Эмиль Сокольский "У истоков Дона" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Эмиль Александрович Сокольский - критик, литературовед. Родился 30 июля 1964 года в Ростове-на-Дону. Окончил геолого-географический факультет Ростовского государственного университета. Работал старшим библиографом Ростовской государственной публичной библиотеки, в журналах «Дон» и «Ковчег». Член редколлегии журнала «Ковчег» (Ростов-на-Дону), дважды лауреат премии этого журнала. В 1990-х годах на ростовском радио провёл на основе своей фонотеки множество авторских передач об истории мировой эстрады 20-40-х годов. Участник искусствоведческих и литературоведческих научных конференций. В настоящее время работает в краеведческом журнале «Донской временник». Автор множества очерков (иногда их называют новеллами или эссе - единого мнения нет), посвящённых истории дворянских усадеб, церковной старине, местам, связанным с жизнью и творчеством известных русских писателей, художников, музыкантов, деятелей культуры. Редко выступает с рассказами. Член Союза писателей ХХI века с 2011 года. Постоянный автор журнала "Наша улица".

вернуться
на главную страницу

Эмиль Сокольский

У ИСТОКОВ ДОНА

эссе

ПЕРВЫЙ РОДНИК

Я знал образованных ростовчан, имевших, тем не менее, довольно смутное представление о том, где рождается Дон. “В Воронежской, Липецкой?.. В Тульской, вот как... Далеко!”
Происхождение донского “отчества” разъяснил мне, когда я был еще школьником, В. С. Моложавенко, автор многих книг о донской земле. Как я ему завидовал! Прошел от истока до устья, меня заставил мысленно пройти и мечтать: наступит время - пройду, уже на самом деле, и я; да так вот много лет и не свершалось задуманное.
Собравшись соединить Оку - а тем самым и Волгу - с Доном, Петр I повелел от Иван-озера, в котором берут начало окские притоки Упа и Шат, прорыть канал к Дону, речке еще не глубокой, узкой. Смысла для судоходства это, как известно не возымело: проект составили по сильно устаревшим данным, да еще и в пору влажного лета. Однако в “Книге Большому Чертежу” запись таки появилась: Дон вытекает из Иван-озера. То же можно прочесть и в знаменитом словаре Брокгауза и Ефрона.
Давно уж нет легендарного озера: его поглотило Шатское водохранилище, созданное для питания Новомосковского химкомбината. Давно уже отгорожен дамбой от бывшего озера и Дон. Да и зачем ему озеро? Хватает родников; и тот, что дает великой реке начало, ныне укрыт под пологом парка в городе Новомосковске. А величают ручеек, у которого такое славное будущее, Березкой.
...Я увидел вполне современный пятиэтажный  город, который, пожалуй, показался бы скучным, если б  не широкие зеленые бульвары. Парк встал за одним из перекрестков могучими тополями, и я порадовался, что нашел его самостоятельно: встретиться с Доном хотелось без посредников.
Парк был велик, плотен - и тих, несмотря на то, что повсюду гуляли дети, взрослые, старики, мелькал за тесно насаженными деревьями поезд детской железной дороги, звучала откуда-то ненужная музыка... Под тополями, в безлюдной низинке, тугим гребнем разбегалась узкая тростниковая поросль, чтобы стремительно расширившись, захватить собою как можно больше места.
Немало был я удивлен, когда вместо болота обнаружил под тростниками всего лишь размягченную сушь... Однако за этой мнимой заболоченностью все-таки зазеленела трясина в разводах маслянистой пленки. Без заметного перехода трясина обернулась прохладно-темным чистым озером, обсыпанным лепестками ряски.
Тополя, вышедшие к самому берегу озера, сменились березовой чащей, до неправдоподобия высокой, - и глаза потерялись в столпотворении молочно-белых тонких стволов. Пятнистый этот лес, в свою очередь, уступил место дружному, единообразному строю таких же высоких лиственниц - и повеяло крепким хвойным ароматом.
Озеро было искусственным: при создании парка ниже родника устроили плотину, стилизованную под средневековую деревянную крепость с пушками. Плотины - уже без “крепостей” - поставили и дальше. Цепью бассейнов Дон, отражая богатую зелень, опускался к задворкам парка - чтобы, просочившись под последней плотиной, снова обратиться в ручей - пуще прежнего упорный и уверенный: теперь он вправе бежать на волю, гулять себе неоглядными ковыльными просторами, с радушием встречая первых своих задумчивых помощников - Урванку, Непрядву, Мокрую Таболу, а насмотревшись полей, пустынь и пойменных лесов, - с величественной благосклонностью принять и последних торопливо-полноводных гостей: Северский Донец, Сал и Маныч.
К Ростову придет зрелой, законченной рекой и на прощание вовсю размахнется в Азове, чтобы любовались им с городского обрыва сколько душе угодно.
Красив нижний Дон!.. Ну, а верхний - неужто нам, нижнедонцам, не родной? И настолько ли коротка жизнь, чтобы хоть раз не подарить себе встречу с его истоком?.. 

БОБРИКИ 

В конце XIX века близ села Бобрики, в верховьях Дона, на землях графов Бобринских, было открыто месторождение бурых углей; вокруг шахты и двух штолен возник горняцкий поселок, который назвали Донской. Поселок прирастал фабриками, заводами и в 1939 году сделался, наконец, городом, объединив несколько шахтерских поселений. Теперь - как и прежде - Донской вряд ли привлечет приезжего своим обликом: типовой рабочий городок с невысокими, в основном, двухэтажными домами-коттеджами. Привлечь может лишь его история, - она-то и подскажет, куда следует направиться, чтобы увидеть здесь поистине достопримечательные места.
А направиться следует на окраину города - на Бобрик-гору, что всего в трех километрах от автостанции. От петровской эпохи там сохранились земляные валы Ивановского канала, который, по замыслу царя, должен был соединить Дон с Окою; от екатерининской - остатки имения графа Бобринского.
Царица Екатерина II для своего внебрачного сына Алексея (рожденного от ее фаворита графа Григория Орлова)  приобрела в Тульской губернии Бобриковскую и Богородицкую волости, где и наказала знаменитому архитектору Ивану Старову выстроить по усадьбе. В 1776 году на Бобрик-горе появились дворец и скромная, по сравнению с ним, Свято-Преображенская церковь. По названию села Алексею Григорьевичу дали фамилию Бобринский, а спустя двадцать лет император Павел I пожаловал ему графский титул.
Граф Бобринский и его наследники были крупными промышленниками (ими основаны в Бобриках винокуренные, мукомольные, сахарные и угольные предприятия) и жестокими крепостниками. В Донском, в фондах Музея Подмосковного угольного бассейна, хранятся документы, рассказывающие о тяжбах крестьян с графскими беззакониями; причем в этих тяжбах неизменно выигрывали Бобринские.
В 1918 году одноэтажный деревянный дом усадьбы Василия Бобринского и его сына (дворец был разобран еще в 20-х годах XIX столетия) заняла сельскохозяйственная школа для детей, родители которых погибли в годы Гражданской войны. Усыпальницу графов Бобринских (Алексея Григорьевича, его супруги и детей с внуками), сооруженную в 1813 году по проекту архитектора В.Милинского, разграбили (десять гробов закопали в наспех вырытой рядом с мавзолеем яме) и приспособили под склад. В 30-е годы, когда началась застройка Бобрик-горы, усадьба превратилась в городской парк. Здесь устроили пионерский лагерь и дом отдыха для горняков. А в Свято-Преображенской церкви открылся Музей Подмосковного угольного бассейна с планетарием, вторым в России после Московского...
На Бобрик-гору - в оживленный район с почтой и поликлиникой - довольно часто ходит автобус. Немного проехать вдоль одноэтажной, быстро идущей на убыль Октябрьской улицы - и развилка: поворот на холм, что круто валится к широкому длинному пруду - устью речки Бобрик.
Я вышел на конечной, как мне подсказали пассажиры. “Старый парк? Это где пионерлагерь, что ли? А вот он”.
Парк был здорово запущен, екатерининская эпоха неузнаваема, а банальные тополя - посадки советского времени - не настраивали на романтический лад. Правда, с обрыва открылся широкий вид на ползущие под обрыв поля с горсткой домиков, - вид, каких множество в России...
В кольце белокаменной, с решетками, ограды в буйном захвате крапивы, выставлялась на обозрение давно уже равнодушного парка иронично-элегантная графская усыпальница-ротонда из белого камня, оформленная сдвоенными пилястрами, ложными окнами, карнизами под “деревянное зодчество” и куполком-крышкой, будто привинченным. От разрушения ее спас статус памятника федерального значения. А за пределами парка, за сквером, близ конечной остановки автобуса (не зная, не догадаешься) притаилась низкая Свято-Преображенская церковь с парадными колоннами на обе стороны. Музей давно перешел в новое здание; в церкви мне открылись аккуратные своды и картинная галерея иконостаса: красочная, по-эльгрековски светская.
С Бобрик-горы я возвращался пешком. И с сожалением - в который раз! - думал: немилосердного помещика изгнали - а с ним и красоту, созданную для него архитекторами и садоводами; оставили - чуть-чуть, словно в насмешку! С помещиком - понятно; но красоту-то зачем?
...В ноябре 2001 года могилу Бобринских отыскали новомосковские археологи. В январе 2004 года графские останки вернулись в усыпальницу....

ЕПИФАНСКАЯ ЗАТЕЯ 

Путь из города Узловая в Епифань, поселок Кимовского района Тульской области, длился более полутора часов: дороги скверные, бесконечные повороты... Скоро и полосатые поля, далеко видные во все стороны, перестали занимать; дремала на своем высоком сидении кондуктор, пока не стукнулась головой об оконную перекладину, изумленно оглядев пассажиров...
Епифань, как и ожидалось от древнего города-крепости, встречала на холме, лишь переехали через маленький, запруженный Дон. На запруде давным-давно был подъемный мост - одна из “царских затей”, как воспринимали епифанцы замысел Петра I: углубить реку от деревни Бобрики, построить тридцать три каменных шлюза, связать Оку с Доном, чтобы ходили с Волги по Дону тяжелые корабли. Одного не учел царь: проект канала был составлен по данным 1682 года - влажным летом, столь редким в этих краях... Впрочем, скоро сомнения епифанцев пришлось разделить и специалистам-иностранцам, прибывшим в июле 1702 года в Епифань, где учредили строительное управление. Лето и осень не принесли желанных результатов: начальники и мастера работали вяло, все чаще подхватывали смертельную лихорадку; нередки были побеги. Недовольный Петр пригрозил ослушникам суровыми наказаниями - и работы пошли быстрее... Но дождей весны приносили мало, и в летнюю пору становилось беспощадно ясно: мелок Дон, и ничем этого не поправить. Грустную историю о британском инженере Бертране Перри, не оправдавшем надежд Петра и поплатившемся смертью за бессилие перед природой, рассказал Андрей Платонов в повести “Епифанские шлюзы”...
Трудно представить, как тридцать кораблей в 1707 году приволокли все-таки по каналу в епифанскую гавань бурлаки. В 1720 году на строительстве, наконец, была поставлена точка. Возведенные нечеловеческими усилиями сооружения забросили. В 1830 году на канал приехали рабочие - разбирать шлюзы...
Ни гавани, ни бревенчатой пристани, ни свай давно уже нет в Епифани. Лишь бежит невозмутимо, как прежде, Дон...
Деревянные дома, несколько белокаменных (бывшие торговые лавки), две заглохшие церкви, дряхлая колокольня Успенского монастыря, обычная среднерусская растительность - тополя, березы, рябины, ясени... Сойдя с автобуса на базарной площади, на которую надвинулся мощный, сильно пошарпанный Никольский собор (в тон Казанскому в Петербурге), я вдруг услышал многоголосое пенье. И доносилось оно - из открытых дверей рейсового автобуса в город Донской! Несколько бабушек исполняли одно за другим духовные гимны, да так слаженно, органно, по-старчески приблажно, и на этот сладкий минор откликались какие-то забытые, счастливо-томительные струны души. Прохожие не реагировали: видно, для местных такое не в новинку, да и дело-то происходило на Яблочный Спас!
С епифанских обрывов до синеватого горизонта просматривались бледно-зеленые, серые, желтые поля с завитками рощ. И, как полагается узенькой речке, которой в полях все дозволено, - изгибался, разливаясь озерками на поворотах, серебристо-голубой Дон.
Тесным проулком  - между дворами, среди крапивы и дикой малины - я  выбрался на прибрежные поля, покрытые жесткой травой.
В Дону купались и ловили рыбу ребятишки; но простору было немного: близкий противопожарный берег поднимался оврагом, и только там, под оврагами, уходил из под ног пружинящий песок... Из-за поворота важно выплыла колония гусей; достигнув купавшихся, гуси недовольно выбрались на берег, прошли под носом у рыбаков - да поплюхались обратно в воду. Заблудшая корова потопталась на берегу и вплотную занялась моей сумкой (не без оснований: в сумке лежали бутерброды), пока на нее не гаркнул мужчина, пришедший с тремя мальчишками покупаться да поиграть в карты. Я же в это время плавал и любовался отстраненными  взгорками Епифани.
Спокойно и уютно на берегах узкой темноватой реки! Петр был, конечно, великий человек, но изрядный чудак, подумалось мне... Заходило солнце. Я поднялся на замолкшую базарную площадь: ни души; только случайная собака растерянно плелась сама не зная куда. В бывшем городе, которому некогда пророчили знаменитость, в семь вечера уже готовились ко сну. 

Ростов-на-Дону

“Наша улица” №1-2005