рассказ
1.
Прогноз погоды на сегодня был неутешительным -
магнитная буря и повышенное атмосферное давление. Эти неблагоприятные факторы
Светлана Ивановна сразу же почувствовала на себе, как только поднялась с постели.
Конечно, сказываются годы - ей до пенсии всего-то пару месяцев осталось, и
такое ощущение, что нет у нее ни одного органа, который хоть как-нибудь да не
беспокоил: и голова временами болит, и спина болит, и шея болит, и ноги болят,
и сердце болит - перечислять можно долго. Единственное утешение - болит не все
сразу, по очереди. Особенно беспокоило ее сердце - при смене погоды начинало
колотиться как бешеное, аритмично, ей не хватало воздуха.
Наскоро умывшись и причесавшись, Светлана Ивановна пошла готовить себе и мужу завтрак. Встали они поздно -
благо, сегодня воскресенье, мужу на работу не идти, а она и вовсе - на больничном. Иногда завтрак готовил муж - Викентий Петрович. Он хотя и был старше ее всего на год, но
выглядел в свои пятьдесят пять лет крепким, сильным мужчиной. И у него,
конечно, накопились всякие болячки: камушки в почках, подскакивающее до 220
давление, аденома - спутник пожилых мужчин, - тем не менее, он держал себя в
хорошей физической форме и даже продолжал по утрам “помахивать” гантелями.
И предположить не мог Викентий Петрович, в какой ситуации ему очень скоро понадобится его физическая сила.
Понадобилась она сегодня в самой будничной житейской ситуации на кухне: жена
подошла к электрочайнику, долила кипятку в чашечку с кофе и сделала шаг к
табуретке, чтобы сесть. Краем глаза Викентий Петрович
увидел падающую чашку и, ничего не соображая, инстинктивно, еще до того, как
чашка ударилась об пол и громко разбилась, успел схватить сначала за руку,
затем за талию падающую супругу. Поскольку он сидел к ней боком, поза, в
которой он ее ухватил, оказалась очень неудобной, рука и талия выскальзывали, и
пришлось вцепиться с такой силой, что на теле женщины потом остались не только
большие синяки, но и четыре кровоточащих царапины от ногтей его руки. Зато главное было сделано - он сумел достаточно мягко опустить тело
жены на пол, с ужасом вспоминая мгновение, когда ее голова устремилась на
острый - из металлической рейки - угол кухонного стола, и Викентий Петрович неимоверным усилием (вот тогда-то и появились царапины) сумел
подтянуть женщину к себе - и голова ее миновала острый (возможно, даже
смертельный) угол.
В первое мгновение ошарашенный мужчина растерялся, но
только на мгновение. Посмотрел на лицо супруги и пришел в ужас - глаза ее
закатились, кровь отхлынула от лица. Как умирают люди, их последние мгновения в
этой жизни ему, к сожалению, видеть доводилось.
“Умерла?!” - мелькнула страшная мысль, от которой у
этого достаточно сильного пожилого мужчины задрожали руки. Он сунул под голову
жены висевший неподалеку халат, комкая его, поднимая повыше ее голову, и начал
повторять как заклинание, целуя жену в лоб и висок:
- Держись, милая! Держись, милая! Держись...
Женщина открыла глаза и удивленно произнесла, еле
шевеля языком:
- Где я? Что со мной было? - и тут же взялась рукой
за сердце.
- Болит?
- Да, очень.
Викентий Петрович схватил со стола всегда лежащий наготове
нитроглицерин, но дать не успел - у Светланы Ивановны снова стали закатываться
глаза, голова ее упала набок, и лицо сделалось желтым.
Снова ужас охватил Викентия Петровича, снова он уговаривал жену держаться, и снова она, слава Богу, открыла
глаза. Он сунул ей под язык лекарство, устремился к форточке, распахнул ее.
Чтобы жена не замерзла, сорвал с вешалки ее шубу и укутал супругу.
Бросился к телефону, набрал 03 - хорошо, дозвонился
сразу. Женщина на том конце провода начала подробно все выспрашивать. Викентий Петрович накалялся и, наконец, не выдержал:
- Человек умирает, а вы тянете время! Какие еще
симптомы? Я не врач - не могу объяснить вам все научно!
Женщина внимательно выслушала его и сказала, что это,
скорее всего, сердечная недостаточность, нужно дать лекарство и вызвать врача
из поликлиники.
- Какая поликлиника?! Сегодня воскресенье!
- До часа дня можно вызвать.
Викентий Петрович был в бешенстве - он трижды попытался
набрать номер регистратуры поликлиники и вызова на дом - там было занято. Снова
набрал 03. На этот раз повезло - оператор был другой, заказ приняли, адрес
записали.
Пока он звонил, Светлана Ивановна почти совсем пришла
в себя, опираясь на локоть, приподнялась, когда он подошел. На полу лежать было
холодно. Следовало переложить ее на кровать.
- Ты сможешь подняться?
- Смогу, смогу, конечно. Мне уже гораздо лучше,
сердце отпустило.
Очень медленно Викентий Петрович поднял супругу с пола, так же медленно отвел ее в комнату и уложил на
постель. Позвонил сыну. Женатый их сын жил неподалеку, замужняя дочь была в
командировке. Жаль, дочки все же лучше ухаживают в подобной ситуации.
Сын приехал, стал накручивать телефон, но до
поликлиники так и не дозвонился. Побежал туда.
Скорая помощь прибыла достаточно быстро - минут через
двадцать. Врач - молодой мужчина лет тридцати - смерил давление, все
обстоятельно расспросил. Дал указание парню-санитару сделать женщине укол. Предложил
отправить ее в больницу. Когда супруги одновременно горячо возразили, сказал,
что нужно вызвать врача из районной поликлиники. Скорая помощь уехала. Через
пару часов появился из поликлиники мужчина лет сорока. (Когда
их сын пришел в поликлинику, он обнаружил, что никого в ней нет. В
регистратуре у телефона никто не сидел, но если набирать номер, будет занято:
везде - умельцы. Ободренные этим “занято” могут звонить до посинения - трубку
не снимут. На втором этаже он все же кого-то нашел и после
того, как устроил скандал, ему пообещали, что врач будет.) Так вот врач
пришел. Больничный лист он не продлил, а написал на листке бумаги какие-то свои
соображения по поводу болезни. На этом листке он начертал: продлить больничный до... но забыл даже написать фамилию больной. Потом пришлось бегать по поликлинике к зам. главного
врача, к зав. терапевтическим отделением, “ища правду”, но это к данной истории
уже отношения не имеет.
2.
Первые дни ноября для Викентия Петровича как-то не удались. И на работе плохо ладилось (уйти бы на пенсию, но
ему еще пять лет “трубить”), и жена нет-нет да и
хваталась за сердце. Нужно оформлять ей инвалидность - все же лекарства (а на
них стало уходить много денег) дешевле будут. А тут еще сам приболел - простудился, пару дней лежал с высокой температурой.
Сегодня нужно было им с женой поехать на ее
обследование в ведомственную поликлинику, к которой его супруга прикреплена.
Она чувствовала себя сносно, ходила по магазинам, гуляла, сердце ее почти не
беспокоило.
В троллейбусе до метро “Полежаевская”
доехали хорошо, даже сидели. При входе в метро Светлана Ивановна, посмотрев,
что народ идет достаточно плотно, решила сэкономить “пятак” (так она называла
нынешнюю плату за проезд - пять рублей; неужели когда-то действительно вход в
метро стоил пять копеек!). Она достала удостоверение “Ветеран труда”. Получила
она его честно, заслуженно - за хорошую работу награждалась медалями. Но дело в
том, что бесплатный проезд в метро - у пенсионеров. По ветеранским корочкам
пускают только стариков, которые по внешнему виду на пенсионеров похожи. А
Светлане Ивановне до пенсии еще пара месяцев, к тому же она, как все нормальные
женщины, подкрашивается, и не только “не тянет” на свои почти пятьдесят пять,
но и на сорок пять может иногда (когда хорошо себя чувствует) выглядеть. Обычно
ее спокойно пропускали, но сегодня она нарвалась на “овчарку”.
Как она сразу не посмотрела, что на контроле стоит стервозная бабенка - это было
видно невооруженным глазом. Есть такая категория людей, которые, занимая низшие
ступени человеческого сообщества, очень любят покомандовать другими и, если
предоставляется возможность, поиздеваться над ними. Как правило, это злые,
одинокие, несчастные существа, находящие удовольствие в том, чтобы постоянно
портить настроение другим. Обеднеет, что ли, государство, если десяток-другой
заслуженных людей - ветеранов - проедет бесплатно?
Заплатив за проезд, пройдя по электронной карточке, Викентий Петрович увидел, как “овчарка” (почему он их
называл “овчарками”? - потому что эти женщины хорошо бы могли служить фашистам
в концлагерях, история знает таких женщин - Эльза Кох
и прочая мразь), так вот он увидел, как “овчарка”
схватила его жену за рукав шубы.
- Оплатите проезд! - презрительно покосившись на
удостоверение “Ветеран труда”, мертвой хваткой вцепившись в рукав, произнесла
она холодным командирским тоном, явно чувствуя себя на своем месте, чувствуя
свое превосходство “над какой-то старушенцией”.
А надо сказать, что удостоверение “Ветеран труда” в
нашей стране - это сплошное недоразумение, не дает ничего. Уважения к
ветеранам, как, впрочем, и ко всем порядочным людям, - никакого. Уважают только
находящееся у власти ворье - олигархов, “новых русских”. И то до поры до
времени, пока их наворованные деньги и учреждения не понадобятся другому ворью,
более сильному на данный момент. Единственная привилегия появляется у ветеранов
труда только по достижении ими пенсионного возраста - им наполовину снижают
стоимость оплаты коммунальных услуг. Но опять-таки - не всем, а только одиноко
живущим старикам. У остальных ветеранов труда эти корочки - нелепое напоминание
о том, что государству на них наплевать, то есть смачно плюнуть и растереть
ногой.
- Светлана, иди заплати, не
связывайся, - произнес Викентий Петрович, видя, как
его жена побледнела, - стыдно заслуженному человеку оказаться в роли шпаненка, пойманного за руку при воровстве яблок из чужого
сада.
Контролерша не торопилась отпускать рукав, тогда Викентий Петрович оторвал ее руки от шубы и (обычно
уравновешенный, спокойный человек) разразился тирадой, в которую оказались
вставленными даже такие слова, как “скотина”, “тварь” и тому подобные.
“Овчарка” от неожиданности открыла рот - такого выпада она не ожидала.
- Я могу и милицию вызвать, - отреагировала она, но
произнесла фразу без особых эмоций, - то ли привыкла к подобным выпадам, то ли
за частые вызовы милиции (а что возьмешь с “выжившего из ума старика”? - все
равно отпустят) ей уже делали втык. Она отошла к своему месту.
Когда его супруга шла через турникет, Викентий Петрович обратил внимание: каким удовлетворением,
каким счастьем сияло лицо “овчарки” - как будто она совершила очень важный,
очень благородный, необходимый государству и лично ей поступок. Много ли
человеку для счастья надо!
3.
Проходящая через “Полежаевскую”
ветка метро собирает к себе жителей Тушино, Митино, Щукино и даже Строгино, - огромные массивы, поэтому поезда,
как правило, идут переполненными.
На этот раз народу в вагоне оказалось не так много.
Но свободных мест не было. Светлане Ивановне и Викентию Петровичу не впервой стоять в вагонах - к этому привыкли. Обидно только, что на
местах, над которыми на стекле написано:
МЕСТА
для инвалидов, лиц
пожилого возраста и
пассажиров с детьми
- сидит, как правило, всякая шелупень: сопляки, сосущие пиво из горла, девицы - пустоголовые,
ярко накрашенные, рано начавшие заниматься половой жизнью и потому уверенные в
себе, наглые и бесстыжие.
“Говорят, что старики всегда ругают молодежь - все им
не нравится, - думал Викентий Петрович, стоя у двери,
одной рукой держась за поручень, другой поддерживая супругу. - Но ведь есть же,
наверно, какие-то объективные показатели. Я согласен, что, скорее всего,
молодежь сама и не виновата, - ее портит общество - плохое, негодное в целом.
Вот нынешние так называемые “демократы” заявили: “Разрешено все, что не
запрещено”. Отсюда весь маразм, похоть, подлость. Действительно, ведь под
текстом “Места для...” не написано: “Другим категориям
лиц садиться на эти места строго запрещается”, не предупреждено: “За
нарушение... вплоть до...”, и не ходит по вагонам никакая “полиция нравов”, чтобы сбрасывать
самодовольных сосунков с не предназначенных для них мест и усаживать стариков
или пассажиров с детьми. Сегодня в обществе уважают тех, кто умеет что-то для
себя урвать. (“Не государство - главное, а конкретный человек”, - твердят
“демократы”, забывая, что только при сильном государстве конкретному человеку
может быть хорошо). А маразм “За стеклом”, где, как говорят, чуть ли не половые
акты показывали! Превратили телевизор в большую замочную скважину...”.
На этих мыслях Викентий Петрович почувствовал, что его жена прижалась к нему, стала оседать. Он понял: у нее снова
прихватило сердце, и она готова потерять сознание.
- А ну-ка встань! - бесцеремонно, на “ты”, не скрывая злости произнес Викентий Петрович прилизанному самодовольному хлыщу, сидящему первым на сиденье “Места
для...”. Мужчины, стоящие рядом, поддержали под руки оседающую женщину.
Хлыщ, по-видимому, не очень понял, что происходит,
потому что не торопился вставать, тупо, равнодушно глядел на обращающегося к
нему мужчину. Тогда тот со всей силой схватил его за грудки, приподнял (откуда
только сила взялась! хотя, правда ведь, малосильным он не был и в своем
возрасте) и так отшвырнул его вдоль вагона, что парень пролетел несколько метров,
пока не грохнулся. Он вскочил и яростно бросился на обидчика - хлыщ выглядел
рослым и крепким.
В это время Светлану Ивановну уже сажали на
освободившееся место. Голова ее упала набок, кровь отлила от лица. Викентий Петрович подумал, что это - очередной обморок. Но
стоящая поблизости женщина (возможно, врач) произнесла:
- Она умерла...
А молодой парень в этот момент как раз яростно
подскакивал к Викентию Петровичу, и тот в полном
отчаянии, не соображая ничего, встретил парня сильнейшим ударом ногой в пах - при этом что-то даже хрустнуло (хотя что может хрустнуть при ударе в пах?). Парень
задергался в конвульсиях, как видно, ему было очень больно. Но Викентий Петрович больше ни на что не реагировал. Он как
будто отупел - все, что происходило дальше, было как бы не с ним...
На похоронах Светланы Ивановны народу было немного, в
основном - родственники и два сослуживца с ее работы.
Викентий Петрович изменился до неузнаваемости. Обычно бодрый,
общительный, он полностью ушел в себя. Навещавшие его сын и дочь находили
квартиру все в большем запустении.
4.
Выйдя из дома, Викентий Петрович посмотрел - не идет ли 6-й троллейбус. Увидел, что тот неподалеку,
приближается к остановке. Мужчина заторопился перейти на другую сторону улицы,
чтобы успеть. И успел. Обогнул кабину водителя, но, поскольку спешил, не
обратил внимания - кто там, мужчина или женщина. А это ему, как оказалось, неплохо было бы знать. Потому что, уже добежав до дверей
троллейбуса, он увидел, что они перед его носом захлопнулись. Это оказалось так
неожиданно, что Викентий Петрович воскликнул в
сердцах:
- Чтобы ты сдох, сволочь!
(Вот тут род водителя не помешал бы.)
На остатке недовыплеснутой ярости мужчина поднял руки вверх и скрестил их, чтобы водитель в боковое
зеркало увидел этот крест. Может, со стороны это и выглядело смешно, но
проклятие в сторону водителя (или водительши) было
натуральным, искренним, от души. А такие спонтанные, истинные проклятия, как
был уверен обиженный, - Богом (Христом, Аллахом, Яхве,
Буддой, Саваофом, Перуном и так далее, то есть тем
существом, органом, явлением, которые определяют судьбу мира и судьбы отдельных
людей) без внимания не оставляются. В этом у Викентия Петровича была возможность в свое время убедиться.
Дело было так. Весенним днем на троллейбусной
остановке “Площадь Марины Расковой” собралось большое скопление народа. У самой
кромки шоссе образовалась кашица из воды и мокнущего в ней, подтаявшего снега.
Народ, ждущий троллейбус, знал, чем грозит эта лужа, и потому предпочитал
держаться в отдалении. А одна бабуля, или очень доверчивая, или уже плохо
соображающая, встала у самого шоссе.
Тут-то и пролетела на полной скорости черная “Волга”.
И хотя свободного места было ей на шоссе вдоволь, она почему-то пронеслась
очень близко к тротуару. То, что водители таких машин людей не уважают, -
понятно, но зачем все же ехать по снежной каше, когда рядом хорошая дорога?
Бабуля оказалась забрызганной с головы до ног. Она
вскинула вверх руки и прокричала писклявым, старческим голосом:
- Чтобы ты разбился, черт полосатый!
Это, вероятно, было ее главным ругательством. Но что
интересно (удивительное совпадение) - на лобовом стекле машины, как успел
заметить Викентий Петрович, висел красный чертик.
Бабуля, стирая брызги, как мусульмане при обряде,
водила ладошками по лицу сверху вниз, одной и другой. На глазах ее выступили
слезы. Какая-то сердобольная женщина достала носовой платок, вытерла им лицо
старушки, руки, а затем и всю одежду. Отвела бабулю к скамейке остановки,
посадила. Старушка так расстроилась, что в первый подошедший троллейбус
садиться не стала. А Викентий Петрович сел.
Каково было его изумление, когда, проехав всего пару
остановок, он увидел неподалеку от метро “Аэропорт” эту самую “Волгу”. Мотор ее
был вдавлен в салон, кузов искорежен. Как видно, скорость при ударе была очень
большой. И только красный чертик на лобовом стекле остался невредимым.
“Интересно, - подумал Викентий Петрович, - мелькнуло ли у надменного водителя в последние секунды его жизни
лицо старушки, посылающей проклятия?”
А впрочем, тонкости не имеют значения - главное, что
проклятие дошло до адресата.
5.
“Да, плохих людей стало больше, - размышлял Викентий Петрович, направляясь к станции метро. - Раньше
жили беднее, но чище, целомудреннее. И кому нужны богатства, если они делают
людей бесчувственными скотами? Четвертая власть - телевидение и пресса -
стремятся убить живое, благородное в человеке. На экране - сплошная кровь,
жестокость, насилие. Из двух героев-бандитов один - “хороший”, другой “плохой”.
Кинофильмы построены так, что выбора нет - зрителям приходится переживать за
“хорошего” бандита, потому что просто хороших персонажей в фильме нет. А он
(“хороший”) и банк ограбил, и людей понаубивал уйму.
Если посчитать все трупы в американских фильмах, то получится, наверно, что в
Америке ни одного живого человека не останется, - так много там убивают”.
Пройдя через турникет, Викентий Петрович спустился вниз на платформу. Вагон подошел полупустой, то есть сидячие
места заняты, но стояло всего несколько человек. Причем бросалось в глаза: среди стоявших были одни пожилые, а среди сидящих на “Местах
для...” - почти одна молодежь.
С некоторых пор Викентий Петрович стал замечать за собой одну особенность: при виде сидящих не на своих
местах парней и девиц у него начинали подергиваться руки, голова начинала
гудеть, как будто к ней приливала кровь. Он еле сдерживал
себя, чтобы не подойти к этим соплякам и не показать им сначала на текст “Места
для...”, а затем на стоящих поблизости пожилых людей.
“Как оскотинился народ! - свирепел он. - Вот сидят
напротив люди среднего возраста. Могли бы и одернуть нахалов - были ведь раньше сами пионерами, уступали места пожилым, а то и дрова им
рубили, в магазины для них ходили - приучали раньше пионеров, мальчишек и
девчонок, к бескорыстию. Сейчас бескорыстные поступки осмеивают. Скажешь сопляку, что на целину добровольно ездил, он сделает
расширенные глаза и спросит: “А зачем? Дурак, что
ли?” И что ему ответить - романтические порывы, благородство, патриотизм, - это
теперь отрицательные понятия. Вот сидят напротив вроде бы нормальные люди, у
них на глазах юная шваль занимает места стоящих около стариков,
каждый из которых стоит с трудом, имея по “букету” возрастных болезней, а эти
“нормальные люди” опустили глаза в пол или в газету - их ничего не трогает.
Впрочем, только до тех пор, пока воспитанные на
вседозволенности ублюдки не дадут им в темном
переулке по голове и не вырвут из рук сумку. Зло имеет свойство вырастать из
малого, расширяться в душе человека и крепнуть”, - в этом Викентий Петрович был убежден.
Он обратил внимание, что одна старушка покачивается,
видимо, ей нехорошо. И тогда он подошел к парню, бесстыдно рассевшемуся так,
что его колени, широко расставленные в стороны, теснили других, и сказал:
- А ну-ка встань, уступи место старушке!
Парень недовольно нахмурился, но, взглянув в лицо
решительного мужчины, испуганно отвернулся, встал и отошел к дверям. Старушка,
слабо пискнув “спасибо”, села на освободившееся место.
6.
Последующие поездки на метро заканчивались для Викентия Петровича не так гладко. Ненависть к рассевшимся
не на своих местах молодым “хозяевам жизни” у него не проходила. Наоборот,
теперь почти в каждой поездке он кого-нибудь сгонял с места.
Сегодня такими оказались две свистушки.
Они доели мороженое (хотя есть его в метро не положено), принялись за пирожные.
То, что культуры у людей давно уже нет, не удивляет. Это раньше говорили:
неприлично жевать в общественных местах. Сейчас “прилично” все: обниматься и
слюнявиться на эскалаторе, мочиться в людном месте (хорошо еще, если спиной
повернутся). Таким образом, не то, что девицы мусолили еду и чавкали, вывело Викентия Петровича из себя.
Переполнил чашу его терпения вид старика с палочкой, терпеливо стоящего,
держась за поручень.
- А ну-ка встаньте, - спокойно, но жестко произнес Викентий Петрович, - уступите место инвалиду.
Девчонки посмотрели друг на друга и прыснули,
засмеялись - как будто им сказали что-то смешное. Одна, посерьезнев,
возмутилась:
- Почему это мы должны вставать? Мы тут с конечной
станции сидим.
- Да не надо, не надо, - замахал рукой старичок, - я
постою. - Поскольку для махания ему
пришлось руку с поручня убрать, он чуть не упал при торможении состава -
выручила палка.
- Нет надо! А ну встать!
- Чего, дед, разорался? Мы...
Но что должно было последовать за “мы”, никто не
узнает. В ярости Викентий Петрович вцепился руками им
в волосы и с такой силой рванул их, что, показалось, в руках его должны были
остаться скальпы. Одна девчонка, визжа, отлетела к двери и стояла с широко
раскрытыми глазами, держась за голову. Вторая - осталась на месте. В руках
“деда” оказался ее парик. Она выхватила этот парик и побежала в конец вагона.
Начался гвалт, крики.
- Это безобразие, хулиганство! Что он себе позволяет!
Кто ему дал право избивать девочек! До чего мы дошли - среди бела дня бьют
детей, и никто не реагирует. Милицию нужно вызвать, милицию!
Хорошо, что все произошло неподалеку от остановки. Викентий Петрович под осуждающие взгляды и выкрики выскочил
из вагона. Сел на скамейку. Потом подумал, что и вправду могут вызвать милицию,
перешел на другую платформу и (не сделав нужных дел) вернулся домой.
Надо сказать, - он понимал, что не прав - так дела не
решают. Даже если он даст по морде одному, десяти,
даже сотне хамов, ничего в стране не изменится. Не этим надо давать по морде! Все передачи телевидения учат выживанию - то есть
любой ценой уцелеть - путем предательства тех, кто еще день, час назад был
твоим другом, находился с тобой рядом, делал вместе с тобой одно дело. Оправдание:
либо ты, либо он, либо - ты его, либо он тебя. Где прежнее мушкетерское и
советское: “Один за всех и все за одного!”? Кому было плохо от дружбы и
взаимопомощи? Теперь: урви кусок изо рта ближнего. И
это называют справедливой жизнью. Да кому она, такая, нужна!
“Нехорошо, что я так обошелся с девчонками - они не
хуже сотен тысяч других. Все они - со сдвинутыми мозгами, они и матери с отцом
места не уступят. Собственно, к этому приучают сами родители: войдя в
транспорт, они усаживают любимое чадо (любого возраста) на сиденье, а сами
стоят рядом. Все же - не надо бы так с молодежью, это не решение проблемы.
Разве виновата злая собака, что она всех кусает? - так ее приучили плохие люди.
И эти плохие люди теперь приучают наших детей”.
То, что Викентий Петрович
прекрасно понимал и обосновывал, в реальных его поступках не срабатывало. Он
продолжал поднимать с мест, не предназначенных для них, различного вида хамов. Один из них, когда “дед” стал поднимать его за
грудки, ответил ему ударом под глаз. И, хотя Викентий Петрович сумел достаточно легко вышвырнуть хама из
вагона, синяк под глазом некоторое время портил ему настроение.
“А ведь так и избить меня могут, а может, и убить, -
дошло до него однажды. - Надо бы с Петром и Витькой посоветоваться”.
Тем временем слухи о каком-то полоумном деде, ходящем
по вагонам метро, стали распространяться по столице. Молодежь уже не так нагло
рассаживалась на не предназначенных ей местах. Если появлялись старики, кто-то
(не все, конечно) теперь стал уступать им место.
Петр и Виктор были одногодками Викентия Петровича, друзьями почти с детства. Воспитанные в советское время, они знали
цену понятиям: дружба, взаимовыручка, коллективизм. Людям, привыкшим отдавать
другим даже последнее, трудно привыкнуть к подлости и шкурничеству,
возведенным в нормы морали. Друзья выслушали Викентия Петровича, согласились с ним в оценке молодежи, “подло искалеченной
демократами”, но его методов не поддержали: “Если тебе будет плохо, всегда
придем на помощь. Но переделывать сопляков руками, это
не серьезно”.
Возвращаясь из кафе, где отметили дружескую встречу,
пошли на метро. В вагоне оказались вместе, так как их маршруты домой какое-то
время совпадали. И вот тут-то друзья увидели Викентия Петровича “во всей красе”.
Два развязных солдатика в воинском камуфляже сидели,
как вы правильно догадались, на “Местах для...”. Они
“сосали из горла” пиво, громко обсуждали что-то на весь вагон. Были “под
мухой”, и ничего, кроме их самих, их не интересовало. И уж, конечно, не трое
пожилых людей и даже не старушка (опять эта старушка, сколько же их, напасть
какая-то!), скромно стоящая перед ними и боязливо отводящая лицо в сторону,
когда поднимаемая для питья бутылка пива проходила слишком близко от нее.
- Ребята, вы что, не видите, что сидите не на своем
месте? - почти дружелюбно произнес Викентий Петрович.
- Старушка же перед вами.
- Старушенция постоит,
ничего ей не будет. А ты бы не лез. Ты бы хлебнул с наше,
папаша, - парень икнул и рассмеялся от неожиданно пришедшей рифмы. Впрочем, что
такое рифма, он мог и не знать, но получилось красиво. Ребята чувствовали себя
героями, защитниками страны - все должны
их приветствовать, снимать перед ними шапки, оказывать почтение.
“Конечно, - думал Викентий Петрович, - они герои, много
горя хлебнули, но ведь должно же и благородство у них остаться, не скоты же
они, привыкшие только убивать...”.
- А ну-ка встань! - вырвалось у “папаши” неожиданно
для него самого.
- Не по-о-нял, - протянул
нараспев один из ребят, ставя бутылку пива на пол.
В общем если бы не друзья, одними ссадинами и
кровоподтеками Викентий Петрович не обошелся бы, так
как драка продолжалась и по выходе из вагона, где всех и урезонила милиция.
Друзья детства неодобрительно поглядывали на приятеля. Повезло им в том, что
“герои-воины” оказались разыскиваемыми дезертирами, и внимание милиции целиком
переключилось на них. Пожилых людей отпустили.
7.
У Викентия Петровича
начались психические расстройства. То забудет газ выключить, то дверь не запрет
на ключ, уходя из дома. Сын и дочь стали наведываться к нему чаще. Когда
однажды от незакрытого им крана газом наполнился подъезд дома и мог произойти
взрыв, дети решили, что отцу нужно подлечиться. По направлению районного врача
его отвезли в психиатрическую больницу имени Ганнушкина, которая расположена
неподалеку от метро “Преображенская площадь”.
Уже после первой недели пребывания в психушке отец сильно изменился - лицо опухло, движения
сделались заторможенными - видимо, вводили ему много успокоительных препаратов.
Больные с отупевшим видом целыми днями сидели на стульях вдоль стен коридора. С
едой, правда, было нормально, так как принимали передачи от родственников.
Через некоторое время Викентия Петровича из больницы выписали. Теперь он стал еще замкнутее и уравновешеннее. Вел себя смирно, старался ничего не забывать - вторичного
помещения в такую больницу ему не хотелось. Он снова сделался вполне
самостоятельным, один ездил по городу. Выглядеть, правда, стал гораздо старше
своих лет.
Изменилось и его отношение к сидящим не на своих
местах юнцам. Вернее, не так: отношение, то есть осуждение и презрение,
осталось, но вот резких форм, вспышек и выпадов, оно не вызывало. Викентий Петрович, если не удавалось сесть, просто стоял и
разглядывал сидящих. Взгляд его был не злым, почти
отстраненным, но встречающимся с ним глазами становилось не по себе. И как
потом оказалось - вполне обоснованно.
“Ну как так можно! - сокрушался мысленно Викентий Петрович. - Сидят здоровые лбы и их сикухи. А вон вошла женщина с ребенком на руках. И что они
- вскочили, уступили место? Ничего подобного - посмотрели в ее сторону и снова
принялись обсуждать что-то веселое. А кто уступил место? Пожилой мужчина,
сидевший не на “Местах для...”. Скоты”, - резюмировал
беззлобно Викентий Петрович, и в это мгновение его
рука сделала непроизвольное движение, как бы сжимая рукоятку чего-то: ножа,
пистолета или... Вот это “или” и
окажется в скором времени в его кармане.
8.
Наступила весна. Викентий Петрович достал из шкафа свой любимый синий замызганный плащ.
“Старик, дряхлый старик”, - презрительно скривился
он, глядя на себя в зеркало шкафа. Действительно, на него смотрел не пожилой
пятидесятипятилетний крепыш, каким он был еще не так давно, а старик лет 65-ти
(по крайней мере, не моложе 60 лет). Седой, обрюзгший, с опущенными плечами
старик.
Доставая плащ, Викентий Петрович обратил внимание на то, что один из предназначенных для вешалок гвоздей внутри шкафа - качается, еле держится, напрашивается, чтобы
по нему стукнули.
Забивая этот гвоздь, старик умилился удобной форме
молотка: ручка не длинная, не короткая - в норме, металлический брусок не мал,
не велик - тоже в норме, заканчивается плоским заостренным концом.
Покрутив-повертев инструмент в руках, Викентий Петрович неожиданно для себя сунул его в глубокий боковой карман плаща. Немного
подумал и переложил молоток в другой карман - под правую руку.
Когда он вышел на улицу, ощутил удовлетворение от
того, что рука гладит в кармане отполированную работой ручку инструмента. Так
идущий темной ночью по безлюдной, заросшей кустарником аллее парка чувствует
себя уверенней, сжимая в кармане даже обычный перочинный нож, не говоря уже о
рукоятке пистолета.
То, что Викентий Петрович
когда-то этот молоток применит, он сам не предполагал. Просто так было приятнее
ходить.
И вот однажды он оказался в этом плаще, с этим
оттягивающим карманом в вагоне метро. В последнее время он старался не стоять
поблизости от скамеек с надписью “Места для...”, он
боялся, что раздражение снова доведет его до психушки. Он научился относиться
ко всему спокойнее, и потому сегодня решил себя проверить - встал напротив
сидений с этой надписью на стекле. Действительно, он оказался прав:
недовольство в его притупленном лекарствами мозгу (а успокаивающие препараты он
принимал по указанию врача постоянно) не переходило в агрессивные формы.
Пока...
Освободилось место в середине скамьи. С двух сторон
(от двух дверей) к нему устремились ярко накрашенная смазливая девчонка и
смешно ковыляющая старушка (ох уж, опять эта старушка - как они надоели!),
которая, как и следовало ожидать, эту гонку позорно проиграла. Девица села,
вскинула ногу на ногу, обнажив на мгновение все до... и гордо посмотрела по сторонам - еще одну “битву за выживание” она без особого напряжения выиграла и
могла считать себя вполне современной, готовой к “достойной” жизни в
создаваемом капиталистическом обществе.
Все происходившее с Викентием Петровичем дальше - происходило спонтанно, словно кто-то его вел. Его
мыслительный аппарат находился в заторможенном состоянии, от серьезной оценки
обстановки отвлекала мысленно повторяемая фраза: “Какая стерва,
какая стерва!..” За девушкой он вышел из вагона,
затем из метро. Сел за ней в троллейбус, вышел на ее остановке. При каждом
повторе фразы “какая стерва”
на слове “стерва” его рука сильнее сжимала рукоятку
молотка, словно в кармане у него лежал эспандер, которым он тренировал руку.
Девчонка ничего не подозревала. Когда она вдруг
заметила, что за ней кто-то идет, и стала поворачивать голову - было уже
поздно. Молоток не просто ударил по черепу, но легко пробил его. Все-таки
гантелями Викентий Петрович, хоть и не часто теперь,
но заниматься продолжал.
9.
Москва оказалась взбудораженной серией загадочных
убийств. Убивали ударом молотка (или
похожего на него предмета) в затылок. Причем системы никакой не было - в разных
районах города, молодых парней и девчонок, студентов, рабочих, работников
сберкасс. Попыток ограбления не зафиксировано, у одного средней руки
бизнесмена, случайно поехавшего на метро из-за поломки машины, в кармане
обнаружили пачку долларов.
Оперативные работники милиции разных районов Москвы
сбились с ног, ища хоть какую-то зацепку. И очень слабая зацепка появилась.
Девчонке, ехавшей в метро с парнем, которого потом убили, не понравился взгляд
старика, стоявшего около них и с каким-то неприязненно-отрешенным видом их
разглядывавшего. От этого, в общем-то спокойного
взгляда кровь в ее жилах леденела.
- Ну и что? - задали ей вопрос в милиции. - Старик
этот как-то обращался к вам? Может, стыдил или грозил?
- Нет, ничего такого не было. Но взгляд... - и
девчонка поежилась. - И еще, он вышел на той же остановке, что и Петя.
Викентий Петрович продолжал ездить на транспорте, ходить по
городу, держа молоток в кармане плаща. Иногда он смотрел телевизор и слышал о маньяке,
убивающем людей. Носить в кармане инструмент стало не безопасно - могли в любой
момент обыскать и найти его.
“Хотя какие подозрения могут быть по отношению к
хилому старику? Старик!” - он презрительно скривился, посмотрев на себя в
зеркало.
Новая зацепка появилась у следователей после 13-го
убийства. Подруга убитой рассказала, что когда они сидели в вагоне метро и
разговаривали, какой-то старик обратился к ним и произнес:
- Вы сидите не на своих местах, уступили бы место вон
той старушке.
Девчонки не встали, промолчали, но, подняв глаза,
встретили такой ненавидящий взгляд, что сразу перестали разговаривать,
замкнулись в себе. И самое главное: когда первая из них пошла на выход, старик
двинулся тоже. Подруга убитой не обратила бы на это внимания, если бы не
странное совпадение: девчонка пошла по платформе налево, потом, видимо,
вспомнив, что в другую сторону ей будет ближе, повернула направо. И точно так
же поступил пошедший за ней старик. Он был в синем поношенном плаще.
Еще раз внимательно проследили путь убитых. Все они
стали жертвами маньяка по пути из метро. Кто-то из знакомых убитых вспомнил,
что действительно они сидели на “Местах для...” и
седой старик стыдил их.
Разнесся слух, подтвержденный версией ТВ, что
какой-то старик “окрысился” против молодежи и убивает
тех, кто занимает места для пожилых людей и инвалидов. И вправду, четырнадцатая смерть подтвердила это.
Надо отметить, что некоторая паника, охватившая
“молодых хозяев капиталистической жизни”, дала свои результаты - многие молодые
теперь старались на “Места для...” не садиться, увидев старушку, уступали ей место, а заметив нахмурившего брови старика (мало ли
что!), вставали и удалялись, даже если тот и не подходил к ним. Жить-то всем
хочется!
Но этой напряженной ситуации вскоре пришел конец.
После четырнадцатого убийства Викентий Петрович сидел дома, пил чай и смотрел телевизор. Убитого парня показывали
очень тщательно, натуралистично (любят наши телевизионщики смаковать кровь и
мерзость, в отличие, кстати, от их американских коллег), показали рваную, с
запекшейся кровью дыру на затылке, вытекшие мозги, оголенный живот
(следователям почему-то нравится приспускать штаны и в таком виде оставлять
трупы для журналюг). “Автор” всего этого смотрел на
экран и отворачивался - неужели он сделал эту гадость, он убил человека, пацана, который мог бы стать очередным Гагариным.
“Нет, - охладил свои угрызения совести Викентий Петрович, - из таких Гагарины не получаются, в лучшем случае он стал бы Березовским или Абрамовичем,
а то и Хакамадой”.
Показали рыдающую мать, у которой убитый был
единственным сыном.
Викентий Петрович вытер рукой набежавшие слезы, подошел к
плащу, достал из кармана молоток. Вымыв под краном горячей водой, положил его
сушиться на батарею, чтобы потом убрать на место - на полку, где положено
лежать инструменту.
Теперь Викентий Петрович
старался из дома не выходить - только в самых крайних случаях. Продукты на
неделю ему поочередно привозили дети, дочь еще и готовила еду.
Убийства молотком прекратились так же внезапно, как и
начались. Но в поездах метро еще какое-то время молодежь продолжала уступать
места пожилым людям и инвалидам. Особенно старикам в синей одежде.