Анжела
Ударцева родилась в 1975 году в Магадане. Окончила отделение журналистики
Томского государственного университета. Влияние на творчество А.Ударцевой
оказали Эгон Э.Киш и Сергей Озун. Следующие произведения Анжелы Ударцевой опубликованы в "Нашей улице":
“Водки найду”, № 1-2000; “Секёт он, секёт - когда же я умру”, № 2-2000; “И
здесь черёмуха цветёт”, № 7-2000; “Город-бомж”, № 12-2000; “Батареевск”, №
7-2001; “Настя и Тин”, № 8-2001; “Жоркина коса”, № 4-2002
эссе
Флаг в “бичегорске” висит с серпом и молотом,
но коммунисты и демократы здесь живут дружно,
распевая по
вечерам: “Вот кэн ай ду”
Мужчина держал в руках бутылку кетчупа, почти полупустую. Бородатый, со спутанными волосами, в серой одежде, от которой исходил неприятный запах канализации. Глаза голубые, ясные, смотрят незлобно. Когда я спросила его имя, он сразу вытащил паспорт и предъявил мне его, как милиционеру.
- Да нет, милиционерам я паспорт не показываю, они и без того знают меня как облупленного. Знают и те, кто милостыню мне часто подает. Но все, понятно, стороной держатся. От меня же ведь дурно пахнет, - ухмыльнулся он и добавил: - В последний раз я мылся четыре месяца назад, попросился в приемник-распределитель, чтобы душ принять. А теперь вот опять ума не приложу, где буду мыться...
И тут он кивнул на стоящую на витрине (мы разговаривали в магазине) водку и как-то привычно-буднично заметил: “Если бы не это лекарство, то давно бы “крякнул”.
Анатолий Герасимов, 42 года. На сегодня он - “продукт” пятнадцатилетнего мытарства. Говорят, демократия ставит человека на первый план. Наверное, это не про Анатолия, который будто исключен из рамок общественной жизни. Для него не было социализма, нет и сегодняшнего “зачаточного” капитализма. Для него существовал один “строй” - режим невезения.
Кто не знает, что такое из года в год скитаться, не иметь близких и почти ежечасно чувствовать равнодушие окружающих и даже осуждение, - лучше никогда этого не знайте. К сожалению, стало каким-то обыденным делом встречать людей, не имеющих человеческих условий существования. Жалеть боимся - а вдруг они сами во всем виноваты, помочь не умеем - у самих много “наворотов” в жизни. Да и разве всем поможешь?
- Пусть смеются надо мной, что я вот такой бомж, упрекают меня, что я неудачник, но только пусть спят в чистой постели в собственной квартире. Это ведь так хорошо - иметь свой дом, - говорит Анатолий.
Когда-то у него тоже был дом. Сам он из неблагополучной семьи. Герасимовы жили на улице Ясной (район Седьмого рабочего городка). Мать Мария “пахала” на трех работах, чтобы прокормить троих сыновей. Анатолий был младшим. Он, как и братья, учился в школе, а потом их всех определили в интернат. Но Анатолий каждый раз сбегал оттуда и нередко босиком по снегу отправлялся к горячо любимой матери. Голытьба, нищета - так говорили о Герасимовых, но ведь бедность - не порок. Конечно, уходящая в запои мать не могла дать детям хорошие ориентиры в жизни, образование...
Молодость Анатолия складывалась печально - она протекала в местах не столь отдаленных. Сценарий “сел-освободился” для него знаком. Но когда Анатолий вышел в последний раз на свободу в 1986 году, то ни матери, ни родного барака на Ясной не застал. Мать повесилась, а барак снесли. Анатолий землю от горя ел, кулаками себя в истерике бил. У него была прописка в паспорте (который он спрятал еще до тюрьмы), но, как оказалось, тогда она в жилищном вопросе роли не сыграла. Позже, спустя полтора года, прописку аннулировали, а вместо ордера на новую квартиру, о которой мечтал Анатолий, он получил новый штамп в паспорте: “Прописки нет”. Анатолий знал, что его братья после сноса барака получили жилье. Вот он и пошел к среднему брату на поклон. Но сразу почувствовал, что там он чужой. Первое время брат его терпел, а потом стал провоцировать на скандалы. Ведь у самого трое детей. Словом, от греха подальше, они разошлись мирно. Только с той поры ни старшего, ни среднего брата Анатолий не признает. Сам по себе барахтается.
Вначале, когда еще была прописка, он работал на пивзаводе, затем устроился сварщиком на ремонтное предприятие, потом стал грузчиком в магазине, ночным сторожем на базе... Тогда вышедшему из заключения, несмотря на вал вакансий, трудно было устроиться на работу. Вот и колесил Анатолий по предприятиям. А потом как “непрописная” личность и вовсе вынужден был уйти в подполье.
- Неужели не ходили в администрацию города, не просили хотя бы комнату в общежитии в обмен на ваши квадратные метры в бараке?
- Ходил, еще как ходил. Но из-за того, что я отбывал срок, во мне никто человека не признавал. Надо было, конечно, все справочки собирать, дотошно всего добиваться, а я не смог эту волокиту выдержать. Да и просто не верил, что я имею право на жилье. Мне, наоборот, кругом доказывали, что я как бывший заключенный никаких прав не имею.
И сейчас Анатолий не против получить комнату в общежитии. Но боится, что не сможет коммунальные услуги оплачивать. На постоянную работу не устраивается. И не только из-за отсутствия прописки. Скорей всего, привык случайными заработками жить. Он контейнеры разгружает, рыбу перепродает, грибы собирает... А то вот и на паперти стоит.
Засунув в карман потертый паспорт, он вытащил из другого тарелочку с мелочью: “Вот на это и покупаю водку”.
- А совесть не мучает, ведь люди вам искренне подают на хлеб?
- Когда у меня есть деньги, я тоже подаю, и тогда я больше всего себя люблю. Но если человек, которому я подал, пропьет деньги, не обижусь. Пусть он делает так, как ему хочется. У нас и без того мало радости в жизни.
В магазин зашла женщина и, глядя на Анатолия, сказала:
- И чего этих оборванцев в магазин пускают, еще заразу от них подхватишь, шлялись бы они себе по улицам.
Продавцы смотрели на Анатолия, а заодно и на меня с брезгливостью, некоторые покупатели останавливались возле нас и усмехались над дуэтом “чистенькой и грязного”. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы каждый из нас почувствовал себя на месте Анатолия. Хотя бы на миг. Анатолий был не из тех бомжей, которые довольны своим исключением из общества. Он верит, что в его жизни еще будут перемены. Он собирается снова идти в мэрию города на прием...
“Бич-стрит” - было намалевано на одном покосившемся домике. “Добро пожаловать”, - сказала я себе, смеясь над необычным названием улицы. В “бичегорске” я никогда не была, хотя слышала о нем много. Но ведь лучше один раз увидеть...
Городок находится в бухте Гертнера, у самого синего моря. Когда он был основан и кто ему дал такое название, установить трудно. Летописцев он не имел, исторические факты в книгах не отражены. Но известно, что этот чистой воды самострой, которому не меньше тридцати лет, не раз пытались сровнять с землей.
Так было, например, в 1975 году, когда сюда пригнали бульдозер для конкретных целей и хотели все лачуги спустить в море. Утопили пару хибарок, но потом неожиданно... сгорел бульдозер. Удивлялись бульдозерист, работники горисполкома, но больше всего почему-то удивлялись сами “бичеградовцы”.
Словом, после этого неудачного наступления местной власти “бичегорск” снова зажил по-своему, слушая музыку волн да песни подвыпивших жителей. Домиков, похожих на “ракушки”, здесь было, говорят, до двухсот. “Ободком” они облепляли подножие обрывистой скалы.
А несколько лет назад заглянул сюда нововеселовский участковый и сказал: “Вы бы, мужики, пронумеровали свои домики. Чтобы в случае чего легче было разбираться, у кого что украли или кого побили”. Это для жителей городка было сюрпризом. Ведь раньше все кому не лень кричали: “Снести его, тут одни пьяницы да ворюги живут!”. А теперь вот сам представитель силовой структуры о нумерации домов заговорил. Такой поворот всем пришелся по нраву, и многие из “бичеградовцев” свои домишки “позаклеймили”. Это ж было целое событие для “бичегорска” - его существование на официальном уровне почти признали.
Только мне городок показался страшным и даже зловещим, несмотря на прикольные вывески. Увидела я одни развалины, пепелище. Если бы не улыбки, веселые разговорчики жителей, сидящих прямо на улице возле закопченных “буржуек”, я бы и двух минут тут не простояла.
В начале лета здесь был пожар - он “съел” около семидесяти домишек. “Знаете, какое чувство, когда на глазах все горит и сделать ничего нельзя”, - говорили мне жители и тяжело вздыхали. Вместо домиков остались кучи расплавленного металла да обугленные доски. Но отчаивались “бичеградовцы”, сетовали на жестокость природы, с которой стараются жить в гармонии, недолго. Сейчас они выходят из депрессии.
Кто-то махнул на все рукой и вообще ушел жить на Каменный карьер в Нагаево. Не каждому по силам добыть для постройки нового жилья стройматериалы. Но те, кто к этому месту прикипел, готовы и землянку рыть. Как, например, Карл Владимирович Генеросов (его сокращенно зовут - Генерос). Этот крепкий, пропахший морем старик живет в “бичегорске” с 1967 года. Его считают здешним старожилом, как и друга Вениамина (тот наотрез отказался дать интервью).
Вообще, как я поняла, к корреспондентам здесь относятся с какой-то опаской и даже пренебрежением. Поэтому представилась студенткой исторического факультета. Дескать, собираю факты для диплома. А вот Генерос оказался словоохотливым:
- Когда я сюда заселился, на Кедровом ключе еще дач не было, сопки стояли голые. А сейчас вон как люди обустроились, стали землю копать, сажать картошку, помидоры. Научила демократия людей работать.
- А разве раньше люди не работали? - спрашиваю.
- По возможности все старались на халяву жить, сачковали многие, - ответил старик, задумчиво поглядывая на море. Там, недалеко от сетей, резво плескалась нерпа, издалека похожая на усатого лысого мужчину. “Вот язва, так и норовит сети порвать, чтоб ее, проклятую”, - выругался Генерос.
- Скажите, почему такое название этому местечку дали?
- А что, некрасивое? Зато особенное. Сюда вроде бы стекались все те, кто на предприятиях от звонка до звонка не хотел работать, это был своего рода протест. Кто-то перебирался, потому что жить негде было. Хотя вначале здесь интеллигенты жили, которые по идеологическим принципам на власть обижались. Один из первых жителей работал учителем в школе. Его коммунисты шпионом обозвали. Вот он здесь после этого и стал жить... За Генеросом прибежал Вениамин и, косо поглядывая на меня, увел собеседника. Я подсела на камень к женщине в сером плаще. У нее было очень загорелое лицо и ясные голубые глаза. На меня она также поглядела с осторожностью, но все равно улыбнулась и сказала: “Живу у бухты девять лет, рыбачить люблю. Здесь лучше, чем в городе. А теперь вот дом сгорел, что делать, ума не приложу... Надо как-то строиться, куда деваться?..”
С Махоней, одним из жителей, мне поговорить не удалось. Время шло к вечеру, а у него в тот день был неплохой улов. Рыбу продал удачно и теперь в лодке лежал “ребром”. Вообще, с ним жители осторожничают. Говорят, этот невысокий мужичок не любит, когда “что-то плохо лежит”. Издалека, из крайнего “скворечника”, двое мужчин затянули песню английской группы “Смоки” - “Вот кэн ай ду”. Только эту песню, ставшую “вечным” хитом “бичегорска”, поют на свой лад. Если внимательно вслушаться, то по-русски это звучит так: “Водки найду! По Бич-стрит иду... Водки най-ду-у-у...”.
У берега, буквально в двух метрах от меня, “припарковалась” резиновая лодка. Мужчина в спортивном костюме со строгим выражением лица складывал в мешок добычу. В лодке ползало несколько крабов и трепыхалась горбуша. Незнакомец неожиданно подарил мне морскую звезду. Она была еще живая и шевелилась в моих руках. “Случайно словил! - ответил мужчина, немного повеселев. - А вот рыбы в этот раз мало”.
Меня окликнула собравшаяся у одной лачуги шумная компания. Из кипевшей на “буржуйке” кастрюли люди вытаскивали только что сваренных крабов.
- Угощайтесь, - предложил мне один из мужчин. - Да что вы на нас так подозрительно смотрите? Мы не бичи! - И он, нырнув в домик, вышел в военной форме. Потом добавил: - Лицензия на вылов у нас есть. Рыбинспекторы к нам часто сюда наведываются.
В этой компании сидели программист, музыкант, школьный учитель и их дети. Для них “бичегорск” - это дачный загородный поселок, где они весело проводят досуг. У каждого есть в городе квартира, работа... Но они тоже, как Генерос и Вениамин, готовы восстанавливать постройки после пожара. Хотя в отличие от последних они уже подвезли стройматериалы. Словом, как в любом городе, в “бичегорске” есть разные слои населения. Кстати, во время пожара один житель кричал, что у него пропала какая-то деталь на купленный им корабль. Зато домик не сгорел.
У ”бичегорска”, между прочим, есть своя “мэрия”. Правда место мэра сейчас пустует, а замы чаще всего в запои уходят. Проблем здесь много, например, канализацию надо провести, дороги заасфальтировать. А сейчас вот многим жителям если не новое жилье нужно предоставить, то хотя бы стройматериалы по льготным расценкам выделить. Хлопот не оберешься. Может, кто надумает баллотироваться в мэры? Правда, зарплату здесь не дают, взяток тоже. А вот что касается создания “бичегорской” думы, то все жители категорически против. Считают, что не нужны им лишние нахлебники. Флаг в “бичегорске” висит с серпом и молотом, но коммунисты и демократы здесь живут дружно, распевая по вечерам: “Вот кэн ай ду”.
Генерос - сокращенная фамилия К. В. Генеросова, старожила города. Гринпис - так зовут одного человека, который не любит, чтобы ловили крабов. Поплавок - сейчас живет на Каменном карьере, такое прозвище ему дали, потому что однажды в открытом море он чуть не утонул: лодка перевернулась, но Поплавок не дал себя “захлестнуть” волнам. Водолаз - работал на спасательной станции. Командир - служит в пожарной части. Француз - этот житель всегда закругляет мат концовкой “француз”. Голубоглазая - рыбачка Галя, у которой огромные голубые глаза. Махоня - мужчина невысокого роста.