообщил мне, что в библиотеке сработала сигнализация, поэтому мне необходимо срочно приехать. «Лето! Выходной! За что? Я спать хочу, на часах 6.00», - всё это пронеслось в моей голове, а в трубку я печально сказала: «Буду минут через сорок».
- Вот и славненько… кхе-кхе…
В полусне я собралась исключительно автоматически и доехала до библиотеки. В метро и на улице было безлюдно, как обычно в летний воскресный день. Как только я увидела, что у входа меня никто не ждёт, сон пропал мгновенно. Я едва сдержала слёзы, но не обиды, а гнева. Пока я рылась в сумке в поисках мобильника, подъехала полицейская машина. Двое полицейских объяснили задержку тем, что даже предположить не могли, что я приеду так быстро.
- А что же вы не вошли внутрь, - спросил меня полицейский с автоматом.
- Боюсь! - ответила я.
- Да там, наверное, кошку вчера закрыли, вот сигнализация и сработала.
- А если нет?
- Всё правильно! - одобрил мои действия второй полицейский. - Зачем рисковать…
Я с облегчением нащупала ключи от библиотеки, мысленно поздравив себя с этим, потому что в этот момент поняла, что мобильник остался дома. Открыла дверь. Пропустила автоматчика вперёд и сняла сигнализацию. Когда мы втроём тщательно обошли все помещения и сообщили дежурному, что всё в порядке, он предположил, что сигнализация сработала, вероятно, из-за жары. Полицейские, попрощавшись, уехали, а я решила остаться, раз уж приехала, и заняться бумажными делами, которые множились с каждым днём. Включив кондиционер, я пошла на кухню, которая располагалась в полуподвальном помещении и была нашей гордостью, в ней было уютно, мило и всегда чисто. Мы собрали деньги на посуду, купили симпатичные сервизы для чая, кофе и целый ряд значимых мелочей, которые радуют глаз в минуты пасмурного настроения, способствуют доброжелательным отношениям. Сама мысль о чашечке живительного кофе поднимала настроение, напевая, я шла вдоль стеллажей, с нежностью отмечая произведения любимых авторов. Неожиданно звук, напоминающий глухое покашливание, насторожил меня. Я остановилась, прислушалась
- Тишина, показалось, - мысленно успокоила я себя и продолжила путь.
«Кхе-кхе», - произнёс отчётливо кто-то за стеллажом. Я замерла. Это же «кхе-кхе» мне звонило! Первая мысль была бежать к тревожной кнопке, которая располагалась на кафедре за спиной, но ноги не слушались меня. В конце прохода появилась сначала тень, а потом очертания сутулого человека, ужас охватил меня: «Это сон, сейчас я открою глаза и проснусь», - подумала я и крепко зажмурилась. В голове моей понеслись одна за другой картины, связанные с Достоевским.
Я настолько растерялась, что не решалась задать ни одного вопроса из тех, что вихрем кружились в моей голове. Федор Михайлович выглядел уставшим, на бледном лице из-под высокого крутого лба на меня смотрели светлые проницательные глаза, излучавшие свет и доброту. Светлые редкие волосы и длинная жидковатая борода завершали образ писателя, знакомый мне по портретам. Странно, но как только Достоевский заговорил, у меня не возникло вопроса о том, как и почему он тут оказался. Я лихорадочно искала нужные слова, но Достоевский заинтересованно стал расспрашивать меня о библиотеке, о читателях, читают ли его книги, чем интересуется молодежь. Говорил он, слегка покашливая, и я предложила ему чаю, но он, поблагодарил и ответил, что предпочитает посмотреть библиотеку внимательнее. Он заинтересовался фондом, пошёл вдоль стеллажей, при этом казалось, был погружён в себя, в свои художественные мысли, но, когда он с ироничной улыбкой предложил мне помощь в том, чтобы снять с полок книги нехудожественные, иначе говоря, плохо, примитивно написанные, которые могут испортить неопытному читателю вкус, я поняла, что ему достаточно беглого взгляда для того, чтобы отличить зёрна от плевел. Я же молча кивала ему, не решаясь сказать, что большинство читателей приходят в библиотеку не за художественной литературой, а за «чтивом», чтобы «убить время». Но от его предложения освободить полки от серой литературы, я, поблагодарив его, отказалась, ссылаясь на строгий учёт. Самое сильное впечатление на Фёдора Михайловича произвёл компьютерный зал и интернет. Когда я стала показывать ему огромные возможности по чтению его произведений, варианты поиска, которые предоставляет интернет, огромное количество мировой литературы о нём и его творчестве он был поражён совершенно.
Когда мы вышли из библиотеки и пошли по раскалённому асфальту к Москве-реке, я поделилась своими впечатлениями от книги Достоевского "Бедные люди".
- Это моя первая книга.
- Да! Именно с неё началось моё знакомство с Вами, Фёдор Михайлович, я говорю так, потому что знакомство с писателем через его произведение считаю самым искренним и ценным даром. Я погружаюсь в текст и живу внутри, полностью погружаясь в текст, писатели для меня самые дорогие, мудрые друзья! Вы открыли мне, что любовь спасает человечество на протяжении всей истории его существования. Горшок с бальзамином на окошке, загнутый уголочек занавески, светлая улыбка - всё это составляет счастье, смысл жизни человека. Макар Девушкин беспокоится о единственном, дорогом существе Вареньке, «маточке», как он нежно её называет в своих письмах. Вы так образно и нежно передаёт чувства двух беззащитных существ, которые пытаются вопреки обстоятельствам, выжить, поддерживают друг друга, отказывая себе в самом необходимом. Ангельчик Варенька приболела, и Макар передаёт ей вместе с письмом веточку винограда. Ради Маточки Макар бредёт в дождь в худых сапогах, теряя по дороге подошву, к дому ростовщика, чтобы достать денег, он готов на всё, но сам совершенно беспомощен и беззащитен, помощи нет и ждать её неоткуда. Как в двадцать два года вы так глубоко проникли в малейшие движения души героев?
- Мне ничего не надо было придумывать. Наблюдения за пациентами больницы, разговоры с ними способствовали моим философским размышлениям, столь сильно жизнь этих людей с детства запала в мою душу, что желание подсознательного проникновение в тайники человеческой души стало смыслом жизни.
- Да, любовь, такое светлое, но и самое коварное чувство, и помогает преодолевать все сложности, как, скажем, в случае вашей встречи с Анной Григорьевной.
- Анна Григорьевна - мой ангел Хранитель!
- Маргариточка моя любимая, - шепчет он.
- Феденька любимый, - растворяется в любви она.
Я себя одергиваю: «Какой ещё Феденька!». У меня в руках его «Идиот», которого я целую в переплёт. Мамочка моя, я с ума в этой библиотеке сойду.
А ведь нужно было совпасть, чтобы нерв к нерву, взгляд к взгляду, душа к душе, всё должно было сойтись в этой встрече, одиночество и жажда любви, творческое горение, понимание друг друга с полуслова, а такого по определению произойти не может, потому что люди настолько по настрою отличаются друг от друга, что не то что не тянутся друг к другу, а стремятся игнорировать, унизить, поставить на место, но на ловца и зверь бежит, на одинокого писателя прилетает чистая понимающая душа, настроенная на его волну. Бесконечные ночи раздумий, тревог, страхов, такими мне представляются ночи писателя. Непростая судьба выпала на его долю. Ужас пережитой публичной казни, каторга, болезнь и бесконечное безденежье. Бесконечные родственники достают со своими проблемами, просьбами. Я вижу Фёдора Михайловича, который белыми ночами говорит себе о том, что как только выиграет, непременно завяжет с игрой в рулетку. Играет ночами напролёт, выигрывает, остановиться никак не может, удача сегодня на его стороне, и вновь крах! Мгновение и он проиграл разом всё. Ночью заснуть никак невозможно, мысли о реванше не покидают его. Достоевский страдал в рождении образов, рыдал с ними. Они становятся для него родными. Он поспешно, в постоянной экзальтации пишет, а потом опять то ли он, то ли герой его является вечером к игре, просиживает за ней далеко за полночь. Возвращается, обдумывает очередную сцену, молится, впадает в тоску. Кошмары погружают его в болезненное состояние. И опять идёт играть с утра до ночи, а потом с ночи до рассвета. В какой-то момент он смотрит на светлое небо и не может понять, день ли на дворе, или белая ночь.
- Я не раз была в вашем музее на улице Достоевского, это бывшая Божедомка…
- И улица в мою честь есть?! - с изумлением воскликнул он.
- Да…
- Ну, конечно, чтобы стать Достоевским нужно было родиться именно и только на улице Достоевского…. Как же иначе! Ведь если бы я родился на Божедомке, то стал бы Божедомкиным, или, точнее, Бежедомским!
Я тут же рассмеялась.
- Почти Иваном Бездомным!
- Это ещё кто таков?
Меня поразило то, что писатель Божедомский не знает Бездомного, объяснила:
- Это из романа Булгакова…
Божедомский насупился, опустил голову, борода уперлась в грудь.
- Такого писателя не знаю… кхе-кхе…
Божедомский-Достоевский задумчиво посмотрел на воду.
- Воспоминания о детстве нахлынули на меня, - сказал он. - Деревянные игрушки, лошадь-качалка… семейные чтения по вечерам… Музыкальные вечера… Голос матери звучит так отчётливо… Праздники в особняке у тётки Куманиной… Москва незримо присутствует в моих произведениях - доктор Газ… Его девиз "Спешите делать добро...", оказал на меня столь сильное влияние…».
Мы отправились с Фёдором Михайловичем на метро к дому, перед которым стоит памятник того самого доктора Газа, который облегчил участь колодников, идущих по этапу, скованных цепью, безумно страдающих от кандалов, натирающих язвы на ногах. Ведь Достоевский не избежал участи, общей для всех петрашевцев - ссылка, этап... Жесткая школа жизни. Когда в вагон вошла девушка и села напротив нас, Достоевский, взглянув на неё, полушёпотом обратил моё внимание на шею в вырезе простенького платья, сомкнутые плотно колени, неловко лежащие на них руки, - ничего особенного, но мягкость очертаний, поворот головы, и сказал, что её образ напомнил ему Маточку. Мы молча постояли у памятника, а когда отправились на станцию метро «Достоевская», он сказал, что именно доктор Газ был прообразом князя Мышкина в романе "Идиот".
«Кто не знает улицу Божедомка?! А вот не знают, потому что она опять улица Божедомка, а напрасно переименовали, потому что получается, что Божедомский родился на улице Божедомка».
Голова совершенно пошла кругом. Какой ещё Божедомский?! Нет такого писателя. Хотя если спросить у кого-нибудь, мол, какой писатель родился на улице Божедомка, то и ответят сразу, не задумываясь: Божедомский.
Это он родился как раз тогда, когда ни года, ни месяца, ни числа не было. Ничего тогда не было, а он раз, взял и родился. Откуда? Каким образом? Никто не сказывает. Между тем, мы подошли к его музею. «Я помню, пускал мыльные пузыри…», - произнес он, и стал ходить взад и вперёд вдоль ограды, не видя и не слыша, что происходит вокруг него.
Я задумалась о том, насколько он добр и мягок, а когда очнулась, то увидела черную фигуру памятника в смирительной рубашке за оградой. Так вот кто, оказывается, мне звонил, подумала я: памятник! И он сам стоит у памятника и речь толкает о том, что в библиотеке сработала сигнализация, чтобы, значит, народ собирался на открытие памятника, прямо в больнице, со связанными руками, буйный, с топором бегает за банкирами.

Достоевский в Люблино с Маргритой Прошиной.

Сознаюсь, что встреча эта так поразила меня, что, когда в Москве стояла невыносимая жара, я решила отправиться в Люблино, надеясь на ещё одно чудо. В письме к пасынку, Павлу Александровичу Исаеву, от 4 июня 1866 года, Божедомский подробно пишет, как добраться в Люблино: «Если приедешь в Москву, из вагона же нанимай извозчика в Люблино. Выезжать надо в Покровскую заставу, на Карачарово (село) и в конце Карачарова будет поворот вправо на Люблино, близ Кузьминок. Надобно, чтоб ты нашел извозчика, бывавшего в Люблино - иначе заблудишься, хотя Люблино 5 верст от заставы и три версты от поворота из Карачарова. NВ. Через Люблино идет новая железная дорога, которая еще не готова. В Люблине я стою на своей даче. Впрочем, спроси Ивановых. Можешь, если хочешь, справиться и в Константиновском институте. В Люблино платить извозчику надо от 1 1/2 до 2-х рублей».
В то отдаленное время Люблино представляло уютный, тихий утолок. Дачи были окружены прелестным старым парком, примыкавшим с северной стороны к большому проточному озеру, а с южной - парк незаметно переходил в смешанный лес. В Люблино можно было проводить лето весьма приятно. Феденька снял дачу в Люблино, чтобы без остановки писать, с разгоном писать, как умел это делать только он, вот сядет за стол, одно слово напишет, потом сразу три, а уж за ними без остановки строчит с такой скоростью, что не только с топором за работниками кредитных организаций, которые изо всех углов и телевизоров заманивают дураков за кредитами, побежишь… А вы думали, как романы пишутся? Так и строчатся, не думая. Правильно Божедомский говорит, что писателю думать вредно, писатель должен просто и только писать со скоростью взлетающего самолёта. Так Федя и строчил на втором этаже жёлтого домика в Люблино какую-то там часть своего «Преступления и наказания». А при этом то и дело возникали постоянные споры с издателями, противоположность взглядов по ряду вопросов всё больше беспокоила его. Кроме того, у него был кабальный договор со Стелловским. А он ещё за роман для него не принимался. А как вы хотели? Чтобы жизнь по маслу текла? Нет уж! Дудки! На каждое ваше дело будет препятствие! Чтобы форму не теряли. Постоянно были в тонусе. Ежедневно тренировались в игре в карты, на рулетке, в домино и в футбол. А то…«Стелловский беспокоит меня до мучения, даже вижу во сне», - писал он. Работы было много, и писатель рассчитывал, что сможет осуществить в этом очаровательном месте свои планы. Он вставал около девяти часов утра и, после чая или кофе, садился за работу, которой не прерывал до самого обеда, то есть до трех часов пополудни. Обедал он у Ивановых, где уже и оставался до самого вечера. Таким образом, Федор Михайлович писал по вечерам крайне редко, хотя говорил, что лучшие и наиболее выразительные места его произведений всегда выходили у него, когда он писал поздно вечером. Однако вечерние занятия ему были воспрещены, как слишком возбуждавшие и без того расстроенную его нервную систему.
В «Бесах» Достоевский увидел грядущее «светлое будущее» России в лице большевиков, разрушавших повсеместно храмы. Тех самых большевиков, которых постоянно ныне хотят отмыть добела новоявленные персонажи «Бесов».

Маргарита Прошина в Люблино на Летней улице у Достоевского. Вон окошки на втором этаже, где Достоевский пишет шестую часть "Преступления и "Наказания".

Лето 1866 года Ф. М. Достоевский провел в Люблине у Ивановых. Сладкая жизнь в мармеладовом раю, когда рулетка выписывает бесчисленные червонцы выигрыша. А кто не любит сладкого, да ещё после рюмочки? О страстных влечениях Мармеладова весьма выразительно говорит фамилия, выбранная писателем не только сладкая, но и липкая до неприятности. При слове "сладострастие" передо мной возникают многочисленные из сладкого ряда образы, созданные Достоевским. Сколько оттенков сладострастия, как отталкивающих, так и трогательных! Человек и рождается на свет, благодаря сладострастию. Вот куда углублялся Достоевский!
Вряд ли бы Божедомский сказал о себе, что он Родион Раскольников.
Он даже в том, что он - Достоевский не сознается.
Прячется у меня в библиотеке на стеллажах и за стеллажами со своим «кхе-кхе», и поднимает меня по тревоге звонками своими. Хотя убийца жил в его душе. Как и в каждом человека живет палач и жертва. Вопрос в том, как управляет поведением мозговой центр. Божедомский бы порешил топором Стелловского, и этим самым поражает меня не только красотой души, своей особой гармоничностью топора и рулетки, искренностью, он говорил настолько тепло и доброжелательно, что очаровал меня. В сердце появилась та теплота, которая появляется от встречи с давним, долгожданным другом. Алеша (альтер эго Достоевского), задумавшись серьезно, поразился убеждением, что бессмертие и Бог существуют, сейчас же естественно сказал себе: "Хочу жить для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю". Безмерно страшные минуты ожидания смерти в колпаке у столба на эшафоте превратились в нестерпимую вечность. «Что есть время? Время не существует; время есть: отношения бытия к небытию», - так определил Достоевский это таинственное явление действительности. Время движется по-разному, в зависимости от внутреннего состояния человека. Случается в одно мгновение увидеть, услышать, прочитать всё до малейшей детали, а в другой раз, невозможно понять, куда исчезло время. У Бога нет ни времени, ни пространства. А что же есть? Слово! Время у Достоевского бесконечно, как бесконечен сам Достоевский.
Погружаюсь в нервический текст Достоевского, оглядываясь, вижу, как крадётся по его следу Смердяков, как в страхе спускается к булыжной набережной реки Перерытицы. Старая Русса! В этом ныне тихом, спокойном городке стены домов, деревья и камни помнят, как по вечерам Достоевский, с воспалённым взором, прогуливался с Анной Григорьевной, обдумывая монолог Ивана Карамазова или смиренные речи брата Алёши. На улице я с опаской раскланиваюсь с Фёдором Павловичем Карамазовым, а у скотопригонного рынка из трактира Земского слышно, как размашисто со звоном битой посуды гуляет Дмитрий Карамазов. Я иду по безлюдным аллеям курортного парка Старой Руссы мимо спящего бассейна, когда ничто не нарушает покоя, даже фонтан едва шумит.
Холодный день холодного сентября с холодным дождем. Иду под зонтом к воротам Миусского кладбища. Оно сохранилось в отличие от Лазаревского, на котором была похоронена мать Федора Достоевского. Теперь на его месте расположен детский парк. Москва Федора Достоевского не сохранилась, к сожалению. Мы ведь на редкость расточительны, нам все места не хватает для строительства новых домов и улиц. Я шла мимо крестов и надгробий по мокрым пустынным дорожкам, выложенным разноцветной плиткой. Старые захоронения, которые мог видеть Достоевский, потерялись среди захоронений XXI века. А кладбище ведь основано в 1771 году, во время эпидемии чумы, за Камер-Коллежским валом недалеко от местности Миусы. Ноги сами привели меня к храму Святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии - подворью патриарха Московского и всея Руси. В этом храме, думаю, Достоевский бывал, потому что церковь была построена в 1823 году. Не случайно же в самом начале "Братьев Карамазовых" появляется фамилия Миусовы: "Первая супруга Федора Павловича была из довольно богатого и знатного рода дворян Миусовых, тоже помещиков нашего уезда".

Пройдёмся с Маргаритой Прошиной по Божедомке, чтобы встретиться с писателем Божедомским..

Чем дольше живешь, тем острее чувствуешь потребность в любви, всё меньше времени остаётся на всё остальное, а поскольку писательство есть главная любовь для пишущего человека, на ссоры, упреки, доказательства, возражения, выяснение отношений, на злобу дня и ум веков, на критику и прогресс - у писателя времени нет. Только успевай любить, обнимать, прижимать к себе, распространять вокруг себя тепло, купаться в тепле другого, слушать его сердце и дыхание, делиться и главным, и сиюминутным так, чтобы все это немедленно становилось общим. Входить в сплоченность тайны, переполняться нежностью и выплескивать ее из себя, сочетаться, сродняться каждой клеточкой, льнуть, приникать, вникать, воплощаться в ближнем. И спешить, отчаянно спешить с этой любовью, пока не угас в тебе ее источник, пока не растеряны средства ее воплощать, пока еще есть глаза, чтобы любоваться, и руки, чтобы ласкать, и сердце, чтобы мучиться и блаженствовать. Потому что ад, как сказано у Достоевского, - это осознание невозможности любить, чувство навсегда утраченных, не воплощенных возможностей любви. Память о Достоевском в Москве хранят его музей, памятники, станция метро Достоевская, а я по-прежнему приезжаю на Божедомку побеседовать с Фёдором Михайловичем.
- Доброе утро, - произнес глухой голос весьма приветливо.
Я открыла глаза. Передо мной стоял бородатый человек, очень похожий на Достоевского.
- Не может быть! - только и воскликнула я.
- Может, - мягко сказал похожий.
Я встряхнула головой, чтобы прийти в себя. Мало ли что, ведь всякое с головой бывает. До сих пор не могу понять, куда делся мой страх, потому что я так, как будто виделась с ним не впервые, приветливо сказала:
- Доброе утро, Фёдор Михайлович!
- Простите, как вас величать? - спросил он меня.
- Маргарита Васильевна…
- А какой нынче год?
- Две тысячи восемнадцатый…
- Вы здесь служить изволите, Маргарита Васильевна?
- Да, Фёдор Михайлович…

"Наша улица” №227 (10) октябрь 2018