Виктор Широков Рассказы

Виктор Широков

 

рассказы

 

 

СЧАСТЛИВЧИК БЕЛОВ

 

Ну что с того, что давно началась другая жизнь, что все прежнее отпало, как прошлогодние листья с кустов и деревьев, окружавших его дом-башню на Загородном шоссе.

И вот весь он - пятидесятишестилетний, довольно рослый и плотный (честно говоря, чересчур плотный, упитанный, даже брюхастый) мужчина с беззащитным (без всегдашних очков, потому что только что из ванной)  б о с ы м  лицом, полуврач, полулитератор, публикующий псевдоафоризмы и юмористические стишки в третьесортных газетах под беззубым псевдонимом Ц.С. Ревич ни на секунду не забывая о графском своем происхождении и боясь (возможно и справедливо) куда более широкораспространенного титулования: граф О`Манн. Ну уж нет уж, дудки, хватит мировой литературе трех великих Маннов: Генриха, Томаса и Клауса, первого из которых Гордин неоднократно редактировал (переводы из Генриха, естественно) и составлял его книги ради хлеба насущного. Что же касается русских Маннов, то они подавно в расчет не входили, несмотря на то, что старший считался (только вот кем, собственно говоря?) наиглавнейшим отечественным специалистом по Гоголю, а младший был хозяином (не хухры-мухры) наипопулярнейшей сексуальной газетки-клозетки.

С Виталием Беловым Гордин познакомился без малого сорок лет тому назад, поступив учиться в мединститут города П. Тогда им было по 16 лет, но едва ли можно догадаться без специального разъяснения, что они целых шесть лет были неразлучны, сидели рядом на лекциях (которые, впрочем, посещали нерегулярно, а Гордин, прямо заметим, так совсем редко, имея официальное разрешение на свободное их посещение, ибо ежедневно занимался в спецгруппе английским языком, готовясь к работе за рубежом, чего, увы или к счастью, не произошло и почти не по его вине), ходили в кино, в театры, в музеи, в библиотеки, на студенческие вечера, то бишь танцульки, вообще повсюду.

Вспомнить и перебрать все занятия, все разговоры Белова и Гордина немыслимо, любые подобные каталогизирования приведут к созданию произведения, втрое превышающего объемы "Человека без свойств" Р. Музиля или "Иосифиану" Т.Манна.

Как по крошащимся под ногой кирпичами или потрескивающим обломкам досок в распутицу перебежим и мы вслед за зайчиком воспоминания, за прихотливой мыслью пресловутого Ц.С. Ревич а в засыпанный тополиным пухом год окончания вуза, первого и, увы, не последнего учебного заведения, образовывавшего господина Гордина да так и не образовавшего.

На последнем курсе друзья пустились, что называется, во все тяжкие. Впрочем, Гордин давно уже не был девственником в прямом и грубом смысле этого определения, повинуясь своему атлетическому организму и обладая определенной смекалкой и хваткой, он частично преуспел по женской части, хотя значительнейшая доля его энергии уходила в "свисток" да еще в литературное творчество, которое-таки приподнималось над всеобщим студенческим графоманством.

Белов, будучи по натуре скорее ведомым, нежели ведущим, и вовсе не борясь за "майку лидера", скорее всего оставался физиологически стерилен. Но на словах оба они были куда как резвы, и Гордин нередко сверял, как наручные часы, свои наугад выбранные объекты притязаний, а Белов по-судейски выставлял баллы и порой пользовался дружеским правом табу и вето. Во многом благодаря его настойчивым пожеланиям Гордин узлом завязал взаимоотношения с некоей фройлейн Соловейчиковой. И преогромное данке шон другу Виталию за отложенную навсегда глупость.

Досадно другое: Володя познакомил Виталика с библиотечной чувырлой Заремой Зильберштейн. Парочка неожиданно для Гордина спелась, сошлась намертво, как винтик с гаечкой и хотя мимоходом Володя отметился на кузине Заремы (а может и из-за этого тоже, ведь кузина, быстро отставленная, была "соломенной вдовой", муж ее служил в СА солдатом, а плод солдатской любви посещал не то ясли, не то детсад, в помещении которого и встречались кратковременные любовники), его взаимоотношения с новоявленной четой быстро зашли в тупик.

Он попытался "разуть глаза" Белову, показать его библподругу в нелестном свете, но потерпел бесповоротное и окончательное фиаско. Помимо всевозможных занятий Гордина отвлекла от парочки неожиданная страсть к Машеньке, к Марианне Петровне, на которой он и женился в 1967 году со всеми вытекающими последствиями.

Марианна и Зарема при личном знакомстве не понравились друг другу и каждая по возможности постаралась магнитно разделить вчерашних друзей.

Незаметно прошел год. Тут уже Гордина призвали в СА, "припаяв" ему на погоны две звездочки и новоявленный лейтенант м/с стал делить свое время между горячо любимой женой, чтением и добыванием (наверное, правильнее было бы поменять эти два занятия местами по первоочередности усилий) всевозможных книг, службой в в/ч 75624 и собственным стихотворчеством.

Марианна Петровна и сегодня - восьмое чудо света, а тогда она была чуть ли не единственным светом в гординском окошке, главной видимой частью спектра и описывать ее пусть и благодарный, но малоподъемный труд. Представьте себе подвижную как ящерица девушку с втянутым как у ящерки животиком, вернее талией, ибо даже намека на животик не было у блондинки с одуванчиковым оперением волос, с быстрыми как ртуть лучезарными глазами, менявшими (в зависимости от настроения) свой цвет от небесно-голубого до жгуче-карего, но чаще пребывавшими в зеленовато-аквамариновой гамме теплого южного моря.

Наш Ц.С. Ревич и сегодня, прожив с ней в браке тридцать лет и три года, как в сказке, не замечает ее безапелляционной прямоты, граничащей с грубостью и того, что по-немецки она не может, увы, связать и двух фраз. С него довольно темпераментного русского, на котором светоч его жизни умеет ему при случае задать жару. Но ведь и в трудную минуту поддержит и заслонит. В трех словах - супруга и добродетельная мать. Но мы отвлеклись.

Как-то днем в самом центре города П. На заснеженной и укатанной горке возле главного книжного магазина Гордин при полной воинской выкладке (то бишь в офицерской шинели, сапогах, брюках "галифе" и шапке-ушанке с золотистой кокардой, полевой сумке через плечо) внезапно повстречался с Беловым, к тому времени поработавшем в соседней области, что тоже равнялась пресловутым трем Франциям, в районной психбольнице врачом-ординатором, совершившем попытку суицида (то ли вешался, то ли резал вены, то ли наглотался барбитуратов) из-за вероломной Заремы, не пожелавшей ехать в добровольную ссылку к мужу, и после лечения в той же психбольнице (уже в качестве пациента) отпущенного восвояси и благополучно работавшего в психбольнице города П.

Что сказал Гордин обидного господину Белову и по какому поводу, вряд ли он осмелился коснуться внешней неавантажности коротконогой, с отвислым животом и размазанными лепешками грудей, носатой женщины в очках, чьи губы были постоянно в сладострастном движении, как трущиеся друг о друга дождевые черви, сегодня неизвестно, лично он прчину происшествия, не помнил уже очень давно, а может быть и сразу не придал значения, ибо подлинного намерения оскорблять друга (пусть и бывшего) у него точно не было. Но язык его всегда был врагом его, чуть ли не с дошкольных лет, вот и докатился он потому хотя бы до литераторства, как иные докатываются до алкоголизма или наркотиков.

Получил ли он пощечину или нокаутирующий удар в "мурло", а может, то был менее провокативный толчок в плечо или "по корпусу", только видел Гордин Белова в городе П. Последний раз, катясь на спине с заснеженной горки, благо, шинель не тормозила лет, а улучшала скольжение.

Воздушная яма жизни, в которую рухнул летательный аппарат офицера-двугодичника, была, конечно, не первой и не последней. Ну, тряхнуло и тряхнуло! Не окончатеольная катастрофа же. И Ц.С. Ревич  быстро забыл свое посрамление, поражение и крушение, во-первых вовсе не считая кратковременное падение чем-то из ряда вон выходящим; во-вторых, занятый массой других более важных насущных дел и занятий, в том числе и предстоящим переездом в столицу (чем он занимался уже несколько лет); в-третьих (а вернее, во-первых и наиглавнейшее), утешенный заботой Машеньки. Марианна Петровна, кажется, даже пообщалась с Заремой и в результате женской разборки добилась не только заочных извинений Виталика, но и твердого обещания никогда больше не попадаться обиженному Гордину на жизненной тропе.

Остановись, остановись, мгновенье - но нет заклятия бегу времени, и вот уже Гордин - студент Литинститута, а через пару месяцев, уволенный из СА, снова штафирка, свободный человек, врач-окулист; а еще несколькими мгновениями позже - столичный житель, владелец сначала двадцатиметровой комнаты в "коммуналке", а следом полноправный хозяин трехкомнатной квартиры, пусть и на непрестижном первом этаже, только попробуй выкурить его сейчас из столичной норы. И память блаженствует под наркозом забытья, которое вызывается лягушачьим мельтешением лапок пресмыкающегося, почему-то утопающего во вселенском молоке ежесекундного существования, называемого прекрасной и яростной жизнью.

Парадокс в другом - Виталий Белов никуда не исчез, несмотря на обещания и заверения, он тоже стал литератором и надо же - поступил в тот же набор на тот же факультет того же приснопамятного Литературного института имени Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова) при СП СССР.

Когда однокурсники сообщали Гордину об его земляке, тоже поэте, и нередко указывали на кудрявого (вскоре облысевшего) толстогубого монголоидного субъекта, с которым Владимир Михайлович ни разу не поздоровался, даже встречаясь взглядами, смотрел на бывшего друга как на пустое место (впрочем, обидчик платил ему тем же показным высокомерием и презрением, хотя может быть рудимент совести, как аппендикс, щемил-таки у Витальки, кто знает). Как было узнать, как докопаться?

Иногда они даже встречались в полупьяных компаниях. Различие между ними состояло лишь в том, что Гордин тянулся тогда к "диссидентуре", "западникам", а Белов сразу пошел по "патриотической стезе". Он неожиданно развернул оргспособности, стал активно публиковать критику, попал в редакцию "толстого" журнала, стал вскоре членом редколлегии, а по прошествии пары лет его утвердили первым заместителем главного редактора с перспективой быстро выйти на первые роли.

И что же наш Ц.С. Ревич, "поджидок", как его нередко именовали за потомственное грассирование и активный дискурс (или вектор) литтворчества вечно завидующие начинающие и тем более продолжающие мастера пера и пишмашинки? А ничего. В редакцию того журнала-"толстяка" он не ходил, хотя за время студенчества напечатал там не одну подборку. Более того, когда его пригласили на "хлебное" место завотделом поэзии (но в подчинение преуспевшему Виталику), он наотрез отказался и чуть ли не возгордился таковым самоотречением. "Лучше я буду вечно в поликлинике на приеме сидеть, лечить глаукому да очки подбирать старухам, нежели предам свое будущее бессмертие за чечевичную похлебку" - думал Владимир Михайлович, не умевший видеть на три хода вперед в шахматы.

Потихоньку и наш захудалый дворянин перестроился, его взяли в редакцию газеты "Макулатура и жизнь" в отдел писем, где он по восемь часов в день выстругивал стандартные ответы несметным графоманам.

До новоиспеченного газетчика доходили слухи и ширящемся благополучии Виталика, составлявшего антологию за антологией, писавшего передовицы в "Правде" и "Литгазете", получившего к очередной годовщине Октября орден Трудового Красного Знамени, после чего в ближайшем тематическом плане "Худлита" оказался его двадцатилистовый поэтический однотомник. И вот-вот должно было состояться его назначение главным редактором престижного книжного издательства.

Сколько ему тогда должно было исполниться - 33 или 37? Как-то в ЦДЛ Гордин увидел друга-врага за богато накрытым столом: безжизненная маска монголоидного лица, гладкая (под бритву) черепушка, неожиданные на неподвижном лице модные "стрекозиные" очки-блюдца и вальяжная статика раздавшейся за годы литературной власти фигуры в заграничном блиставшем всеми цветами радуги двубортном костюме (застрелись Евтушенко!), а вокруг копошилась стайка нахохлившихся как воробьи "зависимых" людишек, охотно клюющих с руки любой мало-мальский литературный приработок.

Он по широкому периметру обогнул Витальку, естественно, не поприветствовав. Дескать, на витражи засмотрелся или на деревянную лепнину. И то, и другое в зале бывшего графского особняка, где (по легенде) заседала масонская ложа и не так уж давно отметился визитом сам Рональд Рейган, воистину привлекали взор.

И вдруг прошел страшный слух: погиб Виталик. Под Рождество или на Новый год, а может на Пасху или Ильин день он повесился в ванной на каком-то старом ржавом штыре, тычась монголоидными губами в облезлое мутное зеркало, скособоченно висевшее на стене. Его обнаружила хозяйка квартиры, сдавшая Белову однокомнатные аппартаменты на полгода и явившаяся за понадобившимися вещами через неделю после кончины квартиранта.

Плохая весть птицей летит, хорошая - ползет черепахой. Гордин успел-таки в крематорий, на похороны Белова. Народу в просторном зале было немного. Не по-столичному. Человек 20-30. Ведь в современные классики Виталик выбраться не сумел.

Была ли там Зарема, Владимир Михайлович не упомнил. Какие-то бесформенные женщины в черном, полупрозрачном и развевающемся, несмотря на жгучую зиму (или напротив жгучее лето) стайкой сгрудились у гроба. Были цветы, преимущественно красные гвоздики. Звучали трогательные речи. Гордин молчал. Он как будто тоже заглянул в облезлое мутное зеркало, где отражался заколоченный гроб.

Мягко опустился вниз кусок пола, эдакий подвальный лифт, и деревянная ладья, обшитая красной материей с черной каймой, торжественно уплыла в ритуальный костер.

Следом состоялись поминки. Стол был небогатый: картошка, селедка, подобие кутьи, магазинные пельмени и, конечно, водка. От соседа по застолью бородатого литератора Чапкина он услышал несколько версий суицида: первая, что Витальку не утвердили в ЦК главным редактором издательства; вторая - что Зарема, от которой он съехал на нанятую квартиру, в порыве очередной ссоры заявила ему, мол, сын у нее не от него (а Белов много лет водился с мальчишкой, лечил его, родившегося глухонемым, о чем Гордин ранее никогда не догадывался) и наконец, третья - что, придя к новой подруге жизни, начинающей поэтессе, открыв ее дверь своим (вполне уже законным) ключом, только в неположенное время, когда его явно не ждали из командировки, он застал девушку со своим же сослуживцем, тоже заместителем главного редактора; девушка же работала секретарем главного редактора. Все свои.

С поминок Гордин вернулся домой со странным ощущением. Казалось, заглянув в облезлое зеркало чужой судьбы, он вновь увидел припорошенный снежком ледяной вгорок в городе П. Только почему-то в перевернутом виде, как в бинокль или через камеру-обскуру, и он, Владимир Михайлович, стоял неподвижно наверху, а Виталька катился под горку, елозя лопатками в цивильном суконном пальто.

Постепенно история с Виталием забылась. Гордин прожил еще двадцать лет, натворил немало всевозможных поступков, добился некоторой известности и в конце концов попал совсем в другую страну, где литература уже ничего не значила, а литераторы влачили жалкое существование, в новой стране псевдодиссиденты стали лишь на короткое время героями и опять упали в небытие, а многие главные редакторы и их заместители, совершив ловкие кульбиты, до сих пор трудятся во имя соверешенно противоположных идеалов, единственно ради все того же презренного металла (верне бумажных купюр, поменявших и цвет, и достоинство). Увы, многие и многие люди поменяли сегодня и цвет, и достоинство.

Только Гордин, вечный неудачник, плохо и неточно вписавшийся в новые обстоятельства жизни, погрузнел, усы его поседели, но взгляды остались прежними: "двух станов не боец, а только гость случайный". Впрочем, одежда и обувь у него заботами Марианны Петровны в относительном порядке. Изредка он пишет письма или открытки в город П. Своей уже восьмидесятилетней матери, которая любит ответно поучать его и упрекать в бесхарактерности.

И уж совсем редко-редко он вспоминает Виталика. Любопытно другое: когда-то, еще в студенчестве, живя в городе П., он занес в тетрадку среди других замыслов название предполагаемого рассказа "Счастливчик Белов". Неоднократно он предпринимает поиски этой заветной тетрадки - там ведь и другие названия записаны, они тоже могли бы пригодиться - увы, она затерялась и, видимо, окончательно.

 

 

ВЫНУЖДЕННОЕ БЕССМЕРТИЕ

 

Каковы бы ни были наши желания, мы от жизни имеем только

пустую видимость, а от бессмертия - его пародию, ибо ,

чуждые смерти, мы безнадежно по ней тоскуем.

Эдуард ЭСТОНЬЕ

"Вещи видят"

 

 

1.

 

Давным-давно прочитал я пухлый растрепанный томик со странным названием "Вещи видят". Роман французского автора представлял собою триптих: "Повесть часов", "Повесть зеркала" и "Повесть письменного столика". Поверьте на слово, нынешнему кумиру Павичу далеко до впечатления, вызванного Эстонье.

Помню, что меня не столько поразили исповеди вещей, с детективной тщательностью сложивших мозаику человеческих преступлений, человеческой дикости и глупости, сколько вполне одушевленное желание подвести черту своей собственной жизни, погибнуть подобно их несчастным владельцам, не длить бессмысленное и жалкое существование, увы, безвольных свидетелей торжества чужой воли.

В тогдашней моей жизни окраинного барачного мальчика, в общем-то, звереныша, Маугли сталинской эпохи, долговременные вещи практически отсутствовали. Частые переезды отчима и матери из города в город, вернее из поселка в поселок, не позволяли им обзаводиться скарбом. Два чемодана и несколько сумок - вот и все пожитки, сопровождавшие нас в поисках счастья.

Конечно, при вселении в очередную каморку сразу же покупалась большая двуспальная кровать с никелированными спинками-лирами, увенчанная луковичными башенками гаек, скреплявших совокупно со стержнями пружинно-матрасное чудо; диван с высокой спинкой, украшенной двумя полочками по бокам и зеркальцем посредине, а также с двумя боковыми валиками, обтянутыми, равно как и сиденье, дерматином, который по простоте душевной считался доподлинной кожей. Что еще? Пара табуреток и стол завершали спартанский интерьер, позволявший разве что протиснуться боком вовнутрь либо из комнатки с одним-единственным окном.

Телевизоров тогда не было и в помине. Только черная тарелка громкоговорителя шуршала или басила со стены. Бережно протирать ее резонирующую плотно-бумажную основу от всепроникающей пыли была одна из моих ежедневных обязанностей.

Личных вещей помимо одежды, учебников и портфеля у меня долгое время не было, поэтому тяга к собирательству, наивному коллекционированию не только возникла, проявилась при первой же материальной возможности, но и в немалой степени сформировала мои личностные запросы.

А тогда, полвека тому назад, мною владела одна, но, как говорится, пламенная страсть - чтение. Я читал днем и ночью, читал сидя, лежа и на ходу, чудом обходя встречные электростолбы, впрочем, иногда бесшабашно налетая на очередное вертикально вкопанное бревно, уже все в глубоких трещинах от старости и непорочной службы, набивая шишку на любу. Благо, очков я тогда не носил и стекол не бил, но синяки не переводились.

Не переводились и порезы на пальцах рук, ибо лез, забывшись, за чем-нибудь в карман брюк или куртки ("вельветки") и кисть нередко натыкалась на бритвенное лезвие, с которым был неразлучен, а почему - сейчас и не припомню. Видимо, "бритвочка" была незаменима в тогдашнем детском обиходе. Карандаши подтачивал или соскребал чернильную ошибку, которую ластик, увы, не брал.

Прочитанные книги были не только путеводной нитью в лабиринте исканий, но и сплетались порой в паутину, в плотный кокон программирования и предопределенности движения вперед. Или по кругу.

К сожалению, я до сих пор принадлежу к той категории наивных людей, дураков по обывательскому определению, которые, прочитав очередную книгу, находятся под ее влиянием определенное время, а уж заполучив в руки тот или иной документ, служебное письмо или записную книжку, чистосердечно считают, что это истина в последней истанции. Между тем, на самом деле не только история государства, но даже судьба рядовой семьи или отдельного человека состоит не только из запротоколированных ситуаций, пергаментов и типографских страниц, но прежде всего из малоуловимых эмоций и человеческих действий, не известных посторонним, да и самому-то их совершителю неподконтрольных. Повторюсь вслед за автором эпиграфа к рассказу: бродишь среди них (то есть действий), как слепой в лабиринте; путеводная нить обрывается, и самое логическое происшествие принимает вид безумия. Или наваждения.

Когда мне оказывается с руки и по карману, люблю покупать в букинистических или антикварных лавках рукописные альбомы и записные книжки. Уже не каждый раритет помню в "лицо". Как обычно - пролистал при приобретении и забросил.

Но вот коричневый томик с надписью на передней обложке: "День за днем. Записная книжка и календарь на 1889 год", как надоедливый щенок, нет-нет да подтыкался прямо в руки. Мол, возьми и прочитай.

Наконец, я внял его призыву.

 

 

2.

 

Для своего почтенного возраста (111 лет!) записная книжка-ежедневник сохранилась неплохо. Ни внешних изъянов, ни потертостей. На титульном листе читаю, между прочим, что изготовлена сия редкость в типографии А.С. Суворина в С.-Петербурге.

По владельческой надписи я уяснил, что приобретена записная книжка была неким И. Сметаниным 21 сентября 1888 года в Твери.

В книжке помимо рекламы помещено немало всевозможных занимательных справочных сведений: и состав Российского Императорского Дома на тот временной отрезок, и пространство и население Российской империи, даже движение населения в оной за 1884 и 1885 годы; сведения по населению и расстоянию от Петербурга и Москвы с платой за почтовые пересылки даются не только по губернским, областным и некоторым другим городам, но и распространяются на иностранные государства. Почта, телеграф, телефон. Коммерческие и денежные сведения. Краткие судебные сведения. Личный состав главных правительственных учреждений. Краткие сведения об учебных заведениях и приютах. Метрологические сведения. Врачебные и лечебные заведения в обеих столицах. Театры, клубы и сады. Музеи и библиотеки. Железные дороги и сообщение по ним. Наконец, каталог изданий А.С. Суворина от "А" до "Я". До Шиллера, точнее.

Право слово, не отказался бы приобрести таковой ежедневник на текущий или будущий год, изданный с той же скрупулезностью и тщанием.

А вот личные записи непосредственно в ежедневнике оказались вовсе не регулярными, со значительными пропусками во времени (причем, иногда на один день наоборот приходилось по две-три записи за разные годы) и, что гораздо печальнее, насчитал немало вырезанных страниц. А точнее - пятнадцать купюр. Кто осуществил сию операцию, владелец книжки или же его наследники, судить не берусь. Пропали записи: две - за июнь, четыре - за октябрь, восемь - за ноябрь, и одна - за декабрь. Почему-то мне кажется, причина тут политическая, связанная с октябрьским переворотом. Ведь дневник заканчивается 1918-м.

Безыскусные записи практически не нуждаются в комментариях. Я же со своей стороны, готовя их к публикации, расположил их строго хронологично, не удержался лишь от некоторой косметической правки и ретуши да чуть-чуть домыслил (реконструировал) облик автора записей. Но книжка цела и все желающие могут сверить рассказ с ежедневником.

 

 

3.

 

1869 апреля 16. После тяжкой и продолжительной болезни на 40-м году жизни скончался дорогой родитель мой Козьма Агеевич Сметанин. Похоронен на Пятницком кладбище. Нас осталось с мамашей 9-ть человек детей и я был самый старший, 15-ти лет.

 

1888 сентября 21. Были я, и Клавдюня, и мамаша. Жизнь все-таки странная штука. Как будто вчера был отпущен из семинарии на именины к сестре. Помню, потом еле успел к всенощной. А сестра еще упрекала тогда меня, что я совсем переменился. Не ел ничего скоромного в пост, барышнями не увлекался. Тогда как у нее подруга...

 

1889 января 22. Сего дня и года в 6 часов вечера было наше бракосочетание в церкви Никиты-мученика, что на старой Басманной. А бал был в доме Кузина. Гостей было 220 человек. Бал прошел весело, а благословение было 20-го декабря 1888 года в доме Хвостова на Полянке.

К сему приписка другим почерком: Лета наши были: мне 27 лет, а Ване 34. Клавдия и Ваня Сметанины.

Января 28. Сего года и дня в 11 1/2 пополудни после тяжкой и продолжительной болезни скончалась дорогая и незабвенная наша мамаша Екатерина Савельевна Медведева. Похоронена 30-го января на Даниловском кладбище.

Января 31. В ночь на 31-е января в 3 часа ночи скончалась тетушка Клавдюни Александра Савельевна Талинаева, на 57-м году. Похоронена на Калитниковском кладбище.

Февраля 7. В 7 часов вечера после продолжительной болезни скончалась тетушка Клавдюни Евдокия Савельевна Рассадина. Похоронена 9-го февраля в Даниловском монастыре.

Февраля 26. Удивительный сон мне приснился. Вот я, уже лицо духовного звания, а мне почему-то снова в церкви стихарь меняют на рясу. Вернулся домой, а меня встретила елка и толпа моих детей, аж семеро. И мальчики, и девочки. А вот матери их и жены моей не видно. Нет ее где-то.

Я решил записать этот сон. Неужели мне суждено все-таки стать вдовцом? Жуть какая-то.

Сего 1889 июня 25, помолясь Богу в доме, на месте фундамента сделали закладку нового дома по Добролюбскому переулку в присутствии и (Божьего милосерд. Духовенства) моей Клавдюни, моей мамаши А.Ф. И В.М. Михайлова, дяди. В один угол передней заложили для благополучия и счастья три серебряных рубля и серебро мелочью. Означенный дом вчерне окончен и покрыт был к 14-му сентября. Каменную кладку клал подрядчик Еф. Сем.Балашов, а архитектором и строителем был я сам, И. Сметанин. Все работы по постройке произведены благодаря Бога благополучно.

 

1890 сего дня января 23. Прошел год после нашего бракосочетания с моей милой дорогой Клавдюней. Прожили  о ч е н ь  с ч а с т л и в о. Иногда  н е м н о г о  ссорились, но ненадолго. Я с н о е  н е б о  в с е г д а  н е  б ы в а е т. Находит и тучка дождевая, но зато после дождя бывает ясно и в воздухе очень легко и хорошо. Так и у нас на сердце после, хотя и пустой ссоры не бывает. Легко и хорошо?..

Деточек еще нет у нас, о чем очень сожалеем и болеем сердцем, и надеемся на Бога; сейчас с Клавдюней сидим вдвоем и пьем чай, и вспоминаем прошедшее. И. Сметанин.

Во всем согласна. К. Сметанина (приписка карандашом).

Ссоримся больше только из-за ревности моей глупенькой за это Клавдюни. Любящий И.С.

Сентября 5. (Запись карандашом). Помолясь Богу, переехали с Клавдюней из дома Хвостова на Полянке в свой дом на Разгуляй, который мы весь возобновили по своему усмотрению и желанию. Все вышло очень хорошо. Как я, так и Клавдюня очень-очень довольны. (Две подписи).

На новоселье нам Бог послал выигрыш на билет 5% выиграл 500 руб. в тираж 2-го сентября 1890 г., чем очень нас Господь порадовал и утешил.

 

1891 г. Сего июня 31 я и Клавдюня переехали с дачи из Петровского-Разумовского в свой дом на Разгуляе. Это был  п е р в ы й  наш выезд на дачу. В начале весны было очень-очень хорошо на даче. Под конец весны и в лето большие вечера стали надоедать. А главное не сошлись с дурным (поляк) дачевладельцем: все-таки как на даче ни хорошо, а дома у себя на Разгуляе л у ч ш е! За дачу заплатили 300 руб. А все удовольствия с лошадью стоили 1000 руб.

Сентября 26-го. Сего дня в 11 1/2 часов: меня и Клавдюню Бог обрадовал великою и невыразимою радостью. После двух с половиною лет нашего брака Бог, благословясь, дал нам сына-первенца Сергея.

День именин назначили на 25 сентября в память великого угодника Божия и чудотворца Сергия Радонежского, т.е. день именин будет накануне его рождения, ввиду того, что мы с Клавдюней были у преподобного Сергия до рождения сына и дали обещание, что если у нас родится сын, то чтобы назвать его Сергеем в память преподобного на 25 сентября. По нашему расчету роды должны быть в первых числах сентября, но роды начались, т.е. первые приступы их начались именно в день 25-го сентября с 6 часов вечера и продолжались до другого дня и только Бог дал 26-го в 11 1/2 часов пополудни.

Какая была и есть у нас радость выразить здесь нельзя. Крестины были 1-го октября в 5 часов вечера. Крестили у себя в доме на Старой Басманной улице. Купель была обтянута полотном и убрана вся разными цветами и гирляндой. Восприемниками были мать крестная - моя мамаша Анна Федоровна Сметанина, а крестный отец - наш посаженный отец Михаил Васильевич Бородулин.

 

1892 октября 5. Я и Клавдюня ужасно до боязни были опечалены. Наш дорогой Сережа очень заболел. В ночь сделалась рвота от неизвестной причины. А к вечеру ужасно ослаб и невыразимый сделался жар. Сегодня вечером приглашали доктора Алексеева. А 6-го в 2 часа - доктора Корсакова. Сегодня 9-е число. Он все слаб и невесел. Сокрушаемся и молим Бога, чтобы Господь укрепил и сохранил его московский Чудотворец.

Октября 10. Через год по рождении первый раз постригли нашего дорогого сына Сережу. Здесь его и волосы. Весьма недурен собой. Высокий лоб, карие глаза, рот маленький и ровные белые зубы. Лишь нос немного портит картину - сапожком. Почему-то вспомнился Калигула.

Октября 12. Сего дня решили Сережу отнять от груди кормилицы. Кормилицу не прятали. Отнимали при ней и первые три ночи я и Клавдюня не раздевались и не спали. Просто измучились. Жаль. Плачет навзрыд. Первую ночь плакал-плакал. А мы все четверо (с горничной) занимались его игрушками. Стали играть случайно в органчик и он со слезами вдруг затрясся на руках под музыку, и так видно, что сквозь слезы пляшет нервно и думает, что ему за это дадут грудь. Так немножко развлеклись. Обманули его, дали попить молочка и то с трудом. Измучился, уснул и это так продолжалось три ночи подряд. По нескольку раз. Но вот, слава Богу, сегодня 16-го числа начинает свыкаться и забывать. Теперь уже сегодня и кормилицу уволили, кажется все забывает что-то сказать. Дай Бог ему здоровья и нас бы успокоил. Сегодня все-таки опять придется ночь не спать.

И при всем этом изо дня в день с матерью, т. е. с Клавдюней ругаемся. Чуть не каждый час - из-за кормления.

 

1893 года апреля 25. Крестил у Д.Н. Тарханова  с ы н а  Б о р и с а  в приходе Святого Ермолая, что на Садовой, с кумой сестрой новорожденного Еленой Алекс. Осиповой.

 

1895 марта 10. Крестил у М.В. Бородулиной дочь Клавдию в приходе Покрова, что в Лоховцах, с кумою сестрой матери новорожденной Клавдией Васильевной Поздняковой.

Марта 12. Нашему счастью и нашей радости, дорогому Сереже, вот уже три с половиной года,  у м е н  д о  н е в е р о я т н о с т и. Большой говорун. Все говорит очень хорошо. Только не выговаривает букву "р". (Сейчас он подошел ко мне и спрашивает: "Папа, ты что поделываешь?") Ужасно замысловат и любознателен. Баловник и озорник невыразимый. О д н о й  с е к у н д ы  н е  м о ж е т  смирно посидеть на одном месте. Находчивостью просто поражает. Когда-то хочется его прибить, а он сейчас же кричит: "Папочка, не волнуйтесь..." Чем смешит и обезоруживает. Меня все-таки боится, а матери совсем не боится. Она ужасно безрассудно его балует, через что могут быть в жизни худые последствия, что меня очень беспокоит. Он будет или  о ч е н ь  у м е н, или  н и к у д а  н е г о д н ы й, но среднего в нем  н е  б у д е т! Здоровье у него плохое, часто хворает. Главное: плохой желудок, ходит только с клистиром. Доктора не помогают, это нас пугает... Надеемся на Бога и просим его защиты.

Декабря 17. В воскресенье в 10 часов вечера скончался от умопомешательства и побыв в части двоюродный мой зять и архитектор Василий Федорович Баринов. Умер в Рогожском частном доме. Похоронен на Пятницком кладбище.

 

1896 декабря 23. Сегодня в 10 1/2 часов вечера Господь нам послал  в е л и к у ю  р а д о с т ь  и  у т е ш е н и е. Родился еще у нас  с ы н  Н и к о л а й. Крестили 2-го января 1897-го. Восприемниками были отец крестный Михаил Васильевич Бородулин, а мать крестная - моя мамаша Анна Федоровна Сметанина. Крестили на дому у себя на Старой Басманной в своем доме. Клавдюня и новорожденный здоровы. Не знаем, как и благодарить Бога. За всю Его к нам милость и утешение. Да сохранит Господь новорожденного Николая. Имя дали ему в память великого угодника Божьего Николая-Чудотворца. Именины 9-го мая. Таково было наше обещание. Да сохранит его великий угодник Николай-Чудотворец.

Купил Коле выигрышный билет на его счастье. Номер его (зачернен) втор. Займа.

 

1897 января 17. Я благословлял сироту и отпускал под венец Надежду Александровну Замкову. Сегодня 17-го венчал в церкви Николы, что на Болвановке, с сыном фабриканта Алексеем Ивановичем Корякиным. Первое благословение было 27-го декабря 1896 года: в квартире Н. Я. Смирнова. После венца был обед в "Славянском Базаре".

Января 23. Сегодня в 4 часа дня крестил у сестры Натальи сына Николая. Крестной была моя мамаша. Именины новорожденного крестника 9-го мая. (Приписка карандашом: умер).

Сентября 27. Сереже пять лет, шестой. И вот уже с полгода, как нас просто измучил. Не поймем, что с ним сделалось. Н е  п о  г о д а м  с т р а ш н о  у м е н, и до невероятия баловень, неслух и озорник. Няньку совсем измучил, и порка не помогает. За что сейчас пороли, через пять минут опять то же и то же. Что вам не нравится, то он и делает нарочно. Резвость и хохот невероятны. Что будет дальше - не знаем. Боже, что будет? Не придумаем, что с ним делать. Когда нянька одевает его, то он заколотит ее до слез, а сам все хохочет. И это каждую минуту что-нибудь над кем-нибудь проделывает. Все жалобы на него. Только меня немножко боится, а больше никого знать не хочет и не слушается.

Октября 23. Вот десять месяцев нашему дорогому сыну Коле. Такой умный и сосредоточенный. Серьезный, уж сейчас видно, что будет умный и положительный. С совестью и послушный, да хранит его Господь на многие годы. Э т о  т и х и й  а н г е л, а не ребенок.

Октября 24. Дорогой наш сын Сергей стал уже для нас просто недорогой. А постылый. Вот третий год. Из рук вон. Баловник, и баловник  н е в ы р а з и м о г а д к и й. Все мои нервы испортил и душу истерзал. И не знаешь, как с ним поступить. Просто потеряли голову, вот наняли гувернантку-немку... Третью неделю. Вначале попритих. Слушался ее. А вот сегодня из рук вон. Балуется (была порка) и не слушается. Пожалуй, с ног собьет и гувернантку. Жить не будет, уйдет. Ну просто неестественное баловство. Хоть убейте его, а он опять же сейчас же за это же?! Я просто болею от него. Не знаю, чем это окончится. Главное - нет строгости у матери.

 

1898 июня 16. Во имя Отца и Сына и Святого Духа Аминь. Сегодня 16 июня в 5 часов было Чудо Божье - Наказание. Страшный ураган или с м е р ч . Всю страсть и ужас описать нельзя.

Случилось это на даче в Люблино. Все дачи разрушены. Весь вековой лес на 40 десятинах сломан, деревья вырваны с корнями. В уцелевших дачах стекла выбиты. В это время меня в Люблино не было. Я был в Москве. А в даче была Клавдюня с детьми: Сережей, Колей, Клавочкой и Шурой. И с прислугой. Все от страха плакали и молились Богу.

И Господь их спас.

Через три дня только смогли выбраться оттуда. Эта буря задела и часть Лефортовской Москвы и Сокольники. Везде ужас. Что наделалось. Какие разрушения. Несколько деревень и фабрик разрушило, и очень много людей погибло. Все и описать невозможно. И вот сейчас мы без дачи сидим в Москве. Боимся куда и поехать. Ждем и еще такого же урагана. Подобный ураган был восемь лет назад. Это ужас и жалость на все разрушения смотреть. Благодарю Бога, что он нас спас от смерти и многих бед.

Августа 23. Сего дня исполнилось нашему дорогому и любимому сыну  Н и к о л а ю один год и восемь месяцев. Уже четыре месяца как ходит и начинает уже говорить. Первое слово начал говорить "мама", спустя неделю-две стал говорить и "папа"... Замечательный ребенок, очень умен, все  п о н и м а е т  и ужасно  п о с л у ш е н  и  с м и р е н. Более серьезный, что мне очень нравится. Дай Бог, чтоб так и осталось. В этом будет его и наше счастье. Да хранит его Господь и Св. Николай-Угодник, Николай-Чудотворец..

Сентября 1. Сегодня помолясь Богу и с благословением преподобного Сергия свезли Сережу в училище в приготовительный к г-же Полетаевой, что против Богоявления. Сережа пошел учиться охотно и весело. Мать очень плакала и жалела. Вчера были в Лавре у преподобного Сергия, да поможет ему Господь, и преподобный Сергий окончит с успехом и в благополучии трудный путь его учения; все зависит о т  Г о с п о д а. Да будет во всем его воля...

Декабря 2. Учится  л е н и в о, т.е. учится  х о р о ш о, но с ленью уходит учиться. Покуда учительница одобряет, и мы без него отдыхаем. Баловник до безобразия, и как ему Господь и преподобный Сергий помогут окончить учение и не знаю, не надеюсь на успех его, но надеюсь только на Бога.

Декабря 14. В 4 часа дня в приходе Вознесения у Никитских ворот окрестил дочь у Димитрия Николаевича и Марии Васильевны Тархановой. Восприемницей была Екатерина Викторовна Абрамова. Новорожденная родилась 29 ноября в 11 1/2 часов ночи. Все здоровы и благополучны.

Еще у них же крестил ранее дочь старшую Любовь. Восприемницей была Александра Григорьевна Михайлова.

Декабря 25. Дорогой наш сын  К о л я  растет нам на утеху и радость. Очень умен и послушный, что нас очень утешает. Стал ходить первый раз с 23 марта 1898 года, с понедельника. Мы очень были рады, что один пошел. А потом были и не рады. Много раз падал и все носом. Ужасно было больно это видеть и переживать, и слышать плач любимого сына. Сейчас декабрь месяц 1898 года и Коля уже бегает хорошо и начал говорить: "папа, мама, дядя, няня, баба, тетя". А спросишь, как его звать, то ответит: Колька. Так потешно. Да хранит его Св. Угодник Николай-Чудотворец.

 

1899 (Без даты). Н а  п а м я т ь  К л а в д ю н е:

 

Судьба дарит нам в жизни счастья мало,

И без шипов нет розы никогда.

Все то, чем сердце жило, трепетало,

Придет пора - исчезнет без следа.

Тебе я нес  в с е  ч и с т ы е  ж е л а н ь я,

И думал я: мне счастье суждено...

Господь с тобой... А как бы чудно было...

Господь с тобой... Ты не поняла того...

И чистой души моей не оценила.

Бог с тобой...

 

И. Сметанин

 

Апреля 4-го. Сего дня я благословил на брак двоюродного брата Сергея Ивановича Жукова с невестою Марией Константиновной Максимовой. Мать его была Александра Федоровна Жукова. Сговор и был был 21 апреля в доме Золотарского. А свадьба состоялась 9 мая в доме Кузина. Гостей было  н е м н о г о, и более простых гостей (без шика) - к свадьбе пришлось мне выручать Сережу, дал ему взаймы на три месяца денег 3000 рублей. А иначе ему не на что было начинать и женитьбу, о чем он горько пенял. Моя услуга  б у д е т  з а  н и м.

Апреля 8. Сегодня исполнилось желание Клавдюни: родились у ней две дочери, чем были мы удивлены, а я прямо-таки поражен. Этой неожиданностью для меня... Первая родилась дочь Клавдия в 7 вечера, а вторая Александра родилась в 7 часов 45 минут вечера, т.е. через 45 минут. Обе они здоровы и очень крикуньи и характерные до сих пор. Восприемниками были у них отец крестный Михаил Васильевич Бородулин, и матери крестные: у Клавдии - у старшей - моя мамаша Анна Федоровна Сметанина, а у Александры - Мария Васильевна Тарханова. Крестили у себя в доме на Разгуляе 13-го числа апреля. К обеим взял по кормилице. Ко Клавдии - Анну, а к Шуре - Аграфену, ну очень бестолочи, думаем переменить. Именины бывают: Клавдии 18 мая, а Александре апреля 21 или 23-го.

Июня 25. Конец июня и июль на даче в Люблино. Нас постигло ужасное несчастье: дорогой наш и любимый сын Коля заболел дифтеритом. Ужасная болезнь. И был болен почти до сентября. На один волос был от смерти. Лечил его детский врач Куровский. Делал  т р и  прививки. Насилу нашли доктора. Все были в разъезде. Если бы еще оставили на ночь без доктора, то не было бы у нас Коли. Еще вторично чуть не помер. Был припадок и воспаление в кишках. Ужасные были болезни. Мы просто измучились, ночей не спали. Большое спасибо доктору Куровскому.

Вот уже 1 сентября. А Коля еще собой слаб, но весел, а сейчас вот Сережа этой болезнью заболел, но ему скоро прервали. Слава Богу, поправился. Почему-то мне больше жаль Колю. Да хранит их Господь навеки.

Августа 27. Еще 25 августа со вчерашнего вечера Сережа очень заболел. Доктор Алексеев объявил, что дифтерит. Очень мы напугались, вот уже четвертый день. Слава Богу получил поправление. Очень баловался: все пил холодную воду и бегал по улице раздетый, а может быть перешло от Коли. На даче теперь, слава Богу. Замучились возивши докторов.

Октября 14. Крестил новорожденного у сестры Наташи Комаровой - сына Михаила. Восприемницей была моя мамаша Анна Федоровна Сметанина. Это уже я крестил у сестры  т р е т ь е г о  ее сына.

 

1900 декабря 20. Вот нашему сыну Сергею девятый год. В нем все есть, но мерзостей и гадостей больше, озорничества еще больше. И не знаем - в кого. Озорничеством своим доводит до исступления меня и мать. Учится порядочно и старательно третью зиму. Готовим его в коммерческое училище. Пишет скверно. Сплеча не старается, баловень. Баловства страшно много. Сейчас оба, Сергей и Коля, сидят со мной. У меня в кабинете. И читают газеты. Сейчас все плясали, а Клавдюня играла на рояле.

Декабря 27. Еще о Коле пишу, о нашей утехе. Здоров и стал очень весел. Вот уже ему пятый год. Мы не нарадуемся на него. Очень умен, совестлив. И послушный. Забранить или прибить его невозможно. Какое-то особое к нему чувствуешь расположение и жалость. Мы с матерью любим его до безумия. Он мне говорит: "Папа, мы с тобой, как рыбка с водой". Молим Бога, чтоб Господь его хранил. Это наша утеха.

 

1901 января 14. Был восприемником. Крестил у сестры Наташи Комаровой дочь Татьяну. Восприемницей была моя мамаша А.Ф. Сметанина. Новорожденная родилась 12 числа в 11 утра.

 

1903 апреля 10. Наши дорогие неожиданные дочки растут. Вот уже четыре года. Резвые, веселые, но и капризные. Привязаны больше к няньке Василисе. Очень танцорки, девочки послушные.

Октября 25. Сын Сережа учится в коммерческом училище. Перешел во второй класс без экзамена. Учится порядочно, есть смекалка, но лентяй. Учится сплеча. Не знаю, кончит ли, очень баловник. Это ужасно. Дерзкий, непослушный и лгун. Падкий на все дурное. Учится еще музыке на рояле. Мать обучила его танцевать, против моего желания (еще рано). Одним словом, растет наше несчастье и горе наше. Греха у нас с матерью через него пропасть. Она его балует и поощряет его гадости, по-моему; что нельзя, то по ее все можно. Через что у нас растет  у р о д, неисправимый  д у р а к... Вот Коля наше утешение, но здоровья нет.

Декабря 29. Еще 9 марта нас постигло горе и испуг. Заболел наш дорогой Коля. Ужасная болезнь - скарлатина. Думали, умрет, но Господь сохранил. Проболел 6 недель. Было осложнение: заболели почки. Жили на две половины: девочки вверху, а мы - внизу. Ужасное было положение. Какие все у него страшные болезни, вообще, здоровье его плохое. Уж и не знаем, как его Бог сохранит. Очень жаль мальчика. Умный, послушный. Вот уже ему седьмой год. Скоро учиться. А здоровье плохое. Одна надежда на Бога.

 

1904 июля 23. Утром скончался мой брат Алексей Кузьмич. Оставил после себя троих детей: двух мальчиков и одну девочку. И жену в бедном положении. Не знаю, как Бог поможет им существовать.

Сентября 15. Мои милые дорогие барышни Клавочка и Шурочка начали учиться дома. Ходит к ним учительница, барышня Потапова. Учатся прилежно, охотно, чем нас утешают. Как видится, они стараются, с Божьей помощью, и выучатся, помоги им Бог...За учение платил 25 рублей в месяц.

Октября 28. О Сереже. О Господи! Кто у нас растет: сын или демон, я не знаю. Через него у нас вся жизнь отравлена - сколько в нем гадостей и мерзостей. Это непостижимо. Ужас. Умирать придется от него. Безобразничает и бежит все на двор, точно помешанный. Ужас.

Сергей учился скверно этот год, 1904. Арифметика, французский язык и география - скверно. И не перевели, оставили в этом же классе.

Нет ни одного дня, чтобы мать от него не плакала и тут же балует его; и нет ни одного дня, чтоб через него с матерью не ругался. И это наш любимый первый сын Сергей. Что же будет дальше? Ему сейчас только 12 лет, а что он говорит прислуге и нам. Это ужас. И откуда все это, неужели из училища? Из второго класса не перешел. Учился скверно. Колы и двойки, и только. Должно быть учение не кончит - в этом ему и мать помогает...Убьет он нас. Я все нервы растратил с ним и болею очень. Ничего не понимает, как стена. Ни совести, ни чести. Ни руганьем, ни битьем не взять. Стыда никакого нет. Ругается дурными словами... Надо помолиться о нем как о погибшем. Есть в нем что-то нехорошее и недоброе.

 

1905 апреля 11. Мои милые девочки Клавочка и Шурочка, слава Богу, растут и здоровые, и главное - веселые. И меня очень любят. И такие услужливые. А как они между собой дружны, одна без другой ничего не сделает; всегда все вместе и нераздельно. Уж нельзя, чтоб одной дать да и другой не дать. Этого нельзя. Т о л ь к о  в  н и х  и  в  м и л о м  К о л е  утешение и радость, за что благодарю Бога.

Декабря 6. В Москве у нас совершенно чудеса из чудес: Боже мой, что только делается! Волосы дыбом становятся. С 6-го числа началась  р е в о л ю ц и я. Все торговые и фабричные дела остановились. Все закрыто. По городу идут толпы забастовщиков. Днем идет стрельба в бунтовщиков. Начались грабежи и убийства.

Ложимся спать и не знаем: встанем живы или нет! Вот сегодня 10-е число. А все кругом закрыто и замерло. По улицам ездят казаки. Вот 7 вечера и на улице  н и  д у ш и. Все замерло и что будет дальше лишь Богу известно. Ложимся, не раздеваясь. Это ужас. Всего и описать нельзя. Железные дороги все остановлены. Телеграф, а также власти почти бездействуют. В с е м у  д а н а  с в о б о д а. Боже мой! За что такое наказание. Жаль очень детей. Малы очень.

Декабря 10. Вот и еще о своем несчастном болване пишу. Боже мой, что за человек! Н е  п р о х о д и т  д н я, чтоб от него не поплакали. Я целые дни с утра ругаюсь с ним как сапожник, прямо до одурения. Боюсь, как бы не изуродовать его. Боже мой, сколько в нем гадостей, пошлостей, мерзостей и всякой развращенности, дерзости, неуважения и презрения к нам. Непременно он нас убьет, если мы от него не убежим. Господи, какая в нем грубость, нахальство. Откуда и от кого это и чем помочь? Не знаем. Что хорошо, то ему противно, а что подло, то ему хорошо. Ежедневно с утра до вечера скалит зубы, озорничает, обижает своих сестер и брата. Делает больно. Без греха и шума ни одного раза не покушаем. Хоть убей, все делает свое. А какое в нем  з в е р с т в о, бесстыдство, обжорство. Что делать, ума не приложим. Он всех нас погубит. Это наш бич. Всю нашу жизнь отравил и будет до гробовой доски отравлять. В этом есть  в и н а  м а т е р и. Но будь на все его святая Господня воля. Следовательно так и должно...

 

1907 сентября 1-го. Дорогой наш сын Коля сегодня поехал учиться в практическую Академию. Помолясь Богу, с помощью Св. Николая-Чудотворца водили его в Академию на экзамен, где он блестяще все сдал на пятерки. Хотели в первый класс, но ранее просили во второй приготовительный. Учится охотно и хорошо. Доволен, что определили его в Академию, и мы довольны этим.

Октября 15. Тоже помолясь Богу сегодня же мать повезла наших милых дочек Клавочку и Шурочку учиться в пансион, гимназию частную к г-же Валистой. Боялись за Шурочку, не расплакалась бы, но все обошлось, слава Богу, благополучно. В приготовительный во 2-й класс обе ходят охотно, стараются учиться, и мы так рады за них. До 2-х часов уже теперь тишина. Отдыхаем. Помоги им Бог в учении.

Октября 23. И в сей час наш дорогой сын Коля такой же умный, послушный, учится хорошо, скромный. Иногда балует, только  п л о х  здоровьем, худ и мало кушает. Очень жаль его, это мой телохранитель. Да сохрани его Бог.

Пишу все это для того, чтобы Сергей и Николай видели себя. Потому может и послужит мной написанное им на пользу.

 

1908 января 2. Боже мой! Сергей нас измучил. Мать плачет от его оскорблений и мерзостей  е ж е д н е в н о, иногда по несколько раз в день. Еждневно и я расстроен этим и убит. Всего обиднее, что его еще уродует и развращает  м а т ь  разными потачками. И если я говорю, что делать ему нельзя, то она говорит: можно. Если я буду его ругать, то мать прямо меня за горло ловит и позорит. А сын для нее Божество, а через час от него плачет, и Боже мой, что только у нас делается и не опишешь... Горе, горе этой безрассудной матери будет. Теперь развращает его деньгами, дает ему тихонько от меня и он их проигрывает в карты в "банчок"... Горе, горе будет нам от этого еще больше. И теперь больше молчу, скрепя сердце, но придвигается к нам что-то ужасное. Учится плохо в 4-м классе, кажется останется, из чего видно, что он у нас  н е н о р м а л ь н ы й, надо лечить... Но горбатых исправит только могила. Одна надежда на Бога.

Прав, может, Лев Николаевич Толстой, одно слово "плоть" вызывает отвращение. "Брак - великое таинство" и сила Божья должна вести человека к победе духа над плотью.

 

1914 мая 12. В ночь на 13 число в 2 часа ночи скончалась на 81-м году дорогая моя мамаша, которая всю свою жизнь прожила трудом своим для детей... В этом была забота, упокой ее Господь в царстве небесном. Сын ее И. Сметанин.

Мая 21. Отпевали у Николая. Служил архимандрит. Много было провожающих и помогали тоже многие.

 

1918 марта 30. После тяжкой и продолжительной болезни (чахотки) скончалась дорогая Клавдюнина мамаша Александра Савельевна Болотаева. Похоронена на Смоленском кладбище вместе с папашей.

Мая 21. После тяжкой болезни скончался дорогой папаша Клавдюни Алексей Егорович Болотаев. Похоронили на Смоленском кладбище с мамашей. День Ангела его - 17 марта.

 

 

4.

 

Вот и пролистана записная книжка московского обывателя. Сосредоточенность его на семье поражает.

Несколько взмахов веером страниц - и мощный пласт человеческой жизни прошелестел одним коротким дуновением и исчез. Что судить да рядить, судить прямолинейно - удел близоруких душ. И безжалостных.

Когда же внимаешь благодарно и сострадая, то ждешь продолжения, ждешь чуда (вдруг да и отыщутся вырванные листы! Вдруг да и найдется следующий ежедневник!). Только продолжение может изменить предшествующее, ведь и жизнь, даже подходя к концу, как огонь, вспыхивает и возрождается с новой силой. Правда, в другое время и в другом месте.

Тайна жизни раскрывается только смертью. Действительно, ирония слов: нельзя быть живым, если не можешь погибнуть. Люди - не вещи, им вечная (относительно вечная, вынужденная) жизнь не грозит.

Иначе мы бы мучительно завидовали тем, кто уходит навсегда, и безнадежно тосковали от невозможности прекратить свое вынужденное бессмертие. Бессмертие бездушной оболочки. Да храни нас всех Господь!

 

 

"Наша улица", № 11-2001