Эмиль Сокольский "Стоянка Степана Разина" очерки
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Эмиль Александрович Сокольский - критик, литературовед. Родился 30 июля 1964 года в Ростове-на-Дону. Окончил геолого-географический факультет Ростовского государственного университета. Работал старшим библиографом Ростовской государственной публичной библиотеки, в журналах «Дон» и «Ковчег». Член редколлегии журнала «Ковчег» (Ростов-на-Дону), дважды лауреат премии этого журнала. В 1990-х годах на ростовском радио провёл на основе своей фонотеки множество авторских передач об истории мировой эстрады 20-40-х годов. Участник искусствоведческих и литературоведческих научных конференций. В настоящее время работает в краеведческом журнале «Донской временник». Автор множества очерков (иногда их называют новеллами или эссе - единого мнения нет), посвящённых истории дворянских усадеб, церковной старине, местам, связанным с жизнью и творчеством известных русских писателей, художников, музыкантов, деятелей культуры. Редко выступает с рассказами. Член Союза писателей ХХI века с 2011 года. Постоянный автор журнала "Наша улица".

вернуться
на главную страницу

Эмиль Сокольский

СТОЯНКА СТЕПАНА РАЗИНА

очерки

ЗАПОВЕДНЫЙ ГОРОД

От трассы "Ростов - Волгодонск" до Константиновска меньше десятка километров, и с поворота уже хорошо просматриваются за невидимым Доном, по легкому взгорью, полуутопленные в зелени домики, совсем не похожие на город...
Константиновск называют молодым городом, но это не значит, что в нем сплошь новостройки. Это значит - до 1967 года он был станицей, образованной в 1864 году из двух соседних станиц: Бабской, которая занимала северо-западную окраину нынешнего города (ее предшественник - Бабский городок, основанный в XVI веке на острове Лучка и перенесенный после ухода c Дона татар и ногайцев на правобережье), и Ведерниковской (теперь - хутор). Новой станице дали имя Великого князя Константина.
Хутор Ведерники, кажется, никакого отношения к городу не имеет; от константиновской автостанции его отделяет два километра дороги вдоль широкой лесополосы, и вид у него как у однотипного рабочего поселка (и правда: в 1965 году здесь был организован винсовхоз). Но побывать в хуторе стоит. Хорошо бы выйти на окраину, на крутые обрывы - полюбоваться голубыми разливами Дона и бесконечными рощами-лугами заречья; затем спуститься скользкой тропкой в узкий овраг - испить холодной и мягкой родниковой воды. Да скоро, есть надежда, поднимут со дна реки обратно на гору легендарный Красный камень, на котором якобы сиживал Степан Разин. Эта кирпичного цвета гранитная глыба вместе с оползнями постепенно съезжала к Дону, и вот уж лет двадцать как она под водой, занесенная песком, облепленная ракушками и водорослями...
Историческая же часть Константиновска - его центр и даже отдаленные улицы - настоящий архитектурный заповедник, ошеломляюще богатый, интересный и подчас своеобразный. Странно, что об этом никто еще не писал... Такой целостной эффектной застройки конца XIX - начала XX века у нас на Дону, кроме как в Ростове, Таганроге, Новочеркасске, больше не встретить... Константиновску повезло: в Великую Отечественную он почти не пострадал, и что интересно, назначение многих его административных зданий по сути не изменилось: полицейское управление зовется теперь милицией, Общество взаимного кредита - агропромбанком, казначейство - сбербанком, почта - она и есть почта, Станичное правление - остается станичным правлением (но скоро освободит место музею, без которого, как ни странно, город жил до сих пор)... Среди купеческих особняков особо выделяются дом Сивякова и дом Плотникова - прекрасные образцы русского провинциального модерна. А сколько металлических навесов над крылечками; и на каждом дата: 1899, 1907, 1913... Есть и сугубо местная мода: сандрики (дужки-козырьки над окнами) соединены друг с другом кирпичным пояском, и его зубчики, таким образом, тянутся на всю длину фасада, будто крепко прошитая строчка, отчего дом выглядит одновременно и солиднее, и веселее.
Открытия в Константиновске поджидают на любой улице... Хотя, если спросить любящих историю горожан, какие здания тут заслуживают особого внимания, они скажут: дом, где жил знаменитый генерал П. Н. Краснов, и дом, где жил известный драматург К. А. Тренев, да еще бывшие парамоновские склады, что на самом берегу Дона (предприимчивый ростовский купец и здесь оставил свой след!)
...К началу века в станице Константиновской было три церкви, и все они стояли на одной улице: первая, самая старшая по возрасту церковь, что при Тюремном замке - у ее начала, вторая - посредине, третья, младшая - в конце. Улицу звали Архангельской - по средней, Михайло-Архангельской церкви (потом, в 1897 году, на ее месте встала Никольская, из местного кирпича, в модном тогда русско-византийском духе. Ее взорвали в 1963-м; Дом культуры, поставленный взамен, увы, далеко не улучшил облика города).
Если от Дома культуры спуститься к судоремонтным мастерским, то можно увидеть самую давнюю константиновскую старину - бывший Тюремный замок на 60 арестантов, построенный на войсковые деньги в 1861 году. Лучше всего сохранился Свято-Преображенский храм (в советское время - склад): удлиненный прямоугольный корпус, увенчанный двускатной крышей, большие, закругленные сверху окна с тщательной отделкой выразительных наличников, такой же закругленный сверху входной проем с деревянной дверью, пилястры "под античность", - почти классицизм, если бы не старательная, несколько утяжеленная красивость, свойственная эклектике. Над входом прибит деревянный крест: с июня 1999 года архиепископом Ростовским и Новочеркасским Пантелеимоном на службу в храм (юридически не возвращенный епархии) назначен отец Сергий. Работы предстоит много: к ремонту еще не приступали...
Сюда, к бывшей тюремной церкви, захаживают редко. Чаще идут к Покровской, которая замыкает перспективу бульвара, засаженного тополями и акациями. Покровская церковь - самая гордая, самая величественная постройка в городе. Это уже третья здесь одноименная церковь: первая сгорела в 1775 году, вторая, не насчитав и полвека, к 1907 году обветшала, - тогда и приступили к строительству нового храма, бок о бок со старым, которое длилось пять лет (в частности, силами заключенных Тюремного замка). Центральный объем по-настоящему красив: он напоминает огромную беседку под крышей-зонтиком, с тремя окошками на каждую сторону, с пятью главками - одна посредине и четыре по углам (к слову сказать, есть у этой церкви двойники: в селе Сандата Сальского района и в хуторе Чекалов Морозовского). Колокольня, в одной связи с церковью, равна по высоте центральному куполу; но на колокольне, кажется, вдохновение архитектора П.С. Студеникина (приглашенного из Новочеркасска) иссякло: она получилась вымученной, тяжеловесной, равнодушной.
Лет через десять церковь превратили в склад зерна. Во время фашистской оккупации в 1942 году ее снова открыли. Спустя сорок лет в город пригласили новгородских реставраторов - обновить двухъярусный иконостас и настенные росписи; тогда же и кровлю заменили. Однако через три года здание приспособили под детскую спортивную школу.
С 1988 года стараниями отца Бориса в церкви снова стали проводиться службы. Одновременно шла реставрация, расписывали стены - на сей раз местные мастера, предпочитавшие краски поярче, алых оттенков.  
В церковь я вошел во время обедни, и удивился обилию икон - и очень старых, и совсем новых; одна из них, как сообщала надпись на окладе, была написана в 1945 году в слободе Гуляй-Борисовка и посвящалась памяти погибших в Великую Отечественную войну. И порадовался тому, что в этот непраздничный день зал полон - как в стародавние времена, о которых напоминает не только церковь, но и весь Константиновск, привязчивый, притягательный, неповторимый город-заповедник.

К ВОПРОСУ ОБ ИСКОРЕНЕНИИ ПЬЯНСТВА

Будущий автор повести "Два капитана", выпускник филологического факультета Ленинградского университета Вениамин. Каверин в 1925 году приехал в Константиновскую, куда был назначен секретарем райкома комсомола. За время недолгого пребывания в ней он написал детективы "Конец Хазы" и "Большая игра" и, так сказать, внес вклад в культурное развитие станицы: по его инициативе магазин, продававший вино и водку, перешел на торговлю книгами.
На пьянство в донских станицах часто сетовала пресса столетней давности. Но так радикально с ним бороться... Небось, сам-то знал, где спиртного себе достать, думал я о Каверине. И однажды неожиданно в его собственных воспоминаниях нашел своеобразное объяснение тому "комсомольскому" поступку.
Речь шла о встрече писателя с Твардовским в Москве в 43-м; сорокалетний Каверин приехал из Северного флота, автор "Василия Теркина" - с Юго-Западного фронта. "После семи-восьми фраз - как, где, откуда, куда - он вдруг пригласил меня к себе.
- Водочка есть. Зашли, а?
Почему-то я решил, что он зовет меня к себе только потому, что одному скучно пить. Да и не мог я пить! Не прошло и двух недель, как я выписался из госпиталя в Полярном, до Москвы добрался не без труда и, наконец, - этому трудно поверить - вообще никогда не пил водку... Но я постеснялся, промолчал"
Не мудрено, что и жителей Константиновской Каверин хотел видеть трезвенниками...
Здание магазина сохранилось, оно стоит в историческом центре города, заповедника дореволюционной архитектуры. До недавнего времени в нем по-прежнему продавались книги. Теперь здесь магазины "Петушок" и "Ландыш". А кому спиртное - магазин слева, справа, за углом. С чем боролся Вениамин Александрович? Водка непобедима.

НА ДОЗОРЕ

От Константиновска до Нижней Журавки километров пятнадцать на север: полпути по асфальту, и полпути - пыльной ухабистой грунтовкой: сначала вдоль лесополосы, затем, за хутором Авиловом - среди открытых полей, которые медленно, но неотвратимо клонятся в овраг, к речушке Журавочке (или Журавушке). По речке и прозвали первопоселенцы-казаки свои хутора, Нижний и Верхний, возникшие предположительно в первой половине XVIII века (во всяком случае, старые документы упоминают о пожаре 1788 года, который уничтожил в одном из этих хуторов около сорока домов). К Нижне-Журавскому и приведет дорога. А к Верхнему уж дороги нет: с 1976-го хутор перестал существовать, уехали последние его жители - кто в город, кто в соседнюю Нижнюю Журавку.
Нижняя как будто и не изменилась за последние десятилетия: так же одна, меньшая его часть, вытягивается за оврагом (и зовется просто Журавкой); другая, бoльшая, раскидывается по полю и пологим овражным склонам (ей же хуторяне прозвище дали громкое - Ростов): тут и почта, и Дом культуры, и магазин, и новая школа, и церковь - самое примечательное и самое одинокое хуторское строение.
Первый в хуторе храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы, перевезенный в 1863 году из станицы Бабской (будущей Константиновской), через пятнадцать лет сгорел. Второй, тоже деревянный, построенный на каменном фундаменте спустя девять лет, скоро обветшал. "Покровская церковь хуторов Журавских" - так писали в "Донских епархиальных ведомостях"... Наконец, третий, кирпичный храм, в хуторе появился в 1914 году: высокий, суровый, настороженный, будто на дозоре. Глядя на его крепкую двухъярусную колокольню, на мощный кубический барабан с луковичками (центральной и четырьмя боковыми), мне показалось, что архитектор и стремился настроить прихожан на серьезный, богобоязненный лад, а уже кто-то другой - тайком - водрузил крохотные куполочки на боковые пристройки и на апсиду, чтобы смягчить впечатление. И еще - приятно было увидеть на карнизе полукружия кокошников, они возвращали к высокому духу древнерусской традиции.
Судя по разноречивости устных сведений, судьба у храма была сложная. Всего десять лет прошло со времени его рождения, как сверху поступило указание закрыть церковь. Говорят, в 30-е годы она какое-то время действовала; но потом - снова запрет, до 1942 года, когда по разрешению немцев храм снова открыли (такое, кстати, случалось повсеместно). Однако после - его превратили в склад зерна. Удивительное дело, но в 1946 году райисполком уважил просьбы хуторян и разрешил богослужения.
Хрущевские времена оказались для Покровского храма роковыми. Те, кто боролись за его закрытие, победили. Это случилось в середине лета 1963-го, когда разобрали иконостас и сняли кресты. Говорят, за ними приезжал новочеркасский архимандрит... А путь к победе был таков. Тогдашний инструктор райкома, получив задание не только закрыть церковь, но и востребовать плату за эксплуатацию помещения начиная с 1946 года, направил к батюшке председателя колхоза "Мир" вместе с представителем колхозного профкома. Матушка встретила гостей радушно, усадила выпить и закусить, после чего посланцы изложили цель прихода: церковь приказано закрыть, ведь работает она с фашистского "благословения"! Отец Александр и показал им райисполкомовский документ от 1946 года: "придумайте уж другую какую-нибудь причину". Что ж, инструктор придумал: храм будет закрыт законно, если в десятидневный срок не соберется церковный совет в составе двадцати человек. Десять дней провисело на церковной двери объявление. Не нашлось двадцати человек...
На купола закинули тросы, когда шла литургия. Но отец Александр довел службу до конца.
Ослепший, как-то сразу постаревший (а батюшке было семьдесят два), он брал плетеную корзину, в которой лежали ряса, крест, Евангелие, святые дары и прочая мелкая утварь, и с посохом отправлялся по ближним хуторам - крестить, отпевать, причащать больных, - невзирая на усталость и непогоду. Рассказывали, что иногда возвращался с синяками, выдранной бородой, в изорванной одежде. Такие бывали встречи на пути... Но ничто не пугало священника, которому было отпущено без серьезных недугов прожить еще десять лет.
В1994 году, в честь праздника Покрова Пресвятой Богородицы, в храме прошла первая за тридцать лет служба. Взволновались нижнежуравцы: что-то хорошее, доброе и светлое, пришло в хутор... Колхоз "Мир" не пожалел денег на реставрацию церкви; и старушки ходили по хуторам собирать пожертвования. Им почти никто не отказывал: в окрестностях Нижней Журавки церквей больше нет.
...Службы в Покровской церкви проходят редко: многие в Константиновске потому до сих пор думают, что она все не действует... Да и сам ее вид, кажется, говорит об этом: рухнувшая кровля, дырявые купола без крестов... Вокруг - пустырь, в стороне - длинный колхозный склад. Однако стоит она все так же строго и настороженно, как будто следит за дорогой на дальний хутор Нижне-Калинов. Словно долгий, молчаливый укор Нижней Журавке...
Но я знал, что церковь уже не оставят в беде, и поэтому отъезд мой не был грустным - особенно после того, как я спустился к Северскому Донцу и прошел за плотину Журавской ГЭС, на песчаный пляж. Хорошо на Донце - уютно, задумчиво, таинственно, - так, наверное, было и в древности. По этой стороне - поле: акации, ивы, лох серебристый, по той - непрерывная полоска тростника и за низким отвесным обрывом сплошной низкий лес. Дай Бог, чтобы никто не испортил эту тихую красоту: ее было бы труднее восстановить, чем поруганную церковь...

ЗАКАТЫ

Двор Михаила Стефановича Антонова выходит на Северский Донец; лучшего места в хуторе Нижнекалинове не найти. За гладкой и широкой рекой распластан высокий бугор, у подножья - в щедрых зеленых зарослях, к вершине - медленно, неуверенно лысеющий.
 - Это гора Шпиль, сто метров высотой, - говорит хозяин, крупный неторопливый мужчина с внимательными, добрыми, несколько утомленными из-за участившихся сердечных недугов глазами. - Слева густая роща - Адамовы сады. Правее, где ивы, с вершины горы до самого низа, - Серебряная балка, там я однажды раскопал родник. По другому склону - смотри, сколько зелени! - Широкая балка. Правее, у подножья, Аскалепов лесок; Аскалепов - фамилия одного из первых переселенцев на ту сторону; кличка у него была Кучум, рыбаки, когда становились там на лодках, говорили: место под Кучумом. Сейчас на левобережье не живут, а раньше - держали сады... Дальше балки Дукмаска, Пашенная. А за Пашенкой уже Закаты.
- Какие Закаты?
- Видишь излучину? И гряда холмов по берегу? Наши предки их Закатами называли. Вечером съездим на лодке - посмотришь: холмы закрывают солнце, и лес по склону весь темный. Покажу Ключик, Дедову балку, за ней уже Белокалитвинский район... Я тут каждый камушек знаю, каждую балку, каждый родник.
"Скорее поезжайте в Нижнекалинов, у Михаила Стефановича сердце стало пошаливать, и ведь, как-никак, семьдесят четыре ему уже", - предупреждали меня в Константиновске. - Мало ли что. А про свои места он, краевед, бывший директор ДК, знает все. И никто больше". Нижнекалинов, сорок километров на север от Дона, туда и асфальт не доходит... Но места, рассказывают, красивые... Антонов где-то раскопал запись основания хутора: 1728 год! Судя по справке, составленной им для районной библиотеки, старины в хуторе не сохранилось: деревянная церковь давно разобрана, мельница сгорела - лишь торчат булыжные руины на крутом скалистом берегу.
Несмотря на беспокойство неугомонной в хозяйстве Таисии Аристарховны, жены Антонова ("а вдруг на реке сердце прихватит? Кто поможет?"), под вечер мы отчалили и поплыли на север, вдоль противоположных, правых берегов, - за Аскалепов лесок, за каменный карьер, на Закаты. К запаху свежей чистой речной воды слабо примешивались пахучие ароматы ближних прибрежных рощиц.
Позади остался каменный карьер. Берега постепенно росли, укрываясь кустами и деревцами; этот лесок, припав к реке, чего-то ждал от нее, и ждать готов был бесконечно... Он казался бесхитростным, неприхотливым, почти ненастоящим, однако уже втихомолку обзавелся тайниками (лишь Антонову ведомыми): Конкиной балкой в зарослях душицы и земляники, и Пашенкой, в которой сочился неслышный ручей.
- Вершина Пашенной балки отсюда в двух километрах, - с видимым удовольствием Михаил Стефанович показал на лес, будто бы я мог увидеть эту вершину. - И метрах в трехстах от нее, на поляне, древний караич, по преданию - на месте стоянки Степана Разина. И тот караич с тех пор так и прозвали - Разин куст. Дорога к нему заросла; был бы моложе - продрались бы к нему, приползли; уж я узнал бы его!
Река расширилась, развернулась, раздвинула берега и перегородилась впереди сушей - что означало крутой поворот. Мы вплывали под Закаты - две горные гряды с удобно уложенным голубоватым лесом.
Закаты заслонили полсолнца; его лучи все слабее пробивались из-за горы, не в силах озарить реку; склоны, ближе и круче надвинувшиеся к Донцу, потемнели, деревья стали почти неразличимы. Острее запахло рекой, листвой и влажной землей. Настороженно замерли ивы, клены, вербы, дубы; громоздились, нависая над водой, как символы чего-то значительно таинственного, тополя и вязы, будто их назначили сторожить подножье горы и предупреждать о том, что цепляющийся за склоны лесок непроходим. Полумрак усиливал это впечатление. Солнце гасло, последние лучи его чудом достигали желтой полоски противоположного берега - Песчанки, северной окраины Нижнекалинова.
Мы прошли мимо небольшой скальной гряды, ступенчато сходящей под воду, и плеск весел не смог заглушить еле слышное журчание ручейка Ключика. Большая серая птица шумно вспорхнула и села на ветку высокого тополя.
- Вот Закаты, любимое место отдыха и рыбалки - что в давние времена, что теперь, - с благодарной теплотой в голосе произнес Михаил Стефанович. - Здесь и дышится по-особому, и на душе, как нигде, легко.
Закаты бросали густую тень на реку и веяли ночной уже прохладой; неприветливо шевелилась листва деревьев. Ивы, словно сговорившись, дружно мочили ветки в реке. Мимо проплыла едва заметная складка заросшего оврага - балка Широкая, а скоро - другая складка: глубокая балка Угольная, за которой на склонах чернели горки камней, бывшие угольные шахты.
Закаты кончились новой балкой, тоже Широкой, и за невысокими оврагами пошла ровная лесная местность.
- Скоро на левой стороне будет балка Атаманша, а здесь - Дедова, с большим ручьем, - с неубывающим удовольствием обстоятельно рассказывал Михаил Стефанович. - Почему Дедова? Говорят, жил здесь одинокий дед, держал скот... Она тянется на семь километров, ручей - на четыре. Эта балка - своего рода гавань для рыбы: когда штормит - рыба спасается в ней. А если от устья Дедовой пройти десять-пятнадцать километров в степь - будет Петров курган. Он настолько высок, что с него при ясной погоде видны купола новочеркасского Войскового собора, - так старожилы говорили.
Михаил Стефанович загреб в устье, в темень, созданную пологом густого леса. Недвижный полноводный ручей уходил все дальше в дебри, в первобытную нехоженую глушь, о чем-то напряженно молчащую... Очередной завал стволов заставил-таки нас повернуть назад.
- Ну что, доплывем до тех рыбаков - видишь, костер горит? - предложил Михаил Стефанович. - Это как раз за балкой Недодаевой, там будет гора Безыменка, - с вершины до самого дна реки стеной идут рифы.
- Милости просим! - радостно зазвали нас рыбаки, трое бодряков лет за пятьдесят, когда мы подплыли к берегу. - Давайте к нам, испробуйте ухи! Отказываться и не старайтесь, очень обидите! Без ухи не отпустим.
Растрогавшись, мы согласились. Пока Михаил Стефанович беседовал с рыбаками о рыбе, о проблемах Донца, я поднялся на крутую Безыменку, которая обрывалась к реке отвесной скальной стеной.
Вот так панорама!.. Голубая река, уверенно пролагающая себе дорогу на край земли, необозримое заречье в пустынных полях и рощах, - такой планетарный размах, что и восторг нахлынул, и жуть охватила...
...Я уже тогда понимал, что вечер этого таинственного путешествия по дивной реке - один из лучших в моей жизни.

Ростов-на-Дону

“Наша улица” №5-2005