Анна Ветлугина "Рассказы" рассказы
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Анна Михайловна Ветлугина родилась 26 января 1974 года в Москве. Окончила Московскую государственную консерваторию им. П. И. Чайковского по классу композиции. Автор музыкальных сочинений: театральная месса "К нам пришел Иконописец"; музыкальный спектакль "Алиса. Шахматный этюд"; обработка стихир Иоанна Грозного; около 100 песен. Работает вместе с Петром Лелюком в ансамбле барда Евгения Бачурина. Как писатель дебютировала в "Нашей улице" в 2001 году, где опубликовала две подборки рассказов: “Сад Добрых Богов”, № 9-2001 и “Голосао”, № 10-2002.

вернуться
на главную страницу

Анна Ветлугина

РАССКАЗЫ

рассказы

КРАЖА

Он проснулся утром и заметил, что украден. "Еще вчера вечером он вполне владел собой, но сейчас комната была совершенно пуста, лишь повсюду наблюдалось   отсутствие всяческого присутствия. Он позвонил в полицию. "Кого подозреваете?" - спросил приятный голос следователя. Он ответил приятному голосу, что вокруг него давно никого нет. "Совсем никого. Вы уверены?" - "Да вроде бы, - задумался он. - Разве только я". - "Что ж, - вздохнул следователь, - придется подозревать вас. Итак, скажите: как вам кажется, у вас были какие-то причины сделать это? Завидовали ли вы себе? Может, у вас водились денежки? Или, может, вы ужасно нравились себе?" -  "Я? Себе? О нет, какой ужас, наоборот, я никогда не нравился себе". - "Так-так-так, - оживился следователь. - А почему, позвольте спросить вас? Не существовали ли между вами какие крупные разногласия?" - "Нет, что вы, какие разногласия! Наоборот, всю жизнь я со всеми соглашался, можно сказать даже, что я был всегда таким пассивным". - "О, как нехорошо! В таком случае мы не вполне можем исключить даже изнасилование в рамках данной кражи. Придется вам нанять адвоката, правда, кого бы он ни защищал, - вы все равно остаетесь в проигрыше. Так что возьмите лучше своего человека, лучше всего кого-нибудь из вас". И следовательский голос доброжелательно и ободряюще улыбнулся на прощание.
Он остался один. Но это был уже далеко не тот он, который только что заметил, что его нет. Теперь мускулы его мыслей были напряжены. Он мысленно расчерчивал пространство своей комнаты на мельчайшие, прекрасно организованные между собой ячейки для массированной проверки. Зазвонил телефон. Следователь своим приятным голосом сообщил, что следствие уже идет и скоро будет здесь, поэтому необходимо надеть фрак и играть туш.

"Итак, следствию стало совершенно ясно, что их было трое, - доверительно сообщил следователь. - Смотрите: вы сами указали нам на некий пассив - страдательный залог вашей конструкции вывод: над вами совершалось действие, в котором вы представали в качестве субъекта кражи. Потом идет, что вы - человек, у которого был украден он же. Ну и конечно вы - преступник, поскольку в пределах вас никого кроме вас в последнее время не наблюдалось". Ему стало страшно. Голос следователя был все ласковей. Вдруг голос почти зазвенел: "И поскольку у всех вас есть что-то общее, а именно - вы. Позвольте поздравить вас, вы - сообщники". - "Но я имею права хотя бы на адвоката?" - "Имеете, - мягко улыбнулся следователь. - Но ваш адвокат со спины будет ваш прокурор. Впрочем, вы же сами понимаете, нам совершенно невозможно признаться, что мы допустили существование здесь целой шайки, причем прекрасно организованной. Поэтому в целях спасения своей чести мы передаем вас врачам, которые научат вас считать до одного и внушат вам, что ваши сообщники есть химера. Советую до конца не верить, но вообще арифметические процедуры неплохо расслабляют". На этом месте следователь взглянул на часы и раскланялся, забыв снять фрак и выключить туш.
Итак, его судьба была решена. Когтистые лапы медицины ожидали его. Врачей было великое множество, они синхронно двигались вокруг него, порой гибкими жестами снимая и надевая вновь свои шапочки. Главный же врач - лечащий невролог с самого начала забился в угол и затравленно глядел выпученными глазами. Он выглядел очень нездорово.
Для начала врачи решили применить процедуру уединения. Для этого ему завязали глаза и хор врачей пропел на мотив траурного марша Шопена: "А я один, совсем один". Затем был вызван дух Фрейда, который представил пациенту единицу в виде фаллического символа. Затем пришли счастливые объединенные пролетарии всех стран и доказали свое счастье с помощью равенства одному. Затем пациенту предложили посчитать себя. Оказалось, что хотя процедура возымела действие на его мозг - его Я по-прежнему не стремится к единице. Так его зеркало оказалось трельяжем и на вопросы "сколько тебя" он упорно отвечал "много" поскольку "много" было для него теперь все, что больше чем один.
Тогда врачи, посовещавшись, решили применить процедуру вычитания и ампутировали левую часть трельяжа, но у больного опять оказалось много носов. Дело в том, что один свой нос он видел в зеркале, а другой тут же нащупывал рукой. Пришлось совсем убрать зеркало и предложить пациенту считать себя на ощупь. Но носов опять получилось много, так как у больного было две руки и у каждой было свое впечатление о носе, а стало быть, свой нос. И тогда встал вопрос об ампутации руки как члена соблазняющего и мешающего приобщиться к единству.
Он лежал в палате, которая когда-то была его комнатой, и готовился к операции. Почти все было убрано из этой комнаты за исключением кровати, на которой он лежал и главного врача-невролога который неподвижно съежился в углу и не мигая глядел огромными испуганными глазами. Он еще раз внимательно посмотрел на врача. Что-то знакомое показалось ему в этом умоляющем взгляде. Ну да, украденное легче всего спрятать на самом видном месте. Где всегда прячут свою сущность зашоренные невротики с тяжелым взглядом или наоборот воровато бегающими глазами? Не в детстве и не в таинственном Бессознательном, но как Кощей иглу своей смерти в яйце прячут они себя в своем умном и мягком психоаналитике. Они прячут, а потом с гениальной искренностью зовут психоаналитика на помощь. И вместе с психоаналитиком зажмуриваются как в детстве крича: мама я спрятался, ищи меня и понимают, что правда спрятались - ведь мама не находит потому, что мамы уже нет в этой игре.
Он вскочил с постели и порывисто подбежал к своему несчастному неврологу и тот обнял своего сообщника. Огромные глаза сверкнули диким ужасом и вдруг блаженно зажмурились, и послышалось тихое мурчание. В то же мгновение кровать - последний знак комнаты - исчезла, и теперь они находились в совершенно бессвойственном кубе.
Дело сдвинулось с мертвой точки. После того как похищенное было найдено, оставалось только найти похитителя. Он стал вспоминать, что говорит в таких случаях Уголовный Кодекс. Может быть, в случае успешного нахождения похищенного, дело закрывается и все, благодушно настроившись, идут пить чай и там за чашечкой чая обсуждают грядущие усовершенствования в деле амбарных замков, дабы исключить саму возможность рецидива? Но нет. Никакой уголовный кодекс еще не успокоился, не приобщившись к триединству кражи: потерпевший - похищенное - похититель. И то, что при этом может быть наказан совсем другой похититель, не играет ровно никакой роли и даже подчеркивает величие идеи. И он решил приобщиться к этой идее.
Он тут же вспомнил свой несчастный трельяж, и тот мгновенно явился со своей отпиленной левой частью. Он еще раз оглядел себя. Невролог уютно свернулся по левую руку от него. "Ну, теперь уже совсем просто, - весело подумал он, - неважно, где истина, здесь или в зеркале, важно что они строго противоположны друг другу. У трельяжа отпилена левая часть, а у меня никто не сидит по правую руку". В этот миг за стеной раздался знакомый приятный голос. "Ах ты, братец мой хороший! - почти нежно подумал потерпевший, - это ведь тебе-то я жаловался на свою пассивность. Да-а, уж ты, пожалуй, будешь поактивней нас всех. Ну, кто всегда громче всех кричит "держи вора"?"
И с этими словами он схватил за грудки приятный голос, едва тот показался в комнате. Тот не сопротивлялся. Вдруг на нем начала гореть дорогая бобровая шапка. Потерпевший немедленно спас следователя, сбив с него эту шапку, и усердно стал топтать ее. Пламя погасло, но поднялся черный дым, коим заволокло всю комнату. Когда дым рассеялся, они поняли, что стали единым. Никогда больше, ни до, ни после, не чувствовали они такого замечательного единства.
Они были настолько вместе, что когда кто-то начинал говорить - казалось, что это вибрирует один из углов большого и совершенного треугольника. "Где мы?" - провибрировал правый угол, когда-то бывший следователем. "Кто мы?" - отозвался левый, бывший врачом-неврологом. В это время на восстановленном трельяже возникла совершенно обычная полная бутылка водки, и бывший потерпевший, а теперь вершина равнобедренного треугольника, произнес внезапно озарившее его понимание: Мы - загадочная русская душа!
"Душа, душа", - эхом заколыхался треугольник. "Но где мы?" - настойчиво вибрировал правый угол. "В России, - прозвучал ответ с вершины, - ибо русская душа, помноженная на бутылку водки, даст Россию независимо от месторасположения в пространстве", - и сразу после этих слов за окном мягко и торжественно пошел новогодний снег.
Они дружно испарили взглядами бутылку и вышли на улицу, наслаждаясь своим замечательным единством. Но снег уже закончился, и русская морозная ночь стояла перед ними во всей своей черноте и одинокой безысходности.
Первым не выдержал следователь. Увидев на другой стороне улицы запоздалых путников, он издал клич "Кийя!" и бросился производить над ними следствие. По счастью путники были из милиции и узнали следователя. После этого, уже по аналогии, он легко узнал себя сам, и это доказало его непричастность к треугольнику как несамостоятельной части. Через некоторое время невролог впал в глубокую депрессию и попытался повеситься на фонаре. Его увезли в психиатрическую клинику, и там свои узнали его.
А герой остался один. Теперь он был уже по-настоящему один, и никого не было рядом, кто бы разубедил его в его одиночестве. Он вернулся в свою комнату и вдруг почувствовал себя таким уставшим, что лег и мгновенно заснул, даже не успев испугаться возможного рецидива при завтрашнем пробуждении.
...А всегда выводится из А, даже если рядом нет В и С, более того - оно гораздо легче выводится из себя если их нет рядом. Но выведенное из себя А не кричит и не размахивает руками - наоборот оно спокойно как слон - ведь оно смогло выйти за пределы себя и ничто уже не сдерживает его свободы, даже оно само. И оно улетает, расправив свои палочки. Кругом бесконечность, хорошо, поют птички, и А, распростертое в бесконечности. Или тоже самое, но без птичек. Там, в Бесконечности, вдалеке от назойливых и хищных познающих, вольно и лениво пасутся знания. Выпьем же зв свободу знаний!

Светлый Город Ур

Поутру жрецы распахивают черный занавес ночного неба и Великое Солнце уже весь день не перестает восхищать своих поклонников - жителей светлого города Ура. Вечером же бьют в луну как в медный гонг, созывая всех на вечерние мистерии. Весной и летом отпиливают лишние башни, которые вырастают здесь сами, благодаря благодатному климату светлого города Ура. С наступлением каждого нового года разворачивают город другой стороной к Богу.
Основными достоинствами жителей считается сладкое тело, светлый голос и высокая душа. Тот, в ком три эти достоинства счастливо совместились - может претендовать на звание лугаля Ура.

Хумбаба

Хумбаба. Законодательная власть светлого города Ура. Чудовище. Получает от Города жалованье в рабах, коих считает невкусными. Любит детей. Больше детей ему нравится только как они поют, но не все дети обладают сладкими голосами.

Дети поют песенку Хумбабе

Хумбаба добр, Хумбаба светел, Хумбаба лучший друг детей. Хумбаба крепко любит нас и поэтому съест не всех.
У детей сладкая плоть и противные голоса. Хумбаба мудр, поедая детей с противными голосами. Хумбаба богоугоден - благодаря Хумбабе в светлом городе Уре все живущие божественно поют. Хумбаба справедлив он никогда не съест ребенка если в его песенке есть хотя бы искорка от священного пламени Уту. Только раз в жизни Хумбаба не знал как ему поступить когда у одного мальчика с препротивным голосом оказалась горькая, совсем несъедобная плоть. Хумбаба пощадил мальчика как диковинку. Мальчика зовут Гильгамеш, он - легенда светлого города Ура, но почему-то не любит Хумбабу.

Сад Добрых Богов

Все ирригационные системы светлого города Ура должны орошать богов, так, как сухие боги желчны, влажные - благостны. Далеко в Загросских горах находится сад Добрых Богов. Трудна работа жрецов, орошающих этот дивный сад, где цветут боги - в любой момент может подуть ветер из пустыни. Как пронесется он над садом - глядь уже нет никакого цветения, боги сухи и полны черной желчью, а вода уже не поможет им. И вернуть их теперь могут только светлые слезы жителей города Ура и в городе объявляется беда, все собираются на площади и плачут под специальную музыку и ручей светлых слез по специальному арыку устремляется в далекие Загросские горы. И напившись из этого ручья обмякают боги и возвращается к ним их доброта и праздник воцаряется на улицах светлого Города Ура.

Песня великого летописца Сенлиике Уннинни

Я - летописец Сенлиике Уннинни и велика моя летописическая скромность. Приготовьтесь, я начинаю рассказывать как Гильгамеш победил Хумбабу. Гильгамеша не съели в детстве - сам Хумбаба счел его горьким. Недоеденный мальчик вырос и с виду ничем не отличался от сверстников, но внутри его головы жила только одна мысль: как победить Хумбабу. И вот он узнаёт из моей летописи, что побеждать Хумбабу нужно с помощью гнева бога Энлике. И вот он идет вызывать этот гнев и ничего святого нету для него, он строит ужасную интригу для богов и туда попадает даже добрая матушка Энанна, и когда гнев наконец вызван он идет с ним к Хумбабе и направляет на него этот чужой гнев и Хумбаба ничего не может сделать. Хумбаба отчаянно борется, Хумбаба клянет свое милосердие, Хумбаба слабеет, Хумбаба уже не совсем жив, Хумбаба совсем не жив, Хумбаба мертв, хумбаба побежден! Се поведал вам я, летописец Сенлиике Уннинни, чья велика летопнсическая гордость.

Хум-ба-ба, хум-ба-ба, хум-балалайка. Хм.

Старинная песенка мам

Бай, дитятко, бай
Поскорей помирай
Улетай туда,
Где не надо еды
Где одежку - не рвать
Где не надо страдать
Где одежку не рвать
Где не надо страдать
Не стоптать и башмачков
Средь пушистых облачков
Там тепло, уют
Там детей не бьют
Бай, дитятко, бай

Там тепло, уют
Детей хумбабы не крадут
Там лето всегда
Не страшны холода
Знай гуляй, играй
Там Бог, там есть рай
Бай, дитятко, бай...

Праздник огня

По улицам светлого Города Ура проходит старый пожарник - заместитель лугаля - и ставит крестики на домах с четными номерами. Потом проходит заместитель пожарника и ставит иероглиф лугаля на остальных домах. Потом жители четных номеров обкладывают свои дома красной соломой до пустыни, а жители нечетных - черной соломой из Загросских гор. Потом приходят дети со спичками. Они будут играть с огнем - это самая священная игра для детей Города Ура. И по большому медному удару в луну они поджигают - каждый - свой дом. И воцаряется стена огня и каждый язык пламени приглашает на танец какую-нибудь из башен Города. И Город танцует, но он невредим как если бы это было пламя зажата. И он проходит сквозь прозрачную живую стену огня и уплывает к Востоку, а пламя медленно догорает на Западе и все горожане любуются чудным зрелищем. Вот тогда-то на главную площадь выходит лугаль и произносит суть светлого Города Ура: ВЕЧЕН, ИБО НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

"НАША УЛИЦА", № 9-2001

МОРЕ

Он позвонил своей доброй девочке неожиданно и радостно утром, и сказал:
"А поедем на море!" и тон его был легок, и голос летел по телефонным проводам , как светлячок. "Поедем, ведь нам ничего не мешает." - повторил он, весело поворачивая дело, новой, непривычной стороной, где совсем не видно, что хоть и ничего не мешает, но и помощи тоже ждать неоткуда, а беспомощность и море - вещи несовместимые. "Мы поедем на море!" - повторял он снова и снова - "мы будем сидеть там в развалинах древней крепости и слушать ночь, и я знаю! - в этой ночи оживут голоса тех духов Всегдашнего и Сущего, о которых я тебе говорил, и скажут нам что-то, после чего мы уже всегда будем вместе и всегда будем слышать эту музыку моря, отзвуки которой живут в морских раковинах..."
В этот момент оса, залетевшая в квартиру, отвлекла его внимание от раковины, которую он уже давно прижимал к уху. Он рассеянно положил раковину на стол, и морской порыв, невыразимо захлестывавший его в тот момент, пока он слушал раковину, и заставивший его позвонить этой давней, доброй девочке, вдруг иссяк, съежился и выскользнул за окно, вместе с бликом солнца. Только теперь наступила пауза, и , вспыхнувшая от счастья девочка, смогла, наконец, вставить вопрос: "Когда мы поедем?" Но его мысли были уже далеко от моря. Улыбаясь мыслям, он сказал "я позвоню вечером", и улыбка придала этой фразе невыразимую нежность.
Он положил трубку, а девочка осталась со своей растущей радостью, и скоро уже не могла одна выдерживать ее размеры. Она стала звонить своим знакомым, но все они уже были на море, лишь у одной знакомой к телефону подошел ребенок, с которым девочка почему-то очень дружила, и она решила рассказать ребенку."Понимаешь",- говорила она она, - "мы поедем на море -значит он любит меня! Нет, он не сказал, что любит, сказал уклончиво:
типа,знаешь - голоса оживут и все скажут. Мы будем с ним сидеть в крепости, и там голоса оживут, всех богов, понимаешь?"
Девочка немного выплеснула свою радость и пошла прикидывать, какие вещи взять в дорогу, но вечером никто не позвонил. Весь вечер девочка просидела неподвижно на диване, глядя то на телефон, то на заходящее солнце. Когда стемнело - у нее по щекам покатились слезы. Потом они высохли, а она все сидела на диване. В это время ребенка, которому она рассказала, уложили спать. Он сладко потянулся в своей кроватке, взял в руки плюшевого мишку, немного подумал и стал шептать ему в плюшевое ухо: "Мы поедем на море, Мишка, там Голосао живут, большие, добрые Голосао..."

ДОМ, В КОТОРОМ НЕ БЫВАЕТ ЗИМЫ

В одном из старых кварталов города стоит дом средней давности. Он не памятник ни истории, ни архитектуры, ни истории, и совсем нежилой. Остатки забора вокруг него говорят о попытке реставрации или слома. Так или иначе, на сегодняшний день от дома отстали.
Но интересно, что на территории дома никогда не бывает зимы. В самые морозные дни из его давно выбитых окон тянется теплый воздух, а травка вокруг зеленая и вьюги тают над ней.
Люди почему-то не замечают этого, а кто заметит - того быстро собьет с толку простое объяснение: много, мол, горячих труб под этим домом, а какую-нибудь прорвало небось.
Врете вы все, люди. Кому надо много лет подряд отапливать мертвый дом? А если прорвана труба - вода давно должна была затопить подвалы и вытечь наружу. Вы, конечно, можете сказать, что нынче всюду халява, а подвалы могут быть просто очень глубокими, но я помню тот дом жилым, и помню одну его историю.
Дом состоял из двух- и трехкомнатных квартир, а одна из-за неудачной планировки подъезда оказалась однокомнатной. Она единогласно считалась "нехорошей" потому, что в ней собирались рок-музыканты и играли свою рок-музыку. Не говоря уж о том, что они мешали спать (правда, непонятно кому - внизу был подвал, а верхние жильцы постоянно находились в командировке) не говоря об этом, они еще пугали всех своими железными цепями и платочками с изображением черепов. Сейчас, вспоминая, это удивляешься, с какой готовностью отзываются люди на детские страшилки, лишь бы только не замечать по-настоящему страшных вещей.
В квартире была прописана старуха семидесяти лет от роду, а ее внук-рокер просто жил у нее, не подкрепляя свое существование никакими документами.
Однажды в темном подъезде дома был ограблен человек, и вот тут вдруг оказалось, что самые разнообразные и склочные жильцы могут быть удивительно единодушными. Все как один они указали на этого несчастного парня, который жил с бабушкой. Его забрали, следствие пошло полным ходом, да на самом суде жертва - тот ограбленный дядечка - поглядел в глаза парню да и отказался чегой-то от всех своих обвинений. Даже не знаю почему.
А парня, пока сидел, говорят, били сильно. Вышел совсем невеселый, и уже больше мы не слышали его гитару. Приятелям, которые его подставили, он не мстил.Тогда, помнится, был август. Он как-то зябко хохлился и говорил будто с испугом: "Лето кончается." Он страшно искренне боялся зимы и делал вид, будто не замечает неуклонно желтевшие листья. И одевался упорно по-летнему, чтобы обмануть природу, ходил так, даже когда подул северный ветер и стало совсем холодно. Но однажды утром выпал снег и все сказали парню: хватит простужаться, теперь-то уж точно зима. Мы думали - он огорчится, наш сдвинутый, а он радостно сообщил нам: прекрасно, что наступила зима, ведь теперь уже до весны недалеко.
Только зима тогда еще не наступила. Снег быстро стаял, опять открылись асфальтовые дороги. И вот как-то вечером наш парень поехал все с теми же приятелями кататься на чужом мотоцикле и разбился насмерть.
Приятели с ужасом рассказывали про мозги, вылетевшие на дорогу, но он был сам виноват, это точно. Он разогнался, будто хотел взлететь, и закрыл глаза.
И почему-то на следующий день после этого (хотя никакой связи здесь, разумеется, нет) в тот дом пришла комиссия и признала его аварийным. Жильцов расселили с ужасающей поспешностью, только осиротевшая бабка того парня отказалась ехать. Уговаривали и угрожали. Уже половина стекол в доме было перебито, а ее окошечко все светилось по вечерам и кто-то утверждал, что она слушает кассеты своего внука. И вот тогда-то вокруг дома начал таять снег.
Потом меня долго здесь не было. Она, наверное, уже умерла. Хотя, вы знаете, ее два окошечка не выбиты! И что-то смутное проглядывается за пыльными занавесками. Постучать бы в ее квартиру, да мне вроде незачем.

"НАША УЛИЦА", № 10-2002