Виктор Широков "Чистопрудные лебеди" сказка
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

вернуться
на главную страницу

Виктор Широков

ЧИСТОПРУДНЫЕ ЛЕБЕДИ

сказка

Туточки в очередной четверг решили мы, подустав от службы, продолжить свой междусобойчик. Знамо дело, резона возвращаться в редакцию не было, и, прикупив водки и пива, всей честной компанией, вместе с пришлыми девушками, отправились на зады памятника Грибоедову, есть такой драматург и поэт, если помните. Впрочем, девушка была одна, и та главредовская, очевидно ему по чину положенная.
Значит, сидим себе тихохонько на бетонных плитах, ибо в сквере всё разворочено, третий месяц ремонт идёт; пивочком чешским родимую «хлебную» лакируем, одну воблу на пятерых делим, алалы всевозможные разводим, опять же антимонию, как вдруг перед нами, откуда ни возьмись, паренёк нарисовался. Крутая сажень в плечах, и при нём слегка початая бутылка «вискаря». Опять же вежливо он вопрос задаёт, мол, пристойно ему будет наше общество разделить; вроде как товарищ ли гусь воронам?
Мы, конечно, изобразили полное взаимопонимание и согласились по паре глотков (нет-нет, чин-чинарём, из пластиковых стаканчиков, а не из горла) принять за-ради неожиданного приятного знакомства. Опять же своим угощением постарались соответствовать.
После чего Артемий, как он самоназвался, начал нам сначала стишки собственные декламировать, причем вполне пристойные, что в скверах нечасто встречается, а потом и вовсе сказку сказанул, которая ниже воспроизводится. Извините, если где что пропущено по причине прошедшего времени с уже отдалённого четверга.

- Смотрю я, мужики, вы – люди тёртые, а с ходу ответите ли, почему соседние пруды чистыми кличут и отчего здесь лебеди гнездятся? Нет-нет, книжные версии мне, как говорится, по фигу, особливо с тех пор, как я скорешился здесь же с Антоном Сухорученским, у него ещё кликуха «Колчак».
Этот Колчак на тот момент нашего первого знакомства слегка опустился, волосьём зарос, прибомжовывал. Иногда, впрочем, он линял на пару недель в Павлов Посад, где проживала в частном домике его тётка по матери. Она его за этот период отмывала и откармливала, но потом Колчак всё равно срывался опять в столицу, где в основном и обретались все его друганы серьёзные. Но был у него самый-рассамый кореш, точнее брателло, тёзка к тому же, Антон Злыгостев, которого за глаза почему-то Зло называли.
У него здесь, возле Грибоеда, на бульваре, и посейчас дом стоит, в коем проживала его подруга Маша Климова, в просторечье Маруся, а сам Зло её вообще только Муркой и величал. Знаете там: «Мурка, ты мой мурёночек, Мурка, ты мой котёночек…»
Как ни банально звучит, а сердечных чувств сила прямо-таки необыкновенная… Только встренутся, так и давай оба мурлыкать и нежиться, ну точно кошачьей породы. Да ведь за последний свой год они и вообще даже на час не расставались.
Зло снял пятикомнатную «хату» прямо напротив театра «Современник» и, чтобы окончательно выделиться, поставил на воду энтого пруда венецианскую гондолу, всамделишную, чтоб мне с места не сойти.

Тут Артемий молодецки выпрямился и трижды перекрестился, прежде чем продолжить.

- И почти каждый божий вечер садились они на корабельную скамейку, ковром накрытую, а в носу гондолы скрипачи да виолончелистка соответствующие итальянские песни сладко исполняли, а иногда там целая джаз-банда размещалась и оркестровками пикировалась. Очень Зло джаз уважал, и сам порой не хуже заокеанского Клинтона на саксе наяривал.
Откуда деньги у такого артиста по жизни толком не ведаю; вроде бы, сначала он липовыми авизо промышлял, потом компьютерный бизнес завёл, а под конец ему по всей Москве чуть ли не треть автозаправок принадлежала.
Он даже некоторым писарчукам известным с изданием их трудов помог, мол, правильные пацаны, хоть у них не оттуда руки растут, да и мозги не с современным прибабахом.
Долго ли, коротко ли, байка травится, только всё весьма прискорбно закончилось. Какой-то олигарх, то ли мазутный, то ли газовый, в очередном приступе трудовой зависти нанял чеченцев, а, может, и просто крутых сибиряков, и те однажды почти всё дно пруда ночью фугасами устелили, а чтобы вернее было, подвели под гондолу мину противотанковую, каким-то удивительным образом её к днищу прикрепив.
И всё, не надо ля-ля, как раз был праздник какой-то государственный и в десять вечера салют загрохотал обещанный, а парой минут позже рванули эти пруды, словно цунами из Америки прикатило.
Щепки от гондолы потом на Красной площади дети находили, да и взрослые оглядывались на кусочки красного бархата. А саксофон, лишь слегка помятый, стеклянную крышу ГУМа пробил и, раскачиваясь, за поручень перил мостика зацепился. Утром там его сторожа и обнаружили, сначала обрадовались, подумали, что из чистого золота.
Под этот теракт ужасный сразу же всех корешей Зла замели, и даже Колчака прихватили. А менты его под горячую руку так отметелили, что перешибли ему левый локоть, он потом неправильно сросся, рука стала усыхать мало-помалу, тем самым пророческую кликуху оправдывая.
Тут же эти пруды на капремонт закрыли, рабицей обнесли со всех сторон, месяца три чистили, дно полностью от фугасов освободили, снаряды-то не все сработали, песком да илом ряд взрывателей подиспортило.
А о лебедях – история отдельная получается. Когда гондола ещё по воде курсировала, Зло решил для понтов понятных стаю лебедей добавить; и, как в известной опере, запустил в пруд одну лебяжью дюжину сплошь белую, перо к перу, а вторую дюжину – уже жгуче-чёрную.
Жили они мирно, за кусок хлеба не дрались, однако размножиться не успели, ибо взрывом почти всю птичью команду тоже перебило. Остался один чёрный самец и еще белая лебёдушка.
Только ни любви, ни даже дружбы промеж ними не получилось. Очевидно, каждый считал другого каким-то образом виноватым в гибели пернатых товарищей. Шипели они постоянно друг на друга, по-змеиному шеи выворачивая, ругались неистово и даже клевались до крови.
А в какой-то недобрый поздний час ватага пьяных отморозков выловила эту лебединую пару и зажарила прямо на берегу. Не знаю, какой уж тут аппетит звериный надо иметь, чтобы обгорелое мясо жрать, только гурманов этих сначала милиция повязала, а потом друганы Зла в ментовке их всех опетушили. Пусть сами теперь по-птичьему кукарекают.
Нынче пруды снова чистые, только лебеди по ним уже другие плавают, сплошь белые. Черных решили не заводить, о грустном не напоминая.

Завершив свое повествование, Артемий вдруг нахохлился, уткнул подбородок в грудину и стал цепляться попеременно почти к каждому из нас. Последний из подошедших, Вован из «Колеса фортуны», которому хвалёного «вискаря» уже не досталось, нежданной обиды не стерпел и на-раз с Артемием схватился. Пришлось нам их разнимать и растаскивать.
А разбуйствовавшийся сказочник показал на прощание язык, поднял правую руку в победном жесте и, напевая «Оле-Оле-Оле, Артемий победил!» и вдобавок пританцовывая, удалился восвояси, скорее всего в сторону метро, а, может, и в какой ларёк.
Мы же выпили еще по «соточке», отрядив для этого очередного гонца, и тоже вскоре тихонько разъехались, до прудов в этот вечер так и не дошагав.

“Наша улица” №120 (11) ноябрь 2009