Виктор Широков Из польской поэзии переводы с польского
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин
Переводы
с польского Виктора Широкова
ИЗ ПОЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
Павел Сарна
БЕЛЫЙ ОТЧЕНАШ
БАГРЯНЫЙ, БАГРЯНЫЙ
Дороти Т.
Багровые сумерки в сухую погоду. Ночь будет холодной.
Ты видела? Сорняки
свили свои гнёзда. Всё больше камней –
камень от камня родится.
Видишь камин, дрова на растопку. Вот и огонь.
Достаточно для костра. Открыты ставни,
у них стёрлись петли. Ты увидишь,
как завертится мельница на реке. Камни
распустятся и зацветут.
С тех пор как снова подул ветер, у тебя, наконец,
длинные волосы. Эта ночь
будет холодной.
Дом осветит Отец.
Перевел с польского Виктор Широков
БЕЛЫЙ ОТЧЕНАШ С АНГЕЛАМИ
Малгожате И.
Когда вошёл, вокруг неё они не спали.
Один в ногах, а двое в изголовье. Напевали:
Бог пришёл на свет в рубашке
что сейчас её окутывает тяжко
Малгожаты крест священный
предназначенный ему наверно
Я спросил Отца, едва успел войти:
- А кого сейчас ты встретил по пути?
- Чадо в плаче, в плаче чадо. Ведь, небось,
пав на огненные камни, обожглось.
Пели ангелы: вернись, вернись, Отец,
исцелишь дыханьем, может, наконец!
Перевел с польского Виктор Широков
БЛАГОСЛОВЕНИЯ
1
Камень. который сквозь плоть прорастает.
(лежит. на вкус мой. как свинец).
который заслоняет озеро голода.
2
День добрый, прошу пани. да,
какое неуютное сегодня утро. я люблю
такую рань. не вовремя? ох, прошу прощенья.
вечером звонили колокола
вечером у позорного столба
вечером я был рядом.
я слышал, пани кричала. я знаю – так
нельзя напрямую – я так со вчера, я
с вечера сам не свой.
я вчера слышал, ах, колокола.
Перевел с польского Виктор Широков
НЕ ТРЕВОЖЬ ОГНЯ ОТЧЕ
Мощны Отче мощны
руки которые кормят огонь
не тревожь огня
вода будет горька
тело и вода начнут
расслаиваться и расступаться
чтобы дать тебе дорогу
раскроется тело моё
Отче тело моё может
придёт огонь может
нас разогнать
Перевел с польского Виктор Широков
Я ЗЕМЛИ КИСЛОЙ СОЛЬЮ ДЛЯ ТЕБЯ СТАНУ
Отец уже сходит с горы
(гору эту я присмотрел для себя
на горе построил
свой дом) сходит
с горы, теперь
я проведу тебя, посмотри, дом Отца
белеет,
в нём поселишься,
белые одежды
будешь носить,
белые птицы
приносить тебе будут зерно, белое
как соль,
поселишься
одна,
постарайся,
чтобы в доме Отца был порядок,
там соль
сыплется на пол,
и соль собирать
будешь,
надолго поселишься.
Я приду за тобой,
соль тебе принесу, встретишь меня
солью.
Ноябрь 01
Перевёл с польского Виктор Широков
Эрнест Брыль
(1935)
* * *
Все говорят об Икарах – хотя долетел Дедал,
как будто так много значит перо, из крыла, обронено,
как будто нога мальчишки, крутанувши небесный вал,
означила всё и разом. И незачем нам иронией
подтачивать нынче мужество, с которым ночные бабочки
трещат у бесстрастной ламы, сгорая...
Особенно если,
познав уже мягкость воска, молчим мы, как водится, в тряпочку –
о нас не слагают песни.
Как не слагают о пахаре, а только дивятся что-то,
мол, он не заметил Икара…
Брейгель седой, вникая мудро в людские заботы,
знал, что нужны не кара
или глазет для гроба, и не печаль украдкой –
пусть о самом высоком или отсутствии дара…
А свой талант обнаружить.
Мысль занести в тетрадку.
Разве Дедал вернулся, чтобы спаси Икара?
Перевел с польского Виктор Широков
МТАЦМИНДА
Там именно – винишко попивая –
вдруг увидал я смерть моей отчизны:
всё лучшее вмиг портится, такая
юдоль, всё вдруг окажется банальным,
таким ничтожным и провинциальным,
что вряд ли сдюжит под напором ветра,
какой зимой бывает…
Может, в этнографии
останемся мы, как между страниц
забытых словарей гербарий языка.
- Лишь знатоку потрафит,
распутавши клубок –
кровь колупнув ученым ногтем –
почуять полумертвый пульс.
Неужто вошь наивная вдруг торкает –
одна из тех, что облепили нашу
Святую Гору.
И на этом всё кончится…
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
Народы малые – когда их распинают
Христу подобно на кресте чисты.
Когда они срываются, их раны
должны зажить мгновенно, как холсты.
Они, как пёс, должны неутомимо
кровь вылизать, отдав полупоклон
полусобачий, чтоб идущий мимо
не пнул их и тотчас не выгнал вон…
В далеком прошлом все они святые,
а кто сегодня… Господи, храни
мою страну! Что нам скривило выи?
Боль? Подхалимство? Иль лакейства дни?
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
О нет. Так быть не может, как всегда бывает,
когда душа минуту полетает,
и вновь должна, сиянье перьев сбросив,
начать покорно ползать по откосу.
Уж нет, так быть не может. И не будет,
чтоб мы иначе выжить не могли,
кроме как стоя на коленях. Люди
должны везде вскочить, взлететь с земли.
И хоть у нас нет исполинской мощи,
не будем больше двигаться ползком,
лететь придется, пусть подкрылки тощи,
пускай усталость, боль и мрак кругом.
Иначе нам лежать, чем ползать, проще,
и немотой заменим речь потом.
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
Не знаю даже, как так получилось,
Что я из волка превратился в пса
Быть может смуглый ветер не был в милость,
Не окосел я глянув в небеса
А может это просто отблеск страха
Прошел как пламя по моей спине
Ошейник сам собой возник с размаха
И я как пёс решил служить стране
Господь – Ты милостив и к самой жалкой твари
Ты гордость влил аж в бледного червя
Отверзни глотку мне. Дай взвыть о даре
Свободы. Хоть конечно плачу я.
Перевел с польского Виктор Широков
ЭПИТАФИЯ
Сюда пришедший, краток мой рассказ.
Ведь город, где обед ты уплетаешь –
всего лишь склеп; жизнь сыграна меж тем
в домах готических из кирпичей, а плесень
дорисовали. Каждый вставлен в пьесу
досужего вруна, надеясь на спасенье.
Вот женщины по улицам скользят,
не замечая гнили под асфальтом,
разучивая солнечные роли…
А пьеса
иногда вдруг сладится. Понравился обед.
Ты сувениров накупил. Отлично. Ужо ступай себе.
Перевел с польского Виктор Широков
РОЖДЕСТВО
Чуть родился ребенок, в мир пришел без пелёнок,
Он как Бог, поперхнувшийся светом,
И почувствовал тело в мельтешенье потёмок,
Человеком оставшись при этом.
Ах, веселье! Колядки шелестят позолотой
Как волхвы к Нему вышли родные
Мать смеется любуясь – к сыну рвется с заботой
Он на крест свой ложится впервые.
Перевел с польского Виктор Широков
КАНТИКУМ
Боже люд храни привычно
Дай же им тепла и пищи
На земле от слёз раскисшей
Боже дай нам день обычный
Господи согрей дыханьем
Тех кто в очереди гнили
Ничего не получи
Смех воздай им за старанье
Господи пускай на свалке
Выживет хоть чахлый кустик
И хоть мир его не пустит
Поддержи росточек жалкий
Боже бедным людям душно
Лучик светлый как дорожку
Через бездну брось сторожко
Боже дай нам день насущный
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
О Боже приди к нам простым незнакомцем
Неважно – что мы тебя и не узнали
Тогда может меньше б мы врали и лгали
Когда будешь скромной свечой, а не солнцем
Ведь свет обязательно смешан со тьмою
И с душною сажей что луч пробивает
Мы мало что видим коль блеск ослепляет
Смешай же нам радость с печалью-тоскою
О Боже приди незнакомцем обычным
Из пота и крови, из страха и боли
Петух предрассветно поёт я ж не волен
Страницы мои всё темны безразличны
март 1984
Адвент 1986
Перевел с польского Виктор Широков
Кшиштоф Гонсёровский
(1935)
НА ТЯЖЕЛОМ КРЫЛЕ…
На тяжелом крыле луны,
Тяжелом крыле сна
Возносится над нами ночной павлин
И кричит.
Его вопль завораживает нас как смерть:
Только раздастся он.
Что бы ни произошло, это будет началом,
Всегда началом.
И ничем иным.
Займись краем света,
Которым ты являешься.
Один на один с собой, словно в поединке со стихией.
Взгляни на воздух,
Это великое молчание в нас укоренилось.
Посмотри на свое отражение в стене,
Посмотри на свое отражение на полу,
В столе, тахте, книжных полках,
Посмотри на себя в деревьях,
которые с рассветом в густой листве
прячут ночь.
О деревья – низкие тропики к звездам.
Ладони как едва сросшиеся звезды.
Единый челн наших губ на невидимой реке
Поцелуя
Как раз отчаливает.
Никого нет, кто бы признался нам,
Никто этого за нас сделать не сможет.
Что бы ни произошло, это будет началом,
Всегда началом. И ничем иным.
Перевел с польского Виктор Широков
ГАЛИНОЧКА
Принес несколько дней назад
Домой ветку каштана.
Какой смелый ребенок, согласись
Галиночка – как долго он не сдается.
По-твоему он проиграет, Галиночка, скажи,
Завянет, Галиночка, нас одних оставит?
Старый каштан вдоль весны
Проносит горящие свечи.
Что мы видим в их свете, скажи,
Галиночка. И что мы видели в их свете,
В этом старом новом свете?
И что увидим в тени?
Бабочка на твоей шее
Хотела отпить пыль океана,
Но улетела, Галиночка.
Что она здесь искала, Галиночка, что
Не нашла, Галиночка, скажи,
Что с ней стало?
Мы шли по цветущему лугу,
Через ручей зноя,
Когда какой-то мертвец голосом сверчка
Заверещал. Что он поведал, Галиночка,
Что он хотел, Галиночка, зачем он звал
Нас?
Каштан, ветка каштана,
Сверчок, мотылек, пыль океана…
Что у нас общего со всем этим, скажи,
Галиночка, ведь именно они останутся.
Перевел с польского Виктор Широков
ГОМУНКУЛ
Шлёп, шлёп, шлёп…, падают
слёзы каштана. - - -
я немею от этого каменеющего
плача польской осени.
Словно навыкате очи, Эдип,
снова год потерян.
Целые столетия
в поистине кровосмесительной связи
со стареющей Отчизной,
которая все еще не может надолго
восстать из мертвых; оргазмы –
агония за агонией.
Шлёп, шлёп, шлёп…, мертвые глаза
греческой статуи - каштаны
стучащиеся в ворота в песках
Мазовии,
А ангелы сюда не прилетают,
или прилетают ненадолго.
Печальные мои жесты
надежды? Когда-то
каждую весну я принимался
разводить гомункулов:
черная ночь Каштана, в вазе
на столе за которым мы молчим
среди птиц и увядания.
Снова осень. Слезы каштанов
падают, тянутся вдоль изгороди
глаза на выкате…
На что они не хотят смотреть?
Шлёп, шлёп, шлёп… как револьверный
десерт после экзекуции,
или пира богов…
редкая барабанная дробь.
Перевел с польского Виктор Широков
ВОЗВРАЩЕНИЕ АТЛАНТОВ
Смотри – Платон. Тимей 23-35
Критий 113-126
Зимний вечер. Взошел снег,
светит как полная луна. Я как раз
ехал в поезде в этот час,
когда произошло несчастье: человек
на рельсах…Я увидел
разметанное вдоль путей человеческое
мясо.
Отовсюду понабежали дети. Поэтому мы прикрыли
мясо газетой,
которая тотчас же впитала всё в себя,
как большинство современных газет –
людоедская эпоха.
Даже не верится, что это - дело рук человеческих.
Останки на путях, останки на полях, во дворах,
на улицах, в лагерях, гулагах, лесах, в песке
и в снегах…
трупы в тундре, на пляже, в пустыне, в реках,
в горах: в земле и в воде, в огне и в воздухе…
трупы, трупы…-
как будто всплыла Атлантида!
Перевел с польского Виктор Широков
РАЗБИТЫЙ СТАКАН
И солнце, с таким трудом
удерживающее равновесие на качающейся
льдине. И другие вопросы: как прожить жизнь
достойно. И бессонницы.
И луна стоящая
на одной ножке весь вечер
в углу комнаты, жуткая как
неземные фламинго
обитающие по ту сторону вытекающего
откуда-то из древности
Нила.
И другие вопросы – насколько это все
вообще возможно:
стакан уже разбит, а статуэтка воды
осталась до сих пор как Пирамиды как Колонна
в Карнаке, и другие вопросы.
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
У меня болят глаза,
как если бы я много смотрел.
Я не плачу, но из глаз моих вытекает свет.
Тот самый свет, который еще не
так давно влетал в меня с хлопаньем
словно лебедь в железнодорожный туннель.
Перевел с польского Виктор Широков
Кшиштоф Бочковский
(1936)
ИКАР
Всё дальше
всё свободнее
Открывая глаза видел красные губы лодки
на черной поверхности залива
Что означал тот пейзаж который открывал
отяжелевшими веками ящерицы
Что означала птица с зелеными крыльями
и синим подгрудком
Что означал юноша падавший с неба
Ничего, попросту ничего.
13.03.1982
Перевел с польского Виктор Широков
ПОСВЯЩЕНИЕ НА ПЕРЕВОДЕ «БЕСПЛОДНОЙ ЗЕМЛИ» ЭЛИОТА
Всё, что я хотел Тебе
сказать,
поведали уже давно, мой
Телемах,
моя Оливия, мой Жиль,
и теперь, когда я пишу последнюю фразу
перевода –
как человек, который завершает
день –
не помню каменных стульев,
листьев, глиняных кувшинов,
только вечернюю прохладу
которой тянуло из леса –
темнеющего очага
с догорающими поленьями солнца,
и хотел бы подарить тебе не слова,
а тот вечер, ложащийся тенями
на шкаф и полки,
когда у открытого окна
я впервые читал –
а ветер переворачивал во мне
станицу за страницей.
Перевел с польского Виктор Широков
ВСЕ ПОКИНУЛИ
Прекрасный
с орлиным пером
в вороньем хвосте –
когда рисовал карту
покорения Атлантиды
И прозрачно-оранжевый
как облатка в фиолетовом свете витражей
Фары
с руками на черной исповедальне
белыми как Костка Станислав*
Даже страстный
с красной флейтой
на белых как сметана губах
с горьким вкусом:
Отечества
и Отца
Все покинули тебя
(моя душа)
только я остался:
неуверенный, хочу ли обладать
тобой –
как мужчина обладает женщиной,
когда-то
в предрассветные часы
когда аромат подушки и зари
открывают –
другую ночь
и другой плод
*св. Станислав Костка, покровитель Польши
и молодёжи.
Видимо, речь идет об алтаре, посвященном
св. Станиславу Костке,
выполненном из гипса, расположенном в базилике Святейшего Сердца Иисуса
в Кракове
Перевел с польского Виктор Широков
ВЕРЛЕН
Никогда не знаю, правда ли это, или мой сон
о Тебе –
стоишь в дверях и скулишь: «Матильда, я больше не буду
убегать от Тебя, Артур остался в Штутгарте, не хочу больше знать
это дерьмо, в узких брюках, с прыщами на лице»
Я устала, Поль. Я стара,
а ты всё еще что-то хочешь от мира и от людей –
как малый хлопчик, избалованный матерью.
Выбегаешь в аптеку за лекарством, а возвращаешься через три года,
моя мать говорит – ты хуже шлюхи, подруги
смеются надо мной. Ты можешь вернуться к этому прыщавому
подростку – не знаю, как вы занимаетесь любовью – но я видела вшей
в черных волосах Рембо – этого с меня достаточно. Можешь
шляться по Лондону, или уходить
в ночь, куда хочешь, и с кем хочешь пить абсент.
меня это не касается, но не стой в дверях
и не скули – а то разбудишь сына
и не плачь – а то подумаю
что твои щеки и синий нос
растекутся с пудрой и помадой – ты труп,
Верлен, нарумяненный труп, и старая баба –
которая жалуется и стонет.
Перевел с польского Виктор Широков
НА РАЗВАЛИНАХ
В воздухе испещренном дождем
стоят небоскребы на окраине Праги
Дальше мост Сташинского, над его ребрами
бело-красные флаги обгрызает ветер
Столько песен спето об этом городе
в котором русалка совокупилась со змеем морским –
и теперь этот бастард
как опухоль созревает в окрестных лесах –
лапы в Ольшинке Гроховской
хвост в Пуще Кампиноской,
сердце разорвано шрапнелью 1 августа
на лбу бессмысленный обломок
открыл коридоры мозга и каналы наивности
Хорошо, что вы рядом со мной умершие,
такие молодые, такие одаренные – а я
стареющий, толстый и седой
скажу вам – вы победили:
мы сильны, сплочены, готовы –
и поэт который протирал пыль на руинах св. Иоанна
прилетит из Беркли – и поведает туземцам
о правде и о Божьей справедливости.
22.04.1981
Перевел с польского Виктор Широков
АНГЕЛЫ
Если бы стихотворение было грудной клеткой дня
или спиной ночи
или только дыханием между их крыльями
как снег или сумерки –
то мог бы привлечь Тебя
окном открытым в мартовскую ночь,
гиацинтом горящим голубым огнем между свечами
Ты умер,
а я живу –
и ничто этого не изменит:
ни любовь, ни смерть
24.02.1988
Перевел с польского Виктор Широков
ЖИЗНЬ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
Эти стихи уже не мои,
это фотографии молодости:
поездка в Чорштын,
сплав по Дунайцу,
я и Арек на фоне Трех Корон*.
Я вижу близкие лица тех, кто ушел,
черную сирень и кирпичную стену –
но я один в комнате:
и глядя в смеркающееся окно
и на мягкий свет лампы,
должен сочинить
не стихотворение,
а смысл дальнейшей жизни.
*Три Короны – горы в Словакии
Перевел с польского Виктор Широков
КАК СНЕГ
Если будешь спускаться с Червоных Верхов*
через Заврат**, или пойдешь из Долины Пяти Озер***
в Кондратову**** на вершинах или под влажными ботинками.
Там всегда, каждый год другой снег.
Его кристаллы миниатюрные и хрупкие как лепестки
калины или сон-травы, а он сильный
как лавина как смерть как ледники Гренландии.
Улетучивающийся и беззащитный на ресницах Девушки,
Тает на губах юноши,
Лежит на его волосах, щеках, капюшоне.
Это в нем обнаружили нашего брата
40 тысяч лет назад с каменным ножом
и он покрыл верную растительность и глаза Карловича*
белизной и бельмом.
Если идешь в горы не нужно брать фляжки с водой,
холодный снег тает во рту или в медном котелке.
Весной он течет ручьями и восстает из мертвых горное пастбище,
оживает озимь на черных полях и ветки вербы в ущельях,
без него смерть получает в свое распоряжение сады и монастыри,
в нем стоят горные гиацинты и калужницы,
аиры и рогозы Мазура, ольхи и буки Мазовии.
Ты не думаешь о нем в июне, а он стекает
по мху и черным скалам шлеп-кап шлеп-кап кап-кап-кап
Блестящий и холодный, даже превратился в пруд посреди скал,
в туман над Косцельцем**, в крыло орла, в скорлупу рек
В городах он черный от сажи и грязи,
в деревнях рыжий от навоза и крови телят и гусей,
а потом снова белый на рассвете, нетронутый, соединяющий
пространство и время, пригорки с санками с могилой брата,
Черное Озеро*** и Боры Тухольские ****.
Чем бы мы были без снега, без зимних
улиц вытоптанных утром солнечным хотя и туманным,
без белых тополей как на рентгеновских снимках в сумерках декабря
без Отца, несущего через двор в дом елку, со снегом
на бровях и капюшоне, без первого инея на березах,
дороги на санках до школы или свободного катания по заснеженному шоссе
среди гор; когда с шелестом осыпаются со стекла
Румяные щеки сына, снеговики, снежки,
его смех и собака пробирающаяся через сугробы или танцующая
от радости на заснеженном газоне,
белые лепестки как молоко на лестнице и на ковре.
На картинах Фридриха***** он нем,
задумчив как камни надгробий, которые он открывает,
у Брейгеля****** влажные лоскутки прилипают к золотой
стене, развалившемуся фламандскому коровниками,
где Богородица показывает стоящим на коленях волхвам
широко открытые глаза черепа обернутого в пеленки.
Иногда в нем появляется человек,
или путник идет рядом с нами по каменной дороге в Эмаус –
снег покрывает соломенную крышу корчмы,
шлемы солдат Ирода, мертвое мельничное колесо
синие губы и руки связанные проволокой
расстрелянных на улицах Варшавы, немых
с белым гипсом во ртах и красным снегом
на шее. Снег такой легкий, такой миниатюрный
как наши повседневные слова и дела,
он легче гусиного пуха, меньше соринки в глазу, а все же
это он уничтожил Наполеона и Гитлера.
Если ты смотришь на снег кружащийся в свете
фонаря,
или в дымке, в лунном сиянии на лесной поляне,
то и в тебе опускаются белые лоскутки на форточку в детской
на школьный стадион, на водруженный на баррикаду трамвай
и Маршалковскую грязную без тротуаров, на все
что было и что не тает на темной ленте соснового леса
и мха, только кружится в тебе как снег.
*Червонные Верхи – массив
в Татарах
**Заврат – перевал в Татрах
***Долина Пяти Озер – долина в Татрах
****Кондратова – Кондратова долина в Закопане
*Мечислав Карлович, польский
композитор и дирижер, умер в Татрах 8 февраля 1909 г.
**Косцелец – вершина в Высоких Татрах
***Черное Озеро – озеро в Татрах
****Боры Тухольские – крупнейший в Польше лесной массив, Национальный
парк.
Находится в Поморском воеводстве на северо-западе Польши, на противоположном
конце страны от Татр
*****Каспар Давид Фридрих (1774-1840), немецкий живописец-пейзажист, представитель
раннего романтизма
******Вероятно, речь идет о Питере Брейгеле-младшем и его картине «Поклонение
волхвов»
07.10.1994
Перевел с польского Виктор Широков
ДУША И СКЕЛЕТ
Пока ты не сказал последнего слова, ты не знаешь,
что ты хотел сказать, но и тогда видишь –
фортепиано среди медуз или зеленых коней с головами обезьян,
с рычаньем пробегающих через комнату:
ты никогда не мог
поприветствовать их поклоном.
Потому что у каждого своя химера:
в виде павлина, павиана или единорога,
за которым он бежит всю
жизнь, слишком поздно понимаешь, что серое
тело,
которому так мало нужно,
выступает в роли союзника, а душа – безупречная, белая
как платье Марыли или Андромеда прикованная к скале,
все еще хочет тебя обманом завести
в бушующий океан.
01.11.1994
Перевел с польского Виктор Широков
Тадеуш Кийонка
(1936)
ТОСТ
В день, когда понимаешь, что ты смертен –
Как заново рожденный открываешь тело:
Ты больше не будешь поминать свое сердце всуе,
Не будешь с этого момента молиться чужим богам.
Уже тебе Лизки шрамы, сращения и протезы,
Уже поверх атлетического торса носишь собственный горб,
А кости, которые принесешь в жертву, примеряешь
Каждый день всё внимательней, прежде чем поднять тяжесть.
Так вдруг ты признаешь права природы
И перед силой поспешно отказываешься от права,
Умирают первые ровесники – воистину
Слишком безжалостно гордые, чтобы уверовать в небытие.
Знаю об этом, потому что целую ночь мы пили в баре
В дружной компании: мозг, сердце, почки, желчь, печень,
До потери сознания – там я нежно обратился к зеркалу:
Эй, кто из вас сошьет мне смертный саван.
Перевел с польского Виктор Широков
ИКАР
Еще разок я пробегусь с горящим змеем
По косогору, в дыме и цикуте.
Нет, ничего не изменилось, всё сумею,
Лишь многое ушло, и сердце бьется скупо.
Крылом, штандартом, парусом, с поднятою рукою
Навстречу ветру, себе наперекор и с каждым шагом выше.
Что изменилось?
Страха никакого,
Хотя уже отец не крикнет: возвращайся, солнышко за крышей!
- Что если неудача? …Если снова кости срастутся даже,
Обновится кожа, но что-то изменилось, уж не затеи,
Вдруг сердце разорвется от пропажи?
Так до сна
Меня воздушный змей раскачивает всё сильнее.
Перевел с польского Виктор Широков
СВАДЬБА
Пасутся возле ног коты.
Акула лижет кровь с ладони –
С тех пор, когда возникла ты,
Сквозь веки вижу боль погони.
И как облатка на губах
Дрожит во сне любимой имя.
Ведь тел союз сильней, чем страх
Расстаться с персями твоими.
Для манкости полёта пчёл
Источник – блеск росы в ресницах,
Любовь и нежность – произвол
Волос, решивших вместе слиться.
Десятипалая, сложи
Ладони, словно для молитвы.
Грозы всё выше этажи.
Ты – пристань,
Ты – юдоль ловитвы.
Перевел с польского Виктор Широков
ТОТ, ЧТО МЕЖДУ НАМИ
Этот ток между нами, тот, что раскаляет глаза,
Который нас направляет и натягивает кожу
Наощупь в темноте, этот ток
Искрящийся в твоем голосе, когда ты звонишь издалека.
Так, что дыхание овевает лицо как морозный хлыст
Раскаленной метели, или пламя пляжа
В белых взрывах солнца, когда пески горят,
Когда самые далекие от людей, слышащих моря,
Потому что оглушенные, ослепленные, непомнящие,
Потерянные внутри зарева, преданные, чтобы сгореть
На глазах посреди города, беззащитные, нечувствительные
К боли, хотя зубы сводит непонятная судорога,
Пока нас не испепелит, не отбросит отлив,
Не успокоит водопад изнемогающий в темноте
И пока смерть не поглотит нас, прежде чем мы воскреснем из мертвых
По одиночке мы возвращаемся к себе издалека
В такой тишине, что слышно, как падает волос,
Высыхает капля пота, легкие наполняются кислородом,
А глаза привыкают к свету – пока
Этот ток между нами слова не нужны.
Перевел с польского Виктор Широков
ЧЕРНЫЕ КОЛЕСА
В тот год тело Христа закрыли в угольный гроб
После судмедэкспертизы – вырвали сердце, чтобы не ожил.
Со щелочью и уксусом пришли, не допустив женщин, чтоб
Удобнее было страже, собакам-ищейкам и чтобы автомобили никто не тревожил.
Даже страшно припомнить, кто, когда и где его погребал.
На рудниковой улице есть кирпичная стена плача,
Разрушенная до основания, ибо крест неба упал
Как угольный свод, и горняцкие каски, как слёзы, летели прозрачно.
Словно заблудшие в шахтах ходили люди около и вокруг,
Спрашивая не без опасения:
О Христе с вырванным сердцем – и каждый звук
Вопрошал: ждать ли воскресения?
Перевел с польского Виктор Широков
МУЖСКАЯ РИФМА
С них начинает всё: с тех, которые остаются здесь.
Всегда – каждое поколение, прежде чем тело превратится в прах.
Сколько уж мыслей и стихов сложили головы и послали весть –
А все же матери рожают,
Преодолевая в лоне страх.
Конец повторяется как рифма: потомки опять и опять
Выдадут старших за генную память, чтобы умерших вызвать на суд.
Ничто не будет забыто, как стремились стрелять и стрелять.
К истоку одна дорога – наощупь…
Против течения. Но зато спасут.
Это повторяется, повторяется – смертников гимн и щит,
И поражение не поражение, потому что решетки реже, чем окна.
Поэтому в поколении каждом мужская рифма звучит
Как барабанная дробь.
В марше.
Это умершие возвращаются…
Чтобы след не оборвался охотно.
Перевел с польского Виктор Широков
ЁЖ
С яблоком на спине топает ёж:
О, ёж. Ёж – что ты знаешь о мире всё ж
С яблоком на спине как пить дать,
Что об этой жизни ты, ёжик, можешь знать –
Ты наверно тоже путаешь добро со злом?
Ты мечтаешь, и о чем ты мечтаешь прытко:
Может, видятся тебе липкие улитки –
Может, падкий до цветов и до форм изящных
Ты мечтаешь повстречать гусениц глазастых?
Есть ли у тебя душа, если есть – ты веришь
Во единого творца ёжиков примерных,
И дрожишь от страха ты, ибо ты – преступник,
Пожираешь тех, кто слаб, и еще проступки;
Но свернувшийся в клубок – молкнет твердь живая –
В час опасности лицо колкостью спасая…
Что еще я о тебе, брат мой, ёжик, знаю?
Как ты топал и шуршал по дорожке к раю
С красным яблоком любви, яблоком надежды,
Общий кислород деля, страх еще прилежно…
Чтобы жизнь была видна вовсе не с изнанки,
Чтоб прожить её сполна и без перебранки.
Перевел с польского Виктор Широков
ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Вершина горы сверкает, блистает корона снега.
В зеркальном небе летучий кристалл молодого дня.
И я ослепления жажду, взлететь бы хоть льдинкой в небо,
Важна лишь одна минута; неважно, что лишь одна.
Лицо омываю снегом, рот тщательно омываю –
Снег стал покаянной облаткой пред тем, как слеза пробежит.
Стою как слепой на коленях, как глухонемой рыдаю:
Тростник продолжает мыслить…
И от восхищенья дрожит.
Перевел с польского Виктор Широков
Эдвард Стахура
(1937 – 1979)
ИДИ ДАЛЬШЕ
Для меня уже всё потеряно, кончено?
Прорицатель, ты читаешь, как в книгах, по облакам,
Посмотри и прочти, что обо мне наворочено.
Пробей отверстие, приоткрой завесу, что там?
Плотная завеса, клубится всё гуще;
Мое пророческое око видит за ней немного:
Пересекаются дороги, спутано прошлое и будущее,
Что было, что есть и что будет в итоге.
Страшная завеса, клубится всё гуще,
Вьюга безумствует, день с ночью смешала.
Мчится табун лошадей, и горит пуща,
Дым поднимается, его только больше стало.
Я уже ничего не вижу, объятья вьюги тесны.
Иди вперед неуклонно, а мне оставь сны.
Ничего не потеряно и не закончено. Только вперед иди,
Горизонт недосягаем, а ты всегда позади.
Перевел с польского Виктор Широков
CONFITEOR*
Босые на улицах мира
Нагие на улицах мира
Голодные на улицах мира
Моя вина
Моя вина
Моя очень
великая вина!
Страх и не видно страх конца
Преступления и не видно преступлениям конца
Война и не видно войне конца
Мя вина
Моя вина
Моя очень
великая вина!
Пропавшие в джунглях города
- моя вина
Безразличие объятий любо-дорого
- моя вина
Без любви фалуя без поцелуя
- моя вина
Без расхожего и без дрожи
- моя вина
Без пардона средь бетона
- моя вина
Камень пусть растет из камня
- моя вина
Манна манна наркомана
- моя вина
Если ты идешь незряче
- моя вина
И не затихают плачи
- моя вина
Одни тихо утекают
- моя вина
Другие руки умывают
- моя вина
Больше всё вокруг людей
- моя вина
Человека найти всё трудней
- моя вина
- моя вина
- моя очень великая вина!
*Confiteor – краткая покаянная молитва, читаемая в католической церкви в начале мессы
Перевел с польского Виктор Широков
ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ
Человек человеку волк от веку
Человек человеку виселица от веку
Только ты окажись сильнее
Не дай накинуть петлю на шею
Человек человеку шпага
Человек человеку предательство а не благо
Но ты не дай себя убить
Не дай предать и погубить
Человек человеку пантера
Человек человеку холера
Но ты не давайся в лапы пантере
Но ты не сдавайся легко холере
Человек человеку глыба
Человек человеку дыба
Но ты не дай себя оглушить
Но ты не дай себя сокрушить
Человек человеку волк ночью
Но только ты не завой по-волчьи
Человек человеку сосед
С соседом можно избегнуть бед
PREFACIA*
Воистину правильно и достойно
Верно спасительно благопристойно
Смеяться громко
А плакать тихо
Дождь прекратится цветы встряхнутся
Вот правило что важней революций
Воистину правильно и достойно
Верно спасительно благопристойно –
Идти и падать и вставать
Из-павших-воскресать
Пройдет война
И воскреснет трава
Вот правило на все времена
Воистину правильно и достойно
Верно спасительно благопристойно –
За звездами наблюдать ночами
Играть на скрипке целыми днями
Музыка и астрономия
Вот гармония
Вот правило без всякой иронии
Воистину правильно и достойно
Верно спасительно благопристойно –
Быть внимательным
Доброжелательным
Поют птицы
Как не влюбиться
Вот правило вот позиция
Воистину правильно и достойно
Верно спасительно благопристойно –
Чтобы человек в жизни оной
Был удивительною персоной
Был достойным и был верным
Был во всех отношениях примерным
Чтобы человек
Был человеком
Падают листья
Шумит река
В косы ветер
Заплетет облака
Вот правило на века
* Префация – вступительная часть католической мессы
SANKTUS*
Святой святой святой – блеск режущий нам очи
Святая святая святая – земля что нас носит
Святая пыль на дороге
Святая палка в подмогу
Святые капли пота
Святые ориентиры вех
Святой камень в поле
Присядь на него, человек
Святые на травах росы
Святая святая святая – земля что нас носит
Святой хлеб – хлебопреломленье
Святая соль – приветствие-угощенье
Святая тишина, святое пенье
Праведных сердец жаркий стук
Окаменевшие взгляды
Хлопанье век рядом
Святое движенье шажков дробь бросит
Святая святая святая земля – что нас носит
Солнце и небесный зоосад
Лев, Телец и Скорпион висят
Млечный путь, Облако Магеллана
Метеоры, звёзды осиянны
Сам Сатурн, его венец чудесный
Три кольца и девять лун на месте
Марс Нептун Плутон Уран Юпитер точно осы
Святая святая святая – Земля что нас носит
*Sanktus – Святой, хвалебная часть католической мессы
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
Цинк и медь это бронза
на скипетре сидит филин
всё что есть это судьба
однако проклятый сон пусть будет
тот что велит искать постель на кишащей предательствами
земле
кто заснет на ветке
кроме повешенного
но я знаю одного который пойдет до конца
и перед концом го не съедят вши
я о тебе говорю: ты
на пышном балконе сосны
спустись
иди
нарядись это всё
этот театр погружен во тьму
человеческим силуэтом
иди и покажи им
и покажи ей: гаснущей осенней планете
как горят твои глаза
я пошел
как здесь черно на белом
или бело на черном
и только дойдя до первых зорь
я впервые прикрыл глаза
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
Хорошо
я продолжаю тонуть и выныриваю
И вынырнув снова тону
на самом дне глубокой провинции
в деревне Потеряшкино
мы лущили собравшись в круг
в бездонную лохань
золотые початки кукурузы
за этим святым занятием
не мучали меня никогда внутренние противоречия
рай вижу сквозь бескрайние кукурузные поля
за этим святым занятием
было нас просто четыре женщины
та в мужской одежде
самая младшая девушка
с обрезанными коротко-волосами
в зеленой блузке марки Дуглас
- это я
никто так просто не догадался бы кто
есть кто
но за мной следом за мной
в деревню Потеряшкино
кто попадет кто
мало кто уже попадет
в те края в которые я сбежал
с этим нужно смириться
как и с тем что дует ветер
и наступает время зимы
так что обо мне пожалуйста
медленно забывайте
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
Давно идя
и идя без цели
я не двигался как стрела пущенная наугад
я долго смотрел в глаза
действительности снам перекладным эпохам
встречающимся по дороге
я долго смотрел в глаза
тебе, незнакомое дитя
в то время лето стояло наверху обнаженное и в венце
в солнечной пыли улицы Кшивдув и Бенькув*
ты шел, малыш
и тащил за собой
большой и пустой
великопостный
старый чемодан
на одной
на многих людских свалках
ты раздобыл этот багаж
готовился к будущему
я поднял тебя на высоту того же будущего
и долго смотрел в глаза
сколько я хотел рассказать тебе, малыш
даже из прикрытых глаз
у меня полились немодные слезы
и размазали картины
эх я подбросил бы тебя в гору, малыш
эх я дал бы тебе крылья, малыш
лети, малыш
и пусть тебе сопутствуют счастье и погода
* Кшивдув и Бенькув – улицы в городке Нешава,
месте действия
романа Эдварда Стахуры «Caia iaskrawo», популярного в 1970-х гг.
Перевел с польского Виктор Широков
ПЕСЕНКА ДЛЯ РАБОЧЕГО УТРЕННЕЙ СМЕНЫ
памяти Эмиля Золя
Известное время: пять часов пять минут
Ударяет по будильнику, шевелится пусть
Дорогу на кухню знает наизусть
Ноги сами его туда ведут
Спящую голову сует под кран
Еще минуту спит как в постели
Пока не услышит плеск еле-еле
И тогда наконец просыпается истукан
Ангел Работы – хранитель мой
Как тяжек рабочего труд немой*
Молотый кофе, смалец и хлеб
Зельц иногда, подарок судеб
В портфель запихнет бутерброды
И на остановку, к народу
По дороге «Спортом» затянется
Толчея в трамвае и нет Бога
Есть стоянье плечом к плечу и движение в ногу
И сон на ходу если достанется
Ангел Работы – хранитель мой
Как тяжек рабочего труд немой
Восемь часов как кипит работа
Как шальная пуля день пролетел отчего-то
Уже дома сидит перед телеэкраном
На столе бутылка с марципаном
Сегодня ответственный матч между прочим
Наши все время атакуют взахлёб
Черт его побрал бы, вновь мимо ворот
И стоп – не удалось взять реванш короче
Ангел Работы – хранитель мой
Как тяжек рабочего труд немой
Дождусь-ка я сна средь домашних стен
Это лучшая штука в конце концов
…………………………………………
…………………………………………
И что тебе снится? Повышение цен
Ангел Работы – хранитель мой
Как тяжек рабочего труд немой
*Эти две строки – парафраз
известного детского польского стихотворения-молитвы,
обращенного к ангелу-хранителю: «Ангел Божий, хранитель мой, всегда будь
рядом со мной»
Перевел с польского Виктор Широков
СЛИШКОМ ПОЗДНО, НИЧУТЬ НЕ ПОЗДНО
Мы еще успеем найти друг друга в джунглях на склоне лет,
Головокружительная тоска нас сблизила, вместе свела.
Наконец-то сойдутся одинокие орбиты наших планет,
И чудесным образом сроднятся наши тела.
Слишком поздно!
Ничуть не поздно!
Слишком поздно!
Ничуть не поздно!
Мы еще успеем мансарду недорого снять
С видом на реку быструю или парк в позолоте,
Чтобы были камин зажженный, расстеленная кровать,
Откуда так неохота спускаться к земным красотам.
Слишком поздно!
Ничуть не поздно!
Слишком поздно!
Ничуть не поздно!
Еще мы успеем, родная, испытать большую любовь,
И приведем в восторг всех вокруг живущих.
Пусть время затеет войну, мы победим его вновь,
Ибо оружие любящих – создавать райские кущи.
Слишком поздно!
Ничуть не поздно!
Слишком поздно!
Ничуть не поздно!
Перевел с польского Виктор Широков
Збигнев Ежина
(1938)
ДЕФИНИЦИЯ
Камень это бездна наиболее неохраняемая.
Море колышется беспокойством животных.
Здесь только деревья являются скоростью земли.
Уже ребенок противопоставляет земле свой рост.
Человек переступает через себя переступая через слово.
А смерть это звук с самой глубокой пустотой.
Перевел с польского Виктор Широков
ВОЗМОЖНОСТЬ
К р о в о о б р а щ е н и е – бег рысцой животных по глине,
с пригорка,
за которым пространство – наш огромный слух.
Глаза – небо для шагов остановленное б е з д в и ж е н и я.
Ты женщину увидел словно очертания берега,
что за тобой – в сиянии луны
к у п а е т ся – не высохла до сих пор.
В прикосновении кожи чувствуется завеса звезд.
Время сделать первый шаг и произнести первое слово.
Перевел с польского Виктор Широков
КАРТИНА
Ибо как небо привыкло с землей соприкасаться,
так мнима смерть – не
рождение!
То что очевидно, стало картиной,
теперь убивает – прошлое это глаза
вглядывающиеся в себя.
Столько мудрости – нести эту картины
в себе – как в зеркале.
Не сомневаясь в бытии?
Перевел с польского Виктор Широков
ФАКТ
Словно сквозь дождь пронесенный плод – небо
ты уничтожил – земля это тоже поражение –
как цифры пальцев над засухой реки.
Любовь, этот великий дар – неузнанный.
Не оборачиваясь ты узнаешь её з н а к.
Животные лучше знают, что такое страх,
когда из глубины леса видят движение пространства.
С умершей звезды – оттуда, где мы не-бываем,
сквозь тьму мира прорывается свет.
Он – глаз человеческих недвижимый ф а к т.
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
Это поле извлеченное между живыми и умершими.
Какое зерно ты посеешь, чтобы из него вырос колос?
Какое зерно, чтобы получить р е з у л ь т а т?
Земля это граница памяти.
Это поле извлеченное между живыми и мертвыми.
Какой ветер ты посеешь, чтобы вырос воздух?
Какой ветер, чтобы получить р е з у л ь т а т?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот поле – и знай, что смерть не р е з у л ь т а т.
Перевел с польского Виктор Широков
НИКТО
Горят, это н и к т о – над разрытой могилой,
когда небо вокруг, только земли не хватает –
чтобы закопать, чтобы забылось.
Говорят, это н и к т о – над падающей птицей.
И её переносят в места более святые.
В крыльях носят грязь, а также блеск.
Говорят, это н и к т о – и смерть это прежде всего человек.
В глазах открытых отражается небо – и н и ч е г о не значит - - -
Перевел с польского Виктор Широков
Кристина Шляга
(1938)
* * *
ДАН МНЕ еще один день
и один шаг
на трескающейся льдине.
Просторы искрят темнотой.
Я –
зажженная лампа на льдине.
Один шаг к правде.
Меня охватывает страх.
Я совсем не знаю правды.
Слова, факты, миллионы экспериментов
все назойливей насмехаются над тщетностью
нашего страха целостность.
Все, что мы узнаем,
становится нашим внутренним светом.
Отдельным. Непроницаемым.
Сосуды нашей памяти.
Нежности, которая, словно высокий край
наполняется шумом неба,
когда под ногами шатается скала,
нависшая над
падающим факелом пропасти.
Внутренний свет клетки,
остающейся без движения
между небом и землей.
За любую цену мир:
пройти мимо,
соединить рассыпающуюся материю.
Один шаг в сторону правды:
утопия целостности,
увечность времени
и луч вечности
во мне –
тающей льдине.
1999
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
СЖИГАЕМ мысли,
сжигаем кровь,
чтобы вступить в собор пламени
в правду ставшую известной.
Дым
заволакивает всё
саваном.
На заброшенных пепелищах
буйно растет трава
в тишине
правды.
1999
Перевел с польского Виктор Широков
* * *
В ОДНУ МИНУТУ
мы теряем всё.
Обваливаются скалы
разбитые в пыль.
В одну минуту
вечность –
золотой бакен
времени.
1999
Перевел с польского Виктор Широков
Войцех Кавинский
(1939)
ПОЧТИ СУМЕРКИ,
фрагмент картины
(Вермеер)
а в нем как в выпуклом зеркале
огромное тело города. Панорама зданий,
парад церковных башен, река почти коричневая,
болотистая и извилистая; на берегу, где песок и камешки
несколько мужчин, две женщины, ребенок на руках
одной из них. Разговаривают? молчат? ждут
лодку судьбы? Солнце еще не зашло,
поэтому крыши красные, черепицы словно мелкие волны,
тучи, до сих пор светлые, пронзает коричневое предзнаменование
бури, пейзаж это рама создающая контраст:
темные краски переходят в черноту, в ее речи
отзывается зеркало воды, оттененное до серебра,
остроконечные и прямые башни
клюют облака, под ногами земля ржавая и естественная –
видно только то, что есть, но
хотя это и больше чем просто много, но всё еще мало…
1996
Перевел с польского Виктор Широков
ХРИСТОС У ВОДЫ
(Шагал)
Ничего здесь,
но где-то там –
дальше чем далеко:
озеро, самое старое
воды происшествий, плоский
горизонт, над которым
кровоточит соленое солнце,
кусты зелено-мрачные,
берег, над ним как вечная рыба,
которую никакое время не смоет –
Христос лежит, у него рана
в боку,
живой, нарисованный, терпеливо
проявленный в твоем глазу,
в тебе –
1997
Перевел с польского Виктор Широков
ДАВНО И СЕГОДНЯ
рожденный
поздней весной
я пережил мрачное
время осени
мое тело
долго было несвободно
хотя делало вещи
достойные осуждения
я знаю
глаза всё слабее
ноги всё менее быстрые
часы ожидания
сгустили кровь –
рожденный
в другую эпоху
я прощаюсь со старым веком и собой
приветствую нерожденную еще новизну
и все еще нахожусь
там
где снег превращается в росу
где открытое пространство
не гаснет,
ветер-Бог
бури мифы
не отрекается от предостережений
светит темно кружит всё сильнее,
в предрассветном сумраке
мы поднимаемся на родимый порог –
засыпай
говорит мне мать
из своего бессония…
1998
Перевел с польского Виктор Широков
ТУННЕЛЬ
поэт говорит
о далекой богатой стране:
сочинитель стихов
здесь никого
не интересует
это смешное и странное хобби
поэтому я предпочитаю переводить
старые книги обветшалые поэмы,
поэты всегда правы
потому мы пишем
может кто-нибудь сотрет пыль
с нашего бедного воображения
и выловит из него соловья
который над бетонной межой пропоет
каплю метафоры
соленой от бунта
крылатой от ветра,
поэт говорит
обращаясь к стене букв
к слуху
слепых дней
к пляшущим
кровавой краской
экранам
подчеркивает звуков
абстрактные линии
упорядочивает сны
извлеченные с глазного дна,
немой
соловей, он –
черный мох
травинка в расселине дыма
Перевел с польского Виктор Широков
ЭНТРОПИЯ
Дариушу Т. Лебёде
Без вопросов
нет сравнений
без снега
нет темноты –
ты где-то есть:
на траве, на каменной площади,
на скале, на дне
пыльного городского ущелья,
под лающей звездой тундры, в объятиях болезни, в тисках
страха, в эротическом спазме,
ты спрашиваешь как римский раб,
мужественный викинг
или исландский рыбак
- что дальше,
но даже эхо не ответит –
только жир трещит на огне,
скрипит за стеной кровать,
ветер высушивает нервы и лужи
из казарм марширует отряд,
идут, и неизвестно – куда
и когда вернутся –
даже у рассвета, расплывчатого и неуверенного
какой-то странный, резкий запах,
стекла затягивает туманом
а лаза
цветом свинца
и извести –
Перевел с польского Виктор Широков
ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
трава, зеленый вызов,
скользкий запах росы, под
холодной кожей
кровообращение,
цемент крошится песком,
оседает в нас своими зернышками
его шероховатость
лечит самовлюбленную чистоту слов,
рядом светит сравнение,
с гладкой кожей, прозрачное, непонятное,
очевидность своей рукой дотягивается
до самой сердцевины, до дна морской тишины.
Перевел с польского Виктор Широков
Анджей Гнаровский
(1940)
ИНФРАЗВУКИ
Его отчаяние производило ошеломляющее,
жуткое впечатление в этой тесной каюте, оно
походило на огромного кита застрявшего в
мелководном заливе.
Джозеф Конрад
Отчаяние это молчание если глаза говорят
когда ты так стоишь на серебряном берегу моря
а сзади на тебя падает снег Это сила земли
но стоит отвернуться сбрасывая путы
как ты слышишь голос моря которому снятся твои корабли
Отчаяние это диалектика моря Его воды
Это воды околоплодные земли из которых
ночью появляются айсберги превращаясь в теплые
животы морских млекопитающих встречающихся в темноте –
этим путем проплывал когда-то Одиссей
(в воздухе еще блестит его звезда)
Отчаяние это мерка недвусмысленности В тебе
когда ты так стоишь на серебряном берегу моря
отделенный от бога как свет от тьмы
счастливый как одинокий остров земли обетованной
где смерть не заглядывает в слепые глаза птиц
Перевел с польского Виктор Широков
НАД «ПОСВЯЩЕНИЕМ» ПОЛЯ ЭЛЮАРА
…комичность любви которую мы познаем
(прощаясь с солнцем гимном Софокла)
6 мая
на рю де Фаж была еще т в о е й
Видел как она бежала вдоль молчащей стены
Шагами любви в тень огромного дуба
(в нем жили и умирали поэты)
…комичность любви в прощальном жесте
(в застывшем воздухе течет река сумерек)
Между двумя сотворениями мира
Находится память пейзажа – тень холодного света
В форме пламени – опускается на город
…комичность любви которую постиг
(вне всякого сомнения) Благодарный за то что смог приблизиться
и прикоснуться к весеннему небу Неловкий как увечный
ребенок Как радость жизни нежный и уставший
Перевел с польского Виктор Широков
“Наша улица” №127 (6) июнь 2010
Охраняется законом РФ об авторском праве