Игорь Штокман “Стук мяча” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Игорь Георгиевич Штокман родился 3 марта 1939 года в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ и аспирантуру Института мировой литературы АН СССР. Кандидат филологических наук, критик, литературовед, прозаик. Опубликовал в центральной прессе более трехсот работ. Дебютировал как прозаик в журнале Юрия Кувалдина «Наша улица» рассказами “Во дворе, где каждый вечер…”, «Дальнее облако», «Ромодин и Газибан», № 3-2000...

вернуться
на главную
страницу

Игорь Штокман

СТУК МЯЧА

рассказ

Анатолию Фомину, моему капитану

...Вот опять он разбегается, и пас ему выдали такой классный, пальчики оближешь - не очень высоко, но и не на "коротенького", а так, средненько и очень точно, аккуратно, примерно в полуметре от сетки. Я сам люблю бить с такого - тогда идеально совпадают "свечка" паса и твой заряженный на удар прыжок... И блок поставить трудно - мяч ведь не над самой сеткой. Но сейчас мне не бить - мне вытягивать.
Он сейчас - на самом удобном для удара номере, на четвертом... Стоишь чуть боком к сетке, слегка выставив вперед левое плечо, и ждешь, когда примут, разыграют, и третий номер /а иногда - и не третий, это уж как получится/ выдаст тебе аккуратную, точную "свечечку" паса. Разбегаешься, выпрыгиваешь и лупишь. По тому, как совпали мяч и ладонь, как лег он в нее, сразу чувствуешь, каким выйдет удар, резким, хлестким, словно щелчок пастушьего кнута, или смазанным, несильным - "пшено", "пшенка".
Вот он уже взмыл над сеткой... А выпрыгивает, гад, классно: сетка - по грудь, корпус гибко отклонён назад, и грозная, несущая мне сейчас испытание рука занесена для удара очень грамотно, правильно. Согнута в локте почти под прямым углом, и кисть занесена за затылок... И удар сильнее, и не поймешь, куда же он будет лупить.
Но хороший защитник /а я - хороший/только по одному прыжку, по выходу над сеткой, по повороту корпуса еще до удара, до того, как встретятся, соединятся мяч и ладонь атакующего, уже чувствует, знает, куда пойдет мяч. Ноги согнуты в коленях, и весь ты, каждая клеточка в тебе готовы мгновенно и пружинно развернуться, взорваться, метнувшись во встречном броске к белой молнии мяча.
Вот и сейчас я точно вижу, что он залепит в мой угол, на мой пятый номер... Самый удобный сектор для атаки - конечно, если не ставят "кола" или не сбрасывают мимо блока рядом с сеткой, близёхонько. Но для "кола" -другой пас, а сбрасывать ему сейчас не с руки, блок ведь никто не ставил... Мы с ним сейчас - один на один. Он на своем четвертом номере, и я - на пятом, защитник и ловец.
Бьет... Сильно бьет, хлестко. Да по-другому и быть не могло: и выпрыгнул здорово, и пас был - самое оно. Но я уже понял, угадал, куда послан мяч. Правее меня и впереди - метра на полтора. Взрываюсь, прыгаю и, приземляясь на бок, на жесткий паркет /настоящее дерево, не линолеум какой-нибудь!/ нашего зала, принимаю на сжатую в кулак правую кисть жесткое и верткое ядро мяча.
Легло хорошо, плотно, и мяч взвился невысокой свечкой, пошел, родимый, по плавной аккуратной траектории прямо в ждущие руки нашего третьего номера, распасовывающего сейчас. Дальше - не мои заботы, я свое сделал. Принял, как надо, и передал - как по заказу...
Вскакиваю мгновенно /взяв - не разлеживайся!/ и снова на своем пятом номере, снова - весь в игре...
Потом он, когда прошли мы круг, переходя с номера на номер, снова бил. Дважды... И каждый раз /то ли привык, то ли уж получалось так/ - снова точно так же и в ту же точку. И я принимал, вытягивал тем же приемом и манером, в переднебоковом прыжке и на сжатый кулачок. Хорошо получалось, без осечек... Даже Толька Фомин, "Фома", наш капитан, обычно привередливый, взыскательный, любивший покачать права, "пошипеть" на площадке, не прощающий ни единой оплошности, не удержался - показал мне большой палец. Это - когда я третий мяч вытащил и отыграл, как надо...
Вдобавок я и пас ему в ту игру /я всегда был его распасовывающим, он под меня становился/ выдавал без единого сбоя, и он, такой в игре капризный, ни разу не буркнул: "Куда кидаешь? Отврат...". Хотя мог бы особо и не привередничать - рост два метра два сантиметра, с любого, даже плохенького, сорвавшегося паса вломить можно от души.
Но "Фома" что в игре, что на тренировках был придирчив и неукоснительно строг... Это он потом, когда уже поступил в свой МАИ, волейбол забросил, стал гонять в "баскет", получил мастера и играл за сборную "Буревестника". А тогда, в школьные наши годы, девятый-десятый классы, он был капитаном нашей волейбольной сборной школы, и это под его предводительством и капитанством взяли мы однажды второе место по Москве, заработав второй юношеский.
Как же он нас гонял, как жучил!.. Тренировки; вся футболка - черная от пота, и ноги к концу трясутся.
Сперва - пробежка по периметру нашего зала, просторного, высокого, лучшего в Москве... Один раз мы в зале ЦСКА играли - так там, право же, хуже было. Площадки - вплотную друг к другу, какие-то металлические штанги над головой, и мяч то в них попадает, то вылетает дуром на соседнюю площадку, сбивая там игру... А у нас, в нашей 24-ой школе на Крымской площади - гулко, просторно, места навалом, лишь один ряд стульев по бокам для зрителей.
После пробежки /этак - минут на семь/ "Фома" ставил нас в "кружочек", и начиналось...
"Длинный пас, высокой свечой!" - и мяч должен как можно меньше вращаться в воздухе.
"Напередний бросок!" Он не докидывает до тебя каждый раз метра на полтора, и ты, рыбкой бросаясь вперед, в низком прыжке, обязан поднять мяч, приземлиться на выставленные ладони, мгновенно вскочить и снова занять прежнее место.
"На боковые!" Та же процедура, только броски теперь - в сторону, то вправо, то влево, и прием мяча иной, на кулачок или на ладонь.
"Пас в прыжке!", и ты должен, выпрыгнув, мягко принять мяч и точно передать, зависнув в воздухе.
"Пошли  с легким ударом!" "С легким" называется... "Фома", чуть выпрыгнув /много ли ему надо с его "два-два"!/, лупил  так,  что пальцы выворачивало, в глазах темнело. А ты еще прими, как надо, и снова пас отдай, да не абы как, а точно. "При хорошем пасе мяч должен опускаться только на лицо, больше никуда. Все остальное - от-врат!..". А уж если в игре, турнирной игре что-то не ладилось, "Фома" выставлял вверх ладонь, накрыв ее другой, брал у судьи минуту и, стоя в центре тесного кружка из нас, потупившихся, виновато понурых, начинал обличительно тыкать пальцем, зло щуря светлые свои глаза. "Ты и ты - отврат!.. Ты - вообще.. . Ни в голову, ни в жопу. Еще раз так пас выкинешь - на скамейку запасных до конца игры. А то и вообще номер спорешь... Будешь во дворе пупырь гонять с девочками, "в кружочек". Там, может, и сойдешь, не выгонят".
А девочки, наши девочки, из нашего класса, пришедшие болеть за нас, раздолбаев, сидят неподалеку на стульчиках, все видят и все слышат... Провалиться бы!
Но "Фоме" было - плевать... Он любил игру, он понимал в ней, никакого пижонства, понтярства не прощал, и сам прибегал к нему иногда лишь перед началом серьезной, турнирной игры. И то - с умыслом, психологического и подавляющего эффекта ради... Выходил он тогда на площадку перед разминкой походкой гориллы, держа в каждой своей цепкой, ухватистой лапище по волейбольному мячу. Держал этак небрежно сверху, обхватив всей клешней. Это - действовало... Еще бы - такая каланча, такой "фитиль" и такие пальцы, такие "грабки"! А за ним гуськом - мы, в наших вишневых футболочках с вырезанными из фетра / высший волейбольный шик!/ номерами, в черных коротеньких, обрезанных и ушитых по самое "это самое" трусиках, в китайских кедах "Два мяча"... Впечатляло, а иногда ломало противника еще до игры. Ну, а со сломленными-то... Одной левой.
Но до всего этого, до вишневых футболок сборной, до номеров фетровых /мой - третий/ надо было еще дожить, дорасти... Впервые я увидел настоящий волейбол в классе седьмом, и было мне, выходит, четырнадцать лет.
До этого я простодушно и наивно полагал, что волейбол - это когда стоят кружком и мячиком, как попало, перекидываются. Только такое и видел во время летних каникул, когда на дачу вывозили. Во всяких там Подрезковых, Малаховках и прочих прекрасных местах, таких теперь далеких и почти забытых... Да и вообще тогда, в те поры, я, как и остальные мои сверстники, все больше в футбол гонял - либо в поле, правым полузащитником, либо на воротах, голкипером...
Очень мне нравилось, будоражило до внутреннего озноба, когда гасишь ты атаку, вдруг прерываешь грозный стремительный бег нападающего, бросившись, все точно рассчитав, ему в ноги и выхватив мяч уже из-под занесенной для удара ноги /а зрители-то все уже повскакивали - вот он гол, вот-вот!/... Выхватишь, прижмешь, крепко обхватив, к груди, отсеменишь, пятясь спиной, к воротам, стукнешь пару раз твоим, уже только твоим мячом об землю и выбьешь небрежно с рук, легонько подбросив, далеко в поле.
Или вытащишь, коли повезет и уменья хватит, в высоком боковом прыжке трудную, хитро закрученную "штуку"... Такая тогда радость, такое гордое удовлетворение! Сумел, вытянул, достал, и все это видели, все на тебя смотрели, оценили и восхитились... Я и защитником-то в волейболе потом, на-верное, стал именно из-за этого, из-за знобящего колдовства броска, вытягивания почти невозможного, почти не берущегося мяча... Нравилось мне это, тянуло магнитом и было - как болезнь, как сладкая отрава. Совершить невозможное, достать, вытянуть, когда всем кажется, что - очко, что мяч уже лег, пал... Фигу вам! Я его сделаю; я -достану! Удивительное чувство...
Но это все - потом, позже, и увидел я впервые настоящий, профессиональный и классный волейбол в Парке культуры и отдыха им. Горького, на спортивных площадках возле первого, что неподалеку от входа, пруда.
Красные, посыпанные мелко истолченным, утрамбованным кирпичом площадки, снежно-белая на красном разметка известкой... Много игроков по обе стороны сетки /потом я уже сосчитал, понял, что их - по шесть/, мелькание мечущегося в воздухе мяча, готового, кажется, вот-вот коснуться площадки, но поднятого в низком броске; пушечные хлесткие удары, взмывы, взлеты над сеткой... Играли, видно, классные команды, равные по мастерству, по силе, и мяч подолгу, по две-три минуты /а они казались нескончаемыми, вечными казались!/ держался в воздухе, и было, ясно и восхищенно чувствовалось во всем этом какое-то колдовство... В мелькании мяча, в его упорном, упрямом отрыве от земли, от площадок было что-то завораживающее - притягательная, гипнотизирующая магия...
Я часа два, до поздних су-мерок, простоял у площадок и пришел домой влюбленным в эту игру, жаждущий ее неодолимо! Дома восторженно, взахлеб рассказал об увиденном маме, рассказал как о чуде, о тайне непостижимой, и услышал в ответ: "Да это волейбол!..". Кинулся спорить, запальчиво доказывать, что волейбол, мол, совсем другое, но мама только головой качала: "Ох, и спорщик, ох, и упрямец!.. Да спроси кого хочешь". Я и спросил, и не раз, и убедился, что это и впрямь волейбол. Настоящий ... А там, на дачах, когда в кружке перекидываются, -так, ерунда, жалкое подобие...
В девятом классе мы все заболели волейболом всерьез, и "Фома" /а он-то знал его и раньше/ стал нашим капитаном.
Как я любил наши тренировки!.. Они были два раза в неделю. Мы все обзавелись маленькими фибровыми чемоданчиками для формы -никаких спортивных сумок тогда почти и не водилось, и эти чемоданчики были - высший шик, знак волейбольной кастовости, знак приобщенности.
Я ждал тренировок /да и все остальные - тоже/ с нетерпением любовника, рвущегося на желанное, сладостное свидание. Я стирал и выглаживал перед каждой тренировкой форму, и потом, после нее она была всякий раз черна и мокра от пота - хоть выжимай... Я бежал по Зубовскому бульвару к Крымской площади, к нашей школе и знал, что сейчас мы все соберемся в ее просторном фойе с мраморным серым полом, уборщица тетя Паша вручит "Фоме" ключи от физкультурного зала /только ему! Больше - никому!/, мы войдем в него и ...
Откроется, распахнется ждущему взору высокое и гулкое его пространство, все твое на три этих часа... Оно покажется /каждый раз/ ждущим, огромным, и проснется, отзовется эхом на первый стук мяча, на сухой и четкий, как щелчок курка, его удар о паркет... Начнется, закружит, втянет в себя мелькание белого зайчика мяча, такое неуловимое и послушное, такое коварное, непредсказуемое, но подчиненное тебе, твоему умению, твоему азарту и пьянящей, будоражущей самоотдаче. Начнется разминка, тренаж и наконец - игра...
День будет прозрачно, чисто синеть за высокими, под потолок оконными стеклами, забранными деревянными решетками. Потом он начнет темнеть, уплывать в сумерки, кто-то зажжет свет, и игра все будет длиться, втягивать в свою круговерть, карусель и завершится /всегда неожиданно, вдруг!/, когда "Фома" скажет, поймав мяч, прервав все: "Кончили!.. Снимайте сетку".
Ноги сразу потяжелеют, нальются свинцом, почувствуют усталость, ладони, лишенные мяча, ощутят сиротскую пустоту, обездоленность, и мы поплетемся, потащимся на сцену нашего зала и там, за занавесом, начнем вяло, опустошенно снимать, стягивать форму... Холодная струя из-под кранов в туалете /душа - не было/, собранные чемоданчики, крыльцо школы, первый глоток такого чистого и вкусного воздуха... "Ну, пока... До завтра". До следующей тренировки - три дня, долгих, как зима в Москве...
Уроки - через силу, через "не могу", и потом, когда ты уже в постели, все мечется под закрытыми векам белый зайчик мяча, дразнит, колдует и манит... И звучит-зовет в темноте, уплывающей в ночь, в сон комнаты стук мяча. Любимый, требовательный, ждущий...

"Наша улица", № 9-2000