Анатолий Алексеевич Капустин
родился в 1937 году в г. Куровское Московской области. Окончил Всесоюзный
заочный машиностроительный институт (ВЗМИ). Работал корреспондентом
городской газеты «Лобня», главным режиссёром Управления культуры г.
Долгопрудный и ведущим эстрадных программ ансамбля «Русский сувенир».
Академик Международной Академии наук экологии, безопасности человека
и природы (МАНЭБ). Лауреат премий: «Золотое перо Московии», имени Николая
Гумилёва, Московской областной имени Роберта Рождественского и Всероссийской
литературной премии имени Николая Рубцова. Отмечен Почётным дипломом
имени Кондратия Рылеева. Кавалер золотой Есенинской медали, юбилейные
медали: 50 лет МГО СП, 70 лет Союзу писателей СССР и его правопреемнику
МСПС. Член Союза писателей России, член Союза журналистов России, Академик
Международной Академии наук экологии, безопасности человека и природы
(МАНЭБ). Все свои прозаические произведения напечатал в журнале Юрия
Кувалдина "Наша улица". Книгу рассказов Анатолия Капустина
"Куровское-Лобня" издал Юрий Кувалдин в своём издательстве
"Книжный сад" в 2003 году.
Предисловие
Юрий Кувалдин
СВАРЩИК СЛОВ
Все великое в литературе
делается экспромтом. Этого принципа придерживался не только Федор Достоевский,
но, судя по всему, его придерживается и подмосковный писатель Анатолий
Капустин. Он пришел в литературу прямо с улицы. Как будто он специально
ждал того момента, когда я создам журнал “Наша улица”. Хотя до этого,
как и положено самодеятельно развивающемуся таланту, он сочинял стихи.
Он принес в редакцию, конечно, кучу стихов и несколько прозаических
миниатюр. Стихи я отложил в сторону. А вот проза заинтересовала меня
своей лапидарностью, точностью жизненных ситуаций, оригинальностью авторского
взгляда. Как будто сама жизнь в данном случае была изъята из законов
тления и превращена в литературу. Мы же знаем, что только литература
не признает смерти.
Капустин в одном из рассказов пишет, что они, малыши, таскали с собой
в связанных мамами сеточках чернильницы-непроливашки и фуксиновые чернила.
Почему так называли, “фуксиновые”, эти чернила? Сейчас даже слов таких
нет. Аромат непонятного слова является составной частью русского писательства.
Лесков на этом целую эстетику выстраивал.
Многое в произведениях Капустина выражено отрывочно и, может быть, недостаточно
ясно. Зато любовь Капустина к человеку проступает абсолютно определенно
в его рассказах, несмотря на разнообразие их тем и сюжетов. Хотя сюжетными
трудно назвать его вещи. Это картинки из жизни. Настроения, положения,
угол взгляда. Одним словом, короткие рассказы. Они хороши для газеты,
где постоянно не достает места.
Вот маленький этюд о голоде, который заставлял Капустина-ребенка в ожидании
мамы бродить по комнате, толкал из угла в угол и, помотав, вновь и вновь
подводил к закопченной сковородке, где сохранились противные, спекшиеся
кусочки отрубей. Мать вошла неожиданно, уставшая и замерзшая, такая
же, как дети, голодная, и Капустин не заметил того привычного движения
рукой, каким она обычно доставала из кармана хлеб или картошку, завернутую
в тряпочку. Капустин понял все. В то время многие жители Куровского
шли к воинским эшелонам просить оставшуюся от раздачи солдатам пищу.
Поезда двигались часто, бойцы спешили набрать воды. Посторонним запрещалось
приближаться к составу. Внимание Толи Капустина сосредоточилось только
на еде, которую по очереди уносили домой счастливые руки. Запах борща
бил в нос, выделяя во рту обильную слюну. Тщетно он пытался пробиться
то с одного, то с другого конца вагона. Люди сплелись плотным жгутом.
Вот и дверь. Толя вытянулся, как струна, на носках, выше приподнял свой
бидон. Вдруг один из поваров виновато проговорил: “Все, товарищи, расходитесь”.
Земля как будто провалилась под ногами Толи. В сознании промелькнула
картина сидящего на печи умирающего брата. Пробежав глазами эшелон,
Капустин заметил, как из вагона напротив с затаенной грустью внимательно
смотрит пожилой солдат. Толя застыл перед ним, не в силах что-либо сказать.
Язык отяжелел, горло перехватили ожесточенные спазмы, а дремавшие слезы
брызнули густым потоком по щекам... Боец сунул ему под мышку буханку
хлеба, переложил из котелка в бидончик кашу и молча удалился...
Есть у нас в стране много маленьких городов. В прежние времена их называли
захолустными - все эти Шатуры, Талдомы, Клины и Куровские. Отзывались
о них пренебрежительно (“медвежьи углы”, “сонное царство”, “стоячее
болото”) или, в лучшем случае, с некоторым снисходительным умилением
перед их живописной провинциальностью - перед домишками с пылающей на
окнах геранью, водовозами, церквушками, вековыми плакучими березами
и заглохшими садами, где буйно разрастались крапива и лебеда. Жизнь
в этих городах была большей частью действительно сонная, скопидомная
и незаметная. Трудно было подчас понять, чем занимаются и как прозябают
их обитатели. Сейчас почти все эти города объявлены районными и стали
центрами промышленной и сельскохозяйственной жизни прилегающей к ним
округи. Но несколько пренебрежительное отношение к ним существует и
поныне.
Анатолий Алексеевич Капустин родился в 1937 году в одном из таких “медвежьих
углов” - в городе Куровское (от этого - первый город названия книги)
Московской области. Да, действительно, неудобное какое-то слово среднего
рода, к которому обязательно нужно приваривать, как это постоянно делает
Капустин, слово “город”. Иначе не поверят. Спросят, что это еще за “курва”
такая? В энциклопедическом словаре вообще говорится одной строкой: “Куровское,
г. (с 1952) в Моск. обл. Ж.-д. уз. Текст. пром-сть”.
Иллюстрацией к определению “текст. пром-сть” приведу замечательную цитату
из Капустина, много говорящую о его неподдельном мастерстве: “Край-то
наш текстильный. Комбинат именитый. Девчонок много. А тут еще по разнарядке
студенточек из техникума на практику прислали. Общежития забиты. Размещали
их группами по частным домам. На одном только конце нашей улицы факультет
расселился. И начались посиделки, танцы под гармошку, песни под гитару,
гулянья до петухов. Девушки работали посменно. Бывало, прибегут домой
и под душ; кабинка такая, устроенная на задворках из четырех столбов,
обшитых фанерой, наверху - огромная бочка. Вода за день нагревалась
солнцем. Вот девчата и освежались от жары фабричной, стоя на деревянном
поддоне. Видны были только ножки до колен. Чтобы увидеть большее, что
делали пацаны? Пробирались огородами, вытаскивали высокую подставку,
вместо нее бросали лист фанеры и прятались, ожидая очередную жертву.
Она заскакивала козочкой шустрой, скидывала халатик, не понимая, что
теперь с улицы ее видно до пояса, как на ладони, и плескалась в свое
удовольствие, поворачиваясь то “шоколадницей”, то “проказницей”. Этот
телевизор закрылся после сумасшедшего визга, когда один из мальчишек
похлопал купальщицу по попе. Я подобными делами не занимался. Уже женихался
с ними. Помню, на очередную встречу надел светлый костюм старшого, своего-то
не было. Великоват, конечно; но так хотелось выглядеть солидным мужчиной.
Ох, и пообжимался же я в тот вечер! Девчонка-то оказалась знойная. Все
темные углы бараков пообтирал. В пылу любовной страсти не заметил, что
стены накануне покрасили. Гардероб брата испачкал основательно. Правда,
об этом я узнал только утром, вешая одежду в шкаф. Вот когда челюсть
отвисла”. Такая вот проза жизни у писателя Капустина.
Анатолий Капустин родился в многодетной семье: четверо братьев и четыре
сестры. Отец, Алексей Устинович, много лет работал лесником. Мать, Анастасия
Сергеевна, была ткачихой. Часто отец брал маленького Анатолия в лес
и на покос. В одну из прозаических миниатюр Капустин вставил такое,
на мой взгляд, свое совершенное стихотворение, которое вполне могло
бы украсить антологию классической русской лирики:
На листьях золотых
Ножом сверкает солнце.
Такой звенящий цвет
Волнительно колюч.
И ветер не утих -
Стучит в мое оконце.
В полнеба - жизни свет!
Полнеба - смертных туч!
В природе перекос:
И солнца нож, и дождь льет!
Такая красота
Покоя не дает.
Встаю - и на покос.
Ведь я работать должен.
Пол-луга - сухота,
В пол-луга ливень льет.
Трава шумит волной,
Как море. Стонут птицы.
Ложится синий вечер
В совхозную межу.
А слева - дождь стеной,
А справа - луг искрится,
И я с косой - навстречу
Небесному ножу!
Куровское. Что за название!
За что, кажется, можно полюбить этот то ли городок, то ли поселок, то
ли село? Теперь-то мне понятно, за что Куровское полюбил я и читатели
“Нашей улицы”, за то, что в Куровском родился замечательный писатель
Анатолий Капустин. О детских годах им написаны такие простые строки:
Нас было восемь человек,
И мать, чтоб счастье в дом вселилось,
Как монахиня целый век
Перед иконами молилась.
И замечательно здесь
даже то, что сдвинуто ударение в слове “монахиня” на последний слог.
Все замечательно в произведении бывает тогда, когда оно движется любовью.
Мать молилась, а счастья не было. Жили, как и все советские люди, трудно.
После школы Капустин работал машинистом электрокозлового крана до призыва
в армию с 1956-1959 гг. Одно название крана чего стоит - “электрокозловый”!
Это такой подъёмный кран в виде моста на жестких опорах (козлах), передвигающийся
по рельсовому пути или бетонному основанию, а на мосту устанавливается
грузовая тележка или таль. Этот кран применяют для обслуживания открытых
складов и в строительстве. Грузоподъемность огромная, до 800 тонн, пролет
до 170 метров. Управлял этой “козловой” махиной Капустин и одновременно
сочинял стихи, которые начал писать со школьных лет. Впервые опубликовался
в газете группы советских войск в Германии, где проходил срочную службу,
- “Советской Армии”.
В 1964 году Капустин окончил Московский машиностроительный техникум.
В период учебы выступал со своими стихами вместе с Беллой Ахмадулиной,
Виктором Боковым, Евгением Евтушенко. Читал стихи на многих студенческих
вечерах.
Будущий прозаик Капустин работал на крупных авиационных и машиностроительных
заводах Москвы и одновременно учился на вечернем отделении ВЗМИ. Получил
диплом инженера по оборудованию и технологии сварочного производства.
Прошел все этапы его вплоть до главного сварщика, главного технолога
завода.
Конечно, поэзия для Капустина - первое его увлечение. Стихи публиковал
в районных Мытищинской, Павлово-Посадской, Лобненской городской и заводских
газетах. От общества “Знание” часто выступал с авторскими вечерами поэзии
в школах, пансионатах, домах отдыха, заводах и различных учреждениях
Лобни. Его басней “Свинья и Кошка” однажды заинтересовался главный редактор
журнала “Юность” Борис Полевой, но когда дошло дело до выполнения его
поручения по подготовке подборки Капустина к публикации, дело это погубили
сотрудники отдела поэзии Латынин и Злотников (называю их здесь не для
рекламы, а для заклеймения, потому что они сами, являясь серыми личностями,
посредственностями, из чувства зависти к талантам “с улицы”, погубили
не одно дарование). Пробиться в то время на страницы литературных изданий,
практически, было невозможно. Кстати, это одна из главных причин гибели
Советского Союза. Не может существовать страна, наложившая запрет на
свободное движение Логоса.
Есть очень верное суждение, что в настоящей литературе нет мелочей.
Вот и здесь каждое, даже, на первый взгляд, ничтожное слово Капустина,
каждая запятая и точка нужны, характерны, определяют целое и помогают
наиболее резкому выражению идеи. Хорошо известно, какое потрясающее
впечатление производит точка, поставленная вовремя. Капустин умеет это
делать, не растекается мыслью по древу.
Я говорю это к тому, что как в прозе Капустина, так и в его жизни нет
мелочей. Каждый, даже как будто бы пустяковый, поступок героев Капустина
или его самого, или вскользь брошенная Капустиным фраза раскрывают перед
нами его облик еще в одном каком-нибудь качестве.
Писатель Анатолий Капустин должен раздваиваться в своей любви к двум
подмосковным городам: Куровскому и Лобне. В Куровском он родился, в
Лобне давно живет. Каждому городу нужен свой летописец, не только в
области исторических событий, но и летописец быта и уклада. Таким летописцем,
только не буквалистическим, а художественным, ибо писатель работает
в жанре художественной прозы, и становится Анатолий Капустин. Летопись
быта с особой резкостью и зримостью приближает к нам людей, быт и нравы
Лобни и Куровского. Творчество Капустина я бы сравнил отчасти с творчеством
знаменитого москвича - Владимира Гиляровского. Чтобы до конца понять
хотя бы Льва Толстого или Чехова, мы должны знать быт того времени.
Даже поэзия Пушкина приобретает свой полный блеск лишь для того, кто
знает быт пушкинского времени. Поэтому так ценны для нас рассказы Гиляровского.
Его можно назвать “комментатором своего времени”. Я сказал, что могу
лишь “отчасти” сравнить творчество Капустина с Гиляровским. Это “отчасти”
заключается в том, что Капустин не привязан абсолютно к факту, как был
привязан Гиляровский. Гиляровскому, как газетчику, был важен факт, а
Капустину важна картина, как художнику-импрессионисту, положим, важен
образ времени, поэтическая метафора в прозе. Капустин сваривает, как
бывший сварщик высочайшей квалификации, слова в образы своего времени.
Часто от неопытных авторов я слышу сетование на то, что вот, мол, они
пишут-пишут, а отклика не получают, хотя раздаривают свои публикации
многим друзьям и знакомым. По мере сил и опыта я успокаиваю их, говоря,
что литература безответна по своему характеру и структуре. Кто ждет
ответа от нее (особенно в денежном выражении, как ждали все поголовно
члены Союза писателей СССР - оттого он и погиб вместе с СССР), тот рано
в ней разочаровывается. Прежде всего и всегда нужно помнить, что нет
пророка в своем отечестве. К этому библейскому выражению я, с иронией,
добавляю еще, что нет пророка в своей семье, на своей лестничной клетке,
в своей редакции, и в своей пивной. Какой ответ нужен Чехову, когда
я плачу над его гениальным рассказом “Архиерей”? Чехов биологический
давно истлел. Но Чехов метафизический, литературный - бессмертен. Бессмертная
реальность получает мой ответ Чехову, и только. Как это предисловие
к книге рассказов “Куровское” - мой ответ Капустину, и только.
вернуться
на главную страницу |
Анатолий
Капустин
Куровское-Лобня
книга рассказов
Издательство
Книжный сад
Москва 2003
ББК 84 Р7
К 20
Редактор Юрий Кувалдин
Оформление Александра Трифонова
На обложке воспроизводится
картина художника Александра Трифонова “Сержант в увольнении”, х. м. 90
х 75, 1999 г.
Капустин А. А.
К 20 Куровское-Лобня: Рассказы / Предисловие Ю. Кувалдина.
- М.: Издательство “Книжный сад”, 2003. - 160 с.
Анатолий Капустин шагнул
в литературу прямо с улицы. Все произведения, составившие книгу “Куровское-Лобня”,
публиковались в журнале современной русской литературы “Наша улица”. Писатель
Анатолий Капустин должен раздваиваться в своей любви к двум подмосковным
городам: Куровскому и Лобне. В Куровском он родился, в Лобне давно живет.
Каждому городу нужен свой летописец, не только в области исторических
событий, но и летописец быта и уклада. Таким летописцем, только не буквалистическим,
а художественным, ибо писатель работает в жанре художественной прозы,
и становится Анатолий Капустин.
ISBN 5-85676-075-1 ББК 84
Р7
© Анатолий Капустин, 2003
БАБА МАНЯ
То, что я вам расскажу, действительно
произошло с моей соседкой в начале пятидесятых годов. Значительно позже
я с горечью узнал о печальной кончине бабушки Мани. Последний раз мы встречались,
когда ей было девяносто девять лет. Это была, на редкость, крепкая старушка.
Казалось, сам господь благоволил ее долголетию.
Прожив без малого век, она сумела сохранить завидное зрение: шила, спокойно
вдевала нитку в игольное ушко. Сухая и подвижная бабка легко проходила
в день до тридцати километров и никогда не садилась за стол без стопочки
водки. Всю жизнь богомолка пропадала в церкви: прислуживала, поминала
умерших, оказывала различные услуги верующим христианкам, а в свободное
время помогала правнучке Нине, вышедшей замуж в деревню, растить погодков.
Так и моталась бедная с господом на устах из городка в деревню и обратно,
даруя свою щедрую ласку, заботу и внимание постепенно подраставшим малышам.
Неожиданно подкралась беда. Посадили надолго мужа правнучки в тюрьму.
Сколько дополнительных дел свалилось на молодую женщину! Но, как говорят,
беда одна не приходит. Заболели дети.
Баба Маня осталась в деревне помогать горемычной. Нина трудилась на текстильной
фабрике посменно, так что вся работа по дому: натаскать воды, принести
дров, приготовить, накормить ребят, встретить хозяйку, наконец, - все
ложилось на плечи этой неутомимой долгожительницы. И она несла свой крест
с любовью и состраданием. Сколько же энергии таило в себе ее беспокойное
сердце?! Сколько еще напряженных лет жизни уготовила ей судьба?!
Шло время. Росли дети. Муж Нины умудрился намотать дополнительный срок,
и его возвращение теперь становилось еще более призрачным и далеким. Женщина
не выдержала, завела себе любовника, местного тракториста, Николая, давно
засидевшегося в женихах. Он приходил к ней обычно после вечерней смены,
где-то около полуночи, когда старая, намучившись за день, засыпала в своей
половине дома. Встречи тщательно скрывались от набожной, считавшей большим
грехом блуд, старушки. Но на этот раз Нину задержало комсомольское собрание.
Бабка ждала.
С волнением всматривалась она в темноту ночи, прислушиваясь к знакомому
стуку правнучки в окно. А в это время к дому подходил подогретый спиртным
Николай с огромным английским догом на поводке. Уверенный, что подруга
ожидает его, он, постучав, прячется, прижавшись в простенок, между окном
и дверью.
Услышав долгожданный стук, бабка торопливо распахивает дверь. Ничего не
подозревающий хмельной ловелас, продолжая шутить, легонько подталкивает
пса. Могучий кобель молниеносно встает лапами на плечи обезумевшей старушки.
Ночь. Еле пробивающийся сквозь тучи свет и страшная, дышащая в лицо морда
„дьявола”.
Ужас сковал несчастную. Расширившиеся глаза остекленели. Глухой, гортанный
звук, похожий на крик помощи, беззвучно потонул в ночи. Что пронеслось
в этот миг в голове набожной страдалицы? Не знаю. Ее мгновенно хватил
паралич. Наутро, не приходя в сознание, она скончалась. Ей исполнилось
ровно сто лет. И только из-за возраста пострадавшей делу не дали огласки.
РАЗБУЖЕННЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Утренняя, переполненная спешащими на работу
людьми пригородная электричка монотонно постукивала на стыках рельсов.
Я сидел, облокотившись о подоконник, и прислушивался к разговору двух
ребят. „Башка трещит, - говорил один, теребя густую шевелюру длинных волос,
- наелись вчера”. „Мы тоже бабахнули.
Зелья много, закуска дрянь. Зашли в магазин - одна колбаса да баночки
- жрать нечего”. „Братва, ревизоры в соседнем вагоне!” - крикнул им проходящий
юнец. И молодежь завертелась в билетной лихорадке, торопливо покидая нагретые
места. Они ушли. Откинувшись на сиденье, я пытался заснуть, но в голову
назойливо лезла фраза - „нечего жрать”. Она не давала покоя, волновала
и будила заглохший эпизод голодного детства военного времени.
Мне шел тогда восьмой год. Я жду свою мать с работы, поминутно поглядывая
в окно. Она всегда что-то приносит. Хочется есть.
На печи сидит умирающий от голода брат - живой скелетик. Его неестественная
поза пугает меня. Он расположился так, что поджатые тощие колени выпирают
выше плеч. Корпус сник под тяжестью головы, а из черных провалов лобика
смотрят уставившиеся в одну точку переполненные горечью глаза.
В доме невозможно найти корочки хлеба. Каждая полка шкафа, каждое отделение
кухонного стола неоднократно просверлены несколькими парами глаз. Вся
площадь подпола прощупана до сантиметра в надежде найти хотя бы одну картофелину.
Ничего нет.
А голод заставляет бродить по комнате, он толкает тебя из угла в угол
и, помотав, вновь и вновь подводит к закопченной сковородке, где сохранились
противные, спекшиеся кусочки отрубей. Третий день это основная наша еда,
поджаренная на какой-то смазке. И я, набивая рот, жую и глотаю эту отвратительную
массу. Ну, где же мама?
Она вошла совершенно неожиданно, уставшая и замерзшая, такая же, как мы,
голодная, и я не заметил того привычного движения рукой, каким она обычно
доставала из кармана хлеб или картошку, завернутую в тряпочку.
Разделась, взяла на руки малыша, ласково погладила меня по голове, спросила:
„Ну, как вы?” И по ее дрожащему голосу я понял, что ничего нет.
Не выдерживая на себе взгляда молчаливых, просящих хоть чего-нибудь детских
глаз, мать уходит на кухню и долго гремит самоваром, заглушая бурную волну
готовых расплескаться чувств.
Немного успокоившись, она обращается ко мне: „Сынок, Лешка совсем плох.
Оденься, возьми бидон, иди на станцию. Может, тебе повезет”.
Я понял все. В то время многие жители нашего поселка, скованные голодом
военных лет, обеспокоенные судьбами осиротевших малышей, с последней надеждой
шли к воинским эшелонам просить оставшуюся от раздачи солдатам пищу. Мама
запрещала ходить туда, но это вынужденное разрешение было отчаянной попыткой
накормить нас.
Мне не пришлось ждать. Поезда двигались часто, правда, редко задерживались,
но если останавливались - надолго. Вокзал сразу оживал. Бойцы спешили
набрать воды, дневальные с ведрами бежали к вагону-кухне, дежурные офицеры,
наблюдая, ходили по путям, а по обе стороны эшелона сновала местная милиция.
Посторонним запрещалось приближаться к составу. Однако и командиры, и
блюстители порядка в тот момент, когда каждое подразделение получило первое,
второе и третье, умышленно удалялись от кухни, а повара, пользуясь этим,
раздавали детям, женщинам и старикам остатки солдатского обеда. И сейчас
они быстро наполняли подставленные миски, кружки, банки.
Мое внимание сосредоточилось только на мелькавших половниках да на еде,
которую по очереди уносили домой счастливые руки.
Запах борща бил в нос, выделяя во рту обильную слюну. Я оказался позади
всех и худенькими ручонками тянул вверх литровую посудину, но за спинами
впереди стоящих, окруживших дверной проем людей не было видно ни бидончика,
ни меня.
Тщетно я пытался пробиться то с одного, то с другого конца вагона. Люди
сплелись плотным жгутом, и он незаметно раскручивался, продвигаясь вперед.
Вот и дверь. Я вытянулся, как струна, на носках, выше приподнял свой бидон.
Вдруг один из поваров виновато проговорил: „Все, товарищи, расходитесь”.
Меня оглушил этот тихий голос человека. Какое-то мгновение я стоял пораженный,
затем медленно поплелся, растерянно озираясь вокруг.
Земля как будто провалилась под ногами. В сознании промелькнула картина
сидящего на печи умирающего брата. Пробежав глазами эшелон, я заметил,
как из вагона напротив с затаенной грустью внимательно смотрит пожилой
солдат. Мой вид, вероятно, напомнил ему оставшихся дома сыновей. Взглянув
на него, я повернулся и, с трудом передвигая отяжелевшие ноги, потащился
домой.
У станционного сарая обернулся. Знакомый боец словно вырос из-под земли.
Сунул под мышку буханку хлеба, переложил из котелка в бидончик кашу и
молча передал в руки.
Он смотрел на меня с болью и состраданием, крепко стиснув зубы. На скулах
нервно вздувались желваки и, чтобы скрыть волнение, проговорил: „Мужайся,
малыш. Война не вечна”.
Я застыл перед ним не в силах что-либо сказать. Язык отяжелел, горло перехватили
ожесточенные спазмы, а дремавшие слезы брызнули густым потоком по щекам...
- Гражданин, гражданин, - дергая за рукав, теребила меня какая-то женщина,
- приехали, Москва.
Я будто оторвался от страшного сна, медленно возвращаясь в действительность.
- Спасибо. - И, извиняясь перед незнакомкой, добавил, - вспомнил картины
прошлого, простите.
Быстро направился к выходу и в дверях снова столкнулся с уже знакомыми
ребятами. Они по-прежнему перемалывали события прошедшего вечера.
Ступив на перрон, я растворился в толпе пассажиров. Хлестким морозом встречало
меня январское утро 1973 года. Вокруг спешила возбужденная, веселая молодежь.
Два студента, жестикулируя, убеждали в чем-то друг друга.
Впереди идущая девушка сосредоточенно дочитывала журнал. Мужчина слева
старательно доказывал соседу о преимуществе электронно-лучевой сварки.
Это были люди труда, довольные и счастливые.
Улыбаясь, я радовался вместе с ними новому дню. До чего же здорово, что
нет войны и как хорошо, как интересно жить!
СВЯТОТАТСТВО
Говорят: главное в наследственности человека
- гены. Если верить матери - боязнь высоты передалась мне от деда, которого
я, собственно, не видел. А предпосылки таковы.
1917 год, свершилась революция. Дед с бабкой в то время работали в монастыре
небольшой деревеньки Куровское, Запанорсского района.
Это была на редкость красивая обитель в сосновом бору на берегу реки Нерской,
обнесенная мощными стенами, в центре которых возвышалась высокая башня
с колокольней, увенчанная крестом.
Места здесь были тихие. Люди набожные, свято чтили церковные праздники.
Казалось, ничто не может нарушить врожденного спокойствия. Но большевики
умели все ставить с ног на голову.
Даже непонятно, как они появились в этой глуши?! Факт остается фактом,
и первое их дьявольское решение - заменить крест башни монастыря на красный
флаг. Назначают сумасшедшую сумму. Посягнуть на святая святых - крест
божий!
Кощунство по тем временам неслыханное. Совершить его мог только слуга
дьявола. Кто решится на это святотатство?! Бог всемогущ! Покарает злодея!
А злодей-то оказался среди христиан. Он бросил вызов Всевышнему, к удивлению
и возмущению мирян. Им предстал мой дед. Бедная моя бабушка, подарившая
богу всю свою жизнь, была подавлена. Не могла осознать всего происходящего.
Тяжкий грех деда раздирал ее душу.
- Как ты смог додуматься до такого?! Уймись, ирод, - завывала она.
Господи, сколько же вылилось проклятий на его падшую душу?!
Как возненавидели его селяне!
Готовился он к восхождению тщательно. Неторопливый двухметровый гигант,
казалось, предусмотрел все с точки зрения страховки. Забрался почти на
стометровый шпиль башни. Скинул под убийственным взглядом толпы крест,
установил флаг и... сорвался.
Канат выдержал грешника. Но от резкого толчка его ударило головой о колокол,
он завис, потеряв сознание. Возмездие свершилось!
Как бы ни был презренен его поступок, искорки человечности не угасли в
сердцах земляков. Нашелся смельчак, с одобрения жителей он спас наказанного
богоотступника.
Только теперь его почему-то постоянно преследовало чувство страха. Он
боялся подняться на сарай, взобраться на крышу собственного дома. Это
была какая-то необъяснимая мука, расплата за ослушание.
Именно с той поры возмущенные гены моего деда, переданные по наследству,
заставляют меня трепетать и содрогаться перед святым величием высоты.
ПИНКЕРТОН
Это было в далеком прошлом, в поселке
Куровское. Тогда часто лазили по домам, магазинам, вскрывали дворы и уводили
скотину. Слухи ходили о разных бандах, типа “Черной кошки”. Они держали
население в напряжении и страхе. Люди задолго до наступления темноты закрывались,
запирались, защищая свои скудные пожитки.
Время было голодное, тяжелое, несправедливое.
Мы, мальчики, со свойственным нам любопытством лазили везде, слушали,
затаив дыхание, разные небылицы и, под впечатлением дня, засыпая, вздрагивали
от случайного шороха. Ночи для нас были полны таинства, колдовства и всевозможных
напастей. Как сейчас помню, глубоким вечером выбегаю во двор, включаю
свет и... замираю.
В четырех шагах от меня, спрятавшись за широкую доску, прислоненную к
стене, затаился человек. Мое внезапное появление застало его врасплох.
Доска скрывала только туловище, но плечи и руки нахально торчали из-за
нее.
Подавив страх, я оправился, щелкнул выключателем и, будто ничего не замечая,
вошел в дом.
- Папа! Папа! Там вор!
Поднялась паника. Мать засуетилась, закрестилась. Сестры примолкли в испуге.
Маленький братик юркнул под одеяло. Отец хватает двустволку, распахивает
дверь. Я, молниеносно выскочив, включаю спасительный свет. А грабитель,
паразит, как укрылся, так и стоит не шелохнувшись. Отец кричит:
- Где он?!
- Вот, за доской, - показываю пальцем.
Хохот потряс сени. Я смотрю настороженно, ничего не понимая. Папа отодвигает
доску, а за ней на гвоздике висит старая телогрейка.
- Эх ты, Пинкертон!
ВСТРЕЧА С ЧЕРТОМ
Много сейчас говорят в прессе и по телевидению
о разных экстрасенсах, людях, умеющих снимать порчу, заговаривать болезни,
предвидеть судьбу.
В нашем понимании это колдуны, встречаться с которыми не только неприятно,
но и боязно. И если спуститься до уровня ребенка, получающего ту же информацию,
да еще просматривающего фильмы ужасов...
Ему не позавидуешь! Сужу по себе. Мальчиком я рос любознательным. Затаив
дыхание, слушал порой разные небылицы. Верил в леших, домовых, ведьм,
боялся покойников. А что касается чертей, то с одним из них мне пришлось
столкнуться и даже от страха схватить его.
Чувствую недоверие и ухмылку читателя.
Напрасно! Я сам долгое время скрывал от всех эту жуткую историю, боясь
последствий, а вот сейчас хочу рассказать ее землякам.
Было это очень давно. Летом. Жили мы тогда в поселке Куровское в частном
доме. Улицы у нас не освещались. Темнота по вечерам жуткая. Дом, построенный
с огромными сенями, стоял недалеко от леса. К нему примыкал двор, заваленный
дровами, загаженный курами. За перегородкой вечно жевала корова. Оставался
узкий проход, упирающийся в скворечник туалета. Вот тут-то все и произошло.
Вечером выскакиваю во двор. Лунные лучики тоненькими струйками льются
сквозь щели. Сбегаю со ступенек и... о, ужас!
Он стоял в проходе. Я не видел его всего, только глаза с играющими в них
огнями. Они горели каким-то фантастическим холодным светом.
Дьявольские глаза!
И вздохи с тихим, размеренным стоном. Я окаменел. Тело покрылось холодным
потом. Сколько длилась эта встреча - не знаю. Но что-то толкнуло меня,
и я вцепился в него руками. Боже мой! Холод мгновенно сменил жар. Сердце
забарабанило как мяч. А сознание с нарастающей силой подавало каждой клетке
успокаивающий сигнал - корова. Я держал ее за рога. Милая, добродушная
наша Зорька. Она пробила перегородку, вышла из хлева в проход и стояла
себе, отдыхая.
Вот так в далеком детстве мне впервые довелось повстречаться с “чертом”.
БЛАГОДАРНОСТЬ ИЛЬИЧУ
Эта история могла произойти только у нас,
ибо кому другому может прийти такое в голову - поучать родителей в выборе
имени ребенка. В 1964 году у меня родилась дочь. С каким волнением, с
каким обостренным чувством ожидания пришлось томиться до утра, чтобы примчаться
в роддом к своей любимой. Я один из тех немногих счастливчиков, которым
на роду написано жениться по любви.
Палата моей избранницы находилась на первом этаже. То, что я увидел, меня
потрясло, сохранилось в памяти на всю оставшуюся жизнь.
Через стекло окна на меня смотрела моя жена - красивейшая из женщин, какая-то
обновленная, с чистым, необыкновенно нежным лицом, с сияющими от счастья
глазами, пышущая здоровьем, молодостью, с какой-то неповторимой появившейся
изюминкой прелести.
В ней было все - восторг, восхищение и разящая душу неземная красота.
Жгуче-черные распущенные густые, длинные волосы придавали ее лицу божественное
очарование. Впервые в дорогом мне человеке открылась Женщина-роженица,
подарившая мне дитя.
Я был околдован увиденным.
Природа сотворила чудо.
Ребенок оказался малюсеньким, сморщенным существом. Ему предстояло пройти
еще определенный путь, чтобы стать очаровашкой. Однако внутренняя мужская
гордость заставляла меня восторгаться этим крохотным созданием - плодом
нашей таинственной любви. Мое чадо. Я отец! Какое это удивительное чувство!
Какая ответственность! Вот и шагнул я в новый этап жизни - жизни родителей.
Сразу же пришлось столкнуться при регистрации ребенка в загсе с надменностью,
подчеркнуто вопиющей наглостью чиновницы. Дочку решил назвать Нинель.
Рассуждал, согласитесь со мной, по всем правилам. В 1959 году у нас скоропостижно
умерла старшая сестра Нина. Теперь, чтобы сохранить память о ней, в имени
своего ребенка беру две первые буквы от ее названия “НИ”.
Моя домашняя царица Нелли, или, как я ее попросту зову, Неля. Так вот,
от драгоценного этого имени забираю три первых буквы “нел”, прибавляю
для смягчения мягкий знак, складываю два слога и получаю Нинель.
А если учесть, что меня зовут Анатолий, - получается классическое имя
дочери Нинель Анатольевна. Красиво, правда? Но не тут-то было. Работница
загса начинает меня мурыжить.
- Что, у нас Любы, Тани, Мани вывелись? Русских имен мало? Нинель какую-то
выдумал! Поймите, - поучала она, - потом ребенок всю жизнь ругать вас
будет за это. Тоже мне, умники выискались. Иди, подумай. Не торопись.
Имя дается человеку на года.
Я уходил, приходил.
В правоту своего выбора приводил в пример имя актрисы Нинель Мышковой.
Меня вежливо отправляли назад, поучая уму-разуму. Советовали поговорить
с родителями, старшими. Одуматься. Найти правильное решение. Я, конечно,
отстаивал свою точку зрения.
Шло время. Сколько это тянулось, я уже не помню. Только однажды, проглатывая
очередную книгу, мне посчастливилось прочитать, что Нинель, если читать
в обратном порядке, без мягкого знака, звучит, как Ленин. Радости моей
не было предела. Я летел в загс, окрыленный находкой. Меня остудил все
тот же уверенный в себе голос столоначальницы.
- Ну, на чем остановили свой выбор, молодой человек?
- Я считаю, что выбранное мною имя идеальное, патриотичное и в духе времени.
- Все кощунствуете, - продолжает чиновница. - Западу подражаете. Надо
разобраться с вами по комсомольской линии.
- Это почему же? - пошел я в наступление. - Судить-то надо вас. Вы уклоняетесь
от линии партии, являетесь тормозом на своем рабочем месте. Вы дергаете
общество своей невоспитанностью. В невежестве своем не видите, что, регистрируя
Нинель, я увековечиваю память вождя пролетарской революции В.И. Ленина,
прочитайте наоборот.
Надо было видеть ее лицо. Куда девалась спесь этой чинуши. Она оказалась
ошеломленной. Сникла, застыла, как оплеванная. Молча села за стол, выписала
свидетельство о рождении, поставила печать и передала мне его, забыв поздравить
счастливого отца.
НА ГРАНИ РИСКА
После демобилизации из армии в 1959 году
я долго не мог устроиться на работу. У нас только болтают, что все возможно,
все по справедливости, все разрешимо. На самом деле, даже если имеешь
право, ничего не добьешься.
По своей профессии машиниста электрокозлового крана на прежнее место меня
просто не взяли. Ответ был категоричен - нет вакансий. Хотя именно с этой
должности меня призвали в ряды Советской армии.
И я имел все основания на трудоустройство, но увы!
Ох, и покрутился тогда. Семья большая. Отца уже не было, он умер в 1957
году. Кому, как не мне, надо было помогать матери - пенсионерке.
Поднимать на ноги брата - ученика второго класса. Помогать сестре - невесте.
Да и время-то мое жениховаться, а я практически разутый, раздетый, и заработать
негде. Городок маленький. На предприятиях свободных профессий нет.
Предлагали в трехсменку машинистом мостового крана в литейный цех Давыдовского
завода 425 рублей - слезы. Решил попробовать себя на другом поприще. Семнадцать
дней отпахал автослесарем в районной технической станции Заволинского
совхоза, заплатили 135 рублей. Хватило только на хлеб. Это сейчас житуха,
ученикам платят по 2 тысячи в месяц. Не слабо. Можно годами учиться. В
общем, с трудом устроился помощником шофера на автодрезине в восьмую дистанцию
пути Московской железной дороги, станция Куровская.
В мои обязанности входило обслуживание дрезины, но в большей степени трудился
как стропальщик на погрузочно-разгрузочных работах.
Команда наша состояла из трех человек: шофера и двух помощников. Оклад
мне установили в 620 рублей. Деньги по тем временам мизерные. А что делать?
Жить-то надо.
Дрезина была оборудована краном. Вот мы в перерывах между движением поездов
и развозили по точкам для ремонтных рабочих рельсы, крестовины, шпалы,
болты, гайки, накладки и т.д. “Окна” в течение смены выделялись редко
и, как правило, ограниченные по времени.
Стояли в основном в тупике путевой, части 8. Это была наша основная база.
Здесь находился весь рабочий состав ПЧ-8: ремонтные бригады, кузница,
группа электросварщиков, газорезчиков - небольшой заводик по ремонту ж/д
оборудования и изготовлению соединительных элементов для восстановления
и замены изношенных частей главных артерий страны. Сюда мы приходили на
работу, отмечались, и отсюда светофорами нам выдавали разрешения на выезд.
Здесь же по-походному мы обедали, когда перегоны были заняты, заправлялись
бензином, загружались необходимым материалом, приводили в порядок автодрезину.
Сюда к моему начальнику - шоферу дяде Саше - часто приходила дочка десяти
лет, приносила ему обед. Вот и сейчас она сидела со мной в кабине “Агашки”
- так ласково мы называли свою дрезину, дожидаясь отца, который ушел с
моим напарником по своим вопросам в контору.
Только что заправились бензином, заполнили под завязку 200-литровую бочку
“НЗ”. Болтаем с девчушкой, посматривая, как на соседнем пути газорезчик
разделывает металл на платформе.
Бензиновый бак дрезины находился у меня за спиной. Я случайно обернулся
- о, ужас! Огромные языки пламени лижут кабину машины. В мгновение ока
ссаживаю девочку на землю, кричу - убегай!
Выскочив на платформу, вижу, как полыхает деревянная обшивка кабины, бензобака,
бочка с “НЗ” и пол самой платформы. В доли секунды оцениваю обстановку.
Мысль работает лихорадочно. Валю бочку, откатываю ее от кабины к дальнему
борту платформы. Из-за неплотности пробки бензин вытекает. Огонь вырывается
с новой силой. У меня горят телогрейка, рукавицы. Люди уже заметили пожар
- разбежались.
И надо же такому совпасть, в этот момент по путям проходила какая-то важная
комиссия от МПС во главе с начальником станции.
Они тоже отбежали метров на 50, орут во все горло - уходи, взорвется!
Бросаюсь к бензобаку и телогрейкой с большим трудом сбиваю огонь.
Лопатой с песком затушил платформу, и только бочка зловещим факелом продолжает
изрыгать пламя. Крики - взорвется - несутся со всех сторон. Люди с болью
и состраданием смотрят на безумца. - Уходи, тикай, беги! Я упрямо пытаюсь
сбросить ее с платформы, но не хватает сил. Ору, чтоб помогли, - никто
не подходит, боятся.
Лишь истошные голоса - взорвется, взорвется, взорвется! Я - бывший танкист,
понимаю, что с полной бочкой ничего не произойдет, пока она не перегреется.
Поднимаюсь от бессилия, подхожу к краю платформы и в сердцах кричу матом
в сторону проверяющих - вы-то, умники, какого черта стоите! Подойдите,
помогите! Она же полная, не взорвется. Но они боязливо жмутся, ожидая
развязки.
Нашелся все-таки смельчак из рабочих, подбежал и помог мне сбросить на
землю полыхающую двухсотлитровую бомбу. У меня сгорели рукавицы, телогрейка,
ботинки. Волдырями покрылись пальцы рук, и, наверное, оттого, что все
это происходило на глазах высокопоставленных чиновников, меня наградили
большой по тем меркам премией - 200 рублей. Выдали бесплатно внеплановую
новую спецодежду.
Напечатали статью о моем патриотическом поступке в газете “Гудок”, и,
что самое удивительное, почему я не забыл и пишу об этом, сделали навечно
запись о подвиге в моей трудовой книжке. Вот и вся история.
МОЙ ГОРОД
У каждого из нас есть своя малая Родина.
Место моего рождения - город Куровское, Московской области. Но уже 33
года я живу в Лобне, которая стала моим вторым отчим домом.
Это небольшой городок областного подчинения с населением около 70 тысяч
человек, лежащий почти на ладони Москвы. История не знает истины возникновения
названия. Думается, что время раскроет тайну. Важно - это мой город, который
я люблю и в котором здравствую вот уже половину своей жизни.
Я, как сын, люблю тебя, мой город,
Лобня белоствольная моя.
Лобня - город летчиков и монтажников.
“Букино” полностью построено организацией международного аэропорта “Шереметьево”.
Застройку старого и нового “Москвича” вел трест Центроэнергомонтаж.
Состоит он из ряда микрорайонов, главным из которых, откуда, собственно,
и начался город, является Красная Поляна. Когда-то она была районным центром.
Хлопкопрядильной фабрике “Красная поляна”, основанной еще в середине прошлого
столетия купцами Братьями Крестовниковыми, в 2000 году исполнилось 150
лет.
Это самое большое и самое старейшее наше предприятие. Дата широко отмечалась
в городе. В альманахе “Истоки” (РИФ “РОЙ”, 2000, АО “Молодая гвардия”)
в рубрике “Дневник современника” были напечатаны юбилейные стихи автора
этих строк, охватывающие всю летопись фабрики.
Наш город не претендует по красоте своей на один из лучших городов области.
Нет. Все впереди.
Он еще строится. Но здесь столько прекрасного и нового в части культуры,
что вызывает зависть у многих глав Администрации губернии. У нас свой
уже известный театр “Камерная сцена”, который не обходили своим вниманием
такие знаменитости, как Ролан Быков, Георгий Тараторкин, Александр Калягин,
Александр Филиппенко и другие; своя школа искусств, подарившая городу
замечательный хор ветеранов Великой Отечественной войны, известный в Москве
и области. За 16 лет своего существования он удостоен звания “народного”,
неоднократно выступал в театре Советской Армии; центр детского творчества,
куда с удовольствием ходят юные лобненцы, посещая самые разнообразные
кружки и секции; очаровательный театр “Куклы и люди”. Мы гордимся своим
культурно-досуговым центром “Чайка”, тридцатилетие которого с большой
помпой отмечается сегодня.
У нас создано литературное объединение “Ладога”. Очень часто проходят
авторские вечера поэзии. Приглашенная на праздник ответственный секретарь
редакции альманаха “Истоки” В. П. Сычева была приятно удивлена. Полный
аншлаг. Как она отметила: “Завидная любовь жителей к поэзии”. Невероятна
в наше-то время, но факт!
Администрация создала в городе сказочный детский приют “Росинка”, в котором
нашли свой родной дом обездоленные малыши. Уютный профилакторий дневного
пребывания для ветеранов, где они поправляют свое здоровье. Делается очень
многое, чтобы человеку жилось интересней и лучше. Конечно, еще далеко
до совершенства. Стараемся.
В нашем городе находятся уникальные действующие памятники старины, охраняемые
государством. Троицкая церковь в Чашникове и Спасо-Киовская в Киово.
Село Чашниково на речке Альба в 1688 году было пожаловано из Приказа Большого
Дворца боярину Льву Кирилловичу Нарышкину, брату царицы Натальи Кирилловны,
матери Петра 1.
Местечко Киово самая древняя часть Лобни. Первым документом о нем считают
Духовную грамоту князя Ивана Юрьевича Патрикеева, правнука Дмитрия Донского,
написанную им в 90-е годы 15 века. Поселение переходило из рук в руки.
В 1658 году оно досталось полковому воеводе Богдану Матвеевичу Хитрово,
видному государственному и общественному деятелю, удостоенному чести сидеть
на посольских приемах возле царя.
В дальнейшем его приобретает граф Иван Илларионович Воронцов, благоустраивает
и возводит каменную церковь.
Это удивительные по своей архитектуре и красоте храмы, своды и стены которых
покрыты неповторимой росписью.
На юго-востоке от Лобни в живописнейших местах, окруженные лесом, в низких
лощинах раскинулись озера Долгое и Круглое. Это довольно крупные водоемы,
занимающие большую площадь.
В наше время в этих краях проводят сборы и тренировки лучшие спортсмены
России. Здесь прекрасная зона отдыха, которую в летнюю пору буквально
атакует театральная Москва.
Тут стоит старинное, когда-то большое село Мышецкое (в начале XVII века
оно находилось в числе дворцовых вотчин). В 30-х годах 19 века в усадьбе,
близ села, жил прославленный герой Отечественной войны 1812 года поэт
Денис Давыдов. В Мышецком он посвятил себя литературной деятельности.
Не менее уникальным водоемом Лобни является озеро Киово, объявленное с
1927 года заповедным. Здесь в 25 км от Москвы буквально в городе гнездилось
огромное количество озерных черноголовых чаек.
Они улетали и возвращались сюда ежегодно.
Во всей Европе не было подобного места по численности этих очаровательных
птиц. Цивилизация сделала свое черное дело. В течение последних 3-х лет
пернатые покинули заболевшее заросшее, бессердечно брошенное людьми озеро.
Природа не прощает насилия и равнодушия.
У станции и на территории стадиона “Москвич”, в самом центре города, находятся
два приличных пруда. Раньше в них купались. Трест Центроэнергомонтаж облагородил
водоем у спорткомплекса. Перекинул с берега на островок необычный “горбатый”
мост, установил специальный П-образный настил на сваях, разбил дорожки
для пловцов. Водолазы очистили место соревнований.
Плавание во все времена было престижным и считалось одним из ярких видов
спорта. Оно представляло собой большой интерес и привлекало массу народа.
Сейчас от настила остались только торчащие из воды железобетонные стойки.
Сами пруды сильно загрязнены различным хламом, бутылками, бытовым мусором,
и не только не пригодны, но и опасны для купания. Были жалкие попытки
очистить пруд у стадиона. Спустили воду. Однако бульдозер, вошедший на
дно для расчистки, увяз в иле по самую макушку сразу же у берега. На том
все и прекратилось.
Хочется верить, что найдется предприниматель и осуществит желанную мечту
жителей. Здесь можно было бы организовать лодочную станцию, платную рыбалку,
места отдыха, пляжи. Тем более, что стадион, кажется, приобрел достойного
преемника. Идет его благоустройство.
Создана отличная баскетбольная площадка и теннисный корт. Силами администрации
нам не потянуть. Требуется меценат. А вдруг повезет?
Надеемся!
В центре Лобни раскинулась прекрасная березовая роща. Тут я по молодости
собирал грибы.
Сейчас - парк культуры с аттракционами, площадками, играми для детей.
Именно здесь горожане встречают Новый Год, широко провожают Масленицу
с катанием на лошадях, отмечают День города, в праздник Победы торжественно
чествуют ветеранов Великой отечественной войны. Это пятачок городского
чуда, где можно отдохнуть душой, расслабиться, сыграть в шахматы, послушать
музыку.
В 2000 году в парке была построена и освящена звонница. Произведено перезахоронение
останков солдат, покоившихся в могилах на улицах города еще со времен
ВОВ. Сооружение стало постоянным местом, куда приходят с цветами горожане,
отдавая дань бессмертному подвигу наших земляков.
Лобная - город, на рубеже которого был остановлен враг. Восемь дней хозяйничали
фашисты на Красной Поляне. Отсюда они бросились в последний штурм на Москву.
Путь их механизированной армии преградили герои артиллеристы. В память
о том великом сражении на месте бывшей огневой позиции боевого расчета
установлено зенитное орудие.
Мы ежегодно в День Победы проводим здесь митинги с участием известных
на всю страну людей, дикторов: Ангелины Вовк, Светланы Моргуновой, Виктора
Балашова, певца Владимира Трошина, артиста Евгения Матвеева и др. У нас
очень много памятников воинам-героям, разгромившим фашистов под Москвой.
Город традиционно бережет и поддерживает эти святыни в надлежащем состоянии.
О ратных подвигах бойцов можно подробно узнать в музее революционной,
боевой и трудовой славы города.
О многом расскажет вам и музей памяти танкостроителей в Луговой, открытый
с 1985 года, экскурсоводом и организатором которого является дочь генерального
конструктора танков Николая Алексеевича Кучеренко, известная поэтесса
и писательница Лариса Васильева. 22 марта 2001 года здесь состоялась закладка
камня музейного комплекса танка Т-34 и церемония освящения места закладки.
Нам повезло, что за последнее десятилетие во главе Администрации стояли
и стоят молодые талантливые руководители, которые преобразили лицо Лобни.
Это бывший мэр Сергей Викторович Кривошеин и его преемник, действующий
глава города Сергей Степанович Сокол, с богатым жизненным опытом и знаниями.
Он закончил три высших учебных заведения, был избран в областную Государственную
Думу, плодотворно работал там и досрочно, за полтора года, ушел, чтобы
победить на выборах и взвалить на себя всю полноту ответственности за
хозяйство города. Здесь уместно заметить, что только благодаря финансовой
помощи Администрации и личных качеств руководителей, в столь тяжелое время
выходили и продолжают выходить в свет книги творчески одаренных авторов,
городские коллективные сборники и ежегодные альманахи ЛИТО “Ладога”.
Нам очень приятно, что на даче в Луговой отдыхает и трудится известная
не только в нашей стране, но и за рубежом, поэтесса, прозаик, президент
Международной Лиги писательниц, информационного содружества “Атлантида”,
Лариса Васильева. И то, что Лариса Николаевна любезно соглашается печататься
в наших коллективных сборниках, делает честь не только городу, но и каждому
автору, счастливому обладателю вышедших книг.
Имя нашего земляка поэта Геннадия Красникова хорошо известно в литературных
кругах России. Около 20 лет проработал Геннадий Николаевич редактором
альманаха “Поэзия” (вместе с поэтом Николаем Старшиновым). Выпустил большое
количество сборников. В феврале этого года “Независимая газета” напечатала
25 его стихотворений последних лет.
Статьи и эссе Геннадия Красникова по вопросам литературы, культурологии,
истории публикуются в центральных газетах и журналах. Он участник Всемирного
фестиваля искусств в городе Эдинбурге (1987). Публиковался в престижных
русских и зарубежных антологиях. Вместе с поэтом В. Костровым (под общей
редакцией) в1999 году выпустил полную антологию “Русская поэзия. XX век”.
Сейчас она должна выйти в дополненном варианте.
В нашем городе живет известный в России поэт-песенник Петр Николаевич
Черняев. На стихи Петра Николаевича написаны песни композиторами А.Новиковым,
В.Левашовым, В.Мурадели, Г. Пономаренко, А. Аверкиным, В. Темновым, А.
Костюком и др. Песни звучали в исполнении Л. Зыкиной, О. Воронец, В.Толкуновой,
Н. Кадышевой и Е. Бахромкиной. Наиболее популярные песни на его стихи:
“Ох, балалаечка”, “Ой, грибы-грибочки”, “Я деревенская”, “Течет ручей”,
“Чары, чары”, “Современная сноха” и др. Песня “Течет ручей” вошла в золотую
сотню лучших песен XX столетия. Петр Черняев трижды лауреат фестивалей
“Песни года” и “Песни века”. Он почетный гражданин города.
То, что культура и искусство Лобни находится на высоком уровне, говорит
и тот факт, что даже отдельные руководители города в лице начальника Отдела
Внутренних дел полковника Николая Анатольевича Змеина без спесивости и
чванства выходят на сцену и перед огромной аудиторией исполняют эстрадные
песни на высоком уровне, приятным теплым баритоном. Вот истинный образец
любви и преданности искусству! При этом нисколько не принижается уровень
его профессиональности как начальника ОВД, наоборот, он приобретает в
глазах людей доверие, уважение, сближается с ними, разрушая тем самым
преграду в общении земляков и представителя столь серьезного учреждения.
Лобня - мой город, мой дом, моя крепость. Я горжусь, что своим бескорыстным
трудом вношу посильную лепту в культуру моей второй малой Родины. Я люблю
этот город до самозабвения, люблю и восклицаю:
Милей не отыщешь на свете,
Хоть трижды по миру пройди,
А Лобня на этой планете -
Маяк мой и пристань в пути.
ПОЕЗД СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ
Армия - зеркало страны. Что бы с нами
ни случалось, первыми руку помощи подают военные. В этом мы убеждались
неоднократно. Помните? В год беспощадного пожара, когда в Московской области
горели болота Шатур-торфа, полыхали леса Куровской. Если бы не солдаты,
местная нефтебаза взлетела бы на воздух.
А в том трагическом 1977-ом, когда ночную тишину города разнесли в клочья
мощные взрывы? Испуганные жители выскакивали спросонок на улицы, думая,
что началась война. Ударной волной были выбиты все стекла зданий. В квартирах
падали серванты с посудой, разбивались телевизоры, рушились крыши домов.
Магазины оголились. Их квадратные проемы окон будто расширились, обнажая
богатое содержимое внутренностей. И снова на помощь пришли люди в погонах.
Небольшой городок Куровское, расположенный в девяти десятках километров
от Москвы, вместил, казалось, весь генералитет армии. Отдадим должное
- организация была четкая. По улицам осторожно разъезжали машины со стеклом,
окна вставляли бесплатно. Военная комиссия не скупилась, не занималась
подсчетом ущерба. Заходила в дома и выдавала наличными суммы, которые
называли хозяева. Все прошло в масштабах страны тихо и незаметно. Об этом
молчала пресса, радио, телевидение. Молчали 18 лет, видимо, по соображениям
секретности. И только 4 марта 1995 года по телевидению, в программе “Катастрофы
недели”, несколькими фразами сообщалось: “В 1977 году на узловой станции
Куровская произошел взрыв, унесший 50 человеческих жизней. На этом месте
до сих пор зияет гигантская воронка”.
Конечно, это запоздалая констатация факта. Среди жителей города, а я там
родился и вырос, упорно гулял вариант истории с четко продуманной диверсией.
А дыма без огня не бывает.
Как рассказывали, для “Взрывпрома” поступили два шестидесятитонных вагона
взрывчатки. Их загнали в тупик для выгрузки. Рабочие не успевали. Вывезли
только третью часть одного “пульмана”. Дело оставили на другой день.
А в этом время, поджимая друг друга, к узловой подходили два состава:
литерный и опаздывающий скорый. Заступивший дежурный получил по телефону
указание задержать поезд с межконтинентальными баллистическими ракетами,
дать возможность свободно проследовать пассажирскому скорому, дабы войти
в график движения.
Кто передал, впоследствии установить не удалось. Субъект с целью конспирации
вел разговор через слой марли. Оценив ситуацию, начальник принимает свое
решение - дает зеленый свет прибывающему составу стратегического назначения
и останавливает его только на следующем перегоне. В этот момент страшной
силы сдетонированный взрыв потряс мирное небо спящего города.
Какая катастрофа могла бы произойти, не будь на посту этого талантливого
работника?! Вечная ему память!
БЛАГОДАТНЫЙ ЛИК
Родился я в многодетной семье города Куровское,
Московской области. В давние времена это была еще деревня Куровская Запанорского
района. Нас было восемь детей. Жили трудно. Одевались скромно. Все донашивалось
одним ребенком за другим. Мебели, как таковой, не было.
Единственным украшением в доме был угол со старинными иконами и необыкновенной
красоты постоянно горящей лампадой, свисающей с потолка, огромный стол,
лавки, шкаф в чулане да полати, сбитые из досок на уровне печи, куда мы
порхали на ночь, будто воробьи. Ни подушек, ни матрасов я не помню. Большие
мешки, набитые сеном, заменяли подстилку и такой же сенник в головах из
наволочки. Все казалось просто и естественно. Только вот сам дом почему-то
стоял задом к улице. Построенный еще предками моих родителей, он настолько
врос в землю, что напоминал собой спрятанный гриб под шляпкой.
На зиму наружные стены его мы пеледили (утепляли, - см. словарь Даля)
со всех сторон сухим игольником, оставляя только одни окна. Некрасиво,
конечно, если смотреть с улицы, зато было очень тепло.
Мать с отцом всегда мечтали о собственной избе. Жили этой надеждой. Война
все перечеркнула. Отец вернулся инвалидом. Их грезы стали еще более призрачными.
Но мама не теряла шанса, была живая, подвижная и постоянно что-то искала.
Бывало, присядет, задумается, затем, всполошившись, выбежит куда-то, пороется,
снова присядет.
Видно было, ее что-то мучило. Она постоянно молилась, испрашивая у бога
заветное.
Только потом я узнал, что моя бабушка, которую я даже не видел, поскольку
родился значительно позже, умирая, с последними силами пыталась выдохнуть
маме о спрятанном золоте, так и не успев указать тайника.
Шло время. Как-то однажды убирались под Пасху. К божественным праздникам
мы готовились тщательно. Мать была набожная.
Постоянно ездила в церковь, слепо доверялась Богу, не в пример нам, из
душ которых время вытравило самое святое - веру. Так вот, в тот день мы
отрабатывали мамин хлеб - тщательно голиком отмывали стены дома, драили
потолки, окна, двери.
Одним словом, это был ежегодный весенний ритуал уборки. Мама, утомившись,
прикорнула на печи, а моя старшая сестра протирала иконы. Снимая очередной
образ, что-то звякнуло. Лена даже не придала этому значения.
А мать этот звон словно пронзил, хотя у нее была профессиональная глухота
- всю жизнь работала на ткацких станках. Она вскочила, выхватила из рук
ошеломленной дочери благодатный лик и скрылась в чулане. Бог услышал ее
молитвы, прекратил бесконечные мытарства.
Там оказались золотые монеты царской чеканки, скопленные бабушкой. Этого
хватило семье, чтобы построить новый дом, купить корову, комод, шкаф для
посуды и несколько стульев.
Как все-таки нам мало надо для счастья, правда?
ВО ИМЯ ЖИЗНИ
Был летний вечер сумасшедшей пятницы,
час пик. Казанский вокзал, казалось, трещал от наплывающих пассажиров.
Люди торопились после работы домой, спешили на дачу или просто отъезжали
по своим неотложным делам. Пригородные электрички буквально задыхались
от вывоза бесконечно прибывающего потока народа. И вся эта тесная, движущаяся
толпа прямо-таки вламывалась в открытые двери подходящих электропоездов,
в мгновение ока заполняя свободные места, спрессовываясь в проходах. Публика
была разношерстная: ехали студенты, рабочие, дачники, торговки грибами
со своими пятиведерными корзинами.
Каждый хотел сесть, отдохнуть во время поездки, подремать или, закрыв
глаза, отдаться своим думам. Я оказался рядом с двумя полными до безобразия
сборщицами даров леса. Разгоряченные, растрепанные и вспотевшие от жары,
они, вероятно, с хорошим наваром и традиционной московской колбасой возвращались
в свои семьи. Но даже этот удачный день не вселял оптимизма в их души.
Каждая в три обхвата, с одной извилиной в мозгу, с деревенской распущенностью
перемалывая из пустого в порожнее, готова была сожрать, и не только глазами,
любого молодого человека, кому посчастливилось занять свободное место.
Их объектом стал прилично одетый парень 20-22-х лет, сидящий у окна напротив
интеллигентной моложавой мамаши. Он тихо что-то говорил ей.
Она внимательно слушала, улыбаясь взглядом. Его легкая куртка закрывала
колени ног. Бабы тем временем громко, вызывая сочувствие, клеймили молодежь,
обрушивая упреки в большей степени в адрес этого юноши. Чувствовалось,
что ему неприятно.
Он смущался, краснел, отворачивался к окну, долго и вопросительно смотрел
в лицо матери, и та, как, наверное, может только любящая мать и воспитанная
женщина, достойно, с чувством высокого благородства, успокаивала сына
легким кивком головы, неуловимым движением пальцев рук, секундным закрытием
обоих век, успокаивала, сдерживая свои эмоции. Мелькали полустанки.
Люди, как впаянные, томились в духоте раскаленного вечера. Вагон раскачивался,
постукивая на стыках рельсов, а вместе с ним, будто договорившись, разошлись
до бессовестности, тыча перстами, подмосковные купчихи.
Кульминация была до слез неприятная. Парень не выдержал упреков и хамства,
встал, неуверенно покачиваясь, и стало видно, как сквозь тонкую ткань
брюк выпирают предательские каркасы протезов.
Год назад на открытом переезде перед ревущим электропоездом он отбросил
из-под колес упавшую шестилетнюю девочку. Вырвал из лап смерти жизнь ребенка,
но для себя не хватило спасительной секунды.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Она действительно была очень красивая
девушка. Брюнетка со жгучим острым взглядом, бархатными бровями и такими
обворожительными влажными губами, что дух захватывало. Ее фигурке могла
позавидовать Венера.
Точеные стройные ножки на шпильках и коротенькая, ладно скроенная юбчонка,
обнажающая их, не оставляли спокойными ни одного мужчину. Талия, перехваченная
широким блестящим ремешком, только выразительнее подчеркивала роскошный
бюст и то место ниже пояса, восхищение которым переходило все мыслимые
границы дозволенности.
Мы балдели и терялись при ней. Неотразимость походки, независимость характера,
ранняя самостоятельность и решительность в действиях ставили ее недосягаемой
для всех ребят нашего города.
Она всегда была окружена поклонниками, но никогда не отдавала предпочтение
кому-то из них. И не было ни одного человека, даже самого прикольного
из парней, кто мог бы похвастаться, что проводил недотрогу до дома.
Казалось, ее совершенно не интересуют ребята. К девчонкам относилась ровно,
дружески, не замечая в них своих соперниц. У нее не было близких подруг,
любимого. Она держала всех на расстоянии. Пресекала любую попытку волочиться
за ней.
И в то же время была тем кристаллизатором, возле которого постоянно тусовались
компании.
Всегда в центре внимания. Веселилась, танцевала, ходила в кино. Ни один
вечер, ни одно мероприятие не проходило без ее участия. Одевалась нарядно,
с иголочки и являлась главным законодателем мод местных красавиц.
Жила она на нашей улице недалеко от меня в частном домике у старушки,
которая еще раньше пригрела одного убогого жильца. Откуда приехала молодка,
никто не знал. Ко мне относилась как к соседу-мальчишке, не обращая внимания
на мои жадные взгляды и кипящую внутри страсть. Я встречался и разговаривал
с ней, когда приходил к бабушке по маминой просьбе.
Она была без всяких комплексов. Ее можно было застать в распахнутом халатике,
накинутом на голое шоколадное тело. Я замирал при виде этих прелестей
и потом еще долго во сне мучился, возбуждаясь красотой ее девичьей неотразимости.
А она, нисколько не стесняясь, игриво дразнила меня, нехотя прикрывая
упругие груди, оставляя умышленно обнаженным свой вожделенный треугольник
соблазна.
Это было испытанием чувств, но я с великим удовольствием ходил и искал
любую причину снова и снова повидаться с ней. Наши и без того редкие встречи
постоянно прерывал неожиданным появлением нищий старик. С длинными волосами,
густой бородой, с увесистым посохом и огромною сумою в руках, немытый
и нечесаный, он казался воплощением дьявола в моих глазах. Дети боялись
его и прятались, когда он шел, собирая милостыню по улице. Открыв калитку,
дед стучал палкою в окно и причитал:
- Подайте, ради Христа, копеечку на пропитание.
Ему подавали кто мелочь, кто яйцо, кусок хлеба, вареную картошку, которую
он тут же съедал и тщательно вытирал бороду замызганной тряпкой взамен
носового платка.
- Спаси Христос, спаси Христос, - благодарил он хозяев, кланяясь и удаляясь.
Ходил, не спеша, опираясь на клюку, опустив голову в землю.
Вот и сейчас он вышел на крыльцо совсем некстати, когда я только разговорился
с подругой моего сердца. Остановился, неторопливо подошел к забору, снял
какую-то тряпку, долго вытряхивал ее, вернулся, взял ведро, громыхая им,
ходил мимо нас как заведенный туда-сюда, мешая вести завязавшуюся беседу.
И так происходило каждый раз, будто попрошайка состоял пастухом у этой
гордой козочки. У меня все кипело внутри от злости.
Я возмущался. А моя душка, ухмыляясь, в таких случаях просто уходила в
дом.
Однажды мама попросила меня отнести бабуле котелок молока. Радости моей
не было предела, хотя я сдерживал свои эмоции.
Вышел из дома, задержался у калитки, перекинулся двумя словами с ребятами,
но стоило матери скрыться в сарае, как я припустился к заветной усадьбе
в надежде хотя бы увидеть девчонку, всколыхнувшую во мне просыпающееся
чувство мужчины. В палисаднике никого не было, и только в глубине огорода
маячила среди грядок одинокая фигура соседки.
- Милок, - охнула она, - чижило мне, снеси фляжку барыне.
То, что я увидел, влетев в горницу, убило меня. Моя мечта, мой идеал,
моя первая любовь, совершенно голая, в какой-то неестественной позе захлебывалась
в восторге, стонала и металась в чудовищных объятьях презренного старца.
Они меня даже не заметили.
И только предательская ручка, звякнув о корпус посудины, поставленной
на стол, обратила их внимание на мое присутствие. Я выскочил оттуда как
ошпаренный.
На другой день она уехала из города, и больше никогда и никто из моих
ровесников до сих пор не видел и не встречал ее на нелегких дорогах нашей
суматошной жизни.
КОМАНДИРОВКА
Я как-то был в командировке в Бердянске.
Оформил место в гостинице и ушел на завод разрешать свои проблемы. В номер
вернулся я уже под вечер.
Меня гостеприимно встречает сосед по койке, предлагает разделить с ним
ужин.
Мы познакомились. Я достал московскую колбасу, шпроты, заварил чай.
- Слушай, дорогой, - говорит сосед, - может, со знакомством бутылочку?!
- Поздно уже. Давай оставим это дело на завтра, - отказываюсь я. - Да
и магазины закрыты.
- Ерунда. Сейчас организуем.
Через 10 минут вожделенная жидкость стояла на столе. Он добросовестно,
всю до копеечки передал мне сдачу. Стопарик, второй, и потекла задушевная
беседа. Мой визави оказался сварщиком, и тоже в командировке, правда,
пашет здесь уже второй месяц. Соскучился по дому. Женат. Две дочки. О
них говорил тепло, нежно, с нескрываемой любовью. Чувствовалось, что он
счастлив, у него порядочная семья, и они живут в мире и согласии.
За разговором время бежит быстро. В 11 мы легли. Я сослался на усталость,
дорогу, плюс водка разморила. Уснул мгновенно. Надо сказать, сплю я от
рождения невзирая ни на что очень чутко. И, вот, слышу сквозь сон шорох.
Открываю глаза - ничего не могу понять. Мой компаньон почему-то на корточках
сидит возле меня, а у двери около шифоньера стоит какой-то незнакомец.
Я в недоумении, а коллега оправдывающим, вкрадчивым голосом шепчет мне:
- Знаешь, друг, собралась кампания, решили покутить. Чувихи знойные c
перчиком, чуваки знатные. Хочу расслабиться. Ты как?
- Иди, - говорю я, плохо соображая спросонья. - Только закрой комнату.
Они ушли, заронив во мне подозрение. На спинке стула, около которого только
что вертелся шельмец, висел мой костюм. Опускаю руку в грудной карман,
где были деньги, - пусто. Я в шоке. Куда сон делся. В чужом городе - ни
родных, ни знакомых и без копейки.
Тут же спускаюсь к дежурной на первый этаж. Времени без 15 мин. полночь.
Заявляю, что меня обокрал мой сосед. Говорят: “Вызовите милицию”. Через
пять минут три оперативника, выслушав меня, разбежались по этажам. Отыскали
бедолагу быстро, но он отказывается, говорит: “Не моих это рук дело”,
- да так убедительно и правдоподобно, сам себя неловко чувствуешь, тем
более, что в его карманах лишних денег не нашли.
Привозят нас в милицию. Снимают допрос. Протоколируют. Меня, как пострадавшую
сторону, попросили написать заявление. Через некоторое время к нам в кабинет
заходит второй следователь.
Спросил, какие у меня оставались купюры, сколько. Я ответил все, как было,
расписав свои “сокровища” по монетам. А сокровищ-то оставалось 66 рублей
с грошами от сотни, которую мне выдали на расходы, если вычесть стоимость
билета на самолет, цену рейсового автобуса, да проклятую бутылку водки.
“Мы нашли ваши деньги. Не волнуйтесь”. Оказывается, в милиции, обыскивая
подозреваемого клиента, раздевают догола. Сей подлец, который, как мне
сказали потом, и промышлял этим ремеслом, останавливаясь в гостиницах,
спрятав червонцы в носки, надеясь на головотяпство правоохранительных
органов.
Просчитался ворюга!
Стражи порядка оказались на высоте. Меня отправляют на радостях в отель.
Попросили прийти к 9 часам. Вернулся снова в подворье. Уже совсем не до
сна. Прошу перевести меня в другой номер. Говорят, что нет свободных мест.
Сижу кукую, рассуждаю сам с собой.
Мазурика-то наверняка отпустят под подписку. И с этим жуликом я буду спать
в одной комнате, и дышать одним воздухом?! Чудовищно! Поделился своим
горем с уборщицей. Знаете, бывают такие люди, располагают к себе.
- Нельзя вам здесь оставаться, молодой человек, - настороженно говорит
она. - Никак нельзя. Всякое может случиться. Сейчас я вызову бригадира.
Бригадир оказался ушлым, опытным работником. Убедил администратора. Меня
перевели на четырнадцатый этаж и опять к молодому человеку.
В милиции на очной ставке зачитали мое заявление. Мошенник со всем согласился.
Мы поставили свои подписи в протоколах. Мне вернули деньги, взяв расписку;
пожурили, посоветовали быть разборчивым в людях.
- Ваше счастье, что вы обратились к нам незамедлительно. Утром было бы
поздно и недоказуемо.
Радости моей не было предела. Я буквально порхал и любил в этот миг всех
милиционеров беспредельно.
Разрешив поставленные вопросы с производством, наконец-то, после всех
волнений и переживаний я решил отоспаться.
Лечу в свою корчму навеселе, а навстречу мне волчище поганый со своими
собутыльниками.
Отпустили сволочь. Среди них один уж очень заметный “шкаф” с мордоворотом
под два метра. Холонуло у меня где-то внутри. Резко разворачиваюсь на
сто восемьдесят градусов и думаю: узнал или не узнал?
Куда податься?
Слева - магазин, справа - кинотеатр. Рванул к кассам кинотеатра. Встал
в сторону и наблюдаю. Компания не спеша, болтая, заходит в магазин. Значит,
не заметили. Пронесло. В номере поведал все новому знакомому. Тот оказался
порядочным парнем. Посочувствовал. Успокоил. Сам он торопился домой на
свою свадьбу.
Утром он встал рано. Автобус его отходил в семь часов. Помылся, побрился,
позавтракал, попрощался со мной. Я поздравил его с законным браком, пожелал
ему от души любви, радости, долгих лет счастья. Он пошел. Стал открывать
дверь - ключ не поворачивается. А работал как часы. Он так и сяк - я уже
помогаю. Ничего не получается. Что случилось? Начали стучать. Подошла
вахтерша по этажу.
- Чего шумите?
- Выйти не можем!
С большим трудом отомкнули язычок. Мы ахнули. Дверь возле замка была изуродована.
Кто-то ночью фомкой пытался ее открыть.
- Слушай, друг, - испуганно замечает жених, - это не по твою ли душу?!
Подумай!
Я остолбенел. Тут же собрал портфель и улетел в Москву.
Несколько месяцев спустя письмом меня уведомили, что Егорова Николая Михайловича
осудили народным судом г. Бердянска сроком на 3 года.
ПОЖЕНИХАЛСЯ
Как же мы торопились быть взрослыми, завидовали
им. Хотелось свободы, любви. Время, что ли, подпирало?! Вроде еще не парень
и давно не мальчик. Женилка выросла. Дети в яйцах пищат. Хотенчики покоя
не дают. Вставь перо в задницу - полетишь голубком к голубке. А тебя -
домой. Спать пора. Какой спать! Я, как веник, заводной.
У меня гены наследственные. Тетя Граня что рассказывала? Лешка - бычок
племенной. Всех телушек в округе уговорил. Вон Манька-то до сих пор ему
прохода не дает: по душе пришелся, достал, видно. Почему бы нет? Чай,
он - мой отец, и в бане я с ним не раз мылся. Там такой игрунок! Удивляюсь,
почему слабый пол соседнего стада оказался забытым. Оберегал, видно. О
сыне беспокоился. Знал предок о генах.
Край-то наш текстильный. Комбинат именитый. Девчонок много. А тут еще
по разнарядке студенточек из техникума на практику прислали. Общежития
забиты. Размещали их группами по частным домам. На одном только конце
нашей улицы факультет расселился. И начались посиделки, танцы под гармошку,
песни под гитару, гулянья до петухов.
Девушки работали посменно. Бывало, прибегут домой и под душ; кабинка такая,
устроенная на задворках из четырех столбов, обшитых фанерой, наверху -
огромная бочка. Вода за день нагревалась солнцем. Вот девчата и освежались
от жары фабричной, стоя на деревянном поддоне. Видны были только ножки
до колен. Чтобы увидеть большее, что делали пацаны? Пробирались огородами,
вытаскивали высокую подставку, вместо нее бросали лист фанеры и прятались,
ожидая очередную жертву. Она заскакивала козочкой шустрой, скидывала халатик,
не понимая, что теперь с улицы ее видно до пояса, как на ладони, и плескалась
в свое удовольствие, поворачиваясь то “шоколадницей”, то “проказницей”.
Этот телевизор закрылся после сумасшедшего визга, когда один из мальчишек
похлопал купальщицу по попе.
Я подобными делами не занимался. Уже женихался с ними. Помню, на очередную
встречу надел светлый костюм старшого, своего-то не было. Великоват, конечно;
но так хотелось выглядеть солидным мужчиной. Ох, и пообжимался же я в
тот вечер!
Девчонка-то оказалась знойная. Все темные углы бараков пообтирал. В пылу
любовной страсти не заметил, что стены накануне покрасили. Гардероб брата
испачкал основательно. Правда, об этом я узнал только утром, вешая одежду
в шкаф. Вот когда челюсть отвисла.
А пока шагаю с ней в обнимку, провожая до дома. Хозяйка ее строгая. Гулять
разрешала только до одиннадцати вечера, затем закрывала ворота. Подруги-то
отопрут, была договоренность тихонько постучаться в окно чулана. А вот
как обойти двухметровый забор и добраться до заветного окошка - вопрос?
Огородами через соседей крадемся на ощупь, темень жуткая. Она впереди.
Не раз, наверное, хаживала этим путем.
Уже почти рядом.
Только вдруг голуба моя охает и проваливается куда-то. Вытаскиваю. Вонь
невыносимая. Она в шоке. А я сдержаться не могу, хохочу до упаду. Сосед
от туалета прорыл выгребную яму. Туда-то и провалилась ласточка неосторожная.
Три часа ночи. Мы у колодца. Я качаю воду и смеюсь. Она отмывается и молчит.
А что еще? Тут уж вся продукция фабрики “Красная Москва” не поможет. В
общем, лил я на нее водичку до рассвета. Затем разошлись. На этом наша
любовь и закончилась.
НАРОДНЫЙ ХОР
Об этих легендарных женщинах не говорить
нельзя. Это первое поколение нашего революционного государства - участники
и ветераны Великой Отечественной войны. Это им, их таланту и мастерству
рукоплещет сейчас Москва и вся Московская область.
Это они восславили и возвеличили своим хором, который удостоен звания
Народного коллектива, небольшой городок Подмосковья - Лобню. Это перед
этими женщинами, прошедшими горнило войны, стоящими во фронт со всеми
орденами и медалями в строгих концертных костюмах, встает и рукоплещет
зал, вытирая слезы.
Это их, женщин с нашей улицы, за высокий уровень исполнительского мастерства,
самобытный талант, жизненную стойкость и оптимизм, департамент администрации
Московской области награждает дипломом лауреата фестиваля народного творчества.
Самой младшей из них под 70.
А все начиналось с кипучей энергии бывшего председателя городской организации
ветеранов, сегодня директора музея боевой и трудовой славы города Лобня,
полковника в отставке Прокопия Яковлевича Колычева. На редкость интересная
личность; чуткий, внимательный, делающий людям добро, большой любитель
песни, особенно военной. Ко дню рождения ветерана всегда найдет теплое
слово, изыщет возможность отметить его, договорившись с администрацией
города, сфотографирует на память, поможет в установке телефона, напишет
статью в газету, соберет всех вместе, поделится впечатлениями, поговорят
о жизни. Одним словом, этот человек, как пример доброты, оптимизма, жизнелюбия,
и стал создателем профессионального городского хора ветеранов.
Вначале, с 1980 года это был кружок любителей песни, затем клуб боевых
подруг и, наконец, с 1 октября 1984 года - городской хор ветеранов, которому
и суждено было стать народным коллективом.
Пионерами признаны 8 человек: М. А. Горкавенко, А. Н. Гукова, А. Т. Костюкович,
Н. П. Кузнецова, И. И. Прудникова, Л. М. Болышева, К. И. Филатов, П. Я.
Колычев. Постепенно собралось до 30. Многие уже покинули этот мир. Вместо
ушедших приходят живые. Жизнь продолжается. Первой старостой единогласно
избрали М. А. Горкавенко. Художественным руководителем коллектива назначили
педагога школы искусств, окончившую Московское музыкальное училище им.
Октябрьской революции, Е. Б. Кащееву. Елена Борисовна послушала участников,
разделила их по голосам и предложила разучить песню Г. Пономаренко на
слова М. Агашиной “Растет в Волгограде березка”, аккомпанировала Н. Н.Фролова.
Всех это очень обрадовало. Музыка оказалась по душе, хотя вещь и трудно
давалась. Настроились. Так и пошло. Боевое крещение хора состоялось 12
января 1985 года. Ему поручили открыть вечер встречи ДОСААФ женщин - участниц
войны и трудового фронта. Волновались, конечно, но выступили безошибочно,
с большой помпой. Нам дружно аплодировали. Солистка Валентина Бормотова
исполнила песню “Для вас”, дочь А. И. Кашинцевой Любовь прочитала поэму
о матери “Горсть земли”. Были еще песни, рассказы. Девчата познали вкус
выступления перед публикой, аппетиты разгорались. Решили более серьезно
готовиться к праздникам. О хоре заговорили. Его стали приглашать на различные
мероприятия: отчетно-выборные конференции, праздники 8 Марта, выступать
перед участниками торжественных собраний по случаю знаменательных дат
в кинотеатр “Чайка” и в микрорайоны города. О нем узнают за пределами
Лобни - Долгопрудный, Мытищи, войсковые части Чашниковского гарнизона.
Прокопий Яковлевич знакомится с земляком - поэтом-песенником П. Н. Черняевым.
Он специально для нашего хора на военную тему написал песню о лобненках
“Вальс боевых подруг”, которая до сих пор с большим успехом поется по
всей России. Музыку к ней написал известный композитор Виктор Темнов.
Коллектив набирал силу и пополнялся хористами.
Разве забудется выступление солистки А. Н. Гуковой, завораживающей слушателей
своим звонким, задорным голосом. Она выходила на сцену в концертном, длиной
до пола платье, украшенном с особым вкусом, и покоряла всех своим пением.
Это была любимица публики. О ней говорили - наша Русланова. Даже когда
по недомоганию она не имела возможности петь, но приходила в клуб, ее
стоя приветствовали аплодисментами. Анна Николаевна была одной из первых
в 1946 году строителей микрорайона “Москвич”. Трудно даже поверить, что
всю войну и до приезда в Лобню она работала трактористкой в колхозе на
Рязанщине, насколько интеллигентно и артистично держалась на сцене эта
женщина.
Шло время, разрастался коллектив, повышался профессионализм самодеятельных
артистов, а соответственно, и требования к себе. Как-то на одном из занятий
завели разговор о костюмах. Тон задала М. В. Булатова, все ухватились
за эту идею. П. Я. Колычев, надеясь заполучить форму, написал письмо на
имя начальника управления бытового обслуживания В. Снимщикову, зарегистрировал
его, звонил, надоедал, упрашивал. Однако старания оказались тщетными,
письмо осталось без ответа. Что делать? А девчата (как они себя называют)
загорелись, уже видят себя в новой одежде на сцене, а тут и Новый год
на носу. Сам Бог велел. В общем решили на свои деньги закупить одинаковый
материал, сшить костюмы. И завертелись: Лобня, Москва, Долгопрудный, наконец,
на Гранитном поселке нашли нужное по цвету и деньгам. Сняли с каждой мерку,
скроили платья. По длине они были до пола, в русском стиле, книзу расклешенные,
с длинным рукавом и галстуком из той же материи, ворот стоечкой. Помнится,
- говорит Прокопий Яковлевич, - к нам в хор пришла Е. Кузнецова. Ей пришлось
сразу же индивидуально купить такой же материал и в ателье пошить для
себя платье по этому же фасону. В своих нарядах хор выступал три года.
Мы держались только на энтузиазме. Жили сами по себе. Ни руководство,
ни отдел культуры города не обращали на нас никакого внимания, хотя вовсю
уже использовали наш коллектив на всех мероприятиях. С нами не считались.
У нас отбирали помещение. Мы оказывались выброшенными на улицу. Нами играли,
как картами. Порою запланированный 50-минутный концерт сокращали наполовину.
Случалось, что вокально-инструментальные оркестры выживали нас со сцены.
В конце концов терпение лопнуло. Наш идейный и духовный организатор Прокопий
Яковлевич обратился к председателю исполкома А. И. Сенченко. Нам назначили
встречу, на которую пригласили и начальника отдела культуры Т. М. Козлову.
Здесь были высказаны все жалобы и претензии. Мы добились баяниста. Теперь
можем в любую минуту давать концерты на выезде, не увязывая это с наличием
рояля или пианино. Нам установили 2-часовое занятие два раза в неделю.
Наши выступления будут афишировать, отмечать в прессе. Мы становимся пропагандистами
добрых традиций исполнения русских народных, патриотических и песен военных
лет. Сцена и песня уже неотъемлемая часть жизни коллектива. Это кусочек
счастья, дающий нам возможность интересно проводить время, самоутверждаться,
сознавать, что мы еще что-то можем и наше творчество нужно людям. И это
действительно так.
Нас награждают грамотами, благодарственными письмами, дипломами, ценными
подарками.
В 1993 году заносят в Книгу Почета городского музея боевой и трудовой
славы. Меняются художественные руководители: Рамазанов Т. К., Круглев
А. Н., Кобзев В. И., Кистенев Е. Н., переизбираются старосты: Казакова
А. Д., Шевкопляс Т. Г., Ридевская М. М. На смену одним аккомпаниаторам
приходят другие: Фролова Н. Н., Ханина Т. Л., Кобзев В. И. И только с
завидной постоянностью на высоком профессиональном уровне, с неиссякаемым
задором, вдохновенно и торжественно продолжает петь наш замечательный
хор.
Украшением его всегда были и остаются солисты. Одна из них Тамара Васильевна
Колпакова, в хоре ветеранов с 1989 года. С художественной самодеятельностью
связана вся ее жизнь. Она пела во всероссийском хоровом обществе. Наставницей
ее была Зара Долуханова, а голос - лирическое сопрано - ставил брат И.
О. Дунаевского Борис Осипович. Тамара Васильевна закончила факультет теории
и музграмоты всероссийского заочного университета искусств. Поет она потрясающе,
берет необыкновенно высокие ноты.
Зал замирает, слушая ее сильный, красивый голос. В пении она очаровательна
и неподражаема.
Это дочь полка, 10-летней девочкой приняла она присягу в 226 отряде 3-й
ударной армии. Вместе с мужчинами несла нелегкую солдатскую службу и победила.
Награждена орденом Отечественной войны 2-й степени. “Самое запоминающееся
событие в моей жизни, - говорит ветеран, - вручение медали “За Победу
над Германией”. Полковник перед строем поднял меня на руках, а я сияющая
и счастливая отрапортовала: “Служу Советскому Союзу!” Так и продолжает
служить искусству и, уверен, никогда не изменит песне эта талантливая
певица хора ветеранов.
А хор уже основательно утверждается в области. Ему аплодируют: Катуар,
Марфино, Одинцово, Крюково, Дмитров, Ступино и др. Он становится частым
гостем дворцов культуры Долгопрудного, Мытищ. На каких бы подмостках ни
появлялся этот фантастический коллектив, ему сопутствовал успех, радушный
прием, всеобщее признание заслуг.
Заслуги каждой из них перед отечеством неоценимы. Шла война. 18-20-летние
девчонки вместе со своими сверстниками-ребятами уходили на фронт.
Их нежным рукам были послушны не только вата и бинты, шприцы и скальпели,
но и сложная аппаратура связи, техника. В них просыпалась титаническая
сила, и они, вопреки чисто женским возможностям, громадным усилием воли
вытаскивали с поля боя тяжело раненных воинов.
Лечили искалеченных бойцов. Лечили не только заботливыми руками, отзывчивым
сердцем, но и хорошей песней. Всмотритесь, пожалуйста, в их лица.
Афанасьева Анна Васильевна - рядовая, служила матросом на катере минно-торпедной
дивизии на Северном флоте, шофером автомашин по заправке самолетов горючим.
Булатова Мария Васильевна - младший сержант, телефонистка артиллерийской
части, награждена медалью “За отвагу”.
Варламова Наталья Георгиевна - старший сержант, командир отделения взвода,
контужена. Награждена медалью “За отвагу”.
Горкавенко Мария Андреевна - рядовая, санитар санвзвода, тяжело ранена,
награждена медалью “За отвагу”.
Дробышева Мария Захаровна - рядовая, разведчик в артполку.
Жарова Анна Ивановна - рядовая, санитар медсанбата. Имеет ранения.
Казакова Анна Дмитриевна - старшина медслужбы, санинструктор батареи,
ранена, награждена медалями “За боевые заслуги”, “За отвагу”.
Кашинцева Анастасия Ивановна - сержант медслужбы, санинструктор роты,
контужена, награждена медалями “За боевые заслуги”, “За отвагу”.
Кочнева Александра Даниловна - младший сержант медслужбы, медсестра эвакогоспиталя.
Кузнецова Нина Петровна - сержант медслужбы, санинструктор роты, медсестра
эвакогоспиталя, ранена, донор, награждена медалью “За отвагу”.
Мещерякова Александра Васильевна - старшина медслужбы, медсестра, фельдшер
части.
Радан Матильда Иосифовна - партизанка, связная в партизанском отряде на
Украине.
Щербакова Любовь Григорьевна - рядовая, санитарка в эвакогоспитале. Суморина
Ольга Алексеевна - рядовая, телефонистка артиллерии, награждена орденом
Победы 2-й степени и серебряной медалью,
Вместе с ними в тылу суровые годы войны делили и девчонки - участники
трудового фронта: Елизавета Георгиевна Кузнецова, Зинаида Алексеевна Кирсанова,
Анна Петровна Картошкина, Нина Тимофеевна Лермонтова, Валентина Николаевна
Матынкина, Лидия Петровна Назарова, Екатерина Михайловна Стрельцова, Тамара
Гавриловна Шевкопляс, Валентина Егоровна Бормотова, Валентина Ивановна
Калмыкова, Надежда Федоровна Сорокина, Людмила Владимировна Андреева,
Лидия Ивановна Бородина.
Это героические женщины. И те из них, кто еще в строю, продолжают ревностно
служить Его Величеству Искусству.
Самая озорная из них, самая разбитная - Валентина Бормотова. Бог наделил
ее приятным голосом. Она совершенно свободно держится на сцене, так и
кажется, будто чертенок вселился в ее душу, а глаза искрятся, сияют, горят
каким-то фантастическим светом, зажигая публику.
Был случай. Она опаздывала на концерт. Конферансье объявляет ее номер,
а Валя только что влетела в зал. Мгновенно бросает сумочку, поднимается
на сцену, и в этот момент у нее слетает туфля. Попытка быстро надеть обувку
не увенчалась успехом. Она, не раздумывая, берет ее в руку и с босой ногой,
с прибаутками, улыбаясь подбегает к микрофону. Хохот гомерический. На
одном из фестивалей в Ступино затягивалось начало выступлений. Участники
нервничали, волновались, сгорали от напряжения. И вдруг Валентина Егоровна
энергично выходит на сцену и начинает занимать артистов шутками да песнями.
Минут 40 развлекала зал. Хлопали ей неудержимо. Она не только всех уморила,
но и сняла предстартовую скованность каждого выступающего. Просто чудо,
а не женщина.
И вот такими самородками пополнялся коллектив. Его зауважали. С ним стали
считаться. Теперь уже на каждом концерте хор - желанный гость города.
Администрация всячески помогает и опекает бывших фронтовиков, устраивает
им вечера отдыха со столиками, чествует именинников, юбиляров. На выездные
концерты предоставляют просторные автобусы. Одним словом, стала проявлять
заботу и внимание.
А хор рос. Гастролировал. В него влились способные певцы: В. С. Ларина,
А. А. Гуськова. Разучивались новые песни, ставились монтажи, расширялся
репертуар. На фоне выступлений прекрасно проявила себя солистка хора Валентина
Матынкина, Ее красивое и очень теплое сопрано захватывает зрителей сразу
же с первых нот. Чистота звучания, необычная манера донесения мелодии
песни завораживает зал. Она словно колокольчик заливается на сцене, и,
когда слушаешь, затаив дыхание эту солистку, поражаешься неповторимости
ее удивительного голоса.
Как-то незаметно в творческих поисках, в репетициях, смотрах, конкурсах
и выездных выступлениях летело время. Первое десятилетие своего существования
встречал в 1994 году Лобненский хор ветеранов. Юбилей застал в его рядах
30 исполнителей, среди них 14 участников Великой Отечественной войны,
8 - трудового фронта. Более 70 концертов было дано за эти годы. Бесспорно,
вклад хора в дело пропаганды русской народной песни, нравственного воспитания
молодежи - большой. Заслуги его огромны. Об этом неоднократно писали газеты.
Окрыленный своими успехами коллектив совершенствовался и оттачивал мастерство.
Ряды его пополнились еще одной солисткой - Марией Ридевской - оригинальной,
грациозной певицей с высоким голосом, незаурядными способностями. Зрители
полюбили ее. Она умеет неожиданно и красиво вплести свое пение в многоголосие
хора, оттеняя основные особенности песни композитора. В 1996 году руководителем
хора стал Владимир Васильевич Коростелев.
Он обратил внимание на особенность исполнения Марии Михайловны, использовал
ее данные в совокупности с другими солистами при взятии высоких нот в
заключительных аккордах произведений. И финал превосходил все ожидания.
Надо отдать должное таланту Владимира Васильевича - лауреату международного
конкурса, члену Союза композиторов России, прекрасному педагогу.
В короткое время он сумел подготовить литературно-музыкальную композицию
на тему песен о войне. Требовал, репетировал, добивался, и результат налицо.
В 1997 году хор был удостоен звания “Народного коллектива”. Заслуга руководителя
в этом великая. Это только благодаря его усилиям, опыту, планомерной подготовке,
личным качествам вожака были достигнуты такие высоты. Выступая теперь
уже в ином качестве, хор встречает свое 15-летие. Он покорил Московскую
область, Москву, его показывают по Центральному телевидению, о нем с восторгом
отзывается пресса, в честь его слагают стихи. Бывший мэр города С. В.
Кривошеин одевает коллектив в новые наряды. Юбилей отмечается в КДЦ “Чайка”
пышно и с размахом. “Огонек” (Слова М. Исаковского, музыка М. Блантера)
радует, ласкает слух:
На позиции девушка
Провожала бойца,
Темной ночью простилася
На ступеньках крыльца.
И пока за туманами
Видеть мог паренек,
На окошке на девичьем
Все горел огонек.
Парня встретила славная
Фронтовая семья.
Всюду были товарищи,
Всюду были друзья.
Но знакомую улицу
Позабыть он не мог:
Где ж ты, девушка милая,
Где ж ты мой огонек!..
Хор торжествует. Только беспристрастное
время накладывает свою печать. Уходят ветераны. Сегодня их 22 человека.
Осталось всего 7 участников Великой Отечественной войны, 12 - трудового
фронта. Им тяжело подниматься и спускаться со сцены, работать и выстаивать
время концерта. Некоторые выходят на подмостки с палочкой, но женщины
полны оптимизма, поют и не сдаются. Их беззаветной любви к песне, их неиссякаемой
силе воли можно только восхищаться и завидовать. Это “последние из Могикан”.
Смотрите и слушайте их.
Перед вами уходящая гордость поколения - достояние республики.
КОНДИТЕРСКИЙ ШЕДЕВР
Долгое время я работал на Долгопрудненском
машиностроительном заводе.
Участвовал в художественной самодеятельности. Нас постоянно привлекали
выступать на различных вечерах: партийные конференции, всевозможные праздничные
даты, юбилейные торжества коллектива завода и т.д.
Мероприятия проводились пышно, с размахом. Партком тогда был на высоте.
Организация четкая. Оформление строгое. Дворец культуры блистал.
Руководство договаривалось с городским торгом. В фойе шла бойкая распродажа
дефицита от сладостей до трикотажа. Столы - длинная открытая витрина -
ломились от яств. Чего здесь только не было.
В качестве украшений: гусь жареный на огромном подносе, балык копченый,
ветчина, буженина, поросеночек румяный, утопающий в зелени.
Глядишь и диву даешься при пустых-то полках в магазинах. Здесь не только
слюнки текли, глаза выскакивали из орбит. Каждый день бы ходил на такие
собрания. Потому рабочий люд и валил валом, лишь бы урвать палку копченой
колбасы, да коробку конфет. Правда, на некоторых товарах стояла табличка
“продано”.
В буфете аппетитные бутерброды с севрюгой, икорочкой, красной рыбой и
пиво, пиво, пиво. Ну, а где пиво, там и водка, а то и заводской спирт
из-под полы, конечно, под неусыпным оком своих же дружинников. Шум. Суета.
Разговоры.
Смотришь - и люди будто другие, кажется, только встретились. Начальники
цехов, работники разных профессий, профкомовцы, все со смены. Отбарабанили
восемь часов, осточертели друг другу, а вот, поди ж, чуть ли не в обнимку.
Засосут пару стаканов. Радостные. Одурин шибанет по бестолковке. Кровь
так и кипит в жилах. Душа дела просит. И все скопом в зал, возбужденные,
развязные, принимать глобальные решения.
Элита держалась стороной, степенно, подчеркивая свое положение. Чего торопиться-то?
Роскошная трапеза ждет их потом, когда все кончится, когда все разойдутся.
И пить они будут не ректификат, а коньячок, отборную водочку, и так же
по-черному, не меньше работяг, однако пьяными их не увидишь. Каждый на
“Волге”, с личным шофером. Машину к подъезду, и домой.
Помню, на одном торжестве хожу с ребятами вокруг даров, любуюсь изобилием.
У дочки день рождения. Чем порадовать ребенка?
Торта изумительные. Очень уж один по душе пришелся. Большой, с розочками.
В углу медведь шоколадный. Рядом пенек, а на нем корзиночка переполненная,
с рассыпанной клубникой. Клубничка такая выразительная, сочная, одна к
одной, прелесть.
Возьму его - вот лапочка будет довольна! Спрашиваю цену, а мне - “Продано”!
Когда успели? Вроде мы одни из первых пришли. Чего мозги пудрит? А друг,
коммунист шепчет:
- Ты что губы-то размотал? Это ж на стол начальству. Они очередное шоу
обмывать будут. Традиция, голубок! Рылом не вышел!
И такое меня, беспартийного, зло взяло. Девчушка от восхищения прыгала
бы, да в ладошки хлопала. Радости детской не было б предела. А тут хмельной
боров сальными пальцами кусище экзотическое в рот запихивать будет, заедая
очередную порцию возбудителя. Несправедливо.
- Куплю да и только - заявляю вслух. - До заведующей дойду.
- Спорим на бутылку, ничего у тебя не выйдет? - заводит коллега, протягивая
руку.
- Давай, - соглашаюсь я, принимая вызов. Подходим снова компанией к прилавку.
- Что будете брать, молодые люди? - вежливо спрашивает продавщица. Я поворачиваюсь
к спорщику, что-то говорю, а сам, показывая, как бы случайно всаживаю
палец в торт.
- Ой! - охаю извиняюще и делаю попытку уйти. Друзья опешили от неожиданности.
Стоят в замешательстве. А торговка в сердцах как гаркнет:
- Куда вы, гражданин. Забирайте свой торт. С вас семь рублей! Так я не
только выиграл пари, но и стал обладателем кондитерского шедевра.
МОИ ГОНОРАРЫ
Всю жизнь я писал и пишу стихи.
Первые публикации были в центральной газете Группы Советских войск в Германии.
Чтобы как-то совершенствоваться, посещал литературное объединение имени
Дмитрия Кедрина в Мытищах.
Мне очень нравились занятия, которые проводил и до сих пор ведет поэт,
член Союза писателей Юрий Яковлевич Петрунин.
К нам иногда заходил пообщаться главный редактор районной газеты “За коммунизм”
Черничкин - интересная личность с богатым чувством юмора.
Я в то время печатался у него. А когда вообще творишь, созваниваешься,
переписываешься, и не только с редакциями, происходят довольно любопытные
истории.
Помню, работая старшим инженером-технологом по сварке в Долгопрудненском
машиностроительном заводе, секретарь вручает мне письмо из редакции со
штемпелем “За коммунизм”.
Письмо распечатано.
В графе “кому” указано: Капустиной А.А., и в конверт вложен перевод за
опубликованное стихотворение на забавную по тем временам сумму - 3 руб.
62 коп.
Я страшно возмущался: во первых, очень неприятно, когда твои письма вскрывают;
во-вторых, адресуя послание, меня принимают за женщину; и, в-третьих,
этот оскорбительный гонорар стоимостью бутылки водки. Раздражению моему
не было предела.
Выведенный из равновесия, срываюсь по пустякам. Коллеги меня успокаивают:
- Не злись! Выдай им экспромт.
Молниеносно рождаются строки, и я высылаю их на имя главного редактора:
Прошу вас перевод принять.
Заботу о “поэтах” видно,
Но бабой мужика назвать,
Простите, это не солидно.
Недели через две получаю ответ лично от
Черничкина с извинениями и новое вознаграждение - 4 руб. 12 коп., стоимость
бутылки коньяка. Главный редактор остался верен своему чувству юмора.
Публикации в любые времена считались и считаются престижными, тем более
в те далекие годы, когда партия была руководящей и направляющей. Разве
я забуду свою смелость отдать на суд стихи в самый главный тех лет печатный
орган газету “Правда”.
Рискнул.
Томлюсь ожиданием. Написал-то я о вожде народов В.И. Ленине.
Оценят ли мой труд? Заинтересует ли их мое творчество?
Снизойдут ли?
Шло время. И вдруг ответ, со всеми печатями, крупными, черными буквами:
“Редакция газеты “Правда””, и адрес ее. Хватаю конверт, уединяюсь. Любой
ответ - оценка моей поэтической деятельности.
Раскрываю.
Знакомое слово и шрифт теперь уже красными буквами - “Правда”.
Слева перпендикулярно тексту напоминание: “При повторном обращении просим
указать наш номер”. И записка: “Тов. Капустин! Стихотворение о В.И. Ленине
получили. Просим прислать еще несколько стихотворений с короткой биографической
справкой. Всего хорошего. Отдел культуры. С. Кошечкин”.
Не верю глазам своим. Вновь и вновь перечитываю. Понравились. Окрыленный,
хватаю черновики, отбираю лучшие стихи, отправляю с уведомлением. Гоню
дни. Ожидание всегда невыносимо.
В таких случаях время тянется удивительно медленно. Но есть Бог! Снова
весточка. Тот же С. Кошечкин, но уже теплее отвечает: “Уважаемый Анатолий
Алексеевич! Ваши новые стихи и письмо получили. Спасибо. Будем думать,
как Вам помочь встретиться с читателями “Правды”.
До сих пор думают.
Страна завертелась в водовороте событий. Изменила свое лицо. Мы стали
другим государством. Тут уж не до овощной фамилии.
В молодости я часто ездил к сестре в Электрогорск. Первым делом просматривал
их районную Павлово-Пасадскую газету. Как-то раз открываю, а там целая
страница конкурсных стихов. Прочитал и говорю:
- Слабовато пишут у вас. Вирши-то серенькие.
Сестра, оскорбившись за местную прессу, молча достает ручку, кладет чистую
тетрадь и Приказным тоном говорит:
- Пиши!
У меня в запасе всегда не менее 100 стихотворений на языке вертится. Сажусь
и записываю одно, посвященное 17-му съезду комсомола. Через некоторое
время, я уже и забыл об этом, телефонный звонок. Сестренка, радостная,
кричит в трубку:
- Толя, тебя напечатали! Перевод пришел. Приезжай! Ты конкурс выиграл.
- Так получи сама, - отвечаю.
- Не дают, сумма большая.
- Сколько там?
- Много!
- Ну, не дури, говори серьезно!
- 393.
Ничего себе. Еле дождался выходного дня и махнул спозаранку в гости. Еду,
а самого оторопь берет. Интересная раскладочка получилась.
Так в приподнятом настроении и захожу. Зять мне сразу газетку в руки.
А там на первом листе, в левом верхнем углу выделенное ото всех других
стихотворений мое детище. Приятно глазу. Сердце радует. Слух ласкает.
Но самое главное, конечно, гонорар, и, действительно, огромный. За ним
надо было не на электричке мотаться, а на такси мчаться. Бешеная сумма
- 3 руб. 93 коп. Разыграла.
Не всегда встречалось только смешное. Были и колкие, злые, мстительные
эпизоды в жизни от чрезмерной зависти, наверное. Однажды в городе проходил
праздник первого выпуска литературно-художественного альманаха “Под крылом
чайки”, организованный отделом культуры совместно с администрацией. Вечер
блестяще провел поэт Геннадий Красников. Он вообще прекрасно ведет подобные
мероприятия. Я его видел и слышал неоднократно в ЦДЛ и ЦДРИ. Он и здесь
сумел создать теплую атмосферу. Красиво говорил и рассказывал интересные
истории. В число авторов книги входила известная не только в нашей стране,
но и за рубежом поэтесса и прозаик, президент Международной Лиги писательниц,
Информационного содружества “Атлантида” Лариса Васильева. Но я не об этом.
Была среди авторов и член Союза писателей России поэтесса Нина Стручкова.
В то время она работала ответственным секретарем семейного журнала “Очаг”.
Такая - душка-женщина. Принесла с собой на этот праздник журналы. Раздаривала
их. Пригласила у них печататься. Я-то по доброте душевной, наслушавшись
умиленных речей, клюнул. После торжества послал в их номер два стихотворения.
Одно из которых было специально написано для “Лобни” по просьбе корреспондента
местной газеты Светланы Михайловны Тарусиной, отвечающей за рубрику “поэзия”.
А женщины контактировали между собой. Тарусина, узнав об этом, вероятно,
возмутилась, что я ослушался ее и сдал стихотворение, предназначенное
для городской многотиражки, в “Очаг”. Несмотря на то, что Нина Николаевна
по телефону сказала мне, что им для печати подходит только одно, фактически
определившись с рукописью, решили, сговорившись, наказать меня за чрезмерную
прыть. И делали это сообща.
Светлана Михайловна как-то просит зайти меня в редакцию и передает чистый
конверт от Стручковой. В нем оказывается отзыв о моих стихах, правда,
без каких-либо подписей. Так себе, голая бумажка. Но как же они стремились
теми строчками раздавить и измазать меня компонентом “г”. Каждая фраза
изрыгала желчь, каждое слово звучало ядовито. Боже ты мой. Читаю и глазам
не верю: какая же я бездарная личность, и все у меня шаблонно, банально,
сплошные штампы, и я не кто-нибудь, а версификатор.
Хотя в то время я часто печатался, выступал, провел вечер поэзии в ЦДЛ
вместе с известным поэтом Кириллом Ковальджи. В общем разозлили они меня
этим страшно. Собрал все свои публикации и где-то через полгода стал членом
Союза писателей.
Несколько лет спустя на очередной презентации книги в культурно-досуговом
центре “Чайка”, где меня попросили почитать свои стихи, а читаю я профессионально,
это отмечают многие, я обратился после выступления к Стручковой с вопросом,
и это было за столом при свидетелях:
- Нина Николаевна, как вам версификатор?
Она без тени смущения, нахально ухмыляясь, ответила:
- Мы специально вас раззадорили тогда, чтобы вы более напористы были в
творчестве.
Согласитесь, чудовищная логика чванливых и недоброжелательных литераторов.
СЛУЧАЙ НА МОРЕ
В тот год мы с женой отдыхали
на Черном море. Погода стояла изумительная. Вода теплая, ласковая, вылезать
не хочется.
А я с детства любил нырять.
Уйду под воду, открою глаза и любуюсь царством Нептуна. По дну ползал,
быстро отталкиваясь попеременно ногами о песок. Руками работал так, чтобы
ладошки гребли и толкали воду наверх, иначе море выплюнет тебя как инородное
тело. Плывешь, захлебываясь от восторга, а возле тебя рыбки стайками проносятся,
медузы голубыми зонтиками висят. Красотища необыкновенная. И в то же время
тишина безмолвная, тревожная - другой мир. Хочу дотронуться до большой
рыбины, скользящей совсем рядом, протягиваю руку - мимо. Вода преломляет
расстояние. Другое измерение.
Глубина встречает неожиданно. Почва под ногами резко уходит в бездну.
Впереди кромешная тьма. Становится жутко. Давит на уши. Не хватает воздуха.
Стремительно несешься вверх.
С каждым гребком все светлее и светлее. Наружность моря снизу кажется
желтоватой пленкой. Разрываешь ее с резким выдохом и жадно заглатываешь
очередную порцию кислорода. Вокруг ослепительный свет, голубизна неба
восхитительная, солнце, шум прибоя, разноголосица купающихся. Живой звучащий
мир. Это уже наша стихия со всеми ее прелестями.
Путешествуя по дну моря, я часто находил различные предметы: то маску,
то очки, то трубку, то тапки, так что к лежаку своему всегда возвращался
с трофеями.
Однажды в один из заплывов я буквально врезался в утопленника. Остолбенел
от неожиданности.
Безжизненное тело покачивалось в воде, вызывая страх своей обреченностью.
Где-то в глубине души, ныряя, я ожидал случайных встреч с дельфинами или
другими какими-то крупными животными.
Как я поведу себя в таких случаях?
Оробею ли?
Что будет?
Конечно, волновало меня. Но такое заставило содрогнуться. Все, что делал,
потом было механически. В жутком беспокойстве машинально хватаю его за
волосы и тяну вверх. Плыву с испугу впопыхах в запрещенную зону, за сетку,
где находилась служба спасения на воде.
Работники на меня закричали, замахали руками, но, поняв в чем дело, подбежали
и помогли вытащить труп на берег. Это был мальчик лет четырнадцати, полдня,
наверное, пролежавший в воде. Кто он такой и при каких обстоятельствах
погиб, я тогда так и не узнал. Только некоторое время спустя мы увидели
с подругой, как к пляжу подъехала машина. Из нее выскочила растрепанная,
с ошалевшими глазами, убитая горем женщина. Скорбь и отчаяние страшно
исказили лик несчастной. Протянутые вперед руки с опущенных плеч тянулись
в беспомощном порыве к сыну, лежащему на деревянных козлах, покрытым простыней.
Из горла ее вырывались какие-то мычащие звуки.
По мере приближения она все больше шаталась и припадала к земле. Казалось,
ноги не держат ее и она вот-вот рухнет без памяти. Господи! Сколько же
боли отражала эта несчастная фигура. Беда давила и гнула ее с каждым новым
шагом. У сына она остановилась совершенно разбитая. Два парня поддерживали
ее под руки, третий медленно откидывал простыню. Она замерла, вперив свой
взгляд в лежащее тело. Глаза округлились. Зрачки расширились. Секунда...
и душераздирающий крик потряс окружающих:
- Не мой! Не мой! Не мой!
Она рыдала, отходя от шока, не в силах сдержать плач. А где-то сзади неожиданно,
неизвестно откуда появившийся пацан робким и тихим голосом зовет:
- Мама!
Она бросилась на зов, сгребла ребенка в охапку, причитая: “Сынок! Сынок!
Сынок!”
Стискивала его в своих объятиях, покрывая лицо поцелуями: “Жив! Жив! Родненький
мой!” И долго еще стояла в обнимку, вздрагивая плечами и омывая лицо своего
дорогого чада материнскими слезами радости.
Произошла какая-то нелепая ошибка в сообщении, но эта промашка, я думаю,
до конца дней стоила матери седых волос и глубокой душевной раны.
РАЗУМ ДЕВСТВЕННИКА
Это было время службы в ГДР.
Чтобы как-то разнообразить солдатские будни, я участвовал в художественной
самодеятельности.
Моя активность подтверждалась природными данными: великолепная дикция,
манера поведения на сцене, раскрепощенность, точность жестикуляции. Все
это не осталось не замеченным. Помню, после ответственных армейских смотров
талантов нас, двоих счастливых победителей, отобрали в ансамбль песни
и пляски Группы советских войск в Германии. Какая удача!
Однако внезапная смерть отца расстроила мои радужные перспективы. Меня
по телеграмме отправляют в отпуск на Родину. Возвращение затянулось, а
когда вернулся - паровоз ушел. Такие подарки судьба преподносит нам один
раз в жизни. Ровно через год я снова встретился со своим удачливым коллегой.
Разговорился.
Оказывается, в труппе его зачислили на отделение мастеров художественного
слова. Как же парень читал! Ему превосходно поставили голос.
Держался он свободно, достойно - настоящий артист. Зависти моей не было
предела. Но жизнь продолжалась.
Я постоянно выступал в дивизии, и, без ложной скромности, лучше всех.
Мои старания были вознаграждены. Однажды на торжественном вечере, посвященном
празднованию Октября, который проходил в Доме офицеров, где я вдохновенно
читал стихи Александра Сметанина “Теркин гость” (это продолжение книги
о бойце Александра Твардовского), меня прямо на сцене перед лицом всего
зала командир дивизии поблагодарил за службу - прекрасное выступление,
пожал руку и объявил десять суток краткосрочного отпуска.
Утешительная компенсация моей зависти.
Помню, я играл “укушенного” в одной из пьес. Роль медсестры исполняла
жена старшего лейтенанта - директора нашего клуба.
Нам долго не представлялась возможность позаниматься вместе. На днях уже
выступление, а у нас совершенно сырая вещь.
А тут как раз счастливое совпадение: воскресенье и муж дежурный по части.
Вся семья в сборе и все под контролем. Детей у них не было. Работай хоть
целый день.
Репетировали мы в кинобудке. Другие помещения были заняты многочисленными
кружками. Этот закуток находился в конце здания на втором этаже и почему-то
не запирался. Не было ни одной задвижки.
Дама была старше меня лет на десять. Плотная, в соку женщина, как говорят
- с полной пазухой, того гляди, кофточка лопнет. Талия, утянутая широким
блестящим ремнем, подчеркивала сумасшедшую красоту соблазнительных бедер.
Голубые глаза и влажность сочных, полуоткрытых губ придавали ее лицу неповторимую
привлекательность. Мало того, что она была очаровательна, она была и желанна.
Для нас за границей в закрытом подразделении ее присутствие - предмет
восхищения. И в то же время чувствуется внутренняя дистанция: солдат -
жена командира. И вот это чудо совсем рядом со мной.
Я целомудренный парень.
Каждое прикосновение приводит меня в трепет.
Мое возбуждение передается ей. По ходу действия она должна падать в обморок
и делает это, откинувшись на спинку стула. Так происходит несколько раз.
В один из повторов я не выдерживаю и вместо плеч дотрагиваюсь с волнением
и опаской до ее пышной груди. Дева молчит. Смелею. Руки нежно поглаживают
упругий бюст. Мы воспаляемся. Я никогда не был в таких ситуациях. Выгляжу,
вероятно, ребенком.
Хочу ее страстно, но голову назойливо сверлит мысль: дверь открыта. В
любую минуту кто-то может войти. Муж - дежурный по части с заряженным
пистолетом. А перед этим я только что прочитал в “Советской армии”, как
один из офицеров в порыве ревности расстрелял жену и любовника, застукав
их на месте. Что делать? Она более опытная, но сама сейчас в пиковом положении
и уже теряет над собой контроль. Моя невинность, наверно, подкупает ее.
Женщина рискует, и берет инициативу на себя.
- Давайте я буду падать к вам на руки, - говорит она.
Склонившись на колено, я держу ее в своих объятьях, окончательно потрясенный.
Боже мой! Кровь барабанит в виски. Она, предлагая себя, распласталась
обмякшая, запрокинув голову, юбчонка на ней задралась, обнажив белые в
кружевах трусики, закрыла глаза, вся горит, губы трясутся мелкой дрожью.
А я, не вкусив еще запретного плода, при отсутствии замка и под впечатлением
газетной статейки не теряю рассудка.
- Вставайте! - говорю, настороженно поглядывая на дверь.
Она молча, неторопливо поднялась, поправила одежду, прическу, села на
стул, и в этот момент заходит муж. Что было бы - не знаю?! Разум девственника
победил. Но уже потом, что я только не предпринимал, добиваясь ее, она
отвергала все мои ухаживания и притязания. У женщины была минутная слабость.
Эпизод, да и только в бесконечном спектакле нашей жизни. Однако на протяжении
всех дней моих и до настоящего момента он не дает мне покоя.
А правильно ли я поступил?!
ПО ВОЛЕ РОКА
Этот эпизод я однажды подслушал,
будучи мальчишкой. Его рассказала моей матери коренная москвичка. Она,
отдыхая летом в наших краях, ежедневно покупала у нас молоко. Случай запал
в душу. Взволновал. Я, наконец, решил разгрузить свою память.
Шла война, суровое, жестокое время. Горе не обходило ни одну семью. А
вот на 44-ю квартиру несчастья обрушивались одно за другим.
Там проживала 18-летняя девчонка, родители которой ушли на фронт. Юля
осталась совершенно одна. Родственников у нее не было. Чтобы как-то выжить
в эти тяжелые годы, поступила на оборонный завод вначале ученицей, а затем
контролером в аппарат ОТК. Теперь ей выдали продовольственные карточки.
Сколько радости, можно хоть как-то существовать. Но это утешение омрачила
первая похоронка. Убили старшего брата. Она не находила места. Выплакала
все глаза. Безвылазно пропадала на производстве и вроде бы стала забываться.
Заговорила.
Появилось подобие улыбки. Стала снова общаться с коллегами. Как вдруг
второе известие хлестануло по сердцу чудовищным ударом - погибла мама.
Казалось, жизнь остановилась.
Судьба обрушила на ее хиленькие плечики невыносимый груз утраты.
Она навзрыд рыдала над маминой фотокарточкой, а когда иссякли слезы, застыла
черной тенью, погруженная в себя, и просидела так всю ночь, не включая
света. После жестокого потрясения девушка замкнулась и только редкие,
теплые письма отца постепенно отогревали убитую скорбью душу. Она писала
ему каждый день, разговаривала с ним, советовалась, жаждала встречи.
Теперь уже никто не скажет, получала ли она их? Но она писала. И эта была
единственная ниточка, связывающая ее с самым дорогим и любимым на этом
свете человеком. Она оборвалась битвой на Курской дуге. Я не знаю, сколько
может вынести человеческое сердце убийственных перегрузок. Восьми-десятикратные,
как говорят ученые мужья. Только последнее сообщение доконало девчонку.
Ее не узнали даже на проходной. За одну ночь она поседела, состарилась
на 20 лет. Рок, словно стервятник, уж если поймал жертву, расправлялся
с ней безжалостно и до конца. Ее успокаивали, сочувствовали, отвлекали
от горестных мыслей, тянули в компании, старались развеселить и хоть пустяком,
но порадовать.
Так постепенно на фоне общего горя, втянутая в будни нарастающих забот,
разделяя скупые крохи своего пайка с подругами, собираясь на скромных
вечеринках с танцами под патефон, Юля оттаяла, смирилась со своей участью.
У нее появилась потребность жить. Она снова похорошела. В ней проснулись
естественные желания здоровой чувственности.
Как-то возвращаясь с работы, она встретилась с одним солдатом. Разговорилась.
Первый взгляд. Первая улыбка. И надо же случиться такому.
Она влюбилась.
Просто вот так, с первого взгляда. Такое бывает один раз на 100 тысяч
человек. Влюбилась и доверилась ему безраздельно. Это был необыкновенно
интересный парень, высокий, широкоплечий, с открытым лицом, с застенчивой
улыбкой и таким завораживающим голосом, что она балдела только от одного
его журчания. А когда он взял ее под руку и нежно прижал к себе, она растаяла.
Какое-то непонятное чувство горячей волной прокатилось по ее телу, обжигая
и ударяя в виски. Это было впервые, неожиданно и прекрасно. В ней просыпалась
женщина.
- Куда мы пойдем? - тихо спросил защитник.
- Ко мне, - без тени смущения ответила она.
Ах, какая это была ночь! Они упивались любовью, насыщая друг друга. Замирали
в бесконечных поцелуях. Захлебывались от восторга, лаская разгоряченные,
красивые, белоснежные тела. Это был гимн любви. Миг открытий. Таинство
зачатия человеческой жизни.
Священная клятва плененных сердец. Отныне с благословения Бога драгоценное
счастье их будет храниться в трепетных руках каждого из возлюбленных.
Прощались они долго и нежно. Юля выставила все, что у нее было. Накормила
и напоила его чаем, проводила до остановки и, не переставая, махала ему
вслед, пока трамвай не скрылся из виду. Они встретятся. Они обязательно
будут вместе.
Утомленная, с грустинкой печали, женщина вернулась домой. Сегодня должны
выдавать хлеб. Надо обязательно получить свою норму. Кошелек с карточками
она постоянно клала в одно место, на этажерку, под книги. Вчера Юля положила
его туда же в присутствии нового друга.
Бумажника не было.
Его украл двуликий любовник. Какое предательство! Попрано самое святое.
Она оказалась без средств к существованию, раздавленной и выброшенной
на произвол судьбы. В диком отчаянии, обезумев от свершившегося, девушка
с балкона 8-го этажа шагнула в объятия смерти.
ТРЕВОГА
Эта история произошла в 1957
году.
Я в то время служил в ГДР.
Парень был спортивный.
Занимался гимнастикой, бегом.
Достаточно здорово прыгал в длину и высоту. В армию тогда молодежь шла
физически крепкая. Ежедневная зарядка дополнительно закаливала организм.
Любой из нас мог похвастаться своими личными достижениями в спорте. Но
было несколько человек, кто делал погоду на соревнованиях, кому доверяли
и кто имел право защищать интересы своей части. В число этих ребят входил
и я.
Мы добивались значительных успехов на спартакиадах, выигрывали призы и
кубки, занимая соответствующие места, нас награждали почетными грамотами,
ценными подарками.
Физрук сколотил сильный коллектив - один из лучших в эстафете 4 по 100,
в тройных прыжках нам не было равных, спринтерские дистанции считались
завидным коньком группы. Заслуги эти были на виду, и команду постоянно
направляли на первенство и другие встречи.
Сборы, как правило, проходили в одном из самых престижных в боевой и политической
подготовке округов Группы советских войск в Германии, размещали нас в
отдельном корпусе. Чувствовалась некоторая свобода, поблажка. Вольно тренировались.
Без всяких построений шлепали в столовую. Одним словом, над нами не довлел
установленный режим распорядка дня.
И вот однажды глубоким вечером нашу роту поднимают по тревоге, выстраивают,
сверяют по списку личный состав прикомандированных спортсменов и марш-броском
направляют в штаб дивизии. Каждый в недоумении. Что случилось? Чувствуется
напряженность. Суета офицеров. Волнение. Что-то серьезное, но что? непонятно.
Да и не говорят.
Все держится в секрете.
Все под неусыпным оком командиров. Расставляют в две шеренги и по шесть
человек в сопровождении дежурного проводят в какое-то помещение вроде
библиотеки, где вместо двери открылись книжные полки и нас ввели в засекреченную
комнату, залитую ярким светом. Господи, сколько же здесь было чинов высшего
командного состава! Они сидели, положив руки на огромный овальной формы
стол и свинцовыми лицами внимательно изучали вошедших. Среди них с краю
- броская, стройная, бальзаковских лет брюнетка и трое статных высокопоставленных
офицеров немецкой полиции, влитых в шикарную форму.
Атмосфера неясности накаляется. На душе тревожно и неловко. Что все это
значит?
Женщина встает и, тихо продвигаясь по фронту, вглядывается в нас, ощупывая
каждого красивыми глазами, явно выискивая между нами кого-то. Я застыл
в напряжении, окутанный тайной, а меня буквально в упор расстреливает
восхитительный взгляд очаровательной незнакомки. Затем она поворачивается
к руководству и медленно покачивает головой. Пронесло! А если бы вдруг?
Нелепая случайность. Совпадение. Ошибка, наконец!
Как потом выяснилось, эта красотка полюбовно согласилась войти в связь
с тремя солдатами, одетыми в спортивную форму. После второго мальчика
ее чувственное влечение оказалось удовлетворенным настолько, что она отказала
последнему, а тот не выдержал. Изнасилование!
ВАРВАРЫ
Насколько я помню, самым
красным местом в нашем доме был угол с иконами, в котором постоянно висела
и горела старинная причудливой формы лампада. Образа были убраны в позолоченные
оклады и всегда блистали своей неповторимостью. Бабка моя всю жизнь проработала
в монастыре при церкви. Туда же пристроила и свою десятилетнюю дочку:
мою маму. Возможно, до нас шедевры украшали тот храм Господний, не знаю,
но красоты они были неописуемой и таили в себе какую-то чудотворную силу.
В этом я сам убеждался не раз. Иногда из глаз святых выкатывались слезы.
Это было просто непостижимо, сверхъестественно, заставляло тебя трепетать
и волноваться.
Мать в таких случаях говорила: “Знамение божье! Весточка Господня!” -
и угодливо отдавала поклоны молчаливым мученикам Христа. Она была набожная,
постоянно посещала святилище, ставила свечи, не забывала поминание. И
надо отдать должное - Творец благоволил ей.
Любые случайности или пересечения жизни она увязывала с милосердием Всевышнего.
Как-то протирая образа, нашла в них запрятанные золотые монеты, Однажды
попала под рога свирепого быка, ухватилась за них, оказавшись прижатой
к забору. Как потом рассуждала: уже прощалась с жизнью и вдруг в мгновение
ока очутилась на другой стороне изгороди. Скотина со злости так боднула
головой, что перекинула ее через ограду.
- Господь распорядился! - уверяла она. - Только Господь. Многое относила
мама к делам божьим. Помню, рассказывала: в 1917 году большевики нагрянули
в церковь с реквизицией. А за день до “гостей” случайно увидела, как служители
храма прятали золотые предметы в высверленные полости поленьев. Дрова
валялись в куче возле сарая. И ни у кого из пришедших не возникло ни малейшего
подозрения. Так и ушли голубки не солоно хлебавши.
- Бог помог! - улыбалась она.
Только вот наутро драгоценная груда исчезла навсегда. Я постоянно подшучивал
над ней:
- Мать, как же ты оплошала, взяла бы охапочку, жили б безбедно! Бог не
вразумил тебя, что ли? Промашку дала,
- Ты что, сынок, грех-то какой! Чай, от этого счастья не прибавится.
Мы - дети другого поколения, воспитывались в советских школах в духе комсомола.
Религия была запрещена. К иконам относились равнодушно, они совершенно
не прельщали нас. Однако еще при жизни матери и с согласия ее распределили
между собой, а нас было восемь человек, лики святых. На мою долю пришелся
Георгий Победоносец. Я гордился этой вещью. Мне нравился Бог, восседающий
на коне, разящий змея. И часто, когда возвращался домой, подолгу стоял,
рассматривая свое наследство. Шло время. У каждого уже были свои семьи.
Но никто из нас при живой матери даже и не помышлял забрать выделенную
ему родовую реликвию.
Как-то, вернувшись из командировки, я зашел к маме и не узнал ее. Боже
мой! На ней не было лица. Она мгновенно сдала. Осунулась. Под глазами
мешки.
- Что случилось? - спрашиваю.
- Сынок! Горе-то какое! - заливаясь слезами, завывала мать.
- Иконы украли!
Варвары, воспользовавшись тем, что сыновья и дочери разъехались по разным
городам, а хозяйка дома уехала в церковь молиться, выставили стекло на
кухне, пробрались в горницу и унесли подчистую единственное богатство
семьи. Для нее это был роковой удар.
Натруженное сердце верующей матери не выдержало неслыханного кощунства.
Вскоре она скончалась.
СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ
В молодости я работал на
контейнерной площадке станции Куровская.
Размещалась она по линии пакгауза, параллельно главному пути.
Так что перед нашим взором мелькали эпохальные колесные события далеких
55-56-х годов.
А их отпечаталось в памяти немало: проходили и останавливались под неусыпным
конвоем составы с заключенными, окна вагонов которых были опутаны колючей
проволокой; проносились неугомонные, голосистые, зажигательные поезда
с молодежью, уезжающей на целину; шли тщательно охраняемые, укрытые в
брезент эшелоны с военной техникой; возвращались на Родину в Германию
усталые, с задумчивыми лицами военнопленные немцы.
Все это живые картины прошлого.
Представьте себе на миг: напротив вас встал эшелон с арестантами, которых
надо напоить водой. Автоматчики с собаками располагаются вокруг двери
с оружием наперевес.
Раскрывается зев вагона.
Натасканные звери в неистовстве своем рвутся с цепей. Их еле удерживает
конвой.
Заполняется пустая тара.
Затем проем с грохотом и лязгом закрывается.
Только на секунды мелькают серые, худые лица в телогрейках, черной робе,
засаленных шапках-ушанках и все.
Целинники вываливали из вагонов с песнями, плясками. На все лады играли
гармошки, бренчали балалайки, хрипели гитары, раздольно звенели аккордеоны,
разливался заразительный смех, неслись восторженные крики, шумные объятия,
поцелуи. Вдоль путей сразу же образовывались мини-танцплощадки. Веселье,
задор, суета. Станция гудела, как пчелиный улей. Свисток паровоза загонял
возбужденную молодежь по местам. Состав уходил так же неожиданно, как
и появлялся.
Немцы расхаживали по путям неторопливо, угрюмые, с тяжелыми мыслями. В
грустных глазах сквозила тоска и печаль. На вопросы отвечали сдержанно.
Конечно, радовались возвращению, но многие терялись в неизвестности. Что
ждет их впереди? Как встретит Родина? Живы ли родственники? Они не знали.
Всякое приходилось видеть. Как-то с платформы снимали замерзший по пьянке
труп рыбака. Окостеневший, в немыслимой позе, он представлял собой жуткое
зрелище.
Никогда не забуду, как однажды на станции задержался товарняк. Где-то
напротив в диком отчаянии, надрывая наши сердца, скулила, взывая к человеческой
помощи, обреченная на смерть собака. Кто-то жестоко расправился с ней,
заточив несчастную в стальную камеру.
Сколько горя и боли слышалось в ее вое! Этот скулеж не давал нам покоя,
давил на психику, вытягивая душу. Вначале мы долго не могли понять, откуда
доносится жалобный плач животного. И только потом, разобравшись, я по
поручням поднялся на верх полувагона.
Это была редкой красоты, крупная дворняга с черным, как смоль, отливом
масти. Увидев меня, покорно повизгивая, она завиляла хвостом, привстала
на лапы, надеясь на подмогу, с любовью и надеждой смотрела как на спасителя.
Сколько времени пес провел в заточении - не знаю. Все поведение его просило
пощады. В глазах было столько муки и слез, что я пересилил свой страх
и спустился. Радости собачьей не было предела.
Она прыгала вокруг меня, лизала руки и лицо, крутилась в восторге, выказывая
преданность и верность спасителю. Я осторожно взял ее на руки и с большим
трудом выбрался наружу. Псина терпела подъем, обхватив меня лапами, держалась
до тех пор, пока мы не оказались на земле. Теперь она стала как пристегнутая.
Не отходила от меня ни на шаг. Я накормил и напоил ее. Дома мы с братом
соорудили для нее будку, посадили на цепь и назвали Цыганом.
Ах, какой он был преданный и ласковый Друг! Провожал и встречал меня с
работы. Сопровождал во всех походах. Катал малышей на санках. Был незаменимым
сторожем. Приводил и загонял гусей во двор. Знал каждую тропинку в округе.
Помню, в пасмурную погоду я никак не смог выбраться из леса, заблудился
окончательно. Полная корзина с грибами натерла плечи. Дело к вечеру, а
я все плутаю.
- Цыган! Домой!
Если бы вы видели, как он отрабатывал эту команду. Выслушав меня, пес
взвизгнул, энергично завилял хвостом, как бы подтверждая, что все понял,
принюхался, улавливая на ветру лишь ему одному знакомые запахи, приник
мордой к земле и, шевеля ушами, двинулся вперед.
Бежал он неторопливо, уверенно, не отвлекаясь на вспугнутых птиц. Изредка
остановится, прислушается, посмотрит на меня и снова засеменит в выбранном
направлении. Вывел. Такая умница! Все понимал, только не разговаривал.
Летом, однажды, взял я его по ягоды, Возвращаюсь с ведерком - литров семь
набрал земляники. На опушке встретился с подвыпившей компанией наглых
ребят. Их было человек восемь.
- Слушай, друг?! Поделиться нужно! - говорят развязно и бесцеремонно лезут
в посудину. Я вначале опешил, не ожидая такого хамства, а потом, как закричу:
- Цыган!
Он, словно дьявол, с устрашающим рыком молниеносно выскочил из кустов
на обидчиков, нападал и отскакивал. Свалив одного, бросался на другого.
Остановив разъяренного пса, я дал возможность ретироваться вмиг протрезвевшим
“храбрецам”.
Был и такой случай. Носились мы по льду болота на “таратайках”. Это местное
название каталок, согнутых под углом из одной длинной дюймовой трубы.
Разгонишься на ней, встанешь ногами на полозья трубы и мчишься себе по
инерции. Красота! Особенно увлекательно скатываться с утоптанной горки
или насыпи. А лучше всего весной по гнущемуся льду.
Однажды, лед подо мной провалился. Я успел проскочить, но слетела шапка.
Что делать? Самому не достать, вымокнешь. И снова выручила собака. Она
осторожно на брюхе проползла по шаткому льду и достала злополучную ушанку.
На редкость удивительный пес и верности был поразительной.
В 1956 году меня призвали в армию. Расставание наше было трогательное.
Цыган был возбужден до предела, не находил себе места. Он то смотрел на
меня, не мигая своими умными, выразительными глазами, то, уткнувшись и
положив голову на мои колени, жалобно скулил, не раскрывая пасти. А когда
нас, призывников, распределили по вагонам, он ошалел совсем, метался с
громким лаем от одной двери к другой, пока его не взяли на поводок.
Вернувшись через три года домой, я не нашел ни будки, ни пса.
- Где собака? - спрашиваю.
И брат поведал мне такую историю. Был поздний август. Грибная пора. Он
шел, задумавшись, с корзиной по шпалам, подняв воротник плаща. В лицо
дул сильный ветер. Цыган, дорвавшись до свободы, бежал впереди. Казалось,
ничто не предвещало несчастья.
А где-то сзади на всех порах летел на них и гудел, надрываясь, паровоз
с тяжело груженным составом.
Брат, услышав сигнал, в последнюю минуту успел отскочить. Собака же, обезумев
от неожиданности, поджав уши, бросилась в диком отчаянии вдоль путей,
пытаясь убежать от надвигающегося на нее рычащего чудовища. Она неслась
по-собачьи стремительно, подгоняемая страхом. Возможно, ей передалось
в эти секунды то далекое, безнадежное чувство заточения в чрево такого
же монстра. А может, она вспомнила минуты насильственного разлучения,
когда этот изверг увозил ее хозяина.
Кто знает?!
Всего лишь один прыжок в сторону давал ей шанс выжить. Но она, застигнутая
врасплох, ошалевшая, продолжала мчаться и мчаться по прямой до тех пор,
пока стальной зверь не подмял и не раздавил ее своим бесчувственным телом.
ЗОНА СТРОГОГО РЕЖИМА
Пацаном рос я шустрым, заводным,
задиристым, слыл грозою местных садов и огородов, поэтому частенько все
шишки валили на меня, хотя личная доля вины во многих случаях оказывалась
спорной. Мать, ругая и наставляя меня, всегда заканчивала нравоучениями:
- Попомни мои слова, сынок, с таким характером быть тебе за решеткой на
казенном хлебушке.
Предсказания ее оказались вещими. Я действительно попал в тюрьму строгого
режима, правда, только в командировке в качестве специалиста по сварочному
производству. А было это в застойные годы.
Я тогда работал старшим инженером-технологом по сварке на почтовом ящике
- крупном машиностроительном заводе. И мы, предоставляя объемы производств
в места лишения свободы, воспитывали осужденных трудом. Они изготавливали
для нас отдельные детали шариковых бомб. Теперь это уже не секрет.
Прошло более тридцати лет.
Кому могла в то время прийти в голову бредовая идея открывать филиалы
оборонных заводов в тюрьмах? Главное, устанавливать в промышленных зонах
лагерей новейшее оборудование, сложнейшую технику, которые заключенные
как “патриоты “ Родины курочили без зазрения совести, сводя личные счеты
с государством.
Делали зэки это на высоком техническом уровне, ставя порой в замешательство
лучших специалистов предприятий. Выводили из строя станки с числовым программным
управлением, тщательно, как партизаны, маскируя свои “художества”. Из
источников питания сварочной дуги аккуратно снимали элементы, содержащие
благородный металл - золото, серебро, платину. Какой бы ни был шмон, он
не приводил ни к каким результатам. Все пропадало бесследно.
Помню случай сумасшедшего, неестественного расхода углекислого газа при
сварке деталей в среде СО2 и постоянное уличение в пьянстве заключенных,
работающих в этом цехе. Извне алкоголь не поступал.
Намертво перекрыли даже несуществующие каналы. Всевидящее око охраны просматривало
и прощупывало каждого субъекта до миллиметра. Установили десятикратный
контроль. Компетентная комиссия разбиралась по рапорту начальника лагеря.
Дать исчерпывающий ответ на предмет наличия спирта в баллонах с углекислым
газом. Были задействованы научно-исследовательские институты, а зэки продолжали
после смены возвращаться в свои блоки в хмельном угаре. В чем причина?!
Выводы, заключения, все представленные документы утверждали - спирта нет.
Осужденные же вопреки всему оставались под кайфом. И вот, однажды, старейшая
работница нашего объединения инженер-лаборант, которая продолжала трудиться
уже будучи не один год на пенсии, заметила как-то, что оседающая на дне
баллона влага обладает каким-то дурманящим свойством, воздействуя на мозг
человека. Ее-то, сливая, заглатывали тюремщики, выпуская преднамеренно
СО2 в воздух. Мудрые были бестии до бессовестности. Их деяниям не было
предела.
Начальникам отряда они пудрили мозги элементарно, если хотели сочкануть.
Как-то ко мне обратился мастер цеха:
- Слушай, не работают ротаметры (приборы для определения расхода газа
аргона, СО2 и др. при сварке). Помоги, разберись там. Дело стоит.
Подхожу, смотрю. Заключенные как специалиста окружили меня. Наперебой,
болтая, показывают, вот, мол, любуйся. Завезли неисправный инструмент.
- Командир! - кричат они. - Совершенно нельзя работать. За чей счет простой
отнести? Недороботка вышла. А нам сейчас позарез деньги нужны на ларек.
Как же мы их заработаем?
Сами так ехидно ухмыляются, перемигиваются.
- Видишь, шеф, - заостряют они мое внимание, - поплавка даже не видно.
Действительно, он стоит на нулевой отметке, а должен подняться и “замереть”
на определенной цифре соответствующей указанной в технологическом процессе
норме расхода аргона.
Гляжу, а они, паразиты, шланг от баллона подсоединили к штуцеру ротаметра
не снизу на вход, а сверху на выход, тем самым не поднимают, а топят поплавок.
Молча, не спеша исправляю ошибку. Зауважали. Вообще, они ко мне хорошо
относились. Я был тверд в решениях, но справедлив.
- Захожу однажды в кабину поста автоматической сварки продольных швов
обечаек. Автомат работает. Сварщика нет. Разозлился страшно. Куда черт
его дернул? Смотрю: рядом небольшая кладовка. Открываю дверь. Зэки забыли
ее закрыть. И вижу мой “варила” сидит на стуле по пояс голый, а над ним
колдует сокамерник - делает на груди наколку статуи Свободы, и так быстро
- диву даешься. Тут дефектов невпроворот, нареканий куча: смещение швов,
поры, течи при испытании на герметичность и такая беспечность. Но их мое
вторжение ни капли не смутило. Они с упоением занимаются “делом”, с гордостью
демонстрируя свое изобретение. Оно действительно заслуживает внимания.
Представляете!
Из обыкновенной механической бритвы сделали отличный автомат для наколки.
Вращательное движение машинки, посредством немудреных решений, преобразовали
в возвратно-поступательное.
Вставили иголку, закрепив ее на специальных миниатюрных кронштейнах к
корпусу бритвы. Тело иглы пропустили через полую трубку от старой авторучки
малого диаметра, заполненную тушью. Тушь не выливается за счет поверхностного
натяжения. Игла, совершая возвратно-поступательные движения, обмакивается
в жидкости и точно так, как игла швейной машинки, в мгновение ока по рисунку
на теле воспроизводит наколкой картину.
Удивительные рационализаторские способности, смекалка и сообразительность
в реализации собственных проблем.
Никогда не забуду, как однажды у нашего контрольного мастера, приехавшего
в зону в командировку, прямо на его рабочем месте зэки моментально стащили
новый рабочий халат. Не успел он опомниться, как на каждом из них появились
кепочки, тапочки из знакомого материала темно-синего цвета.
Изобретательны они были во всем, даже в сексе проявили свое новаторство.
То, с чем я однажды познакомился, было верхом чудовищности и никогда не
уложится в сознании нормального человека.
Отрабатывая режим сварки, я частенько наблюдал, как некоторые заключенные
около меня старательно напильником вытачивают из плексиглаза круглые шарики
диаметром 5-7 мм.
- Для чего они вам?
- Ты что, не знаешь? - В член. Любую бабу доведешь до невероятного оргазма.
Женщины просто балдеют от новшества.
- Как это?
- Очень просто. Надрезаешь кожицу члена, втискиваешь туда шарик, обматываешь
бинтом, чтоб не выпал и со временем он вживается.
Терпишь, конечно, вначале боль, но игра стоит свеч. Некоторые ходят с
пятью шарами. Говорят, на воле нет отбоя от слабого пола. Девственницам,
правда, тяжело. Ну, а красотки со стажем, попав хоть один раз под такого
жеребца, уже никогда не выпустят его из своей конюшни.
- Вальку-то сварного знаешь из второго отряда? Так он сейчас с ушами.
- Как так?
- Понимаешь, вещи-то эти вне закона. А кореш был с четырьмя шариками.
Старательный такой в работе. Ему и разрешили свиданку с женой - трое суток.
Она-то примчалась, бедолага, соскучившись по мужику. А нас в таких случаях
проверяют врачи. Вот и обнаружили у Валька излишнее достоинство. Соответственно
принудительная операция. Представляешь в какую ситуацию козлы его поставили.
Ох, повидал и наслушался я в этой тюряге. Даже элементарное чаепитие у
них своеобразный ритуал. Заваривают в алюминиевую прочерневшую кружку
пачку индийского. Садятся в кружок человек шесть и по очереди, сделав
три обжигающих глотка, передают ее друг другу, кайфуя. Одним словом, чифирят
по-страшному.
Я, насмотревшись, проникся к ним жалостью и пронес через проходную, вопреки
своей совести и данным распискам, большую коробку цейлонского чая. Благодарили
меня сдержанно, но были довольны - это чувствовалось. Когда я уезжал,
они преподнесли мне на память роскошную шариковую авторучку в виде кортика.
Умельцы были похлеще Кулибина.
Как рассказывали офицеры, в их лагере прошлым летом произошло ЧП. Сбежало
двое заключенных. Один - отъявленный рецидивист, другой - бывший воспитанник
Академии им. Жуковского, по глупости сел. Так вот, этот прожженный уголовник
воздействовал на психику молодого преступника и склонил его все-таки к
побегу.
Постоянно изо дня в день нашептывал ему, что его жена сейчас гуляет с
другим, а он сидит здесь обреченный и ничего не может сделать. Ревность
взяла верх. Бандиту как раз это и было надо. Напарник требовался ему как
фон, как прикрытие. И в один из дней в обеденный перерыв, буквально под
носом задремавшего охранника, заключенные умудрились незамеченными перелезть
через забор с колючей проволокой. Оказавшись на воле, беглецы решили действовать
поодиночке. “Курсант” поспешил в соседнюю деревню.
Забрался в какой-то дом переодеться. А из него только что вышли хозяева.
Мужчина перед этим получил зарплату и спрятал деньги в заначку. Немного
пройдя с женой, он спохватился, якобы что-то забыл, и вернулся. Каково
же было его удивление, когда в сенях собственной избы встречает непрошенного
визитера, да еще в своем праздничном костюме. Парень он был здоровый.
Мгновенно заломал и сдал властям неудачника. Сердце бедолаги не выдержало.
В камере он повесился. Через два дня был пойман и посажен в карцер основной
преступник побега.
На том и закончилось мое пребывание в лагере строгого режима, оставившее
в моей памяти незабываемые рассказы и эпизоды тамошней жизни, которыми
я делюсь сегодня с любознательными читателями.
ДЕТИ ВОЙНЫ
Каждый миг нашей прожитой
жизни хранится в потаенных глубинах человеческой памяти, и она в зависимости
от обстоятельств воспроизводит нам в зрительных образах четкие кадры отдельных
эпизодов ушедшего времени. Вот и сейчас за обедом мои внуки своим брезгливым
отношением к сваренному луку, попавшему вместе с капустой в их тарелку,
своей пресыщенной разборчивостью включили во мне сенсорные волокна центральной
нервной системы и тем самым вернули в далекое детство военного времени.
Мы, уставшие от голода дети, как завороженные, не шелохнувшись, прижавшись
друг к другу, сидим возле открытой дверцы лежанки и смотрим жадными глазенками
в огонь. Старший брат на проволоке печет лук. Невыносимо хочется есть.
Когда же, наконец, он поспеет? Еще не остывшую луковицу Костя разламывает
на жалкие кусочки и дает каждому из нас. Мы, обжигаясь и дуя на дымящиеся
дольки, запихиваем их в рот, ощущая сладковатый привкус долгожданного
лакомства. Как вкусно!
А вкусным тогда казалось все. Даже обыкновенный хлеб, который в войну
выпекался с добавлением картошки и доставлялся в магазины вязким, водянистым,
тяжелым, нам представлялся божественной пищей. Это была великая ценность,
которую мы получали по карточкам, и которой нам постоянно не хватало.
Мать, уходя на работу, распределяла его на всех поровну. А мы съедали
мгновенно, как только она закрывала за собой дверь. И целый день голодные
сосали потом брусочки жмыха. Откуда он доставался, я не знаю, но у нас
в шкафу лежал плитками постоянно.
Это спасало семью. Жмых был темный, из подсолнуха, приятный на вкус, как
нам тогда казалось, и рыжий, наверное, из семян льна - противный.
Ели, а что делать? Ели все без разбора, лишь бы утолить и наполнить желудок.
Помню, весной, в самое голодное время года, чуть просохнет пашня - идем
порывать картошку на поле. Она совершенно сгнила, превратилась в противную
слизь. Мать умудрялась промывать ее, затем жарить. Получалось что-то вроде
блинчиков. Мы называли их тошнотиками. Вонь от них в доме стояла несносная.
Настолько стойкая, что очень долго не выветривалась. Как можно было есть
такую гадость? Не знаю. Сейчас трудно понять. Голод заставлял.
Никогда не забуду лето 1947 года, когда Куровской меланжевый комбинат
спустил отходы производства в речку Нерскую. Рыбы подохло немерено. От
реки потом еще долго тянуло зловонной тухлятиной и тяжелым смешанным запахом
каустика с краской.
В воду в те времена невозможно было войти. Поднимающаяся со дна темная
муть забивалась в поры кожи человека, окрашивая тело. Пройдут десятки
лет с полноводными паводками, пока, наконец, течение смоет и унесет вместе
с илом осевшую отраву фабрики.
Ну, это потом, а сейчас изголодавшиеся жители с корзинами, сачками, сетями
бежали к умирающей реке. Метровые щуки, увесистые язи, толстомордые сазаны,
ошалевшие от яда, всплывали на поверхность под восторженные крики ребятни.
А люди азартно хватали их за жабры, ладонями выкидывали на берег, ловили,
дорвавшись, всевозможными средствами и, счастливые, мешками тащили домой.
Это была, казалось, достойная пища.
Я сам тогда приносил маме хорошие уловы. Мне шел уже 10-й год. Однако
кушать ее было не только невозможно, но и противно. Хотя мы отрезали и
выбрасывали головы, мясо отравленной рыбы смердило отвратительным каустиком.
Этот запах был невыносимее тошнотиков. Мы, задерживая дыхание, проглатывали
проваренные куски, лишь бы наесться. Так вот и жили. А желудки-то не железные.
Отсюда, наверно, у нас сегодня все болезни.
Моего отца в конце 1942 года комиссовали из армии по ранению. Война сделала
его инвалидом. Но жизнь продолжалась. Надо было как-то кормить огромную
семью. К тому времени нас оставалось семеро детей от полутора до 14 лет.
А кому нужен калека? И все-таки его взяли в Куровское лесничество лесником.
Оклад мизерный. Что делать? Трудился. И вот однажды папа отпускал лес
для нашего хлебозавода. Ему за хлопоты дали четверть мешка подметенной
с полов и земли муки, в которой было, как после выяснилось, не менее 50%
песка. Все равно пища.
Мать варила из нее какую-то похлебку. Слава богу, варево не надо было
разжевывать. Песок и так противно хрустел на зубах. Мы это кушанье просто
проглатывали.
Горькие воспоминания здесь касаются в большей степени меня. Я описываю
свое отношение к происходившему и рассказываю, как смог выжить в то время.
А каким же мужеством, какой любовью, какой силой воли надо было обладать
родителям, чтобы тянуть такую ораву детей, вести ежедневную борьбу с голодом,
сражаясь за каждого ребенка. Они выиграли эту битву ценой собственного
здоровья. Держали еще корову до последнего вздоха.
Только ее молоко, я убежден в этом, спасло нас, ребятишек, от неминуемой
смерти.
Бедная Зорька несла тяготы лишения наравне с нами. Апрель был убийственный
- самый голодный месяц года. Существенного корма для нее не было. Оставшееся
сено растягивали до конца весны. Если доставали каким-то образом отруби
- делили и ели их поровну с коровой.
Закрытое в четырех стенах, заморенное животное с голодухи выщипывало и
пожирало мох из щелей хлева, грызло кору бревен, надрывно мычало, прося
помощи, и, так же, как мы, уверен, ждала тепла и появления первой травы.
Родители шли на большой риск, оставляя в своем хозяйстве скотину. Она
могла издохнуть. После долгой зимы с появлением зелени ее с трепетом и
волненьем выводили на улицу. Обессиленная, она с трудом вставала на растопыренные
ноги, медленно переставляя их, выходила со двора. На нее больно и жалко
было смотреть. Из двери появлялись живые мощи, обтянутые кожей. Как-то
неуклюже Зорька тянулась мордой к молодой мураве, но изо дня в день, пощипывая
травку, силы возвращались к ней.
Люди тоже весной переходили на подножный корм и с удовольствием варили
щи из крапивы и лебеды. Мы, пацаны, выискивали в лесу и лакомились заячьей
капустой. Лето радовало нас разнообразной ягодой: черникой, земляникой,
голубикой.
В огородах вырастала молодая морковка, свеколка, лучок. Понемногу начинали
подрывать картошку. Жизнь постепенно налаживалась.
Мы, как угорелые, целыми днями носились на улице. Купались на речке, резвились,
играя в “пытку” - это тот же футбол. Она, конечно, не скакала как мяч,
которого у нас в силу бедности не было, но радость детворе приносила огромную.
Делали ее так: набивали изношенные женские чулки сеном, зашивали или завязывали
с двух сторон и гоняли до одури, пока не разорвем. Все было в духе времени.
Заключали пари на “не доешь”, “что в кармане, все мое”. Бывало, спрячешься,
сидишь и ждешь, когда твой товарищ, забывшись, выйдет из дома с куском
хлеба, посыпанным солью, или пирогом с картошкой, а ты тут как тут: “Не
доешь!”
Делился, бедолага. Куда деваться. Один, второй, десятый ротозей отщипнет
по чуть-чуть, глядишь червячка и заморишь. Или, например, забудется друг,
сунет руку в карман, а ты хоп его: “Что в кармане, все мое!” Отдавал,
сожалея. Чего только в детских штанишках не было; и перочинные ножи, и
ж/д билеты, которые мы собирали для игры, карты самодельные, фантики -
всякая всячина.
Потом выкупали друг у друга свои” драгоценности” тем же хлебом, пирожком,
яблоком, морковкой. Сам попадал в такие переплеты, но я был нищим, как
тогда говорили: “у меня в кармане вошь на аркане”.
А ведь это было. Было 55-60 лет тому назад. Мало? Много ли? Но время никогда
не сотрет глубокие шрамы жизни в памяти детей военного поколения. Мир
вам, Земляне! Счастья и благоденствия!
АРМЕЙСКИЕ ИСТОРИИ
Везло же некоторым в армии!
Вот Колька из Сибири приехал служить черт-те откуда, из глухой тайги.
Он, кроме медведей, никого в жизни не видел. Жил себе от райцентра за
400 км, постреливал белок, соболей, вепрей валил пудов на десять. Его
мужики на тигра брали. Верю. Такой бугай вымахал, если рогатиной прижмет,
тут и слон не вырвется.
Всем его природа наделила: и ростом, и статью, и силушкой богатырской.
А здесь, в городе, где расположена войсковая часть, за тридевять земель
от родного дома, родственница нашлась - тетушка по маминой линии. Интересная
такая женщина, лет сорока, интеллигентная, стройная, одевалась безупречно;
ей очень к лицу были шляпки, которые она часто меняла.
Бывало, сама приходила на КПП части, разговаривала с командиром дивизии,
интересовалась службой племянника, беспокоилась о его здоровье. Ее лично
знал ротный, взводный.
С ней были любезны, вежливы и всегда шли навстречу, отпуская парня в увольнение,
тем более, что Николай был отличником боевой и политической подготовки.
Стрелял он снайперски “в яблочко”, был нетороплив, спокоен, в рукопашной
один расправлялся с отделением.
С тетей он всегда встречался сдержанно, тепло, нежно. Она уводила его
под руку, веселая, довольная и все что-то говорила, говорила. Мы всегда
завидовали ему. Вот счастливчик! Побывает в кругу родных, отвлечется от
полковых будней, домашняя кухня - чего еще надо солдату?
Возвращался он всегда вовремя. Она долго расставалась с ним, тщательно
поправляла военную форму, нежно поглаживала его, как будто успокаивала.
К этой паре уже привыкли дежурные. Им давали возможность наговориться.
Тетя целовала его в щечку, и тут же вытирала платком губную помаду. Совала
на прощанье пакет со сладостями.
Он уходил, а она, помахивая ладошкой, нежно провожала его заботливым взглядом.
Коля приходил в роту, высыпал гостинцы, ни о чем не говоря, заваливался
спать, и до побудки отключался намертво.
Так продолжалось из месяца в месяц.
Однажды, нам разрешили пойти в отпуск всем отделением. Таежник сразу же
потащил нас в зоопарк. По дороге решили выпить.
Выпивать запрещалось категорически, но какой соблазн! Свобода, лето, городской
пейзаж. Стали сбрасываться, но наш силач как-то странно повел себя: мнется,
отмалчивается. Подходим к ларьку, берем три пузыря на 12 человек, и видим
как сибиряк отдельно покупает и наливает для себя в пивную кружку бутылку
водки, махнул ее не морщась, закусил сырком “дружба”, посмотрел на нас,
посидел, подумал о чем-то, взял вторую, хватил залпом, зажевал бутербродом
и стал ждать пока мы покончим со своей “кубанской”. У нас зенки на лоб
полезли. Челюсти отвисли.
А он хоть бы что. Только глаза загорелись каким-то живым зажигательным
светом. Интересно, сколько же ему надо? За все время службы мы никогда
не видели его даже выпившим. Он всегда оставался собой - уверенным, серьезным,
задумчивым, неразговорчивым.
Был случай. На первом году после учебки нас перевели в часть. Попали мы
к старикам. Они решили устроить нам “присягу”. Тогда это делалось скорее
ради традиции, игриво, для потехи - не такая жестокость, как сегодня дедовщина.
Все равно унизительно.
Мероприятия не из приятных. С рядового спускали штаны, ручку солдатской
алюминиевой ложки заматывали тряпкой, удлиняя ее, и били жертву под общий
хохот: столько-то горячих и столько-то холодных. От первых жгло задницу,
но это совсем не смертельно.
Стыдно только.
Так вот, заходит эта компания “палачей”, человек девять, после отбоя,
а Колина кровать стояла первая у двери. Они и начали с него. На улыбочке
скидывают одеяло. А он засыпал мгновенно.
Не понял сразу, в чем дело. Когда опомнился, встал. Те даже опешили от
этого “шкафа”, однако, ретироваться было уже поздно, да и неловко перед
нами, они продолжают коллективно наступать, приговаривая:
- Ложись, салага, снимай кальсоны!
- Вы что, ребята? Отойдите греха ради, - опешил он.
А те уже завелись, да еще под “мухой”, смелости прибавилось, лезут на
медвежатника, как моська на овчарку. Он, не долго думая, молниеносно сгреб
самого ретивого, швырнул метров на семь, завалил несколько человек, схватил
табуретку, замахнулся... и в этот момент вошел дежурный по части. Спас
насильников. Дело замяли.
На том и закончилась наша “присяга”. После “старики” никогда не рисковали
заходить к нам.
Шло время. Наша служба подходила к концу. Вышел приказ Министра Обороны
об увольнении в запас. Стало еще вольготнее. Коля постоянно пропадал у
родных. Как-то перед отъездом племянник вернулся от них совершенно сияющий,
счастливый, веселый. Чувствовалось, что он выпил, хорошо провел время,
был необыкновенно подвижен; короче, раздухарился и, уже уходя, вдруг резко
вскочил на стул, достал адрес, стал размахивать им и кричать громовым
голосом:
- Ребята! Кому тетю подарить?! Красивую, нежную, темпераментную.
Мы обалдели. Вот так спектакль длиной в три года! Где и когда он встретился
с этой артисткой? Только, поимев его и откопав в нем силу Геракла, она
отчаянно пошла на роль родственницы, лишь бы удержать его около себя это
исключительное чудо природы, разбудившее в ней женщину. И вот сегодня,
прощаясь с ним, “тетя” упрашивала своего любовника передать ее в сильные
руки по “наследству”.
СОВПАДЕНИЕ
В 1959 году в одном из гарнизонов
группы советских войск в Германии органами контрразведки были задержаны
и уличены в шпионаже два жителя города, работавшие трубочистами в нашей
воинской части. Они были пойманы с поличным при подслушивании и записи
служебных разговоров на крыше здания штаба дивизии. Об этом тогда писала
центральная газета “Советская Армия”.
В то время мне исполнилось 22 года.
Заканчивалась наша служба в армии. “Старики” с нетерпением ожидали приказа
Министра Обороны об увольнении в запас. Учебный батальон, где я был инструктором
по вождению танков, примыкал к небольшому лесу, через который мы иногда
ходили на танкодром, дежурили там, сменяли механиков-водителей, приносили
товарищам в термосах обед. Эта дорога нас очень радовала, поскольку тут
можно было увидеться и познакомиться с немками, но этим путем командование
пользовалось в исключительных случаях.
Здесь нам были известны все тропы, все тайные лазейки в заборе, места
отдыха горожан и уединенные полянки любвеобильных красоток, жаждущих интимных
встреч. Мы становились неудержимыми, понимали, что над нами висит дамоклов
меч в лице работников всевидящего ока, но, что греха таить, все человеческое
нам не было чуждо - бегали в самоволку, общались, познавая язык и нацию,
влюблялись. Помню, один сержант даже втюрился и готов был жениться.
А в жарких дебатах на политзанятиях проскальзывало, что такие браки допустимы,
сложны, конечно, но жизнь есть жизнь и в ней решаются подобные варианты.
Этот голубок, вероятно, и клюнул. Его выслушали. Сказали: обсудим, поможем,
жди. Только через 24 часа его по тревоге отправили в Союз. Допрыгался.
У нас тоже были встречи, но до такой степени они не доходили. Однажды
познакомились со студентками отделения русского языка. Их четыре и нас
столько же.
Им практика - нам интерес. Бывало, по дороге к ним встречаем прохожего
немца, без шутки не обойдем, обращаемся к нему на полном серьезе, потом
хохочем до упаду. Вместо komrad* говорим:
- Кондрат? Durch welcher Schtrasse schwarz Нund** попиздовала. Он останавливается,
внимательно вслушиваясь, переспрашивает:
- Was, was?***
Мы повторяем вопрос. А тот недоуменно, растягивая каждое слово, выговаривает:
- Durch welcher! Schtrasse schwarz Huhd - ferschteen****, побежала - nicht
ferschteen.*****
Вот так с юмором ходили на свидание. Как-то вместе с ними договорились
отметить выдуманный день рожденья одного из нас. Зашли в магазин. Никого
нет. Взяли по русским меркам Коrп gross Flaschе,****** бутылку спирта.
С едою вышла загвоздочка. Одни коробочки какие-то, ни черта не понимаем
по-ихнему, что там написано? Появились продавцы, улыбаются, но как-то
подозрительно провожают нас.
- В чем дело? Чего так пристально смотрите? - спрашиваем мы и показываем
двумя пальцами на свои глаза.
- О, - говорит один из них, вставляя в свою речь наши слова, - Russische
soldaten kuken, kuken - цап-царап и аuffiderseen *******
Нелестное заявление.
Проглотили пилюлю.
Что делать?
Были такие случаи, никуда не денешься. В общем, купили мы у них на закуску
печенья, да пачку масла. Это под спирт-то. Перепились тогда вместе с подружками
до страсти. Опоздали в роту на вечернюю поверку. А дежурным по батальону
в тот вечер заступил командир взвода, старший лейтенант, - большой любитель
волейбола. Мы играли хорошо. Всегда, как друзья, собирались в одну команду,
и громили всех.
Он оказался на редкость человечным, дождался все-таки нас, пришедших на
бровях, закрыл глаза на нашу выходку, умолчал о нарушении вопреки своей
совести и офицерскому долгу. Только потом неделю принципиально не разговаривал,
не играл с нами. Игнорировал. Мы извинялись, объяснялись с ним, доказывали,
что предательством здесь не пахнет. Обыкновенная встреча двух полов. А
могли бы по глупости вляпаться. Заграница. Государственные интересы. Присяга.
Честь.
Все бывало. Как-то на очередном празднике Национальной народной армии
ГДР, куда меня пригласили, как участника художественной самодеятельности,
я познакомился с интересной девушкой - Гизелей Штарк, лет двадцати пяти,
сбитой, складненькой, с лезущими в душу глазами, обворожительной, доступной,
сплошным очарованием. Только вот при встречах (а в самоволку я бегал в
спортивном костюме), она становилась раздражительной, злилась, что я не
в солдатской форме, хотела видеть мои фотографии, фото друзей, родственников,
командиров, интересовалась техникой, проявляла любопытство к документам
и все делала как бы невзначай, между прочим. Меня настораживало это, и
под личиной простоты я нес всякую ахинею, обещая, врал, что на следующий
раз обязательно буду в парадном кителе. Но все повторялось.
Я спешил к ней только как к женщине, без каких-либо компрометирующих меня
материалов. Вылазки делал скрытно, незаметно, казалось, нигде не светился,
как вдруг в части меня останавливает незнакомый офицер и прямо в лоб,
называя фамилию, строго и резко говорит:
- Хотите без осложнений закончить службу? Прекратите нарушать Устав! В
противном случае после очередной отлучки встретимся в другом месте. Следующего
раза не последовало. В той нашумевшей газетной статье соучастницей преступления
оказалась девушка по имени Гизеля Штарк.
* Товарищ
** По какой дороге черная собака
*** Что, что?
**** По какой дороге черная собака - понимаю
***** не понимаю.
****** водки большую бутылку
******* Русские солдаты смотрят, смотрят - цап-царап и до свидания.
ЦАРСТВО МОЕГО КИНО
Наших ребят сегодня ничем
не удивишь. В кинотеатры молодежь не ходит, разве только на дискотеки,
и то до 14-летнего возраста.
У каждого в квартире видеомагнитофоны, музыкальные центры, телевизоры
- на кухне, в спальне, в зале, на даче; кассеты со всевозможными записями
вплоть до порнографических. Ужастиками и кинобоевиками заполонены все
телеканалы. У многих - компьютерная техника. Связь с “интернетом”.
Чего только нет?!
А я вспоминаю свою молодость, до которой всего-то пятьдесят лет с хвостиком,
но какое это было дремучее время! Тогда только что приступили к электрифицированию
нашего поселка, к домам подводили свет, радио. Мы, пацаны, проявляли интерес
к новой технике. По схемам из журналов изготавливали примитивные детекторные
приемники.
Это была наша гордость. Бывало, прижмешься к наушнику одним ухом, поймаешь
случайную волну и восхищаешься льющемуся из эфира голосу. Песни слушали,
затаив дыхание. В эту минуту, казалось, что ты паришь в каком-то неведомом
тебе прекрасном мире. Было ощущение радости и восторга.
Нас в то время захватывала и завораживала передача: “Театр у микрофона”.
Разве сравнишь ее с сегодняшними “мыльными сериалами”! Мы жаждали нового.
Нашими источниками познания оставались: книги, кино, радио, посиделки.
Улица считалась народным университетом изучения основ человеческой мудрости.
В деревнях и поселках нам кричал лозунг: “Важнейшим из искусств является
кино”. И озорная гвардия буквально осаждала детские сеансы. Каждый фильм,
особенно про войну, мы смотрели по десять раз.
Хотя билеты были недорогими - денег не хватало, но в ту пору ребята росли
самостоятельными и изобретательными. В чем это заключалось? В элементарном.
Приспосабливались к жизни. Искали и сдавали бутылки. Скажете, ну, удивил!
Да! Они в то время не валялись повсюду, как сейчас. Их просто не было.
Тогда магазины принимали любую тару при одном условии - безупречная чистота.
Вот нам и доставалась случайно найденная посуда, загаженная техническими
маслами и черт знает чем. Рады были до смерти. Потом днями отмывали ее
с песком, пока она не принимала товарный вид. После, на очередном киносеансе,
пожинали плоды своего труда, восхищаясь “Кащеем бессмертным”, “Василисой
прекрасной”, “Свинаркой и пастухом”, “Котовским”, “Веселыми ребятами”,
“Тарзаном” и другими фильмами.
Жизнь заставляла нас заниматься и таким искусством: выискивали и аккуратно
приклеивали контрольные корешки к оторванным билетам. При необходимости
проглаживали свои “шедевры” утюгом. Делали это на высоком уровне, соревнуясь
друг с другом. Билет должен был выглядеть как новый, чтобы билетерша не
могла обнаружить обмана.
У нас, в Куровской (Московской области), было два клуба. Кресел, какими
сейчас оборудованы кинотеатры, не было. Стояли длинные лавки. Каждый садился
туда, куда хотел.
Если фильм шел “потрясный”, трудно было прорваться, зрители переполняли
зал. Тогда мы, пацаны, которым посчастливилось попасть на сеанс, рассаживались
на полу перед сценой.
Это считалось в порядке вещей. Важно было пройти. Фильм шел с остановками,
по частям. Когда заправлялся следующий кусок или после обрыва пленки,
а рвалась она часто, включался свет, поднимался снова шум, крик. Мальчишки
перебегали на другие места. Бутузили друг друга. Умолкали только с возобновлением
показа картины.
Иногда пользовались партизанскими методами. Часа за два до начала сеанса
приходили в клуб. Он, как правило, был открыт.
Тихонько пробирались на сцену за кулисы. Там у стены стояли прислоненные
афиши. Забирались между этими рекламными щитами и затаивались. Как только
начинался фильм, мы словно горох высыпали со сцены, и пристраивались к
ребятам на полу возле экрана.
Работники кинотеатра спохватывались, но поздно. Попробуй, определи нас
в темноте среди сверстников!
Никогда не забуду, как мой отец однажды нашел в лесу громадный воздушный
шар с прибором - зонд, запущенный с научной целью.
За это он получил большую по тем исчислениям премию. Но дело в другом.
В то время для нас, ребят, само зрелище было захватывающим.
Представьте себе, идет мужик и тащит за веревку огромный, с дом величиной,
полуспущенный шар, который выше даже электрических проводов. Сбежался
весь поселок. Папа прикрепил свое “чудо” за козырек крыши нашего старенького
домика. Многие шутили тогда над ним:
- Вот подует ветер, унесет твое семейное гнездо под облака к самому господу
Богу, и придется тебе держать ответ перед ним за содеянное. Выдюжишь ли,
грешник?
- Выдюжу, выдюжу, - отвечал отец, крепче затягивая узел.
Я в тот миг очень гордился им. Мне уже было 9 лет.
Со временем шар повис, как тряпка. Тогда-то во мне проснулись одновременно
жилки рационализатора и бизнесмена.
Решил использовать этот материал для изготовления надувных шаров для детишек.
У моего дядьки был велосипед. Я выпросил у него насос, привязал его к
козлам для распиловки дров, разрезал на лоскутки материал шара и с двоюродным
братом надували завидные изделия, завязывали их нитками, ровненько подрезали
узлы и получались отличные воздушные шары. Делали связку по 10 штук -
и на рынок.
Я не успевал донести их до базара. Сбывал на ходу. Женщины мгновенно разбирали
новинки для малышей. Тем самым я обеспечил себя и мороженым, и деньгами
для просмотра кинофильмов. Зрелища были главными мероприятиями.
Нам тогда остро не хватало их. Самым доступным и привлекательным в то
время оставалось кино, которое я очень любил. И уже в Москве, будучи студентом,
постоянно посещал кинотеатры, смотрел все новые фильмы. Сегодня это история.
Закончу воспоминания о том времени своими стихами:
Я помню царство нашего кино.
Встречал оркестр нас с самого порога,
Буфет, конфеты, пиво и вино,
И было все торжественно и строго.
Степенно пары проходили в
зал.
Глушил ковер восторженные звуки.
Здесь я душой и сердцем отдыхал,
Влюблялся здесь и здесь грустил в разлуке.
Но делу время, а потехе час.
Погас экран последней вспышкой света.
Ушло кино в небытие от нас,
Как ночь уходит с торжеством рассвета.
ТРИЖДЫ ВОСКРЕСШИЙ
1996 год. Книга памяти погибших
в ВОВ. На странице 158 среди убитых я - Николай Дмитриевич Вершинин. Уже
второй раз меня официально вносят в список павших солдат. Первая похоронка
пришла 12 апреля 1943 г. А вот, слава Богу, жив. Это счастливая ошибка.
Но по порядку.
Родился в 1923 г. под Москвой. Учился в Лобненской средней школе, был
одним из лучших учеников. Как и все сверстники, рос озорным мальчиком.
А злой рок довлел надо мной еще со школьной скамьи.
Первый удар судьба нанесла мне в 12 лет. Однажды, мы с ребятами купались:
играли в салочки, ныряли, плавали наперегонки, прыгали с разбега с берега
в глубокий пруд, плескались, орали, перекрикивая друг друга. И вот, в
такой суматохе, мой приятель под водой случайно ударяет меня головой в
висок. Как после выяснилось: я потерял сознание. Мальчишки вытащили меня
за волосы, но решили. что я мертв, испугались и разбежались. А я, Бог
миловал, оклемался, бреду пошатываясь домой, а навстречу мне к злосчастному
водоему бегут, услышав убийственную весть, ошалевшие от горя родители.
Это не остудило меня в шалости. Помню, через год, катаясь на коньках и
цепляясь крюком из проволоки за трактор, на скорости попадаю в скрежещущую
пасть снегоочистительной машины. Трудно описать. Все произошло мгновенно.
Но судьба и на этот раз осталась ко мне благосклонной.
15 июня 1941 г. выпускной бал, вручение аттестатов. Мы почувствовали себя
взрослыми. Наши девчонки выглядели невестами. Какое счастье! Сколько радости!
Какие прекрасные перспективы открывались передо мной... А через неделю
война. Она ворвалась в наш дом неожиданно, жестоко, губительно. Началась
тяжелая изнурительная работа слесарем-сборщиком по 12 часов в сутки на
оборонном заводе в Долгопрудном. Мы делали и восстанавливали израненные
в боях самолеты “У-2” - кукурузники, как их в то время называли. Падали
от усталости, недоедали. Тогда повсюду набатом кричали лозунги: “Все для
фронта - все для победы”. И самоотдача была зверская. Мы сверлили, варили,
клепали, ремонтировали искореженные машины, засыпая на ходу, чтобы через
две минуты забытья вновь с остервенением заняться выпуском боевой техники.
Первая повестка. Нас, закончивших десятилетку, направляют на трехмесячные
курсы подготовки артиллеристов. Выучился. Я командир орудия. Внезапная,
тяжелая болезнь с операцией выбивает меня из колеи. Не приведи, Господи,
молодому парню во время военных действий, когда вся страна встала под
ружье, перенести это, испытать свою немощь и бессилие. Постепенно я выздоравливаю.
Чтобы хоть чем-то помочь Родине, прохожу переподготовку и устраиваюсь
военруком в Лобненской и Шереметьевской школах.
Снова повестка в солдаты. Курсы минометчиков. Здесь, наверно, уместно
рассказать, как и чем в то время отмечали курсантов. Представьте себе.
Выстраивают роту, и командир за отличные успехи в боевой и политической
подготовке торжественно премирует меня двухстами граммами конфет, конвертами,
перчатками и записной книжкой. Кстати, записная книжка, как бесценная
реликвия, хранится в нашей семье до сих пор.
А потом был фронт. Сотни километров дорог. Спали на ходу. Оружия не хватало.
Питались всухомятку. Наступали по вине командования необдуманно, в лоб,
с большими потерями, но дрались отчаянно, по-русски. Седьмого марта 1943
г. мы штурмовали дзоты деревни Веревкино под Старой Руссой. Противник
вел прицельный огонь, головы не поднимешь. Мы срослись с землей.
Ползший рядом со мной рядовой Корзулин зацепился за мину. Его разнесло
в клочья, а меня отшвырнуло и засыпало песком. Не могу пошевелиться, раздроблены
рука и левая нога.
Меня нашли санитары, откопали, доставили в медсанчасть, затем госпиталь
- операции, лечение. Писать не мог. “Медальон смерти” затерялся, а документы
перед атакой были сданы командиру взвода, который погиб, как я потом узнал,
в следующем бою. Возможно, мой пенал нашли, меня посчитали погибшим. Только
месяца через полтора, отойдя от шока и возвращаясь к жизни, я продиктовал
медсестре письмо маме. Однако, похоронку ей вручили двумя днями раньше.
Домой я вернулся инвалидом. Раны не давали покоя. В 1977 г. они заявили
о себе с ожесточенной силой. Медики сделали невозможное, однако судьба
намертво приковала меня к инвалидному креслу. Трижды воскресший, я жду
рокового финала трагического спектакля, но где-то в глубине души надеюсь
и верю в свое очередное счастливое возрождение.
ПАМЯТИ ГЕРОЯ
Россия, а вместе с ней и
мой город потеряли в этом году еще одного Героя Советского Союза. Ушел
из жизни участник Великой Отечественной войны, Почетный Гражданин города,
земляк с нашей улицы, просто хороший человек Гавриил Дмитриевич Будник.
Два года тому назад мне довелось брать у него интервью для городской газеты
“Лобня”, и тогда мы договорились, что я не буду писать об одном эпизоде
его истории до тех пор, пока он по воле Бога не оставит этот мир. Время
оказалось до боли скорым и безжалостным - развязало мне руки. Однако,
прежде чем перейти к повествованию, я хочу вкратце познакомить читателей
с основными моментами биографии той первой беседы с кавалером ордена Ленина,
которую опубликовала наша малотиражка.
- Мне шел тогда 17-й год, - рассказывал Гавриил Дмитриевич, - когда в
беззаботную юность ворвалось страшное слово - война. Жили мы в Казахстане.
В то время радио было редкостью, а газеты и подавно. Сообщение добралось
до нас только на второй день. Люди растерялись. Потом пошли повестки.
В 1942 году, не дожидаясь призыва, добровольно ушел на фронт 151-й полк
8-й стрелковой дивизии. Школа младших командиров. Первое боевое крещение
в Ливнах Липецкой области. От бомбежки бойцы прятались под берегом реки.
Ничего не соображали. Вздрагивали от каждого разрыва.
- Помню, - продолжал ветеран, - мы заняли линию обороны на передовой станции
Сабурово. Там постоянно в одно и то же время выезжали четыре “тигра”.
Продефилируют вдоль фронта, постреляют и уходят восвояси. Они были неуязвимы
и пытались вызвать у нас ответную реакцию, чтобы засечь огневые точки.
Я тогда был истребитель танков, при мне ПТР, все возмущался, почему не
бьем на поражение? Если хочешь, уходи дальше от нас и бей, сказали мне.
Один раз только бабахнул, как все вокруг меня взметнулось. Ружье отлетело
в сторону. Земля уходила из-под ног. Что сохранило мне жизнь, до сих пор
не пойму.
На другой день командование доставило туда четыре сверхсекретные противотанковые
пушки для испытания. Не успели фашисты выползти, заговорили наши новые
орудия. Снаряды прошивали их насквозь. Так развеялся миф о неуязвимости
вражеской техники. Но основное сражение было впереди. После него командир
батальона взял Гавриила в роту разведки.
- Никогда не забуду, - задумывался ветеран, - форсирование Днепра. Первыми
шли мы - разведчики. Двенадцать лучших отобранных бойцов, вооружившись
автоматами, гранатами, ножами, на лодках в восьмистах метрах севернее
Киева поплыли в неизвестность. Тишина, 100-процентная видимость и постепенная
пристрелка противника минами. Разбита одна лодка, перевернута другая,
третья. За 200 метров до берега шквальный огонь. Доплыли двое. Расползлись
в разные стороны, втиснулись в землю, ждем. В камышах показались немцы.
Идут в рост и стреляют. Мы открыли огонь. Три раза отбивали их атаку.
Держались сорок минут. Когда стало невмоготу, дали сигнал ракетами: огонь
на себя. И на этот раз пронесло. Бог спас от своих снарядов.
Десна, Припять. Три батальона оторвались, наступая, от своих частей на
47 км и практически оказались в окружении. От авианалетов прятались в
лесу. Назад дороги нет, только вперед. А там оказалась деревня, занятая
фашистами. Они не рассчитывали на дерзость, думали, их будут обходить.
Левый и правый фланг поселения тщательно заминировали, расставили различные
ловушки.
Но наши бойцы, дождавшись ночи, пошли в лобовую атаку, ворвались в поселок
и уничтожили их. Трое суток пробирались лесами Полесья, преследуемые противником.
Наткнулись на партизан-ковпаковцев.
Они нас пропустили, затем снова сомкнулись и наголову разбили мадьяр,
спешащих за нами.
- Нас очень тепло встретил и Ковпак, Сабуров, - рассказывал Гавриил Дмитриевич.
- Целый месяц находились у них. Меня поздравили.
Перед строем зачитали Указ Верховного Совета СССР о присвоении мне звания
Героя Советского Союза. Помню, Ковпак смотрит на меня и говорит: “Как
же так, ты герой, а стоишь босой? Негоже”. За одну ночь сбили мне сапоги.
Так я дошел до Тернополя, где меня встретил приказ Верховного Главнокомандующего
- всех Героев Советского Союза направить на учебу. Я попал в авиационную
школу механиков в Киевский военный округ, закончил ее в звании старшины
и служил в Австрии в 135-м штурмовом авиаполку. Летал в качестве воздушного
стрелка с командиром до 1950 года.
Остался на сверхсрочную службу, меня перевели на главный аэродром ВВС
в Шереметьево. Работал в МВД, служил в ГДР.
Г.Д. Будник награжден орденом Ленина, Золотой Звездой Героя, медалью “За
боевые заслуги” и многими другими. Семнадцать лет отработал оператором
в аэропорту “Шереметьево”. В 1989 году ушел на пенсию.
И вот, будучи уже на заслуженном отдыхе, с ним происходит случай, который
психологически потряс его до глубины души.
Как-то среди недели к нему в квартиру позвонил приветливый молодой человек
атлетического сложения, представился корреспондентом одной из престижных
московских газет. Сопоставив свои данные с ответом хозяина и убедившись,
что именно здесь проживает Герой Советского Союза, которого пресса должна
представить читателям, он попросил разрешения войти. Был очень любезен.
Беседу вел не спеша, внимательно рассматривал воинские документы, печати,
делал пометки в блокноте, сверял даты боев, старательно изучал наградные
бумаги, с гордостью оценивал медали и ордена, любезно представленные владельцем,
и все писал, писал что-то в свой кандуит, восхищаясь подвигом бывшего
фронтовика.
Его внимание привлек наградной лист.
Он спросил копию.
Ее не оказалось.
Сожалея и акцентируя внимание на важности этой исторической справки, визитер
обратился к хозяйке с просьбой сходить, отснять и заверить у нотариуса
два экземпляра. Мы в таких случаях на редкость послушные. Как же, напечатают
в центральной газете на всю страну. Лестно. Щекочет самолюбие. Она уходит.
А гость-то оказался бандитом, специализирующимся на краже орденов и медалей.
Ему не нужен был в квартире лишний свидетель. Вот он и нашел предлог.
Оставшись наедине, грабитель выхватывает пистолет, заставляет ветерана
отойти к кровати и повернуться лицом к стене. Бывший разведчик, не раз
бравший языка, ходивший врукопашную, наделенный недюжинной силой, двухметровым
ростом и знанием приемов борьбы, растерялся от неожиданности, вскипел
от злости и обиды, но сдержался. Как он потом скажет:
- Меня остудило только пришпоренное сердце, да 76-й год жизни. В былое
время заломал бы его как котенка. Я не подчинился, смотрел на подонка
с ненавистью и презрением. Он оборвал телефонный шнур, сгреб в сумку награды,
сорвал с кителя орден Ленина, Звезду Героя и, продолжая угрожать оружием,
молниеносно выскочил из квартиры. Я оказался жертвой неслыханного кощунства.
Мои боевые реликвии, мои заслуги перед Родиной, юность мою и память на
склоне лет растоптала вопиющая наглость злодея. Горю моему не было предела.
Как выдержало сердце, одному Богу известно. Только, пока я отошел, пока
исправил аппарат, пока позвонил в милицию и, наконец, пока она приехала,
прошло время. Результат перехвата похитителя ничего не дал. И быть бы
мне до конца дней своих униженным и оскорбленным, да помог случай.
Разбойник мчался на такси в сторону аэропорта Внуково. Видимо, водитель
превысил скорость, и его остановила ГАИ. Просматривая документы шофера,
стражи порядка обратили внимание на нервозность пассажира. Проверили,
нашли высокие награды, медали. Вразумительного ответа гастролер не нашел.
Сам он оказался из Минска. Его забрали. А остальное уже дело техники.
Вот так, благодаря бдительности наших органов правопорядка, были возвращены
все раритеты Герою Советского Союза Буднику Гавриилу Дмитриевичу. Царство
ему небесное и вечная память!
КОНКУРСНЫЕ ИГРЫ
Сколько раз в своей жизни
я говорил и зарекался не участвовать в азартных лотереях, различных играх,
разрекламированных конкурсах и т. д., поскольку убежден, что там все схвачено,
за все заплачено. Клялся и попадался вновь и вновь в водоворот интригующих
мероприятий. Остановлюсь на наиболее ярких примерах.
В 1993 г. по Центральному телевидению прошло объявление о конкурсе поэтов,
которое проводит АО ФПИ (акционерное общество - фонд поддержки инициатив).
Принимались стихи по выбору автора с приложенной квитанцией об оплате
- 850 руб., указаны, как и полагается в таких случаях, расчетный и корреспондентский
счета со всеми атрибутами, адрес и телефоны компании.
Подведение итогов и награждение победителей, как вещал диктор в конце
января 1994 г. Сердце лирика не выдержало. Я добросовестно принял их условия
и стал ждать назначенного срока. Естественно, волнуюсь.
Изредка позваниваю, интересуюсь, спрашиваю, как движется соревнование,
много ли конкурсантов, пытаюсь узнать - кто члены комиссии, поскольку
знаком со многими поэтами, встречаюсь с ними часто в ЦДЛ (Центральный
Дом литераторов), выступаю там, общаюсь с ними.
Трубку, как правило, поднимала девушка и приятным голосом отвечала:
- Конкурсный отдел слушает.
Наталья Михайловна, как она представлялась, просила не торопить события,
ждать и с целью исключения давления на жюри скрывала его состав. Шло время.
Завершился год. Пролетел долгожданный январь. Отшумели прощальные дни
вьюжного февраля. А наша щебетунья продолжала теплым и ласковым словом
рисоваться перед нами, отвечая своим красивым голосом на многочисленные
звонки:
- Конкурс продлен. Следите за прессой. Публикацию стихов победителей читайте
в “Комсомольской правде”. Но, когда еще один месяц канул в Лету забвения,
я понял, что меня, как последнего лоха, разыграла очередная группа предприимчивых
дельцов.
Сколько же нас, несчастных, в России и Ближнем зарубежье клюнуло на эту
дешевую наживку?! С каким наваром и при каких “бабках” остались эти стервятники?!
Звоню в самые различные высокие инстанции названного печатного органа,
вплоть до главного редактора комсомолки. Расспрашиваю. Они в растерянности.
Для них мой вопрос - новость. Никакие итоговые конкурсы они не печатали
и не собираются печатать в ближайшее время.
В который раз набираю номер загадочной обладательницы сладкой речи:
- Наталья Михайловна, - говорю. - Вы здорово влипли. Я из органов. Ваша
фирма АО ФПИ - фикция. К вам едут следователи, будьте дома, встречайте.
Как она расплачется, запричитает:
- А я тут при чем! Я работаю на телефоне. Мне сказали, как надо отвечать,
я и отвечаю.
Ни слова не говоря кладу трубку. В милицию обращаться не стал. Жена запретила,
говорит не лезь на рожон. Тебе что, жить надоело.
Было еще одно малодушие в моей практике. Как-то наша городская газета
“Лобня”, где я работаю корреспондентом, объявила конкурс на лучший рассказ.
Прекрасная идея. Победитель награждался полугодовой подпиской на нашу
малотиражку.
Снова я поддался соблазну, хотя отлично понимал, с какой завистью и как
недоброжелательно относятся ко мне некоторые коллеги по перу.
Представил вещь и через определенное время по небольшой заметке в одном
из номеров читаю радостную весть - выигрыш присудили двоим: мне и преподавательнице
одной из школ г. Лобня. Однако никакого движения. Тишина жуткая, как будто
и не было совсем рекламы в местной прессе.
Ждать можно было до “морковкиных заговин”. Никто никогда бы не вспомнил.
Не выдерживаю и иду к главному редактору выколачивать заслуженный приз.
Только так, ценой собственных унижений, за счет непримиримого характера,
без всяких поздравлений и рукопожатий, напротив, испытывая раздражение
и сарказм, я добился своего выигрыша. Квитанция была выписана втихушку.
Согласитесь, какая бестактность и непорядочность руководства редакции
к своим неугодным подчиненным.
В конце прошлого года я опять отступаю от своих принципов. В Лобне проводят
конкурс на лучшее написание гимна города.
Наученный горьким опытом ярких соревнований, не участвую в нем, тем более,
что конкурсантам отвели на это очень мало времени - всего один месяц.
Однако, меня вовлекают в эти мероприятия и задействуют в жюри. Представленные
тексты оказались слабенькими.
Наиболее яркими, как сочла комиссия, были стихи Аллы Ковальковой. Лавры
первенства единогласно отдали ей. Гимн поэтессы с блеском исполнила Заслуженная
артистка России Татьяна Вальцева. Аккомпанировал и написал музыку композитор
Александр Вальцев.
Совет не остановился на достигнутом и решил продлить конкурс еще на три
месяца. Вот тут-то все и началось. Меня буквально осаждали вопросами,
почему не участвую. Удивлялись, пожимали плечами, недоумевали или просто
настаивали включиться и выплеснуть весь свой потенциал. Задумался. Червячок
внутреннего самолюбия взыграл, и я опять окунулся в водоворот сумасшедшей
гонки. Как мог, создавал свое детище. Выродил.
ГИМН ЛОБНЕ
Мой город - щит отеческого
дома,
И он сейчас на марше перемен.
Его создал отряд аэродрома,
Строители прославленного ЦЭМ.
Наследие годов его богато,
Он вместе с нами здравствовал и рос,
И помнит, как в победном сорок пятом
От радости пролил озера слез.
Лобня - Родина юности нашей.
Лобня - это священный рубеж.
Лобня - быть тебе лучше и краше.
Лобня - город любви и надежд.
Сегодня не окинешь стройки
оком.
У города меняется наряд.
И лобненцы в стремлении высоком
В грядущее с надеждою глядят.
А жизнь стремит обманчивым зигзагом
То взлет, то спад, то новый поворот.
Но город четко выверенным шагом
Дорогою истории идет.
Лобня - Родина юности нашей.
Лобня - это священный рубеж.
Лобня - быть тебе лучше и краше.
Лобня - город любви и надежд.
Теперь надо было найти композитора.
Наши местные музыканты тянули на своих плечах аж по три произведения.
Обременять кого-то из них еще одним я не захотел и обратился к профессору
музыки института культуры В. М. Васильеву, который отнесся к моей просьбе
с пониманием. Он переложил мои слова на мелодию и предложил исполнителя
- солиста ансамбля “Русский сувенир” Василия Сельвесюка. Интересный, вдумчивый,
творческий певец с отличными артистическими манерами, хорошим диапазоном
голоса, прекрасными вокальными данными, ответственный и обязательный человек,
он, со свойственной ему серьезностью, с большой любовью и усердием сделал,
казалось, невозможное, вдохнув в песню свое неподдельное очарование.
Но я повторюсь. Это был конкурс, в котором все роли расписаны “режиссером”
заранее. И, несмотря на то, что в состав жюри входила авторитетная группа,
ход самого соревнования художественный совет города вместе с Управлением
культуры представил в виде театра мимики и жеста.
Участники были поставлены в разные условия: один солист вживую поет перед
лицом жюри, претерпевая при этом волнение и все связанное с ним, - другой,
сделав заранее капитальную запись на радио заслуженного артиста России,
лауреата различных международных конкурсов, сидит, не утруждая себя, спокойненько
в кресле зала и представляет комиссии свое творчество посредством кассеты.
Разве это справедливо?
Кроме того, цифрами вместо фамилий устроители шоу настолько запутали нас,
себя и жюри, что просто диву даешься. Из 11 участников двое отказались,
трое не пришло, а цифры-то остались. Получались забавные картины.
Например: всем выдали порядковые номера выступлений. Мне не дали. Я возмущаюсь.
Председатель В. И. Коробков подскакивает, подмаргивает и так загадочно
шепчет - пятый, пятый, что за секреты, хотя по дате заявления должен быть
11-й. Ну, давайте порассуждаем, а это так и было, допустим, следующий
выступающий идет 4-й, т. е. 6-й по регистрации, но, поскольку он отсутствует
- на сцене должен быть очередной 5-й, 4-й по списку, но тот снял свою
кандидатуру, тогда поет 6-й, 5-й по заявлению. Абракадабра какая-то.
Сплошные номера. Ни черта не понимаю. Пытаюсь разобраться. Подхожу к секретарю.
Та, внимательно читая, ищет, перекидывая гору листков, и раздраженно говорит:
- А вас нет в списках конкурсантов!
- Как так?! - возмущенно восклицаю я.
Она снова долго копается, затем отыскивает одну из бумажек радостно заявляя:
- Ах, вот вы! - и читает подготовленный для комиссии документ: “Автор
А. Капустин, композитор А. Вальцев...” Все перепутали! Долго готовились.
Претендентов много. Тут уж я, окончательно расстроившись, ухожу. И поделом
тебе, молодец неугомонный, говорил же, не лезь в сомнительные игры. А
тебя все туда же. Вот и допрыгался.
БЕСШАБАШНОЕ ДЕТСТВО
Станция Куровская - крупный
железнодорожный узел. Здесь перпендикулярно пересекаются две ветки. Одна
- Москва-Шатура-Черусти, другая - Александров - Орехово-Зуево - Егорьевск.
Вторая - с двумя мостами проходит над первой по очень высокой насыпи,
длина которой более трех километров. Первый мост небольшой, перекинутый
через речку Нерскую, второй - мощный, с опорами, Красный, как мы его называли,
построенный над основной магистралью.
Песок для насыпи черпали из двух вырытых глубоких и огромных размеров
котлованов. Эти высоты были нашими излюбленными местами отдыха.
Летом мы постоянно пропадали здесь, зарываясь после купания в горячий
песок покатых боков вала. Зимой с утра до вечера катались на лыжах через
сумасшедшие трамплины искусственных курганов.
Они были буквально изрезаны следами лыж. Именно здесь у озорных мальчишек
вырабатывалось мужество, смелость, решительность. Мы наперегонки друг
перед другом доказывали свое умение, ловкость и под завистливые взгляды
маменькиных сынков отважно бросались в неизвестность, испытывая неповторимое
чувство полета. Входили в азарт. Выбирали самые крутые склоны.
Падали. Ломали лыжи. Набивали шишки, разбивали носы, но ничто не могло
остановить стремительного порыва детского энтузиазма. Тут не место трусости,
страху, надо было сгруппироваться, твердо встать на ноги и, пригнувшись,
чуть подавшись вперед, ринуться навстречу необычайным ощущениям.
Помню очень уж крутую горку со специально выложенным из снега трамплином.
На сумасшедшей скорости он выбрасывал тебя вверх, и ты, распластавшись,
летел словно птица, прежде чем грохнуться на утрамбованную площадку приземления.
Вся соль заключалась в том, чтобы устоять на ногах, удержаться. Тогда
ты герой.
Не каждый мог решиться на подобный спуск.
Я уже сделал несколько попыток. И, вот, в последней, оторвавшись от вершины,
что-то дрогнуло внутри меня. Словно молния, пронеслась предательская волна
страха. Коленки, не выдержав напряжения, надломились. Потеряв над собой
контроль, падаю с космической скоростью, не доехав до трамплина, и врезаюсь
в него по инерции правым плечом.
Рука перестала повиноваться. Кое-как подбираю далеко ускользнувшие лыжи.
Возвращаюсь домой. Тогда и в мыслях не было жаловаться об этом родителям.
Наоборот, скрываешь, чтоб мама не ругала.
А ей не до того. Она, бедная, с малышом на руках хлопочет по хозяйству.
Затем передает мне братика и ставит на стол обед. Боже мой, больно-то
как! Молчу, придерживая его левой рукой. Пронесло, не узнала.
Со временем все само собой прошло.
Ранним летом и осенью на склоне насыпи, в растущих на ней и поодаль кустах,
мы находили землянику, подосиновики. Детское любопытство, бесшабашное
ребячество толкало нас порою на опасные поступки. Случалось, самые отчаянные
из нас, рискуя сорваться, забирались под колею на одну из несущих опор
железнодорожного моста.
Хотелось ощутить на себе и выдержать давящее чувство трепета от надвигающегося
на тебя состава, который пронесется и прогрохочет буквально в метре над
твоей головой. Дрожали, конечно, уж очень страшно. Зато потом долго ходили
в победителях перед своими сверстниками, принимая их удивленные и восхищенные
взгляды.
Как же мы были неосторожны. Наша бравада могла привести к самым печальным
последствиям, но нас ничто не останавливало.
Мы, балансируя судьбой, изучали жизнь методом проб и ошибок. Однажды,
возвращаясь из очередных похождений, задержались на середине - моста над
“Нерской”. Интересно.
Высота метров десять. Внизу речка бурлит. Перила жиденькие, невысокие,
сваренные из прутка. По бокам вдоль линии редкий настил из досок. Бросаем
камни в воду, любуемся, как они булькают.
Вдруг поезд. Казалось бы, сойди, спустись с насыпи. Многие так и сделали.
А я нарочно встал, вцепившись в поручни, и проверяю свои нервы перед надвигающейся
опасностью.
Машинист меня заметил. Локомотив, словно дьявол, взревел во всю глотку
и, раздувая меха, еще стремительнее ускорил свой бег на подъеме. Вы когда-нибудь
видели совсем рядом эту оглушительно рычащую махину с вырывающимся из
под-колес паром, мчащуюся на тебя, как будто в лоб? Вот она все ближе,
ближе. Вот уже вздрогнул и задрожал под ее тяжестью мост.
Паровоз, словно голова огромного чудовища, проносится мимо, обдав тебя
влажным воздухом и скрежеща металлом, проносит дальше свое километровое
туловище. Вагоны, раскачиваясь и гулко постукивая на стыках рельсов, мелькают,
как кадры кинохроники. Вот и хвост.
Последняя волна пыли, песка и грозящий кулак кондуктора, переходящий в
многократный поворот пальцем вокруг виска, из тамбура скрывающегося состава.
А тебе до фонаря. Бежишь довольный к мальчишкам, подчеркивая свою удаль.
Бог снова миловал. Но это не может быть бесконечным. Так и случилось.
В тот день, купаясь, мы переплывали на спор котлован в длину и ширину.
Это было в конце июня, когда поспела клубника. Рядом с водоемом раскинулось
огромное подсобное хозяйство. Охранял его 80-летний старик с ружьем. Мы
в течение дня делали неоднократные набеги за первой ягодой. Разделимся
на две группы. Сосредоточимся у забора с 2-х сторон и ждем выгодного момента.
Первой забиралась команда, удаленная от сторожа. Поскольку все были только
в трусиках, клубника убиралась прямо в желудки.
Грядки в огороде были длинные, до полукилометра. Ягода крупная, сочная.
Место голое, просматриваемое насквозь. Дед сразу же замечал нас, поднимал
крик, свистел, ковылял в нашу сторону, размахивая ружьем.
Мы нахально завершали свое черное дело, подпуская его совсем близко и
давая тем самым возможность другой группе повторить нашу дерзость.
В последнюю минуту перемахивали через ограду и прямо с берега плюхались
в воду, теряясь в основной массе купающихся. А сторож, усиливая крики,
уже спешил на другой конец огорода, разгоняя вторую ватагу мальцов. Иногда
он для острастки палил из ружья вверх.
На выстрел выскакивали рабочие помоложе, с палками, помогая старику.
Мы ретировались, затихали и снова возобновляли набеги. Так продолжалось
изо дня в день. Мы видели беспомощность сторожа, сознавали свою безнаказанность.
И это нас только подхлестывало.
Пацаны по-прежнему продолжали атаковывать ягодные плантации. В один из
дней произошло ужасное. Мальчишка слишком близко подпустил деда и то ли
не успел перемахнуть через забор, то ли металл в голосе разозленного сторожа:
- Стой, стрелять буду! - заставил его окаменеть на месте. Генка с испуга
вздрогнул, остановился, развернулся на грозный окрик. Прикрываясь от направленного
на него черного ока ствола, выбросил инстинктивно левую руку вперед с
единственным в таких случаях возгласом:
- Мама! - И в этот момент раздался выстрел. Мальчик упал, как подкошенный.
Пуля попала ему прямо в сердце. Пацана хоронили всем поселком. Ошалевшего
от горя, убийцу судили. Через год по состоянию здоровья и возрасту его
освободили.
ЗИМНИЕ ЗАРИСОВКИ
Рассерженный декабрь бросал
в лицо простуженные снежинки начинающего дремать вечера. Колючие от рождения,
они кружились в водовороте вальсирующего ветра, срываясь из Вселенной,
и неслись, невесомые, на потерявшую стыд Землю.
А та, как застигнутая врасплох раздевающаяся женщина, застенчиво натягивала
на себя белоснежное одеяло, сотканное каруселью неповторимого танца шаловливых
пушинок, и все глубже и глубже укрывалась от пронзительного взгляда прорывающихся
сквозь тучи миров.
Она понимала, что симфония разыгравшейся метели не бесконечна.
Серая масса осатаневших облаков развеется, и рано или поздно похотливые
взоры нахально смеющихся звезд ее снова разденут и увидят красоту целомудренного
тела со всеми прелестями, данными ей природой.
Но это будет потом, а сейчас она с головой уходила под невесомое покрывало
зимнего очарования, и эта ослепительно бело-пуховая шаль скрадывала и
согревала все ее изящное великолепие.
Зима великодушна на щедроты -
В полях сугробы вымахали в рост.
И только где-то в северных широтах
По-прежнему свирепствует мороз.
А в Подмосковье от дыханья
юга
Термометр стойко замер на нуле.
И мокрый снег в лицо бросает вьюга
Да вихрями клубится по земле.
В порыве ветер, злобен и
неистов,
Срывает с крыш налипшие комки.
А дома у мальчишек-хоккеистов
Ржавеют зачехленные коньки.
СЧАСТЛИВЫЙ ИСХОД
Как часто и легко высказывая
различные посулы, давая обет, мы не выполняем своих обещаний, роняя достоинство
в глазах человека.
Вот и сейчас, в разговоре с врачом, заявляю, что в следующий визит обязательно
подарю сборник своих стихов. Она улыбается и мягким, нежным голосом, каким,
наверное, только наделен доктор, отвечает:
- Дорогой Анатолий Алексеевич, за свою жизнь столько уже выслушала от
пациентов слов благодарности, что приучила себя спокойно воспринимать
трогательные ритуалы при выписке больного. Я выполняю свой долг и никогда
ничего не жду взамен, да это и неэтично. Зачем же давать обещания, когда
в большинстве своем люди забывают о них сразу же, как только закрывают
за собой дверь из кабинета специалиста.
Я сдержал слово, принес ей книгу. Однако несколько эпизодов, рассказанных
доктором, затронули мою душу и заставили мысленно согласиться с ней.
- Помню, - говорила Ольга Николаевна, - еще по молодости, когда я работала
педиатром, меня вызвали к девочке, которая была в крайне тяжелом состоянии:
коклюш, воспаление легких, и проявлялась корь. Отец отнесся ко мне как
к практикантке с недоверием. Даже в разговорах не воспринимал как врача.
Но мы боролись за ее жизнь. Сделали, казалось, невозможное. Вытащили.
Поставили на ноги. Папа ее не только зауважал, он боготворил меня, благодарил
и восхищался. Семья была безумно счастлива. Мы действительно спасли от
смерти их единственное чадо. Однажды, всем поселком, у реки отмечался
какой-то праздник. Он, только завидев меня, затащил в свою компанию. Ребята
расположились прямо на траве, разложив снедь и спиртное на расстеленную
целлофановую пленку. Здесь были родственники, дочка и мама. Василий, так
его звали, был необыкновенно любезен и настолько искренен, что я позволила
себе выпить вместе с ними рюмку сухого вина. Его порядочность подтвердилась
через несколько лет. Он не забыл добро и, когда дочка выходила замуж,
прислал мне приглашение на свадьбу. Я не пошла, но до сих пор трепетно
храню в душе непритворную благодарность этого замечательного человека...
Лечила я как-то, - продолжает доктор, - заядлого рыбака. Такой говорун:
“Я вам обязательно принесу свеженькой рыбки на уху и на жарево, и закоптите,
и засолите. Я места богатые знаю, где окуни, щуки, подлещики клюют поминутно,
только успевай вытаскивать”. В общем, щебетал он на обходах без остановки,
а когда выписался не только забыл, стороной обходил при встречах. Почему?!
Его что, кто-то тянул за язык?! Или вот еще случай. У парня где-то около
тридцати лет обнаружили рак легких. Он страшно курил, и ткани свернулись
таким образом, как показал рентген, что не оставляли сомнений в наших
выводах. Больной узнал об этом. Замкнулся. Господи, как же мне было жалко
его. Я мучилась в душе, проявляя к нему повышенное внимание, старалась
как-то успокоить, сгладить ситуацию. Помню, из жалости и чисто человечности
собрала все документы и вместе с ним в свой выходной поехала в город.
Последняя диагностика не подтвердила гибельное заключение. Я обрадовалась
за него, тянула за собой и летела домой как на крыльях. А он оказался
настолько черствым, расставаясь, даже не сказал до свидания. Порою, столкнувшись
на улице в упор, не здоровался. Воспитание, что ли, или ожесточился, не
знаю.
Я слушал с волнением последний рассказ, а в памяти, как в кадрах кинохроники,
пробуждалась забытая аналогичная драма двадцатилетней давности.
Это были мучительные дни в нашей семье. Брату, словно приговор, поставили
диагноз: злокачественная опухоль щитовидки - рак горла. Врачи Московской
клиники работников железнодорожного транспорта, где он лежал, предложили
срочную операцию.
Мы сидим на семейном совете за столом, убитые сообщением. Надо принять
решение. Георгий в мучительном отчаянии обратился и ждет от нас предложений.
Что делать? Успокоение не действует. Да и что можно сказать в такие минуты?
Шансов никаких. Брательник с усталой обреченностью пьет и не хмелеет.
Его давит вердикт докторов, предстоящая операция, вставленная трубка.
Боже мой, как страшно! Попробуйте поставить себя хотя бы на мгновение
на его место! Жуткая ситуация. Коллективно уговариваем на хирургическое
вмешательство. Хочешь жить - умей рисковать. Наставляем, как можем. Вроде
бы понял.
Смирился с участью.
Дал согласие. В эту пятницу последнее заключение и под нож. Я обещал подъехать,
переговорить с врачом, зайти к нему и быть рядом в эти роковые часы. Время
будто остановилось. Не сплю. Кровь тяжелой пульсацией ударяет в виски.
Я не верующий, но в эти дни испрашивал у бога свершения чуда. В назначенное
время сижу у кабинета хирурга. Доктор встретил меня любезно, провел в
приемную и облегченно говорит:
- Поздравляю. Пришел последний анализ. Это один из десятков тысяч человеческих
судеб, когда есть опухоль, но доброкачественная. Все нормально. Мы его
выписываем.
Я был обрадован счастливым известием. Радости моей не было предела. Лечу
сияющий в палату и, не скрывая эмоций, кричу:
- Жорка, ты в рубашке родился! Нет рака! Тебя выписывают! Едем домой!
Думаете, обрадовался? Остановился. Как-то осторожно посмотрел на меня.
На лице его скользнуло подобие печальной улыбки, и он с болью в голосе
проговорил:
- Не хитри, брат! Будь откровенен! Я уже не оперируем, да? Скажи правду!
Метастазы?! - Я обалдел, не ожидая такого поворота.
- Ты, что, Жор?! Танцуй! Нам крупно повезло. Исключительный случай. Мы
все должны быть на седьмом небе. Бог услышал наши молитвы. Тебе улыбнулась
счастливая звезда. Это как дважды родиться! - говорю и не верю глазам
своим. У человека ни тени просветления. Чем больше я распаляюсь, тем больше
он мрачнеет.
- Ладно, успокойся, - похлопываю легонько по плечу. - Собирайся. Надо
поспеть на шатурскую электричку. - Мужика ничего не трогает, находится
будто в заторможенном состоянии. Все валится из его расстроенных рук:
мыльница, зубная щетка, полотенце. Он ничему не верит. Зациклился на своем
- неоперируем, и мозг совершенно не воспринимает другие сигналы. Лечащий
врач практически повторил мои слова, подтверждая их заверенной бумагой:
- Чего раскис? - заявляет хирург. - Радоваться надо. Судьба подарила тебе
жизнь. Воспользуйся этим бесценным даром. Мы не обманываем тебя. Будь
здоров и благодари небо! - сказал и вышел.
Всю дорогу и все время в поезде брат молчал. Ушел в думы. Был растерян
и подавлен. Чувствовалось, что Жорка потерял всякую надежду. Я не мог
вселить в него уверенность, да и надоело уговаривать, откинулся на спинку
сиденья и мысленно выражал признательность творцу. Волнение и муки позади.
Потрясение пройдет, думал я. Опомнится. Оценит по-настоящему свое второе
рождение. Время - хороший лекарь все расставит по своим местам. Ан, нет!
Дома он запил по-черному. День, второй... пятый. Неделя... третья. Месяц,
другой. Мы не могли остановить и отрезвить его. От бедолаги осталась половина.
Помню, играли в шахматы со старшим и тянули потихоньку горькую. Впереди
выходной день, расслабились. Не знали, что предпринять против его распущенности.
Говорили, думали, решали... и вдруг звонок в дверь. Два часа ночи. Кто
бы это мог быть? Открываем. У порога опухший, дрожащий бродячий труп,
похожий на братана. Губы шевелятся, и что-то невнятно произносят. Еле
разобрал смысл услышанного:
- Миш, налей пятьдесят грамм?
Я был однажды свидетелем сцены, когда пьяница с глубокого бодуна упрашивал
продавщицу столовой налить ему в долг несколько капель (тогда водку продавали
в розлив). Она отказала.
Он умер на месте.
Прибывший врач скорой заявил, констатируя смерть, что стопка водки могла
спасти человека. Налили. Дрожащими руками, стуча зубами о стекло рюмки,
Жорка без закуски принял допинг и медленной, шаркающей походкой вышел
из квартиры.
Наутро, пока он еще не набрался, мы пришли в его дом. Взывали к разуму.
Просили опомниться, взять себя в руки и говорили, говорили, говорили.
- Ты что же, травишь себя, дурак?! Уже три месяца прошло. Если б у тебя
был рак, давно загнулся! Пожалей семью, детей! Будь же мужчиной, наконец!
В отчаянии мы выплеснули в его лицо все свое негодование, горечь, злость,
накопившуюся обиду. Клеймили его безволие, позорили с какой-то безудержной
ожесточенностью.
- Ты погляди, на кого стал похож?! Кожа да кости. От этого одурина сделался
идиотом. Нам стыдно за тебя. Теперь решай. Это последний разговор. Хочешь
жить - возьмись за ум! Больше мы тебя воспитывать не будем, не маленький,
- сказали и расстались.
Подействовало. Бросил. Жена две недели отпаивала его чаем. Отлежался.
Появился аппетит. Пошел на работу. Вошел в ритм жизни, и коротал потом
в полном здравии еще двадцать лет. Вот ведь как бывает!
РОКОВАЯ ОШИБКА
Была удивительная весна и
столько солнца, что оно, казалось, не светило, а хохотало в лицо изумленным
землянам, выплескивая в детские души всю прелесть своего очарования. Пела
капель, журчали ручьи, снег плавился буквально на глазах, постепенно оттаивала
земля.
Неугомонные мальчишки с трудом заканчивали урок, ожидая спасительную перемену.
Звонок распахивал двери храма науки, и мы неслись играть на наше излюбленное
место - огромные штабеля семиметровых железобетонных труб.
4-я школа стояла в треугольнике железных дорог и ограничивалась веткой,
протянутой к Куровскому меланжевому комбинату, по которой постоянно курсировала
местная “кукушка” - допотопный паровозик, наверно, братьев Черепановых.
В одном углу этого треугольника и были выгружены метрового диаметра изделия.
Мы бегали здесь по бетонным горам, забирались вовнутрь труб, прятались
под ними в различных канавах и неровностях, забывая порой сигнал большой
перемены. Вот и сейчас мы разбежались в разные стороны от “воды”. Волею
случая я вместе с двумя сверстниками забрался в жерло одной многометровой
махины. Сидим довольные в самой середине посудины, где любой шорох отдается
громовым раскатом, и ждем, найдет ли нас Витька? А он, забравшись на макушку
штабеля, бегает и орет, заметив кого-то:
- Бан, бан, барабан - Вова!
- Васек! - не убегай, я тебя вижу!
Прыгал, прыгал с трубы на трубу, и то ли от нарушения баланса, то ли оттого,
что оттаяла земля, вся эта громада дернулась и медленно стала раскручиваться,
сорвавшись с места опоры.
Мы испугались, завертелись в трубе, как “цуцики”, падали, не находя точки
опоры, и вдруг Лешка от страха и скрежета не выдерживает, на четвереньках
кувыркаясь и поднимаясь, рванул наружу.
Он уже почти выскочил, но поскользнулся, и очередная труба, придавив ногу
мальчика, всей массой многотонного груза медленно, переламывая кости стопы,
надвигается к голени, бедру, оставляя все меньше шансов на спасение. Секунды,
и он, как котенок, будет раздавлен серой сорвавшейся массой железобетона.
Но Бог миловал.
На пути расползающихся труб на его счастье оказалась выброшенная путейцами
отработанная крестовина железнодорожных рельсов. В нее-то и уперся неодушевленный
монстр. Трубы замерли. Мы выскочили, не в силах помочь товарищу. Подняли
крик. Вызвали скорую.
Директор мгновенно позвонил на станцию. Были задействованы все технические
службы, понаехали “Агашки” - автодрезины с краном.
Пацану сделали укол, поддерживали теплым словом, проверяли пульс, держали
за руку, успокаивая. Он лежал в шоке, не теряя сознания, намертво пригвожденный
к земле, разговаривал, еще не соображая, что произошло. Только побледневшее
лицо, да расширившиеся от ужаса глаза, выдавали внутреннее состояние ребенка.
Ему было 12 лет. Вокруг беспомощно сновали люди. Тревога и бессилие висели
в воздухе.
Крановщики то с одного, то с другого конца пытались расстащить зловещую
кучу.
Но от малейшего прикосновения терялось равновесие, и эта громада медленно
начинала ползти, угрожая жизни школьника. Среди спасателей оказался его
двоюродный брат Костя - шофер автодрезины, опытный, с колоссальным стажем
специалист.
Даже он от отчаяния и изнурительных попыток не в силах был изменить ситуацию.
Мальчик уже который час лежал под наблюдением врачей. Его судьба висела
на волоске. Две сотни мужиков (мощная техника из-за подъезда туда не могла
добраться), выбившихся из сил, мучительно переживали свою немощь.
И вот, наконец, ценою рискованной попытки одновременно задействованных
кранов, вопреки всем правилам и нормам техники безопасности, поставив
машины на противоугоны, крановщики и стропальщики делают отчаянный шаг
по спасению юнца, отрывают на доли секунды многотонный вес.
Этого мига хватило, чтобы молниеносно вырвать из-под трубы зажатого паренька.
Вердикт вынесли неизменный - ампутация. Консилиум лекарей подтвердил решение.
Не было никаких шансов. Время и шалость порождают в стране еще одного
инвалида. И все-таки нашелся доктор, взял на себя смелость и ответственность
собрать и соединить посредством штыря изуродованную ногу малыша.
Врач сделал невозможное.
Операция была ювелирная и продолжалась несколько часов. Но это был хирург
от Бога. Кости срослись. Отрока вернули к полноценной жизни. Волочил ножку,
конечно, но незаметно. Закончил школу. Получил аттестат зрелости. В армию
не взяли. Пошел работать. Приобрел специальность газоэлектросварщика.
Его ценили и уважали в коллективе.
Однажды, выполняя ответственный заказ, кто-то из слесарей зацепил незакрепленный
кислородный баллон. Восемьдесят килограммов обрушились на стопу травмированной
ноги. Несчастный взвыл от боли, закрутился, запрыгал ошеломленный, но
как это обычно бывает в такие минуты, в горячке не придал должного значения
случившемуся. Нога вначале распухла, потом отошла.
В медпункт не обратился. Так и хромал бедолага до тех пор, пока не стали
появляться боли при ходьбе. Врачи констатировали перелом и неправильное
сращение костей. Снова операция, третья, четвертая. Месяцами носил спецаппарат,
просверленный сквозь голень. Ничего не помогало. Нога вопреки стараниям
целителей упорно выворачивалась подошвой в бок. Что произошло? Дали группу.
От жесткого закрепления стопы - нового хирургического вмешательства он
отказался, поскольку управлял машиной, а ампутация - это уже крайность.
Потом в клинике Бурденко он случайно от студентов услышал рассказ костоправа.
И все стало ясно. Оперируя больного, молодой хирург по неопытности задел
сухожилие. Освобожденное, оно сократилось и убралось вовнутрь. Только
после этой роковой ошибки горе-эскулапы оказались бессильны, оставив Лешку
инвалидом на всю жизнь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ РОДА
Десять лет у них не было
детей. Зрелая, очаровательная пара, нашедшая себя, была просто создана
друг для друга.
Он - единственный сын, баловень и надежда, бесшабашный в кругу холостяков,
с покладистым характером, оказался чутким, внимательным мужем и прекрасным
семьянином.
Она - девушка с образованием из приличной семьи, засидевшаяся в девках,
красивая, складненькая, про таких говорят, что все при ней, - стала олицетворением
брачного союза.
Нежная и ласковая от природы, Оля, как манны небесной, ждала ребенка,
но злодейка-судьба отвернулась от них.
Летели месяцы, годы. Усилия супругов не приносили результатов.
Сколько скупых слез пролила молодая женщина? Сколько бессонных ночей прошло
в ожидании беременности? А как переживали родители? Свекор так и ушел
в мир иной, не вкусив радостей деда.
Деловая от рождения, она не сдавалась и не искала виноватых.
Усилием воли заставляла себя и мужа проходить всевозможные обследования.
Вместе обивали пороги больниц, добросовестно и терпеливо пили прописанные
лекарства, провели сотни процедур, многие из которых были очень болезненны,
выслушивали бесчисленное множество советов и предложений, прошли все девять
кругов дантова ада - ничего не помогало. Медицина позорно ретировалась.
Целители, знахари, экстрасенсы на поверку оказывались обыкновенными мошенниками.
Все свои заработанные деньги и сбережения предков уходили на оплату услуг,
они делали невозможное, чтобы ощутить взаимную радость отцовства и материнства.
Тщетно.
Врожденные пороки препятствовали и разбивали их семейное счастье.
Церковь и святые, к которым молодые обращались с молитвами, таинственно
хранили молчание, казалось, сам Бог отвернулся от несчастных.
Не было ни одной чуткой души во Вселенной, которая услышала бы и откликнулась
на их стенания. Любой другой опустил бы руки.
Но Оля боролась. Она верила в рождение своего дитя и вселяла уверенность
в потерявшего надежду мужа.
Какую силу хранило в себе это хрупкое создание! Какую глубокую любовь
несло ее сердце к не появившемуся еще на свет малышу! в ней инстинктивно
просыпалось нежное чувство матери.
Женщина хваталась за любую бредовую идею, шла, полагаясь на подпольных
колдунов, находила по секрету искусных заговорщиков.
Но проходило время, и она снова как оглашенная пускалась в сомнительные
затеи, горе сближает людей, особенно девичье, жестокое и непоправимое,
так случилось, что Оля встретила подругу детства, такую же обиженную судьбой,
особу.
Разговорились. Помусолили свои проблемы. И та поведала ей, что в Москву
из Греции в Храм Христа Спасителя доставлены мощи святого целителя Пантелеймона.
обладающие чудодейственной силой.
Время посещения ограничено. Народу тьма. Очередь желающих соприкоснуться
со святыней страшенная.
Между прочим, в Греции поклониться мощам ходят только мужчины. Каждый
желающий может приобрести божественное, освященное на мощах, оливковое
масло, святую воду. Дождавшись выходных.
Ольга с утра потащила с собой благоверного. Привыкшую к социализму, ее
не страшила очередь. Но то, что она увидела, превзошло все ее ожидания.
Выстоять эту бесконечную цепь, жаждущую чуда людей, было практически невозможно.
Здесь требовались только отпускные дни.
Она стояла как на иголках, подавленная и растерянная, но какая-то сверхъестественная
сила неумолимо тянула ее ко входу. Пара вышла из толпы и стала у храма.
Сережа увидел знакомого инженера-коллегу по работе, жена которого страдала
таким же недугом. Подошли. Разговорились. Пристроились.
И все это время Оля ощущала на себе какие-то незримые нити, влекущие ее
в неизвестность. Сладкое волнующее чувство обволакивало сердце. Оно то
замирало, то начинало биться с бешеной интенсивностью.
Кровь ожесточенно пульсировала, ударяя в виски. Неясность и неопределенность
встречи томила и возбуждала женщину. Она обняла мужа, прижалась к нему
целуя, тихо прошептала:
- Сереженька, со мной что-то происходит, я вся горю. Мы соприкасаемся
с непостижимой силой.
Испытание временем прошло. Нас ожидает великая радость. Супруги прошли
через золотые ворота с куполом. Дотронулись до мощей.
Их знакомые, очарованные, наверно, красотой храма, забыли коснуться мистического
купола, а когда опомнились, было уже поздно.
Против движения потока людей их не пустили.
Эта ошибка стоила им дорогого.
Оля почувствовала прилив сил и пронзающую все ее тело живительную энергию.
Лицо страдалицы осветилось, зардело румянцем, а глаза, как ей показалось,
встретились в упор с улыбающимися глазами целителя.
Через девять месяцев, вопреки беспощадному приговору врачей, она родила
Катеньку.
СОЗДАТЕЛЬ ТРЕНАЖЕРА
Этот человек за долгие годы
работы воспитал не одно поколение школьников, своим трудом снискал любовь
и уважение не только учеников, но и всего преподавательского состава.
Это бывший военрук школы № 5, учитель черчения, физики, производственного
обучения Иван Никитович Назаренко.
Родился он в 1911 году в Ростове-на-Дону. Окончил семилетку. Новочеркасский
электротехникум и по распределению попал в Карелию, как начальник Ковдской
лесобиржи.
Молодой, энергичный, с изюминкой таланта, Иван всей своей деятельностью
обратил на себя внимание.
Им заинтересовался и стал поддерживать связь начальник погранзаставы,
тоже молодой командир, которому нравились задор, деловитость, техническая
подготовка нового руководителя.
Познакомились.
Часто встречались. А тот давно уже вынашивал идею электрификации части.
Взялись они за это дело энергично с энтузиазмом. Сделали проект, произвели
соответствующие расчеты, подобрали необходимое оборудование, достали нужные
материалы и осторожно приступили к реализации своего детища.
Перекрыли речушку, установили динамо-машину, протянули электропровода.
Получилось!
Правда, не сразу, с возникшими доработками, но какой успех! По этому поводу
организовали торжественный вечер. Голова кружилась от счастья.
Было все - гордость, поздравления, чай с клюквенным соком и незабываемые
слова командира:
- Теперь, товарищи, нам будут светить не коптилки, а лампы Ильича!
Зауважали. Пошли с проектами, предложениями но... в 1932 году его призывают
в армию.
Прощай вольные хлеба!
Два года прослужил механиком в авиационной бригаде Брянска. В то время
лицам, имеющим среднетехническое образование, предоставлялось право сдавать
экзамены на звание офицера. Иван воспользовался этим положением. В петлицах
засветился кубик, а в эскадрилье появился новый младший воентехник. Потекла
жизнь офицера с еще большей напряженностью, дополнительными обязанностями,
поручениями.
Однажды в Люберцах на первомайском параде, в котором принимали участие
английские и французские пилоты, где страна демонстрировала истребитель
“ИЗ”. Иван Никитович вплотную встретился со Сталиным.
Мало того, что само участие было престижно и почетно, огромная ответственность,
а тут еще правительственная комиссия - Сталин, Орджоникидзе, высшие чины
авиации. Запросто беседуют. Пожелания, напутствия. Он был восхищен и потрясен.
Стоять рядом с вождем, слушать и видеть его - случай исключительный.
Но время не запретишь.
Розовые дни наших будней заслоняет черная действительность. Полчища гитлеровских
армий уже подтягивались к границам Советского Союза. Война застала его
в академической библиотеке.
Какое горе! Дочке всего два года. Ночью пришел посыльный. Предписано явиться
в Ростовскую авиадивизию. Утром обмундировали, а днем в бой. В сентябре
дивизия, в которой он служил, оказалась почти полностью разбитой. Их переводят
в Москву на переформирование.
И вновь накаленная атмосфера: тревоги, постановка заградительных сеток,
аэростатов для защиты столицы. Наконец, полк создан. Базируются на полевом
аэродроме Данков. Бои днем и ночью. Машины возвращались истерзанные, разбитые,
фюзеляжи болтались как фартуки.
Приходилось вытаскивать из кабин израненных пилотов, чуть живых, а порою
убитых штурманов и стрелков - радистов. Бесконечные кровавые маршруты
войны: Орел-Тамбов-Курская Дуга-Гомель-Польша-фашистская Германия, где
в Питцервизе застала его долгожданная Победа, 9-го мая на грузовой машине
они выехали в Берлин посмотреть поверженный рейхстаг. То, что увидели,
потрясло.
Возмездие оказалось сокрушительным. Сплошные руины. Расплата нашла захватчиков,
затем была Западная Украина. Иван Никитович - начальник школы авиационных
специалистов. Здесь И. Назаренко впервые в войсках предложил и изготовил
тренажер для обучения летчиков, осуществляющий имитацию взлета, полета
и посадки машины, за что командующий армии Руденко наградил его именными
часами. Окончив академию ГВФ, облетел весь мир.
В 1957 году назначили начальником отдела по обеспечению материальной части
самолета в Шереметьево.
С тех пор Иван Никитович проживает в городе Лобня. В 1960 году он демобилизовался
в звании майора. Награжден двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной
войны 2-й степени, медалями “За отвагу”, “За боевые заслуги” и др. Эта
легендарная личность навсегда останется в памяти нашего поколения, и будет
живым примером нашим детям, как образец исполнения своего гражданского
и воинского долга.
В ЦЕРКВИ
Это был своеобразный человек,
за спиной которого тянулся не один десяток лет жизни.
Время и государство вытравило из его сердца веру в Бога, за всю свою жизнь
он только дважды посещал храмы, и то как экскурсант. Один раз в Киеве
- Владимирский собор, другой - церковь поселка Слободищи, Орехово-Зуевского
района, Московской области.
Да и само существование Всевышнего Игорь Николаевич, как его величали,
отрицал начисто.
Его постоянно возмущало, бесило в людях двуличие.
Возможно ли, рассуждал вольнодумец, такое: недавние представители власти,
ярые коммунисты, каковыми они себя считали, в течение 75-лет боровшиеся
с религией - опиумом для народа, на глазах ошеломленной толпы, уподобляясь
двуликому Янусу, мгновенно переметнулись в лоно церкви.
Они, осенив себя крестом Божьим, лобызая руку батюшке, воздают поклоны
святым угодникам.
Да это же кощунство, показуха, неприкрытое лицемерие, позерство, наконец,
и, как это принято сейчас говорить, - набор очков перед простодушным обывателем
для очередного скачка в более солидные структуры вышестоящих органов государства.
Тысячелетняя история человечества показала - люди - существа биологические,
следовательно, с ними происходят те же биологические процессы, как и с
любым другим живым существом, то есть зарождение, рост, старение, смерть,
разложение. И ни один из них на протяжении многих столетий не восстал
с одра смертного. Ни о какой жизни в потустороннем мире быть не может.
Это - ничем не обоснованное обещание, слепая вера, самоуспокоение, теплящийся
в сознании слабого человека росток хрупкой надежды на несуществующее будущее,
ничем не прикрытый самообман.
Можете возразить, а душа?
А что, душа? Сгусток энергии, покидающий тело. Разве мы ощущаем ее? Или
она материальная субстанция, дающая нам право утверждения на продолжение
сознательной жизни? Ерунда. Научное доказательство в открытии мизерного
биополя живого индивидуума.
- Пользуйтесь, ребята, своим благом и берите все от жизни, которую вам
подарила природа, любите, уважайте друг друга и будьте счастливы! - говорил
он, целуя свою племянницу-невесту и жениха.
Верующие родители до свадьбы решили обвенчать своих детей. Дядя Игорь
невольно стал свидетелем этого обряда.
Убранная церковь блистала золотом.
На стенах в роскошных окладах висели старинного писания иконы. Редкие
по красоте и причудливой форме горящие лампады скупо освещали лики святых.
Все было готово к торжественному ритуалу, но оно почему-то затягивалось
и наш герой захотел поближе рассмотреть шедевры иконописи.
Внимательно приглядываясь к образам, он медленно продвигался от одной
святыни к другой, подолгу задерживаясь порою возле отдельных раритетов,
оценивая и сопоставляя их с кистью полотен, выставленных в Третьяковской
галерее.
Любитель живописи оторопел, когда в тишине храма за его спиной раздался
негодующий бас Божьего наставника:
- Вы что тут рассматриваете, ходите, выглядываете? Вы же не на выставке
благородных картин и не в музее изобразительных искусств? Здесь храм божий!
Ваше поведение настораживающее и грехоподобно!
Сказано это было служителем храма с такой яростью и злостью, так громко,
что заставило обратить внимание присутствующих прихожан на посетителя.
Ветеран вздрогнул и оторопел. Молча, укоризненно посмотрел в глаза обидчика
и, ни слова не говоря, подавленный пошел к выходу. В дверях он обратился
к группе монахинь, свидетелям разыгравшейся сцены:
- Кто это? - спросил он. - Так грубо обошелся со мной? Чем я провинился?
Впервые в своей жизни ради племянницы мне довелось прийти в вашу церковь
поприсутствовать на обряде венчания, и что я вижу и слышу? Служитель своим
поведением отталкивает верующих. Он убил во мне последнее желание когда-нибудь
снова прийти в церковь.
- Вы простите его великодушно, - залепетали прислужницы. - Наш брат отвечает
за все убранство храма, расстроен. Вчера к нам залезли воры, украли редкие
иконы, бедняга места себе не находит, в сердцах погорячился, бес попутал,
извините, не сдержался слуга Божий.
Уязвленный гость отошел от них, тем более что в храме началась процедура
официального вступления в брак.
Он был уверен, что это должно быть свято и чисто, но увиденное со стороны
потрясло его.
Батюшка оказался обычным мужчиной.
В процессе работы своей, а перед ним стояло девять целомудренных девиц,
наставляя, причитая, дотрагиваясь и возлагая корону на голову каждой из
них, умудрялся как бы невзначай поглаживать девушек.
Со стороны это было настолько явно и неприлично, что лишний раз подчеркивало
святотатство господнего служки, а данное мероприятие скорее выглядело
очередным спектаклем, нежели торжественным и божественным ритуалом вступления
в священный союз двух любящих сердец.
Но молодые молчали, как бы помня поговорку, что для идеального брака необходимо
соблюсти два условия - муж должен быть глухой, а жена слепая.
Кроме того, батюшка частенько между напутствиями бегал за кафедру причащаться,
дабы молодым нисходила божественная благодать.
Так что к концу церемонии он был уже в хорошем кайфе и более распущенным.
Но самое интересное в истории визита нашего героя оказалось последнее.
Его нашел Божий хранитель, подошел и в присутствии всех так же громко,
как он позволил себе обидеть христианина, попросил у него прощение.
Извинения были настолько искренни и неожиданны, насколько позволял ему
его сан.
На какое-то мгновение Игорь Николаевич потерялся. Затем довольный, улыбаясь
и, тепло глядя в глаза человеку в рясе, ответил ему языком церкви:
- Бог простит!
ЛЕС
Он умирал в сознании, сидя
за столом, положив голову на руки. Лежать Володя не мог - задыхался. Любая
другая поза перекрывала доступ воздуха в организм.
Прибывший врач “скорой” убил теплившиеся надежды родных. Ему отводились
последние часы жизни. Какой жестокий удар судьбы! Все отвернулись от несчастного.
А человек разменял всего-то вторую половину четвертого десятка. Двое детей
и молодая красивая жена разделяли с ним его предсмертные минуты. Такой
нелепый случай! Как его угораздило?
Семья проводила ремонт своего жилища: меняла сгнившие венцы избы, делала
утепленную пристройку террасы, ставила новый сарай. Время тяжелое. Заработки
скромные. Добиться разрешения в изменении плана утвержденной усадьбы стоило
больших усилий и материальных затрат.
Чтобы выписать лес, пиломатериалы для обустройства дома, необходимо было
достать десятки различных справок, не единожды обить пороги многих бюрократических
учреждений.
Столкнувшись с жестокой действительностью и разочаровавшись в ней, два
брата, подумав за бутылкой портвейна, принимают безотказный метод предков.
Договариваются с лесником.
На обоюдных условиях тот выделяет им место порубки, клеймит деревья и
назначает наиболее удобную дату вывоза, обычно день, когда руководство
лесхоза занято проведением очередного совещания. Работа осторожная. Наказуемая.
Здесь не нужны лишние глаза.
Братья торопились. Каждый вечер они садились на мотоцикл и выезжали на
свою делянку. Деревья валили аккуратно, сохраняя место для подъезда машины.
Вначале топором подрубали комель, затем низко, оставляя небольшой пенек,
подпиливали сосну, и когда оставалось с гулькин хвостик, когда дерево
вот-вот рухнет, упирались плечами и валили его в нужном направлении, отскакивая
во избежание несчастного случая.
Дерево тщательно обрубали, а сучья, собирая, складывали в одну кучу. Так
проходило изо дня в день. Но конец недели для них оказался роковым. Все
началось с того, что они забыли, уходя, закрыть дом. Вернулись. Поехали.
Потом обнаружилось - старшой надел старую куртку, а права остались в повседневной.
Снова вернулись. Получалось так, как будто кто-то предупреждал их. В дороге
заглох мотор. Покопались. Сделали. Добрались.
Пустякам не придали должного значения. А жаль! Народное поверье - мудрость,
накопленная десятками поколений. Кто знает? Возможно, это был сигнал сверху?
А вдруг! Начали пилить. Почему-то как никогда зажимало пилу. С трудом
справились с одним деревом, вторым, а третье, как они не пыжились, упало
на соседнее, и застряло. Что только не делали братья: толкали ствол слегами,
пытались сдвинуть комель, врезавшийся в землю, сосны. Раскачивали ее в
надежде повалить - ничего не помогало.
Измучились. Вспотели. Сели перекурить. Болтают себе. Володя примостился
на только что срезанном пне.
И в этот момент сосна с диким треском внезапно обрушивается, ломая на
пути огромные сучья своим собственным весом. Комель спружинил и всей массой
ударил в грудь незадачливого работника, какое-то мгновенье у него перехватило
дыхание.
Он не мог произнести ни одного слова. Вскочил, обхватив руками ушибленное
место, согнулся и вертелся волчком около меньшого брата, который сам от
неожиданности потерял дар речи и стоял потрясенный, не зная, что делать.
Чуточку оклемавшись, находясь еще в состоянии шока, они быстро собрали
инструмент, положили его в люльку.
Володя завел мотоцикл и горе - лесорубы тронулись домой. Доехали благополучно.
Поставили в гараж “Ижак”. Умылись.
В больницу пойти побоялись. Что говорить-то в оправданье? Отчего травма?
Ведь фактически они воровали лес. Дойдет до милиции. Осудят. А у него
семья. Думали, полагаясь на русское авось, перетерпится.
Но ближе к полуночи ему стало совсем плохо.
Он уже не мог лежать.
Задыхался.
Медицина оказалась бессильна. Как заявил врач, от сильного удара в сосудах
образовался тромб, который рано или поздно перекроет клапан сердца.
Володя, тяжело дыша, в здравой памяти говорил, говорил, говорил, обводя
последним прощальным взглядом удрученные лица родственников.
Через два часа он умер.
ПО ГРИБЫ
После войны в лесных дебрях
нашего поселка построили “Взрывпром”, так, по крайней мере, называли его
местные жители. Для каких целей он создавался, что там находилось - вопрос?
Это была огромная по протяженности запретная зона с вышками, огороженная
по периметру. Грибов там белых и красноголовиков росло немерено.
Мы, пацанами, подлезали под колючую проволоку и собирали их втихушку.
Ничего, проносило. Но я не об этом. Впервые строительство заявило о себе
мощными взрывами. Взрывали пни. Вам приходилось когда-нибудь видеть такое?
Они взлетали на высоту до ста метров и казались огромными птицами, парящими
над лесом. Интересное зрелище.
Мы наблюдали за этим прямо со своей улицы. Расстояние большое, поэтому
вначале на фоне неба появлялся “пень-галка”, а потом только доносился
ухающий рокот взрыва. Так вот, то ли оттого, что там работали наши жители,
то ли за счет бартерного обмена на самогон, у некоторых семей оказались
под руками толовые шашки и капсюля.
Народ мудрый и ушлый нашел им применение - глушил рыбу. Я сам со старшим
братом ходил на такую варварскую рыбалку и собирал оглушенную плотву,
щуку, язей. Миша вставлял детонатор в отверстие толовой шашки, поджигал
его, бросал в речку, и мы быстро падали на землю.
Мгновенно раздавался глухой взрыв, и в воздух взметался огромный столб
воды.
Ребята тоже своими путями доставали капсюля. Неосторожно с ними шалили.
Бывало, подожгут его в консервной банке, бросят в сторонку от идущих людей
и ждут, когда бабахнет. Те от неожиданности пугаются, а им смешно. Глупое
развлечение. Всякие бывали проделки.
Однажды откуда-то братва достала карбид. Бросят его в середину лужи и
поджигают пузырьки выходящего газа, но делают это в тот момент, когда
рядом проходит древняя старуха. Они ей кричат:
- Бабуль, смотрите, вода горит!
Она останавливается, смотрит с удивлением, крестится.
Восторг!
Помню, в полдень выхожу на улицу - за домом целая ватага ребятни. Собрались
в кружок, стоят, что-то химичат. В таких случаях шум стоит на всю округу.
Каждый норовит перекричать друг друга.
Подхожу. В центре два заводилы ковыряют ножом капсюль. Чего они хотели
посмотреть внутри, не знаю. Только страх опасности заставил меня остановиться.
Я закричал с испуга:
- Что вы делаете, взорвется?!
От этого предостережения компания рассыпалась, остались только двое Костя
и Валька, которые ни на что не реагируют, наоборот, разыгрывая показной
форс, продолжают рискованную затею, да еще с такой ехидцей посмеиваются
над нами:
- Ну, что, испугались? Успокойтесь, мы мины обезвреживали! Нам привычно.
И в этот момент в руках у Вальки срабатывает детонатор. Все опешили.
А наши горе-герои орут, корчась от боли. У одного и крик-то, как таковой,
не получается: хрюкает только, прижимая горло, из которого фонтанирует
кровь.
А другой - трясет окровавленной рукой, где вместо пальцев мотаются какие-то
лохмотья.
Мгновенно их окружила толпа зевак. Вызвали “скорую”. Заголосили прибежавшие
родители. Суета, гам, слезы, рыдания. Кто-то потерял сознание, кого-то
приводят в чувства, успокаивают.
Сорванцов срочно увозит неотложка. После операции они долго еще лежали
в клинике. Одному зашили рану на горле. В дальнейшем она зарастет, будет
совершенно незаметно. А другой так и остался калекой на всю жизнь. У него
оторвало три пальца правой руки, а два изуродованные так и торчат клешнями
в разные стороны.
НА ПОКОС
Природа - хранительница несметных
загадочных тайн. Иногда она преподносит удивительные сюрпризы, на редкость
захватывающие, волнующие своей неповторимостью, любопытными сюжетами,
исключительными по красоте неожиданностями. Она, как мастерица высокого
искусства, дарит нам восхитительные полотна.
Вам приходилось видеть когда-нибудь такие совершенно потрясающие картины,
когда одновременно идет дождь и светит солнце?
Мне довелось. Это было на склоне дня. Я ехал на покос, и волею случая
угодил на границу исключительно противоположных миров.
Стоял, если так можно выразиться, на острие ножа. Небосвод разделился
на равные части. Левая его половина оказалась придавлена тяжелыми темно-лиловыми,
мрачными по своим краскам тучами, и охвачена внезапно сорвавшимся проливным
дождем.
Грохочет гром с какими-то невероятными перекатами и хлестким, пронзающим
душу, треском. Сверкает зловещая молния, разрезая темноту неба сумасшедшими
высверками. Похоже, жизнь в этой части на время остановилась, замерла.
Резко очерченная правая сторона залита мягким, ласковым светом. Заходящее
солнце приветливо смотрит в глаза. На сердце светло и радостно, настроение
приподнятое. Хочется жить, смеяться, наслаждаться неподражаемым чудом
наступающего вечера. Но что абсолютно невероятно, шаг влево - и ты в полосе
торжествующего ливня, шаг вправо - тебе открывается сказочный мир великолепия.
Но вот постепенно, то ли от разности температур, то ли под действием других
каких-то процессов поднимается небольшой шаловливый ветерок. На тучных
лугах начинает перекатываться густая, соком земли налитая, нескошенная
трава. Смолкли вездесущие птицы. Задрожали, зашептались деревья. Низкие,
влагой насыщенные облака огромной серой скатертью неумолимо покрывают
солнечное пространство, заслоняя тревожный лик кроваво-красного диска.
Разомлевшая Вселенная медленно погружается во мрак, а на тело хлеборобной
земли с неистовой силой обрушивается стена сплошного потока хрустальной
воды. Незабываемое зрелище! Эти видения сохраняются в человеческой памяти
навсегда. Миг высвеченных шедевров искусства мироздания, в котором ты
являешься зрителем и актером незапланированного очаровательного спектакля,
в котором главным режиссером является ее Величество - Природа.
БИТВА ГИГАНТОВ
На листьях золотых
Ножом сверкает солнце.
Такой звенящий цвет
Волнительно колюч.
И ветер не утих -
Стучит в мое оконце.
В полнеба - жизни свет!
Полнеба - смертных туч!
В природе перекос:
И солнца нож, и дождь льет!
Такая красота
Покоя не дает.
Встаю - и на покос.
Ведь я работать должен.
Пол-луга - сухота,
В пол-луга ливень льет.
Трава шумит волной,
Как море. Стонут птицы.
Ложится синий вечер
В совхозную межу.
А слева - дождь стеной,
А справа - луг искрится,
И я с косой - навстречу
Небесному ножу!
ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА
Иногда природа дарит нам
на редкость восхитительные картины. Представьте себе небольшое, богом
забытое село. Уходящий в ласковый вечер мягкий теплый день. Вы видите,
как огромный диск солнца, медленно зависая в кустах, опускается за линию
горизонта. Брызги, вероятно, чудовищных процессов, происходящих в недрах
этого гигантского светила, выплескиваются даже за край полыхающего круга.
Зримые сполохи таких сумасшедших явлений проглядываются с земли желтовато-пурпурными
пятнами, отчего зарисовка в совокупности с игрой ярких тонов представляет
данное полотно тревожным и зловещим. Как говорят в народе, к войне.
Но эти заявления не имеют под собой никакой почвы и нисколько не умаляют
торжественности холста, наоборот, вкупе с воцаряющейся тишиной делают
произведение искусства более зрелищным и выразительным. Лишь некоторое
время позолоченная листва играет в бликах под лучами ускользающего чуда.
Затем, лениво скидывая с себя драгоценный слой ослепительного великолепия,
переходит в свое естественное состояние. Наступают уравновешенные сумерки.
Запыленные листья деревьев постепенно темнеют, сливаясь в общее целое
с массой кроны, образуя единый гладкий контур. Успокоилось все живое,
и неслышно опускается на селян полотно таинственной ночи. Ни звука, ни
вспышки.
УПОИТЕЛЬНЫЙ ВЕЧЕР
Ушедший в вечер день
Обратно не вернется.
Разлитый аромат
Не соберут цветы.
Не скроет рощи тень,
Лишь солнце улыбнется
И, падая в закат,
Позолотит кусты.
Какое-то мгновенье
Листва играет в бликах,
Но вечер постепенно
Ложится на крыло.
Вокруг ни дуновенья.
И тихим черным ликом
Приходит ночь на смену
В забытое село.
Ни огонька, ни скрипа,
Умаялась скотина,
Одни собаки чутко
Усадьбы стерегут.
И что-то шепчет липа
Над крышей у овина,
И, припозднившись, утки
Тревожат теплый пруд.
МЕДИЦИНСКАЯ СЕСТРА
Война - самое страшное, что
пришлось испытать человечеству XX-го века. Горе, несчастья и страдания
принесла она людям.
Наравне с мужчинами защищали свою Родину женщины-фронтовички. Сколько
пришлось вынести им! Какие сумасшедшие нагрузки легли на их хрупкие плечи.
Надо было иметь громадную силу воли, чтобы в тех немыслимых условиях не
огрубеть сердцем, сохранить в душе изюминку неповторимости и выжить. Она
смогла. На сегодня это уже седовласая бабушка, живет на нашей улице, тихая,
скромная - Тамара Георгиевна Мещерякова. Родилась в 1919 году в Оренбургской
области, четвертым ребенком в семье. Отец - инвалид первой мировой войны.
Мама погибла на лесопильном заводе - попала под пилу. Росла она хилым
ребенком, часто болела. Жила фактически у двоюродного брата папы, который
и вырастил ее. Когда ей исполнилось тринадцать лет, уехала в Туркмению
к старшей сестре, там и училась. Девчонкой была послушной, способной,
настойчивой в учебе.
В 1940 году окончила медицинский техникум. Сколько радости и гордости
было за себя. Теперь она была девушкой с образованием. Поступила работать
в лазарет воинской части. Собирала документы в институт. Перед ней открывалась
новая жизнь.
22 июня 1941 года разрушило радужные мечты девушки. Через месяц ее призывают
на службу в городской госпиталь. Лечила тяжелораненых воинов. Их уже доставляли
туда. Горько и больно было видеть молодых солдатиков. Кто-то оставался
слепым, кому-то отнимали руку, а иные теряли обе ноги. Война ковала инвалидов!
В 1942 году она попадает на 4-й Украинский Фронт. Там Тамара впервые встретилась
со смертью. Это было по дороге Ртищево-Донбасс. Их состав загнали в тупик.
Внезапно налетели вражеские самолеты. Грохот взрывов, заполыхал вагон
с медикаментами. Они, девчонки, спрятались под платформой. Страха не было,
сидели, хихикали над старичками.
Страх пришел потом, когда горели раненые солдаты в разбитом санитарном
эшелоне на одной из станций Запорожье-Мелитополь.
Медики спешно выносили их из горящих вагонов. Стоны, крики, запах паленого
человеческого мяса.
Полыхающий огонь, куда уже не пройдешь, и дикий вопль обреченных. Девчонки
ревели от беспомощности и снова бросались в пекло.
Только после, причесываясь, замечали предательские седины, словно пепел
этих несчастных покрыл их черные как смоль волосы.
Война закружила ее, оставив в душе неизлечимую рану, от которой стыла
кровь и леденело сердце. Работы было невыносимо много: еле держались на
ногах. Как-то дали два часа на отдых. Дождь как из ведра.
Свалилась в старенькой мазанке, накрывшись плащ-палаткой. Уснула мгновенно.
Когда подняли, оказалась под слоем глины - хата развалилась.
Ничего не слышала. Тамара всегда находилась в непосредственной близости
к противнику, часто попадала под обстрел. Теряла подружек.
Однажды ранило и ее. Две недели не могла говорить. Самое страшное было
под Прохоровкой. Она никогда этого не может забыть. Ад! Даже рассказывать
боится, сердце не выдержит. Сплошной грохот, стоны, плач, тошнота, отсутствие
транспорта для раненых, порой бессилие и беспомощность. На 30-летие Победы
она там побывала. Стоит с ветеранами войны у памятника. Вдруг экскурсовод
объявляет:
- Товарищи! Среди нас находится непосредственный участник тех боев.
И называет ее фамилию. Она испугалась от неожиданности. Волна воспоминаний
захлестнула ее сердце. Девушке очень тяжко пришлось под Ригой в 1944 году.
Как-то на марше попали под бомбежку. Некуда деться. Втиснулись в канаву.
Земля гудит и колышется.
Самолеты волнами накатываются с диким ревом, вой бомб, бешеные всполохи
разрывов. Думаешь, конец. В такие минуты вся жизнь проходит перед глазами
мгновенно. Пронесло. Только седины прибавилось. В сентябре 1944 года Тамара
Георгиевна демобилизовалась и стала работать в Крыму, в госпитале Гурзуфа.
В один из дней майского утра шла на работу, а какая-то старушка на улице
крутит патефон и кричит ей:
- Дочка, Победа!
Тамара подбегает к корпусу, а там все командиры собрались. Смех, шутки,
ящик водки. Никого не пропускают, пока не опрокинут рюмочку. Первый раз
за всю свою жизнь от радости выпила. Победа все-таки. Родина высоко оценила
доблесть медицинской сестры, наградив ее орденом Отечественной войны 2-й
степени и медалями: “За отвагу”, “За победу над Германией”. Жизнь продолжается,
и пусть скромный подвиг Тамары Георгиевны навсегда останется маяком на
нелегких дорогах детей и внуков наших.
СИМУЛЯНТ
Как резко изменилась наша
жизнь. Другая страна. Другие взгляды, нормы, понятия. Утрачено чувство
гордости за свое отечество, ответственность, порядочность и честь. Молодежь
сейчас в большинстве случаев отлынивает от воинской повинности, находит
любые лазейки, лишь бы не служить.
Да они и не скрывают своих настроений. Что это? Каприз? Любовь родителей
к своим чадам? Или действительно виновато государство: не справляется
с бандформированиями, повсеместное нарушение уставных взаимоотношений
в армии, жуткая дедовщина, медленное раскручивание вариантов контрактной
службы и смерть, смерть. Смерть молодых солдат в напряженных горячих точках
страны. Перечисленные факторы и являются, вероятно, причинами рождения
симулянтов, помноженных на страх перед неизвестностью.
Однако у каждого свои мотивы, свой личный подход к проблеме, свои внутренние
разрешения. Но все равно я возмущен до глубины души.
Как можно быть русским и уклоняться от воинской обязанности?!
А где же любовь к Родине?
Чувство сыновнего долга?
Гражданская ответственность?
Вспоминаю свои молодые призывные годы. Мы так рвались в армию, как многим
сейчас и не снилось. В то время девчонки смотрели на нас после демобилизации
по-другому. Защита отчизны была святая обязанность, достойная семейная
традиция, высокое доверие, законность, наконец. И мы служили ревностно,
честно, добросовестно. Возвращались домой возмужалыми, способными, познавшими
жизнь людьми. У нас тоже были горячие точки: события в Германии, Венгрии,
Чехословакии. Мы тогда не знали истинного положения вещей. Принимали присягу.
Были верны солдатским принципам. И у нас в мыслях не было отвертеться
от службы. Конечно, в семье не без урода.
Мне вспоминается один поучительный пример. В нашей роте постигал азы воинских
наук курсант Иван Коваленко. За всю свою жизнь я не видел лодырей, подобных
ему. Это был аферист высшей пробы.
Он уклонялся от всего: от нарядов, работ, находил тысячи причин, бегал
постоянно в санчасть, симулировал обмороки, прикидывался идиотом, в общем,
своим поведением достал всех.
В конце концов, от него отказались, послали на переосвидетельствование
и... комиссовали. Только один человек, командир роты капитан Атесливко
не верил и считал его притворщиком. Он утверждал это даже тогда, когда
Коваленко уезжал из части.
Видимо, профессионализм и чутье опытного разведчика подсказывали офицеру
не верить хитростям псевдобольного. И как же он был прав!
Оказавшись на гражданке, Иван продолжал общаться со своими друзьями по
роте. Писал хвастливые письма, упрекал ребят в нерешительности своих действий,
глумился над их смирением, давал советы, как правдоподобно обыграть ту
или иную болезнь.
Хорохорился своими “подвигами”, как он обманул даже такую представительную
государственную медицинскую комиссию.
И вот однажды кто-то из курсантов в спешке оставил на тумбочке раскрытой
его писульку. Ротный, проверяя санитарное состояние казармы, случайно
обратил внимание на строки этого послания.
Как веревочке ни виться, а конец будет! Капитан по тревоге строит роту,
зачитывает грамотку, требует от первогодков выдачи ему аналогичных вестей
от комедианта и по инстанции докладывает командиру батальона. Мне неведомо,
что и как решало командование, только по истечении двух лет Коваленко
вновь оказался в нашей части, слушателем той же учебной роты, с завидным
прилежанием и выносливостью, смирившись, тянул суровую службу солдата.
Картинность, смех и симуляция обернулись ему боком.
Мы демобилизовались со своим годом, а ему еще оставалось пройти нелегкую
солдатскую дорогу длиною больше двух лет. Дотрепался.
ЖАРКОЕ ЛЕТО 2002 ГОДА
Лето в 2002 году было прямо-таки
африканским. За все время прошло только два незначительных дождя. Они
и погоду-то не могли сделать: урожай погибал на корню.
Земля оставалась каменной. Мелели реки. Приподнимались берега. Высыхали
болота. Обнажали свое илистое дно местные пруды. Деревья будто плавились
под лучами беспощадного солнца. Весь лес превратился в одну гигантскую
спичку. И она вспыхнула. Горели болота Шатуры. Все леса Подмосковья полыхали,
источая угарный газ, который плотным туманом упаковывал улицы столицы.
Люди задыхались в каменных клетушках, заливаясь потом, как у мартеновских
печей.
Невыносимое пекло истязало природу, высасывая последние капли воды из
старых колодцев, прожаренных деревень. Мой небольшой самозахват - четыре
сотки, который я разработал у леса, был ежегодно заболоченным.
Тыл его омывает канал, выкопанный мной шириною четыре и глубиною до двух
метров. Это искусственное препятствие от воров. Три остальные стороны
обнесены забором из досок с вставленной в него арматурой из разбитых железобетонных
щитов. Я с остервенением крушил кувалдой выброшенные плиты, вытаскивая
внутренности, используя их как защитную сетку. Спасало.
Раньше все овощи выдергивали. Собирал только треть урожая. Бывало, придешь
на неогороженный участок - редиска и лучок вырваны, а на грядках валяются
разбитые бутылки.
Возмущению моему не было предела. Дошел до того, что вывешивал табличку
с надписью: мужики, имейте совесть, сжирая мой урожай, не бейте посуду!
Помогало. Сознательными оказывались непрошеные гости.
Стали складировать посуду. Так я потом от их щедрости богатеть начал.
Стеклотару сдавал мешками. Со временем огородился. Участок стал представлять
собой бастион времен войны 1812 года. Вы удивитесь, просто немыслимо,
но я создал его, по грудь утопая в воде. Засыпал всем, чем мог: песком,
глиной, торфом, листьями и т. п.
Это уникальное сооружение современной пашни находится в 22 километрах
от Москвы. Она кормила меня как простого советского инженера, дала возможность
выжить мне, пенсионеру, и моей семье в тяжелые годы перестройки и, наконец,
сделала инвалидом.
Сердце-то не железное. Но дело не в том. Однажды, внук влетает в комнату,
он только что вернулся с отцом с нашей импровизированной дачи, и кричит
взахлеб во всю глотку:
- Дедушка, смотри, какую рыбу я поймал! - И показывает ротана сантиметров
на 25.
- Где? - Спрашиваю я удивленно.
- У нас на огороде.
Я сразу вспомнил лето 1972 года, когда была такая же жара и мы голыми
руками в пересохшей канаве наловили тогда, нащупывая в иле, два рюкзака
карасей размером несколько больше ладошки. Ни слова не говоря, беру ведерко
чистой воды, на огороде ее совершенно нет, вместо сачка прихватываю с
кухни дуршлаг и топаю с уверенностью, предвкушая хороший улов.
В моем канале остались жалкие вязкие лужицы. Подхожу, а около них дежурят,
пожирая рыбу, нахальные и гордые вороны. Стоило ступить только в грязь,
как вода закипела от вспугнутой мелюзги.
Я с детства знал, чтобы поймать крупную, надо взмутить воду. Взбаламутил.
Она всплыла на поверхность, хватая кислород у кромки воды. Мне ничего
не оставалось, как только черпать ее дуршлагом. Выбирал самую крупную.
Вода в ведерке мгновенно сделалась грязной. Наловил штук 25 здоровых бычков.
По дороге к дому зашел на пруд. Промыл свой улов, неоднократно меняя чистую
воду в ведре. Зарезвилась, заплескалась несчастная в посудине.
Иду довольный.
А на берегу пруда у нас постоянно стоят с удочками любители - рыболовы.
Ротан клюет поминутно, только рыбки на наживку попадаются маленькие для
кошек. Ну, я подхожу победоносно, и так завороживающе спрашиваю:
- Поймали?
- Мелочь пузатая - отвечают.
- Да вы что? Удивляюсь я и подзадориваю рыбаков, показывая увесистое ведро.
Народу сбежалось как на смотрины. Каждый норовит потрогать рыбину рукой,
а она черная, скользкая с громадными головами выпадает из рук, плюхается
обратно в емкость, взбивая брызги.
- Смотрите, смотрите, сколько я наловил совершенно новым методом! и щедро
предоставляю возможность завистливым рыбакам соприкоснуться с завидным
трофеем.
- Как вам это удалось? Выхватывая рыбу из ведра, восторгаясь, спрашивают
они.
- Очень просто. Беру дуршлаг вместо сачка и черпаю ил у берега. Рыбы здесь
немерено, кишмя кишат. Удивились мужики страшно. Глазам своим не верят,
а улов-то налицо. Самые заядлые уже и за дуршлагом бросились домой. А
я подливаю масла в огонь, выставляя напоказ добычу. В общем, восхищение
было немалое.
Подхожу к дому. У нас на лавочках традиционно бабушки днями сидят и каждому
прохожему перемалывают косточки. Идешь как через санпропускник. А утром
этого дня я ходил в лес за опятами. Притащил полную корзину грибов. Они
видели все это не уставая ахать. А тут к вечеру рыба живая, да еще какая
крупная. Бабки потрясены, шепелявят:
- Чего тебе не жить! Утром грибы, вечером жарево.
Одним словом очаровал я всю округу своими способностями, умолчав о действительности.
Вот так.
ОХОТА
Как же мы любили ходить на
охоту. Отец мой, сколько я его знал, трудился лесником, и ему по долгу
службы полагалось ружье. Он не всегда брал его с собой на работу. Поэтому
я частенько, воспользовавшись этим, с ватагой ребят бродил по окрестностям
лесов Куровской, вокруг многочисленных непроходимых болот, выискивая добычу.
Правда, трофеи были редкостью, но если они доставались, восторгу нашему
не было предела. Помню, как-то ранней весной компанией человек десять
мы плутали лесом по запутанным звериным следам. Никого не встретили.
Идем, горлопаним. Я, как обычно, ходил впереди с ружьем наперевес, а сейчас,
потеряв бдительность, закинул его за плечо. След выводил на полянку. Вываливаем
с шумом всем скопищем из чащи и, мгновенно обомлев, затаили дыхание. В
центре поляны на пеньке сидит и, судя по всему, дремлет заяц.
Он настолько пригрелся на солнышке, что отключился насмерть, даже не услышав
нашего гама. Я резко срываю с плеча ружье, второпях прицеливаюсь и спускаю
курок. В мертвой тишине раздался предательский звон металла. Осечка. Этот
звук, вероятно, оглушил косого. Он в два прыжка скрывается за деревьями.
Второй выстрел оказался лишним.
Того уже след простыл.
Огорченные бредем дальше. Где-то на опушке у Волчьей Гривы постоянно сидели
на деревьях тетерева. Я знал это место, оставил пацанов на расстоянии
и, приказав им не шуметь, осторожно, медленными шагами продвигаюсь вперед.
Внимание сосредоточено. Нервы напряжены. Эта птица частенько зарывается
в снег.
Ждешь самого неожиданного.
И, вдруг, словно взрыв снаряда, с сумасшедшим свистом из-под ног из сугроба
внезапно вырывается пернатый монстр.
Я ждал.
Был готов к любой непредсказуемости. Смертельный выстрел вспорол повисшую
тишину, и на белом полотне зимнего одеяла затрепыхалась, окрашивая его
в красный цвет, несчастная жертва.
Припоминается и такой случай. Однажды, на берегу Комаринского болота в
густой траве я заметил чирка, насиживающего яйца.
Это такая птица раза в два меньше кряквы. Мы тогда часто с ребятами выискивали
утиные клады, возвращаясь домой с поживой.
Четко зафиксировал место его гнезда, определил расстояние, подходы, наметил
ориентиры и по-пластунски тихонько пополз к осторожной маме.
Она в таких случаях сидит не шелохнувшись, уверенная в себе, слившись
окраской с окружающей средой. Мне тогда было лет двенадцать.
Мальчишеский азарт, ошеломляющий успех при удаче, везение, наконец, толкали
все мое существо к предстоящему поединку.
Я уже добрался на расстоянии вытянутой руки и постепенно стал тянуться
ладошкой к незадачливой птахе. Она, почуяв опасность, вытянула шею, но
в этот момент сработала врожденная реакция, и в моих руках забился живой
чирок.
Я торжествовал.
Разве думал тогда о последствиях птичьего потомства. Летел домой на крыльях.
Восторженно показывал трофей пацанам, а они восхищенно смотрели на меня
как на героя. Мама осудила меня, пристыдив:
- Ну и что ты будешь с ним делать? Жарить? Тебе не жалко? Птица-то божья.
Отнеси где взял. Мне не хотелось расставаться с пичугой. Я выпустил ее
в комнате и она, очутившись на свободе, рванулась со всей силой в окно,
вдребезги разбив его, выпорхнула на волю.
ВОЗДУШНЫЙ ШАР
Никогда не забуду огромный
воздушный шар, на стропах которого висела корзина, как нам показалось
с мечущимися в ней людьми.
Шар неслышно скользил над нашим поселком, резко теряя высоту. Он появился
на фоне чистого неба, когда тревожный, ярко выраженный диск полыхающего
солнца медленно опускался в закат.
Мы, пацаны, обалдели от увиденного. Да чего пацаны, вся Куровская высыпала
на улицы и бежала за ним, задрав головы.
Зрелище завораживающее. Громадина купола проплывала над нами, и было отчетливо
видно, как в люльке ее крохотными точками суетились маленькие фигурки
человечков.
Они казались нам фантастическими посланцами далекого мира. Люди в то время
не видели ничего подобного.
Случай исключительный, захватывающий, волнующий наше воображение. Шар
пролетал над меланжевым комбинатом, и его относило в сторону деревни Новинки,
в глубину леса, на болотистую местность, где в карьерах добывали торф.
Мы неслись возбужденные, восхищаясь великолепием небесного исполина, и
остановились только на окраине, на мосту речки Нерской.
Дальше не было смысла бежать, тем более нам, малышам, поскольку шар постепенно
опускался в лесной массив. Расстояние вещь обманчивая, конечно, шар отнесло
далеко, но мы стояли, опершись о перила, наблюдая, как тело его могучей
оболочки тонет незаметно, скрываясь за кронами деревьев.
После этого мы взахлеб, перекрикивая друг друга, с восторгом рассказывали
отдельные эпизоды увиденного. Что было потом, не знаю. Говорили о каких-то
неисправностях, но я ничего не понял. Главное, как утверждали очевидцы,
все завершилось благополучно, жертв не было.
Однажды, ватагою ребятишек мы шли купаться на котлован - место, откуда
был выбран песок для железнодорожной насыпи.
Это район Пролетарки, где обычно жители загорали в погожие дни лета. Глубина
там страшенная.
Дорога наша проходила через три железнодорожные ветки: одна в сторону
Егорьевска, другая на Орехово-Зуево и третья - местная линия, соединяющая
станцию Куровская с текстильным комбинатом.
Так вот, через последнюю колею был сделан самодельный небольшой переезд,
который практически получился путем засыпки откосов насыпи с двух сторон
и настилом досок между рельсами. Этот переезд нужен был железнодорожным
работникам, которые ютились в бараках, расположенных между двумя ветками.
Идем, а впереди не спеша лошадка тянет воз с сеном, на котором лежит,
управляя, ездок - молодой парень дет тридцати. Почти поравнялись с ним.
Он то ли не рассчитал, то ли лошадь взяла чуточку вправо. Колесо повозки
съехало с колеи. Центр тяжести сместился, и воз мгновенно перевернулся
в канаву, придавив всей своей массой незадачливого наездника.
Наша стайка остолбенела. Глухой отчаянный крик помощи вырывался сквозь
толщу сена. Мы всполошились. Сбежались мужики. В мгновение ока поставили
повозку на колеса, отогнали ее вместе с лошадью и большими охапками быстро
растащили сено. Вначале он приглушенно орал, потом стал стонать, вдруг
захрипел.
Но, когда скинули последний ворох сена, бедняга мокрый от пота, раскрасневшийся,
с вытаращенными глазами, с каким-то скрипучим трудом, широко раскрыв рот,
втягивал в себя живительную порцию кислорода. Оклемался. И потом долго
еще сидел, обхватив трясущимися руками колени, опустив голову.
БЫЛЬ
Уходят из обихода некоторые
слова, меняются понятия, видоизменяются предметы, которые когда-то были
неотъемлемой частью жизни, да и сама жизнь преображается. В нашу жизнь
врываются новые слова: электроника, атомная техника, кибернетика, компьютеризация.
Боже, как это все громко звучит! Громко. Но все это развивалось и развивается
за наши прожитые годы, пока мы росли, многое не замечали.
Я вспоминаю, как начинал. Моя малая родина - город Куровское, Московской
области. С позиции сегодняшнего дня все примитивно просто. А тогда? В
школе были свои законы.
Казалось бы, элементарная вещь, но нам не разрешалось пользоваться авторучками.
Мы, малыши, таскали с собой в связанных мамами сеточках чернильницы-непроливашки.
Чернила использовали, как мы называли, фуксиновые. Сейчас даже слов таких
нет. Ручки обычные деревянные со специальным металлическим наконечником,
куда вставлялось ученическое перо, оно в культтоварах так и значилось.
Были еще какие-то: рондо, щучки и т. д., но нас просто обязывали применять
только ученические перья. Авторучки продавались в магазинах, но они считались
излишней роскошью и на них в школах был наложен категорический запрет,
говорили, портится почерк.
Приобретали их и писали ими только учителя да старшеклассники. Заправлялись
они также фуксиновыми чернилами, сегодня наши дети и внуки имеют шариковые
авторучки, в которых применяется паста различных цветов, ручки на гелиевой
основе, пишущие тонко и мягко, ручки с совмещенными стержнями в одном
корпусе различных расцветок.
И все разрешается, все можно, и, главное, не обращают на это никакого
внимания, и почерк, выходит, не портится. В то время нам очень хотелось
их иметь. Доставали. Дома пытались делать ими уроки, но письмо сразу же
выделялось от обычных ручек, и нам ставили колы за такие работы, даже
не проверяя их, скорее за ослушание. Однако мы были исключительными затейниками.
Голь на выдумки хитра.
Что делали?
На тонкий гвоздик наматывали небольшую по длине спиральку из тонкой проволоки,
искусно прикручивали ее намертво к низу пера, и получалась своего рода
авторучка. Стоило только один раз обмакнуть ее в чернила, и пиши хоть
целый день. Чернила удерживались в спиральке и постепенно расходовались
при письме. Конечно, без клякс не обходилось. У детей сегодняшнего поколения
этих проблем нет. Мы раньше кляксы и ошибки стирали с тетрадки до дыр.
Сегодня имеются специальные приборы: с одной стороны ручка, с другой своеобразный
ластик. Потер, и все замазалось, ничего нет. Бумага не стирается. Прогресс.
Сейчас внуки идут в школу с добротными и миниатюрными рюкзаками за спиной.
Разодеты - один другого краше, с часами, плеерами. Мамы им кладут и бутерброды,
и фрукты, и деньги дают в буфет на пирожки. Учись только. Мы ходили полуголодные,
полураздетые. Большую перемену ждали как праздник и никак не могли дождаться.
На ней нам приносили в класс подносы с кусочками черного хлеба. Они были
размером со спичечную коробку, только немного потоньше.
Господи, какое же это было лакомство! Правда, на один зубок, но оно стоило
того.
Помню, одну худенькую девочку Валю, которая часто падала в обморок от
недоедания. У нее семья была еще беднее, чем моя. Так наша учительница
Мария Петровна где-то достала и при нас дала ей целую буханку хлеба, чтоб
та отнесла домой. Мы все понимали, не завидовали, радовались за нее, росли
не по годам взрослыми.
Время было голодное, не хватало не только еды, но и самых необходимых
вещей. Иногда в класс заходила директор школы, пошепчется с коллегой,
тихо подойдет к мальчику, им мог быть любой из нас, постоит молча, погладит
по головке, а у того только плечики подрагивают.
Так мы узнавали,что у него убили на фронте отца или старшего брата. Глубокой
осенью и зимой случалось, что я пропускал занятия - нечего было надеть.
Семья большая. Мы менялись одеждой. Ее не хватало на всех. Носили по очереди.
Один брат ходил в первую смену, другой во вторую.
Вот мы и ждали друг друга, чтобы переодеться, - тряпочные бурки на ноги
и телогрейку на плечи. Пальто слишком цивильно, о нем и думать не могли.
А как нам доставался хлеб?! Очередь за ним занимали с вечера. Вели запись
и отмечались каждый час. Ночами греться бегали в казарму. Огромное четырехэтажное
здание постройки 19-го века, примыкающее к текстильной фабрике, с коридорной
системой и большущей общей кухней, расположенной на втором этаже. Когда
открывался магазин, толпа вламывалась в него, заполняя все его внутреннее
пространство, облепляли как муки входную дверь.
Спрессовывались до такой степени, что просто невозможно было дышать. Наверно,
селедке в бочке куда вольготнее, там хоть рассол в качестве зазора.
Встречались мудрецы, которые в этой ситуации находили себе удовольствие,
забрасывали пацана на макушки впереди стоящих земляков, и тот прямо по
головам проползал в помещение. Я испытал это на себе, мальчишкой слыл
не робкого десятка. А там перед прилавком были мощные поручни, которые
сдерживали людей, так вот малец, его же никто не может скинуть, руки-то
бедолаг стиснуты, прямо забирался в этот промежуток и оказывался вплотную
перед прилавком и продавцом. Ну и, конечно, получал свою вожделенную буханку
черного хлеба.
Припоминаю и такой случай. Здесь я уже был чуточку постарше лет 12-и.
Жители нашего поселка иногда ездили в Москву за продуктами. Собирались
несколько семей, сбрасывались в складчину, выделяли двоих крепких мужиков,
и те с вещмешками и внушительными сумками отправлялись ранним утром за
покупками. Ждали их обратно с нетерпением. Тогда пригородные поезда, электричек
еще не было, ходили редко. До столицы девяносто километров тащились три
с лишним часа. Одна колея всего-то.
Традиционным гостинцем, как всегда, были белые-белые большие нарезные
батоны, мы их звали лаптями и покупали сразу по несколько штук, копченая
треска, чай цейлонский или индийский и, конечно, колбаса. В каждой семье
в это время начинался праздник души. Таких продуктов у нас не было.
Мать, конечно, пекла домашний хлеб, но все упиралось в муку, ее трудно
или невозможно было достать. Пришло время, дождался и я своего часа. Однажды
мама для проверки, наверное, когда-то надо было начинать, разрешила мне
съездить в Престольную с ребятами за батонами и чаем. Впечатлений хоть
отбавляй. Свобода. Картины увиденного. Мельканье полустанков. Казанский
вокзал.
Москва встретила нас сумасшедшим потоком машин с оглушительными сигналами
разных тонов. Метро. Мы называли его “лестница-чудесница”. Сплошное море
каменных зданий.
Чистота улиц, тротуаров. Изобилие продуктов. Люди отлично одетые, интеллигентные.
Другой мир. Здесь досыта наелся хлеба с мороженым. В “Главчае” на Кировской
меня потрясла красота внутреннего убранства магазина, такая экзотика,
с ума сойти! Запах молотого кофе приятно дразнил аппетит, щекотал ноздри,
просто пьянил. Самое интересное, когда в соседнем магазине я покупал хлеб,
подходит моя очередь, я протягиваю деньги и говорю, как обычно мы общались
дома:
- Мне три лаптя!
- Что тебе? - переспрашивает продавщица, подумав, что она не расслышала,
я еще громче кричу:
- Три лаптя!
- Какие, мальчик, лапти? - недоумевает женщина.
- Вот эти! - говорю я, и показываю пальцем на хлеб.
Она улыбается. Очередь хохочет. А я, не понимая их смеха, удовлетворенный,
запихиваю батоны в сумку и ухожу довольный.
Привез. Мать рада, спокойна. Но до сих пор в моей памяти и глазах моих
стоят удивленные и улыбающиеся лица непонятливых москвичей.
ЛЮБОВЬ К ИСКУССТВУ
Мы живем, ежедневно соприкасаясь
с людьми, не замечая порою, как интересны и привлекательны своей внутренней
наполненностыо некоторые из них. Наш взор, воспринимая окружающих, не
дает точной характеристики той или иной личности, он скользит, выхватывая
поверхностные черты человека, и только общение с ним открывает поразительные
грани богатства души его, те глубинные сокровища внутреннего мира, которые
относят данное лицо как интеллектуала к высокому классу интеллигенции.
Таким мне представляется солист ансамбля “Русский сувенир” Василий Николаевич
Сельвесюк.
Он не молод и не стар. Ему только 52, высокого роста, статный, с ярко
выраженной армейской выправкой, влюбленный в искусство музыки. Замечательный,
вдумчивый, творческий певец с отличными артистическими манерами, хорошим
диапазоном голоса, прекрасными вокальными данными, ответственный и обязательный:
со свойственной ему серьезностью мой герой с большой любовью и усердием
делает, казалось, невозможное, вдыхая в песни свое неподдельное очарование.
Его исполнительскому мастерству аплодируют дома отдыха, пансионаты, дворцы
культуры. Артист покорил Генеральный штаб Вооруженных сил России. Он не
гнушается и открытых площадок.
Где бы ни выступал талантливый самородок, выход и уход со сцены постоянно
сопровождаются бурными овациями. Не зря многие поэты, восхищаясь творчеством
очаровательного вокалиста, чисто по дружески слагают в его честь теплые
стихи, отдавая дань неподражаемому голосу.
Он в “Русском сувенире” украшенье,
И задает в концертах наших тон.
И зритель, покоренный, с восхищеньем
Приветствует завидный баритон!
Родился Василий Николаевич
на Украине в многодетной бедной семье в Богом забытом хуторе, недалеко
от города Ровно. Перебивались, как говорится, с хлеба на квас. Родители
выбивались из последних сил, чтобы как-то прокормить пятерых детей. Отец
- инвалид, и этим усложнялась непосильная задача вырастить ребятишек.
Мама часто болела, и ушла из жизни совсем молодой. Вася в то время учился
в сельской школе, и сделал первые шаги в мир музыки - поступил в кружок
обучения игры на баяне. Но смерть мамы разрушила радужные мечты ребенка.
В семье стало еще тяжелее, и хлопца определили в школу-интернат. Здесь
ему повезло. Директор заметил музыкальные наклонности подростка, поддержал
его, предоставив полную свободу действий по организации и проведению вечеров
отдыха, концертов, где талантливый мальчик не только взял на себя функции
руководителя, аккомпаниатора, но и сам под собственное сопровождение задорно
исполнял лирические и патриотические песни.
Удача сопутствовала пареньку. Первый успех пришел на Всесоюзном смотре
художественной самодеятельности детских коллективов, когда Вася учился
в девятом классе. Песня “Реве та стогне Днипр широкий” растрогала жюри
не только эмоциональностью, темпераментом, манерой исполнения, но и вокальными
данными ученика. Его отметили. Отныне он лауреат!
Тяга и любовь к искусству, зарожденная еще в стенах сельской школы, утроилась.
Со временем Василь поступает в военное училище. Суровые годы учебы, пора
закладки основ знаний будущего офицера, сумасшедшие нагрузки, подъемы,
отбои, строевая подготовка, тактика не могут оторвать курсанта от любимого
занятия. Используя любую свободную минуту, он поет, плодотворно выступает.
Им заинтересовался руководитель оркестра военного училища и приглашает
в ансамбль “Ракетчики”. Василий не сходит со сцены. Его голос покоряет
зрителей, и они принимают его творчество с благодарностью и восторгом,
сопровождая каждую песню бурными аплодисментами.
Время неумолимо бежит, не давая воспитаннику возможности профессионально
заняться повышением своего мастерства. Он выпускник. Ему присваивают звание
лейтенанта и определяют службу в одной из частей Московского военного
округа. Взращенный на добрых традициях самодеятельного творчества, вкусив
в полной мере радость общения со зрителем, Василий и здесь задает тон
и продолжает ревностно служить искусству. Он блестяще организует и на
высоком уровне проводит интересные вечера отдыха семей военнослужащих,
выступает с патриотическими песнями во многих подразделениях, воспитывая
и прививая солдатам любовь и преданность к своей Родине.
На поприще искусства жизнь благосклонно дарит ему долгожданную половину.
Он нашел ее, увидел, покорил. Они расписались. Счастливы. Люда оказалась
той любящей женщиной, чуткость, внимание и забота которой дополняет, возвышает
и украшает мужчину. Она подарила ему двоих замечательных сыновей. Музыкант
по профессии, заметив в муже незаурядные способности, знакомит его с преподавателями
вокала Института имени Гнесиных.
Теперь становление голоса талантливого самодеятельного певца стало проходить
под бдительным оком именитых специалистов: профессора Сергея Давидяна,
Нины Воиновой, профессора Валентины Першиной, заслуженной артистки России
Зои Кондаковой. Его репертуар, помимо русских народных, пополняется итальянскими
песнями, романсами, отрывками из оперетт, кроме того, он обращается к
школе искусства вокала своего родного языка.
Однако основательно изучать музыку и всецело отдаться ей не было никакой
возможности. Служба засасывала, требовала отдачи всех сил и времени. Приходилось
пропускать занятия. Но он до конца честно и добросовестно выполнил свой
воинский долг. Вышел в запас, и вот тут его неудержимо закружило. Василий
Николаевич с головой окунается в учебу. Будучи зрелым мужчиной, не взирая
на возраст, начинает с азов: поступает в музыкальную школу по классу вокала
и блестяще заканчивает ее.
С этого времени он бессменный участник всех концертов, мероприятий, торжеств,
различных праздников управления культуры города Долгопрудного. Официально
является солистом ансамбля “Русский сувенир”, где под руководством Александра
Вальцева оттачивает свое мастерство и расширяет собственную программу.
Огромную помощь в искусстве оказывал ему на протяжении многих лет концертмейстер,
талантливый музыкант: пианист, аккордеонист, баянист Эдуард Кюн.
Он многое почерпнул, что не могло не отразиться на его вокальных данных,
у мастеров сцены заслуженных артистов России Зои Кондаковой и Татьяны
Вальцевой, с которыми ему приходится выступать в дуэте.
Окружение и непосредственная помощь профессионалов, чувство личной неудовлетворенности
и невозможности выразить и раскрыть весь внутренний потенциал своего дарования
перед благодарными зрителями заставляет Василия Николаевича воистину совершить
подвиг, закрыв глаза на возрастной барьер. Он, на платной основе, поступает
на вокальное отделение Московского Высшего училища искусств и в 2002 году
заканчивает названное заведение, получив диплом певца профессионала, новые
наставники Марина Громова, заслуженный работник культуры Владимир Голубев
оттачивали артистизм вокалиста, находили и развивали скрытые изюминки
оттенков звучания голосового аппарата, мягкости и выразительности его.
Подбирали с тонким вкусом знатоков задушевные малоизвестные произведения
русского фольклора “Эх, уж как пал туман”, интерпретации песен Федора
Шаляпина, Юрия Гуляева, Дмитрия Гнатюка, Муслима Магомаева, Георга Отса,
соответствующие данным исполнителя.
Баритон певца окреп, льется увереннее, красиво и неподражаемо.
Слушатель оценил это по достоинству, беспрестанно аплодируя, не отпуская
артиста со сцены. Я уверен, творческий портрет Василия Николаевича Сельвесюка,
современника, замечательного солиста, артиста с большой буквы будет дополнен
и расписан еще более яркими красками.
РАСПЛАТА
Он был девятым ребенком в
семье, как же его ждали! Дети почти все погодки. Отец, улыбаясь, говорил:
- Ну, лапушка, еще разок, вдруг Бог даст сыночка?
Рождались девочки. И вот, наконец-то, великая радость - сын! Сбылось.
Всевышний сжалился над горемычными и подарил им заветную мечту - наследника,
какой это был праздник и какое счастье! Сколько высказано тостов, и сколько
выпито горькой!? Одному Творцу известно.
Малыша жалели, лелеяли, им дышали и гордились, потакали буквально во всем.
Он рос избалованным, привыкшим к тому, что все вокруг принадлежит только
ему.
Еще в школе начал курить. Связался с сомнительной компанией. У него появились
деньги.
Друзья оказались развязные, наглые, темные по сути своей. О них шла молва,
что это отпетые воры, которые не гнушаются ничем: выкапывают в огородах
картошку, срезают по ночам у частников капусту, воруют живность, но что
характерно, тащат не только в нашем поселке, а по всей округе, и среди
них, как утверждали, он.
Звали его Петя.
Это был высокий, статный парень лет двадцати пяти. Одевался по тем временам
модно. Водкой баловался в меру. Все, кроме родных, знали, что у него рыльце
в пушку. Но, как говорят, не пойман - не вор.
И все-таки, однажды, их взяли. Они украли несколько кип материала с фабрики.
Как же волновалась и переживала семья. Судили. Петя оказался непричастным.
Освободили прямо в зале суда. Родители торжествовали.
Мы, пацаны, занимались своими делами, жили своей жизнью, целыми днями
играли, шалили.
Часто, а это было в порядке вещей, отпрашивались и с разрешения предков
спали у кого-то из хлопцев на сеновале или на неубранных копнах возле
дома. Большая ватага собиралась: мальчики и девочки. На ночлег брали с
собой старые одеяла, свитера.
Интересно было. Рассказы, шушуканья, приколы. Засыпали где-то под утро.
Как-то в один из дней, когда мы особенно расшалились, разворошив все копны,
и еще не спали, а было уже часа два ночи, к нам подходит дальний сосед
и заявляет, якобы наша компания утащила у него кроликов.
Вот те раз! Подал заявление. И началось. Нас буквально затаскали в милицию.
Родители в трансе. Никаких вам больше посиделок, ночевок. Слава Богу,
милиционеры разобрались.
Установили, что мы к этому не имели никакого отношения. Воров поймали.
Опять эта шайка-лейка, а с ними Петр. И снова он, как непотопляемый корабль,
уходит от наказания. Сочли не виновным. Старики опять на коне. Ругаются,
мол, затравили парня. Оболгали. А злодейка-судьба обнажает еще один случай.
На железной дороге нашей станции вскрыли вагон с сахаром, и не когда-нибудь,
а днем. Стражи порядка организовали погоню. Многие ушли и среди них, как
говорили, наш герой. Когда все было перекрыто, он умудрился выехать из
оцепленной зоны на повозке со стогом сена, прихватив с собой внушительную
сумку сахарного песка. Его часто стаканами продавали по дешевке нашим
жителям, которые не только варили из него молочный сахар, но и самогонку.
Я помню подобные вещи. Чего греха таить и к нам домой заходили темненькие
лошадки. Отец покупал у них не только песок. Брали и молчали, у кого брали.
Боялись. Времена другие были.
Попробуй, купи валенки на всю ораву ребятишек. Денег таких не было. А
тут почти задарма, да прямо домой приносят материал, вынесенный с комбината:
саржа, байка, миткаль, вата. Конечно, родители шли на это. Приобретали.
Шили потом бурки, телогрейки для детей. И дешево, и сердито.
Помнится, весной арестовали несколько человек, в том числе и Петра. Мужики
увели телку с одного двора, зарезали ее, а мясо продали.
Посадили почти всех. Он же, как в рубашке родился. Алиби. Но, как говорит
народная мудрость, сколько веревочке ни виться, а совьется в петлю. Это
потом, спустя несколько лет, я узнал правду о случившемся.
А было так. В одну из темных ночей дождливой осени к зажиточному домику
глухой деревеньки осторожно кралась банда, на счету которой было очень
много преступлений, - они лазили по домам, квартирам, при случае глушили
фомкой хозяев. Подойдя к дому, банда рассредоточилась. Один из них, высокого
роста парень, в черной надвинутой на глаза кепке, в толстом вязаном свитере
незаметно, скрываясь в простенке, подошел к окну.
Долго прислушивался. Не обнаружив ничего тревожного, он приготовленной
кистью обмазал клеем одно из стекол рамы. Уверенно со знанием дела наклеил
на него газету, затем, удерживая ее, беззвучно выдавил стекло, снова прислушался.
Тишина успокаивала бандита.
Он аккуратно без скрипа опустил шпингалеты и тихо-тихо раскрыл окно. Кромешная
темнота скрывала взломщика, мелкий дождь заглушал шорохи. Детина сгруппировался,
крепко ухватился за внутреннюю часть подоконника, напрягся, готовый к
последнему кошачьему прыжку в дом, и только хотел перенести свое упругое
тело... как вдруг, неожиданный удар топором страшной силы отсек ему обе
кисти рук.
МОСКВИЧКА И ПРОВИНЦИАЛКА
Встречаются как-то две школьные
подружки из моего города Куровское. Там же, в Куровском, встречаются.
Здесь заканчивали 10-летку, дружили, гуляли с ребятами в одной компании,
делились сокровенными тайнами. Но жизнь разбросала их по разным городам.
И вдруг такой сюрприз.
- Нина, милая, ты ли это? Ну, хороша! Время пасует перед тобой! Ни черта
не меняешься! - восклицает одна из них, раскидывая руки в стороны для
объятий.
- Господи, Алка! Вот встреча-то, поистине мир тесен!
Целуются. Восторгаются. Улыбаются. И говорят, говорят, говорят.
Нина давно москвичка. Удачно вышла замуж. Работает в солидной фирме. Деловая,
хваткая женщина. Прекрасно одевается.
Алла живет в Электрогорске. Трудится в коммунальной сфере. Другой уровень
жизни. Одета более чем скромно. Рот совершенно не закрывается, болтливая,
жуть. Грешок за ней водился: была не в меру завистливая и прижимистая
с рождения. Сразу же пошла в атаку:
- Нинусь, ты что, министр, что ли? Где такие бабки зарабатываешь? Чтоб
так одеваться, минимум штук тридцать в месяц надо грести. - Щебечет без
умолку, восхищается, глаза горят, руки места не находят: то дотронется,
то погладит, то их в пальцы сожмет: - Нет, правда, скажи, поделись опытом?
- За мужем хорошим, - отвечает первая. - Сама не промах. Как пишут в газетах?
Читай и учись:
Деньги делают сейчас
Даже с мыльной пены.
Спекулянтов нет у нас,
Только бизнесмены.
- А еще вошла в обиход крылатая
фраза: куй железо, пока Горбачев! Так что приспосабливайся! А если серьезно,
Алла, на акциях играю.
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовалась та, даже вытянулась, ушки растопырила,
смотрит и слушает внимательно.
- Да ты что, как с луны свалилась! Вся страна на акциях помешалась. Покупка
идет за одну цену, через месяц сдают за другую, вот тебе и навар.
- Нин, ну это несерьезно. Даже у нас в провинции каждая собака знает,
что все эти пирамиды - обман, надувательство. Про самую главную из них
- “МММ”, где президент компании член Государственной Думы, даже частушки
сложили:
Иные треплются в народе,
Что, мол, большущий плут Мавроди...
- Дальше я не помню, да и
не надо продолжать, так ясно. Плут он и есть плут.
- Вот и напрасно, милая подруга, дальше-то соль всего стиха, послушай:
А сам народ к нему лоялен.
Нет, он не плут. Он гениален!
- Я ой как хорошо на этом
поимела. Вот вернусь, снова буду снимать пенки, тем более, что акции значительно
повысились в цене. Подумай. Я тебе дело говорю. Прибыльно это.
Они расстались.
Алла задумалась.
Воображение рисовало сумасшедшие картины благополучия: то она разбогатела,
то кажется, что ей нет равных по нарядам, то отдыхает на Канарах, то приобретает
шикарную квартиру - коммуналка-то надоела.
Как ей хотелось взять ценные бумаги!
Вдруг решится финансовый вопрос! Но боялась, червячок сомнения мешал.
Ждала день, два, месяц, три, думала, думала... и все-таки решилась. Угрохала
всю свою наличку. К тому времени стоимость акции за сотню уже перевалила.
Купила аж на миллион, ждет. Не торопится. Все подсчитывает. Бумаги подорожали
почти в полтора раза. Жадность - вещь заразительная, засасывает. Ну и
дождалась. Пирамида лопнула. Плакали денежки. Сейчас в русское лото играет.
В азарт вошла.
МОЁ КУРОВСКОЕ
На Советской улице в 1932
году построили трехэтажное здание - дом инженерно-технических работников.
Здесь жила куровская элита. Мальчишками, особенно зимой, мы отогревались
тут, прижавшись к батареям, носились с криком по лестничным клеткам, пока
нас, в конце концов, не выгоняли из подъезда. Нам очень нравилось беситься
там, ступеньки сбегали на обе стороны здания. Для нас это было неожиданно
и забавно: заходишь с одной стороны, выходишь с другой, чудно. В это же
время на западе деревни был заложен поселок “Пролетарка”. Огромные многоподъездные
кирпичные пятиэтажные коробки, с водопроводом, с теплом, и ничего, что
тогда не было горячей воды и ванны. Считалось великим благом получить
в этих новых домах комнатушку.
Потом там в сосновом бору будет заасфальтирована и освещена танцплощадка
- “пятачок”, как мы ее называли, где вся молодежь города два раза в неделю
с 20 и до 23 часов под духовой оркестр или под радиолу кружилась в вальсе,
носилась в фокстроте, грациозно и плавно выводила танго.
Здесь мы встречались со своими подругами. Влюблялись, отдыхали, проводили
свой досуг. Ждали этих вечеров с нетерпением.
Музыка разливалась по всей округе. К этому времени идет интенсивное строительство
двухэтажных двухподъездных деревянных домов по улице Кирова. Назвали этот
район - “Новая стройка”. Здесь, практически, прошло все мое детство. Я
жил на соседней улице, которая в то время называлась Ворошиловской. Сейчас
эта улица им. Свердлова.
Детей в семьях было много, поэтому сейчас в Куровском мои родственники
живут на каждой улице. Гоняли пытку, мяч, играли в лапту, вышибалы, городки.
Тут был сплошной луг - это окраина, хвост Ворошиловской улицы, отсеченный
Комсомольской. Начинался этот конец с прудика, который существует до сих
пор, а заканчивался большим прудом. Сегодня пруд засыпан, на этом месте
стоят пятиэтажки. Сюда мы выгоняли уток, гусей, привязывали к колышку
на длинной веревке кормиться коз, телок, пасли коров.
Неподалеку проходила железная дорога, за ней сплошной лес. На железке
мы собирали металлолом, сдавали старьевщикам за игрушки. Тут на лугу проходили
все наши игры, посиделки, ночевки на сене. Зимой на прудах катались на
коньках, весной на плотах.
В эту пору застраивают дома по Первомайской улице, улице Горького, ближе
к линии вырос железнодорожный район. С 1932 года деревня преобразуется
в поселок, а в 1933 году за хлебозаводом, который круглосуточно напоминает
о себе вкусным запахом свежего хлеба, было построено новое двухэтажное
деревянное здание - гордость Куровской - школа № 1.
Куровское по одной из версий получило название от первого поселенца, которого
звали Кур. Они пришли сюда в 1646 году. Построили три двора. Всего их
было 6 человек первооткрывателей моей малой родины. Эта местность в древности
называлась Гуслицей, а находится она в 88 километрах к востоку от Москвы.
Из исторической характеристики Куровского узнаем, что впервые Гуслица
упоминается в письменных источниках
На берегах реки Нерской среди лесов и болот в 9 - 10 веках поселились
люди. Это было славянское племя вятичей. Более 1000 лет назад, гонимые
кочевниками, пришли они сюда из-под современного Чернигова. Святослав,
киевский князь, присоединил их к Киевскому государству. В 14 веке Гуслица
вошла в Московское княжество. Через сто лет после первого поселения в
селе Куровское было уже 17 дворов. Гуслица в это время становится пристанищем
старообрядцев. Они бежали сюда от репрессий и бояр, или их ссылали сюда
власти. Деревня разрасталась, и в 18 веке здесь было уже 22 двора с населением
186 человек.
Материал для музея 6-й школы Нина Петровна Славнова, которая пятьдесят
два года преподает историю, собирала и продолжает собирать по крупицам.
Много интересных находок, эпизодов, описаний рассказали старожилы города.
Здесь на стендах можно увидеть фрагменты утвари наших предков. На полках
бережно хранятся останки древней посуды, найденной на курганах около Слободищ,
раскопками которых занимались археолог Кравцов и историк школы № 6 Булыгин.
Земля не обеспечивала, да и не могла прокормить семьи переселенцев. Чтобы
платить оброк, крестьяне занимались различным промыслом, особенно ткачеством.
В 40-х годах 19 века здесь возникает мануфактурное производство.
Первая мануфактура была построена крестьянином Марком Никифоровичем Марковым,
который быстро разорился, и все его имущество, пущенное в 1843 году с
молотка на аукционе, купил другой крестьянин Максим Еремеевич Балашов.
Из мануфактуры к концу века выросла Фабрика. Так как других производств
в Куровском не было, фабрика братьев Балашовых была единственным предприятием
обеспечивавших людей работой. В ней трудилось 670 человек. К 1917 году
здесь уже насчитывалось 1400 рабочих и 2000 надомников.
Куровское с конца 19 века имело две улицы: “Деревенская” и “Слободка”.
Построены 3 казармы, 3 молельных дома. Здесь на берегу реки возвышался
Спасо-Преображенский Гуслицкий монастырь. В 1859 году в нем обучалось
40 мальчиков. Это на редкость красивая обитель в сосновом бору на берегу
реки Нерской, обнесенная мощными стенами, в центре которых возвышалась
высокая башня с колокольней, увенчанная крестом. Места здесь были тихие.
Люди набожные свято чтили церковные праздники. Храм долгое время значился
как Преображенский, но решением Священного Синода Русской Православной
Церкви Преображенский храм Куровского через 140 лет снова преобразован
в Гуслицкий Спасо-Преображенский монастырь. На сегодня из-за обветшалости
и возможного самопроизвольного обрушения, металлическая конструкция монастыря
демонтирована, и внешний вид его потерял прежнюю привлекательность.
Из-за своего несносного поведения мне пришлось учиться во всех школах
поселка, за исключением 4-й, так что начинал я в первой, семилетку закончил
в третьей, а в восьмой класс пошел во вторую. Директора с легкостью и
большим удовольствием расставались со мной. Вновь построенная школа не
могла вместить всех желающих учиться, поэтому уже в 1924 году открывается
одноэтажное здание железнодорожной школы. Железная дорога у нас была проложена
в 1910 году. Сейчас это мощный железнодорожный узел. Здесь я работал машинистом
электрокозлового крана.
У нас хорошие были взаимоотношения с кондитерским предприятием “Пищевик”.
Он выпускал и выпускает конфеты “Коровка”, ириски, шербет, помадку, лимонад,
пряники. Для реализации своей продукции и перевозок ему нужны были контейнера,
а с этим была напряженка. Мы латали для него контейнера, идущие в ремонт,
и за это он одаривал нас сладостями.
После армии я трудился в ПЧ-8 помощником шофера автодрезины. В 1984 году
тут завершено строительство и сдано в эксплуатацию Куровское моторо-вагонное
депо. В текстильном городке появилось более 800 новых рабочих мест для
мужчин. После Октябрьской революции ткацкая фабрика была национализирована.
Первым ее директором стал Евстигней Фомич Спирин, а в 1921 году был избран
фабрично-заводской комитет, первым председателем которого был Михаил Григорьевич
Сушонов. Он стал одновременно и организатором драматического кружка в
клубе текстильной фабрики.
Этот клуб тогда размещался в рабочей казарме. Здесь снимал помещение и
справлял свою свадьбу мой старший брат Михаил. Отец устроил ему это торжество
с русским размахом, продав корову. Сегодня - это дом № 113 по советской
улице.
В 1923 году фабрику уничтожил пожар. Благодаря энтузиазму рабочих, предприятие
было восстановлено. Построили ткацкую и прядильную фабрики, на башне которой
сегодня мы видим цифру 1929. К этому году предприятие превращается в комбинированное
производство - Куровской меланжевый комбинат, который сыграл огромную
и основную роль в рождении нашего города. Он был единственным предприятием
в Союзе, выпускавшим хлопчатобумажные ткани.
В 1970 году на базе Куровского меланжевого комбината создано Куровское
производственное меланжевое объединение, в которое вошли Авсюнинская и
Новинская фабрики. Для проведения досуга рабочих и их детей в 1927 году
в Куровском на Почтовой улице был построен рабочий клуб, получивший название
“10 лет Октября”. Сюда сразу же перемещается театральная жизнь. Она просматривается
четкой линией от драмкружка к народному театру.
В 1982 году построено новое современное прекрасное здание школы № 1, которая
раскинулась между Первомайской и Советской улицами. Растущему комбинату
требовались квалифицированные кадры. Вот тогда-то и были построены здания
ФЗУ, где учащиеся получали и семилетнее образование, и специальность.
Сразу за стадионом выросла школа № 2. Сегодня она значительно расширена,
получила совершенно иной облик. Директором здесь долгое время работал
Дмитрий Андреевич Шиварнов. У него я учился в восьмом классе. А на Пролетарке
- школа № 3, где я получил аттестат об окончании семи классов. Как сейчас
помню был выпускной вечер: стол, скромный по тем временам, танцы. Мама
тогда целый день шила для меня синюю сатиновую рубашку. Мы по-взрослому
довольные и счастливые кружились с девчонками по залу. Провожали их домой.
В райкомовском доме, помню, была типография. В типографии работал мой
двоюродный брат Гафилин. Здесь же находилась библиотека. Я мальчиком много
читал. Мы выстаивали часами, чтобы заполучить книгу. А больше всего, наверное,
нам нравилось собираться там и носиться по коридорам, залихватски скатываться
на отполированном дереве чугунных перил. Это здание для нас тогда казалось
могучим, лестницы там были широкие, высокие. Мы, выросшие в деревенских
частных домах-гнездах, завидовали тем, кто жил в таких хоромах. На почтовой
улице у нас был Дом пионеров. Я ходил туда в драмкружок. Как-то мы ставили
пьесу про войну, и нам нужно было за сценой дать звук пулемета. Эту задачу
должен был решить я. Кого только не упрашивал помочь мне. Самым чутким
оказался мой дядя, Андрей Капустин, родной брат моего отца. Он сделал
мне примитивную деревянную трещотку. Крутишь ее, и она издает звук, как
пулемет. Радости моей не было предела. Все ребята восхищались этой игрушкой.
Сегодня этого здания уже нет. В 1959 году на Вокзальной улице построили
и открыли новый Дом пионеров, ныне районный центр детского творчества.
Год 50-летия Куровского стал поистине триумфальным для детского Образцового
хореографического коллектива “Мечта”, которым руководит Марина Владимировна
Токарская. Ансамбль не только много концертировал, но и участвовал в различных
конкурсах.
На Почтовой улице находилась баня. Она функционирует до сих пор, но, что
представляет собой сейчас, не знаю. Каждую неделю я ходил сюда мыться
вначале с мамой, а потом с отцом. 3десь работали и душ, и ванная. В то
время эти кабины считались элитными. Не для наших кровей, да и дороговато
по тем временам, накладно для большой семьи. Мы ходили только в общее
отделение. Завидовали счастливчикам. Но все же иногда вырывали для себя
такое удовольствие. Нам тогда было по девять-десять лет. Что делали. Соберемся
человек пять, сидим на лавках, ждем, когда уборщица отойдет куда-то. Номеров
свободных было много, и только она отлучится, мы ватагой заскакивали в
кабину, закрывались и на какое-то время замирали. Чувствуем, что не заметили.
Раздевались и плескались под душем гурьбой часами. Если нас обнаруживали,
поднимался крик, сумасшедший стук в дверь. Мы шустро под ругань одевались
и, когда все были готовы, мгновенно открывали дверь, вываливались и чертометом
неслись по коридору на выход.
С 1929 года по 1952 год Куровское был центром Куровского района Московской
области. Начальником Моссельэнерго в свое время был мой двоюродный брат
Герман Гафилин, а одним из электриков - двоюродный брат Валентин Русов.
В этой конторе был вывешен четкий график дежурств электромонтеров. Валя
был большой любитель шахмат. В свой график дежурства часто брал с собой
меня - мальчишку. Играли мы там до одури. Но что характерно, свет по всему
городу включали четко с наступлением темноты, а выключали - с рассветом.
Рубильник у дежурных был под рукой.
В Куровском находится опытное лесное хозяйство, которое заготавливает
и продает по районам семена и саженцы хвойных деревьев, проявляя заботу
о сохранении и приумножении лесов Подмосковья. Помогает ему в этом благородном
деле Лесная мелиоративно-дорожная станция, на которую ложится весь комплекс
лесохозяйственных работ. Если мысленно пройтись по городу в 60 - 80-е
годы, мы увидим, что вместо индивидуальных домов на Вокзальной, Советской
улицах выросли благоустроенные пятиэтажные дома, поднялись микрорайоны
Коммунистический, Совхозный, встали новые дома на Пролетарке, Октябрьской
улице, у железной дороги.
Среди учебных заведений работают лицей, гимназия, директором которой работает
Марина Викторовна Фокина. Гимназия считается одной из лучших в Московской
области. У нас открыт филиал Московского психолого-социального института.
В школы пришли компьютеры, телевидение. Занятия идут в оборудованных кабинетах,
читальные залы с прекрасным книжным фондом. Год назад в нашем городе открылась
детско-юношеская спортивная школа. Более 300 ребят нашли здесь для себя
любимое занятие.
Так постепенно маленькая деревня Подмосковья переросла в рабочий поселок
Куровское, который 50 лет тому назад получил статус города, и превратился
в современный большой дом. Его сделали сами жители, наши родные и близкие.
Главой Администрации общего дома стал наш земляк, большой специалист в
области капитального строительства Михаил Павлович Юрченков. Практик с
богатым жизненным опытом, занимавшийся вводом в строй жилья, он взвалил
еще на себя и груз коммунальных проблем. Ему доверили самый ответственный
пост мэра города, и теперь он со своей командой обязан заботиться о жителях
Куровского, а их более двадцати тысяч человек.
СВЯТКИ
Их было три девчонки. Они
старались. Вязли по пояс в снегу. Потели. Телогрейки расстегнулись. Полушалки
сползли на плечи. Лица раскраснелись, но под гомерический хохот пытались
раз за разом по очереди перебросить через дом изношенные мужские полуботинки.
Святки.
Молодки созрели. Бесятся. Хочется замуж.
По поверью, кто в полночь перекинет ботинок через крышу, носок его покажет
направление, где проживает суженый.
Вот моя родная и две двоюродные сестры искали, таким образом, своё призрачное
счастье. Девушки швырять не могут, делают это неумело и, когда одной из
них все-таки удавалось успешно метнуть ботинок, они наперегонки с восторгом
и криком неслись вокруг двора, утопая в пуху зимней постели.
Но надо было ещё найти злосчастную обувь, которая, падая, уходила в снег,
оставляя еле приметный след. Отыскивали, с трепетом по локоть запускали
руки в лунку и, не дыша, вытаскивали ботинок в том положении, в каком
он покоился при приземлении.
Снова смех, восклицания, утверждения, пересуды и довольная или огорчённая
мина виновницы. Какая-то минута замешательств и новая попытка очередной
гадальщицы.
Я был свидетелем этой ворожбы. Мне праздники разрешалось встречать наравне
со взрослыми. Картины увиденного восхитительные. Я по-мальчишески скалился
до упаду. Забавно.
Однако смысла их хихиканья, подмигивания, ухмылки, заворожённый шепот
я не понимал. Гадали они и по пеплу. Брали блюдце, на него клали скомканный
лист газеты и поджигали.
Сгоревшая бумага оставляла груду пепла. Блюдечко осторожно подносили к
изразцу.
От света останки сожжённой массы отбрасывали тень на белизну плитки, ну,
а остальное, расшифровку увиденного, додумывали сами озорницы.
У одной сестрёнки тень истлевшей бумаги отсвечивалась, как дом с садом,
настолько ясно и выразительно, что не было никаких сомнений в отражении
очевидного. Сестры, перебивая друг друга, в один голос затараторили:
- Мишка! Конечно, Мишка! Смотри, смотри, Лида, дом-то как похож и сад
точно такой же, как у него!
Они обсасывали оттенок каждого выступа воспроизведенной картины с каким-то
упоительным восхищением. Утверждали. Спорили. Доказывали. А счастливая
участница, стесняясь, оправдывалась, отмахивалась руками и краснела от
смущения. Но удивительно - все, что отразилось на блюдце, подтвердилось
жизнью. Судьба! Она в самом деле вышла замуж за того человека, с кем дружила
и стала жить в доме с садом, который когда-то нагадала себе в святки.
Следующий способ предсказания девчонки взахлёб обсуждали уже на другой
день. Он совершенно примитивен. Надо было на ночь положить под подушку
мужские брюки. Клали в надежде, что вещий сон откроет и удостоверит тайну
их сокровенных мыслей, в разговоре, распаляясь, перебивали друг друга.
Как гласит пословица? Одна баба - баба, две - базар, а три - ярмарка.
Трепались полдня. Кому-то что-то почудилось. Кто-то ничего не видел, спал
мёртвым сном, а одна никак не могла увязать приснившееся с действительностью.
Снова ржачка, объяснения, сопоставления, загадки, а вечером встречи, проводы,
поцелуи, разрешение животрепещущих проблем девичьей дружбы наяву.
Рассказывали ещё об одном случае, произошедшим с девушками с нашей улицы.
Его смаковали долгое время. А что? Такой эпизод очень даже мог быть. Дядю
Лёшу я знал. Просто так болтать не будет. Серьёзный мужик. Так вот Люся,
подружка его дочери, по уговору зашла к ним в праздник погадать.
Собралось, как выяснилось, пять занимательных девушек. Гадали, гадали
и дошли до вызова духов. А это уже более серьёзное мероприятие.
Здесь надо быть сосредоточенным, сидеть тихо, не шелохнувшись и ни в коем
случае не отвлекаться, ни пугаться, не реагировать ни на что и, чтобы
не случилось, оставаться на месте до конца сеанса. История хранит много
случаев тяжёлых последствий от нарушения гадающими условий обряда.
Потусторонняя сила наказывала беспощадно.
Невесты, сжигая лучину около шестка русской печки, по очереди вызывали
своего жениха, поминутно произнося заклинания и заглядывая в дымоходную
трубу. Даст ли он о себе знать? Явиться ли? В чем будет выражаться его
присутствие? И кому из счастливиц первой придётся увидеть или услышать
таинственное появление любимого. Они уже спалили не одну дранку. Безмолвие
и неизвестность волновали их. Часы неумолимо приближались к полночи.
И в тот момент, когда минутная и часовая стрелки сошлись в строгой вертикали,
послышался нарастающий, словно мчащийся к ним звук дровней.
Девчонки на пределе сил замерли, затаив дыхание перед неизвестностью.
Всё произошло в доли секунды. Огромный столб воды, замешанный на саже,
словно волна гигантского водопада, обрушился на несчастных, окатив их
с ног до головы. Оказалось, дядя Леша незаметно вышел из дома, забрался
на крышу с ведром воды и ровно в двенадцать по своему трофейному будильнику
выплеснул содержимое тары в трубу.
ПРОПАЖА
В Лобню я перебрался из Куровского,
и живу с 1968 года. Городок монтажников собрал под свое крыло, наверное,
половину представителей разных уголков нашей Родины. Моими соседями по
лестничной клетке были на редкость милые, удивительные люди с доброй русской
душой, открытым сердцем и таким сочным наречием, что просто диву даешься.
Антонина Ивановна, одна из них была, казалось, образцом по художественной
обработке языка. Порою проходишь мимо, а она тебе вслед:
- Юрзак-то зачем взял? (рюкзак, значит)
- В лес за ягодами! - отвечаю.
- Кохфту не забыл? Зябко нынче!
- У меня свитер теплый!
- Салафан, салафан захвати, надысь какой дождь хлестал!
И каждое слово у нее с выворотом. Я поинтересовался и спросил:
- Как вы здесь оказались?
- Приехала за квартиру работать. Сама-то из деревни Сраново, что в Калужской
области.
- Откуда, откуда? - сомневаясь, переспросил я.
- Из деревни Сраново, - без тени смущения отвечает собеседница обыденным
уличным говорком, правда, потом спохватилась: - Звучит, конечно, срамно,
но по паспорту и метрикам место рождения значится как Сраново. Это сейчас
люди застеснялись. Стыдно им за свой отчий дом. Петицию в Верховный Совет
направили. Там, возможно, похохотали, похохотали, но из-за сострадания
пошли жителям навстречу. Переименовали местность. Теперь другая крайность.
Мою Богом забытую и заброшенную родину назвали Хорошилово. На работе надо
мной до сих пор смеются. Я таперича в магазин перешла на Савеловском,
убираюсь там. Люди вроде мондные, в тухфлях мериканских ходють, котелки
нацепють (шляпы значит), расфуфыренные такие, а юбки короткие для близеру.
Голыми задницами сверкают, как у нас телушки в колхозном стаде. Грех-то
какой! Бессовестные! И по жизни они такие вороватые. Уйти хочу. Совесть
заела. До чего додумались. Кур парных с базы привезуть, а у них в мясном
отделе почки говяжьи залеживаются. Так дилектор заставляет нас для плану
эти почки продавать, а кур прятать в холодильники, морозить, чтоб тяжеле
были со льдом, и потом продавать. Обман сплошной. Уйду от них.
Однажды я случайно попал с ней на смотровую площадку Международного аэропорта
Шереметьево - рюмку, как мы ее называли. Любовались взлетом и посадкой
самолетов. Занимательное зрелище. Такие махины уходят в небо - дух захватывает.
Тогда попасть туда было просто. Это сейчас никуда не пройдешь. Одни кордоны.
Запреты кругом. Раньше всем пользовались бесплатно. Попробуй сегодня.
В штаны нальешь, хуже того наложишь, но тебя, хоть умри, не пустят без
пятерки в туалет. Так вот после этого великолепного созерцания, мы опять
оказались в кафе за одним столиком.
Я часто ходил туда обедать. На второе, как обычно, брал севрюгу с гарниром.
Люблю рыбу. Порции огромные подавали. Государство не хотело пасть лицом
в грязь перед Западом. Престиж. Цена по тем временам низкая. Тепло. Уютно.
Красотища. Иностранцы рядом. Лопочут себе на непонятном языке. Чувствуешь
себя будто за границей. Она уже заканчивала трапезу, когда к нам подсели
два негра, черные такие с белыми-белыми зрачками. Как тогда говорили,
это дикари из Африки, цивилизации не видевшие. Ей в тот момент чай подали
с пакетиком.
Соседка впервые увидела подобное новшество, ну, и показала мудрость свою
перед чернокожими. Те аж глаза вытаращили.
Ясно - темнота африканская! Я молча смотрю, а та руками и так и эдак пытается
разорвать пакет и высыпать содержимое в стакан, как она обычно привыкла
заваривать. Не получается. Сил не хватает. Измучилась бедная. В конце
концов, зубами вцепилась в него и разорвала-таки. Негры пересматриваются,
пожимают плечами.
Где им, разве они поймут душу русскую.
Помню в ее семье произошел случай просто аховый. Весь дом стоял на ушах.
Приезжают к ним родственники в гости из деревни Сраново-Хорошилово достать
что-нибудь дефицитного в Москве.
Деньги привезли немалые. Антонина Ивановна встретила их по-божески. Стол
накрыла, самогоночкой угостила. Немедленно выпили, как говорил Веничка
Ерофеев. Раскладной столик ломился от свертков, баночек, бумажных пакетов.
В общем, покушали они. В хмельном угаре подготовили сумки для покупок.
Затем все, что смогли, убрали со стола, вместе с ведром вынесли на помойку
ворох бумаги и уснули.
Наутро собрались в столицу.
Хватились - а денег нет. Они лежали в кульке, стянутом резинкой. Все перерыли.
Хозяйка в трансе.
Стыдоба страшная.
Подозрение падает только на нее. Больше никого нет в квартире. Господи,
как же она переживала. Все глаза проплакала. Весь дом перевернула. Чудес-то
не бывает. Случай неординарный. Женщина редкой порядочности. А тут такое.
Перебрали все вещи, вспомнили вплоть до того, кто что делал в данный момент
и... ужаснулись. Единственный вариант, к которому пришли единодушно -
случайно выбросили вместе с бумагой в помойное ведро. Выскакивают на улицу.
Мусорные бачки чистые. Отходы только что вывезли на свалку. Обежали всех.
Нашли шофера ЖЭКа. Он указал им место разгрузки.
Хорошо, что свалка находилась недалеко от города и в этот рейс водитель
разгрузился в самом углу ее. Целый день гости копошились в дерьме, перебирая
и отбрасывая отходы. По закону подлости сверток с деньгами оказался последним
в этой вонючей куче. Нашли! Все встало на свои места. Только душевная
рана навсегда оставила неизгладимый след в сердце простодушной женщины.
СОСЕД МИХАИЛ
У меня был сосед Михаил.
Прошел всю войну. В каких переделках только не был. Отмечен медалями и
орденами за храбрость и мужество. Веселый, жизнерадостный, шутник необыкновенный.
Мы, мальчишки, ходили за ним гурьбой и часто просили показать фокус. Он
был большой мастак на это. Ну, представьте себе: показывает растопыренную
пятерню, шевелит ею, и говорит:
- Хотите, весь палец в нос затолкаю?
Пацаны удивлены, смотрят, не понимая, как у него это получится. А ведь
получалось, с трудом конечно, но запихивал по самую ладошку.
Потом мы только раскусили его. Оказывается, во время войны ему оторвало
мизинец левой руки, так вот он, показывая нам одну руку, концерт устраивал
другой.
Или удивлял нас картами. Номер был потрясающий. Мы долго-долго не могли
его понять. Забавно. Суть заключалась в том, что он протаскивал выбранную
нами карту сквозь простыню. Ее, известную только нам, мы клали поверх
колоды и внимательно следили за ней. Михаил под нашими пристальными взглядами
накрывал всю стопку тканью и постепенно, скользя по колоде, как бы проталкивал
ее сквозь полотно, и карта почему-то оказывалась в его руках.
Двадцать глаз не мигая, следили за ним и не могли заметить обмана. Все
делал на таком высоком уровне - мы балдели. Как же нам хотелось понять
секрет! Но Михаил, после двух-трех показов, уходил от нас до очередной
встречи.
Мы ужами вертелись, выспрашивали, клянчили, но Михаил был неумолим, и
каждый последующий раз оставлял нас в дураках.
И все-таки мы его уличили. Как-то, повторяя свой замысловатый трюк, а
он открывал нам карту ладонью кверху, опустив тыльную сторону на колоду,
и если это была другая масть, другая картинка, а она была именно такой,
поскольку он заранее одну из них брал себе для демонстрации номера, резко
убирал руку снова под простыню, заявляя: извините, с первого раза не получилось.
И в этот момент другая карта выпадает у него, как бы отклеиваясь, с противоположной
стороны ладони. Мы поняли все. Обманщик незаметно проводил языком по тыльной
стороне ладони и когда опускал руку на колоду наша карта прилипала к его
руке.
Он прятал ее под простыню и со второго захода демонстрировал нам свое
мастерство. Красиво, правда?
А сколько времени мудрец пудрил нам мозги с картошкой?! Это сейчас ясно,
а тогда было чудо, колдовство какое-то. Сосед брал листочек бумаги, ровными
печатными буквами писал на нем какое-нибудь слово, на наших глазах сжигал
бумажку, давал в руки посмотреть большую сырую картофелину и потом, разрезая
ее, доставал из середины клубня целую и невредимую бумажку с той же надписью.
Фокус такой сложности оказался нам не по зубам. Он раскрыл его значительно
позже, когда женился. Видно, стал более занятым.
Прием оказался прост, как правда. Раньше мы пользовались ученическими
железными ручками, основа которых - полый цилиндр.
С обеих сторон в него вставлялись специальные головки с гнездами, куда
устанавливались перья. Так наш маг брал трубку от этой ручки, врезался
ею в клубень, вынимая аккуратно столбик, вошедший в цилиндр сердцевины.
В образовавшееся отверстие картофелины прятал одну из двух заранее написанных
одинаковых бумажек, закупоривал его столбиком, выдавленным из ручки, остальное
вам уже понятно.
Работал Михаил в СМУ бригадиром. На его счету числилось не одно добротно
построенное здание. Бригада отличалась высоким качеством работ, и ей доверяли
самые ответственные строительные объекты. Команду он подобрал классную.
Его уважали и ценили.
Михаил считался требовательным бугром, как его величали, грамотным, принципиальным
и в то же время справедливым. Именно его бригаду бросили на возведение
Дворца культуры города Куровское.
Бригада уже завершала кладку кирпича над капителью колонн фасада здания.
Михаилу что-то не понравилось в выступающей части карниза парадной двери,
и он полез туда, проверяя работу по отвесу.
Его останавливали, предупреждали, что это очень опасно, раствор совершенно
сырой, еще не схватил. Михаил, усыпив бдительность, пренебрег элементарными
правилами техники безопасности.
Под его весом сместился центр тяжести, кирпичи заскользили по сырому бетону,
и вся масса стены вместе с бригадиром с огромной высоты рухнула вниз.
Смерть была мгновенной.
Хоронили его с почестями всем поселком.
СЫН ПОЛКА
Как-то весной 1945 года мы
играли в чеканку.
Это была такая игра, когда каждый участвующий ставит на кон какую-то определенную
сумму монет, на которую договаривались играющие.
Деньги устанавливали в кучку, иногда большая стопка получалась, и с определенного
расстояния кидали биту. Она могла быть из чего угодно: черепок, чугунка,
круглая металлическая болванка и т. д.
Первым бьет тот, кто попал ближе всего к заветной линии, на которой высится
горка медяков. А если кто-то, кидая, попадал непосредственно в деньги,
он и становился самым первым, кто разбивал кон.
Монеты ставили решкой кверху. Она становилась твоя, когда выбивался орел.
В разгар игры мы увидели вдалеке двоих военных. Повскакав, бросились к
ним навстречу. По улице шел совсем еще мальчик, может, чуточку только
постарше нас в сопровождении сержанта.
Боже мой! Они шагали при всех орденах и медалях. Аккуратные, подтянутые.
Старший нес чемодан подростка и его миниатюрную шинельку. Наше внимание
возбуждал больше всего этот чудный мальчуган-ровесник, на груди которого
сияла настоящая медаль, ладно сшитая форма сидела на нем как влитая, на
поясе у него висела подлинная шпага, которую он держал руками, чтобы она
не стучала о землю.
Для нас он казался героем. Восхищению мальчишек не было предела. Глаза
блестели неутолимой завистью. Это был живой сын полка.
Только потом мы познакомимся с ним поближе. Он оказался не только земляком,
но и жил рядом на соседней улице, Юрка Гуськов.
Получилось так, когда у него убили отца на фронте, он сбежал из дома,
чтобы отомстить за погибшего родителя. Где только не скитался малец, пока
не пристроился к какой-то воинской части.
Наврал, что остался круглым сиротой, его и приютили.
И вот, наконец, долгожданная Победа! Узнав, что у ребенка осталась семья
- мать и братья, его отправляют домой с представителем части, вручив тому
документы, подтверждающие награды и прохождение службы в одном из полков
советской армии.
Потом мы все вместе, как и подобает детям, бегали в одной компании, играли
в футбол, мчались на котлован купаться, ходили за ягодами, грибами - жили
беспечной жизнью малышей.
Но нас постоянно привлекала шпага, и мы всегда просили его показать нам
ее, которую ему подарило командование. Это было дорогое оружие в красивых
ножнах с причудливой чеканкой и прекрасно оформленным эфесом.
Клинок блестящий, узкий, длинный с заостренным концом, когда его вытаскивает,
сталь ослепительно блестела на солнце. Каждый хотел подержать ее в своих
руках.
И держали уверенно, торжественно с каким-то трепетом и неописуемым мальчишеским
волнением. Он выносил ее бережно с достоинством и гордостью.
Шпага была слишком большая для его маленького роста, чтобы носить ее на
поясе.
В то время, как мне казалось, люди прохладно относились к своим наградам,
возможно, в силу воспитания, а может, и невежества, не знаю. Только и
в нашей семье отцовские медали, редкие монеты царской чеканки, редчайшие
книги в кожаных переплетах с застежками валялись, где попало. Мы играли
с ними. Куда все делось?! Понятия не имею. Так и с этой шпагой всякое
бывало, как-то один из мальчиков, когда Юра заигрался, стащил ее. Дома
спрятал у вешалки в старое пальто. Мать пришла, отобрала, конечно.
Или случалось, он проигрывал ее в карты. Картежниками мы были заядлыми.
Делали карты сами из толстых картонок, разрисовывая каждую из них на свой
вкус и в соответствии со своими возможностями, мальчишка входил в азарт
и не сдерживался, а скорее не понимал и не дорожил редким, ценным подарком.
Снова слезы. Ругань. Визиты мамы. Вновь водворение холодного оружия на
место.
Так происходило довольно часто. Вот уж поистине бесшабашное детство. Самое
интересное было, когда Юра продал ее кому-то, соблазнившись на сладости.
Деньги проел. Шиканул одним словом, никому не сказав об этом дома, мама
узнала значительно позже, и то случайно. Шум был страшный. Дело дошло
до военкомата. Только после вмешательства милиции, шпагу вернули законному
владельцу.
Потом мы выросли. Появились другие интересы, новые компании. Наши пути
разошлись. Юра, кажется, уехал на целину. После мы с ним никогда не встречались.
Дальнейшая его судьба, и судьба этого бесценного раритета мне неизвестна.
Однако память моя до сих пор хранит и воспроизводит незабываемую картину
возвращения с фронта сына полка - мальчика в ладной военной форме с медалью
на груди и со шпагой в руках, который затмил и покорил тогда всех пацанов
нашего Куровского.
РУССКАЯ ФРАНЦУЖЕНКА
Шла война. Вероника, француженка,
из Парижа попадает в Москву. У нее погибла семья. Здесь ее удочерила супружеская
чета, у которых не было детей. Отец - поэт, а мама - крупный партийный
работник. Знаете, такая интеллигентная влюбленная пара, которым не хватало
только крохи.
Девочка взрослела. Она и представить себе не могла, что это ее приемные
родители. Жила беспечной жизнью ребенка счастливая и довольная. Была в
маму напористая и речистая, а от папы переняла мечтательность и поэтическую
задумчивость. Бог наделил ее прекрасной памятью и отменными знаниями,
полученными от интеллектуалов воспитателей.
Вероника блестяще закончила музыкальную школу. Неплохо разбиралась в искусстве.
Много читала, часто посещала театры. Была современной девушкой, которой
ничто не чуждо. Замечательно танцевала твист и рок-н-ролл, за что неоднократно
получала взбучки от преподавателей. В то время эти танцы запрещали. Они
считались пороком буржуазии, и наша молодежь ни в коем случае не должна
была подражать западу.
Училась Вероника хорошо, и все у нее было отлично. Как вдруг к ним в квартиру
пожаловали представители французского посольства с ответственными работниками
внутренних органов. Выяснилось, что у девочки нашелся отец, который оказался
жив и все эти долгие годы искал ее. Документы подтвердили и развеяли сомнения
и догадки в подлинности личности девушки.
Какое горе и какое счастье свалилось на плечи родителей обеих семей! Сколько
безутешных слез переживания и радости пролила каждая из них! И как по-разному
отнеслись они к неожиданной встрече родственных душ. Но каково дочке?
Как воспримет она обрушившееся на нее сообщение?
Вероника, не знавшая настоящего отца, взращенная своими любимыми родителями,
попала, казалось, в немыслимую ситуацию. С одной стороны - родной отец,
которого она не только не помнит, но и совершенно не знает. С другой -
милые ей люди, воспитавшие и отдавшие ей все свои силы, ласку, нежность,
тепло души, отзывчивые материнское и отцовское сердца.
Как?
Она уже взрослая девушка, решать ей. И они, в силу своей воспитанности,
порядочности, интеллигентности, вопреки эмоциональным порывам, разрывающим
их благородные души, пренебрегая судебными процедурами, предоставляют
ей это право.
Первое, на что решилась наша героиня - поездка в Париж на свою Родину,
которая подарила ей жизнь. Новый отец оказался преуспевающим буржуа -
владельцем нескольких заводов. Он водил ее по предприятиям, показывая
все свои владения. Помню, она говорила, как нелепо чувствовала себя с
окружающими. Слух о том, что хозяин нашел свою дочь, мгновенно облетел
все подразделения. Ее встречали милыми улыбками и поклонами все, и даже
молодые ребята. Она - комсомолка, воспитанная в СССР в духе своего времени,
стеснительно воспринимала подобные почести. Ее шокировало подобострастное
поведение. Папа подарил ей шикарный перстень с бриллиантом.
Я видел это чудо. Изумительная работа.
Ее родители в Москве переживали и волновались за дочь. А вдруг останется.
Сказочная страна. Законодательница мод мира. Баснословное богатство по
нашим меркам. Молодость, наконец. Соблазн великий. Это время для них тянулось
вечностью. Вернулась, заявила:
- Папа сказал, что он приедет за ней, и они расставят все точки над “i”.
Его визит оказался настолько неожиданным и пышным, что не только расстроил,
казалось бы, успокоившиеся сердца приемных родителей, но и соблазнил обилием
подарков колеблющуюся душу девчонки. Но, невзирая ни на что, все оставалось
на высоких принципах порядочности. Ни одна из сторон не пыталась навязать
ей свою волю.
Вероника решила отдать свое сердце Парижу. Отъезд был назначен на выходной
день. Родителей даже пропустили к трапу самолета. Надо было видеть их
лица и понимать состояние души. Только усилием воли они заставляли себя
быть предельно сдержанными.
Парижанин, отдавая дань уважения людям, вырастившим его дочь, чтобы не
огорчать дорогих теперь сердцу москвичей, оставляет их попрощаться наедине.
Сказав наследнице, что он ожидает ее в самолете. Ему было видно из иллюминатора,
как тяжелы оказались для приемных родителей завершающие минуты расставания.
Время торопит. Все. Последние объятья, рыдания. Вероника поворачивается
и, посылая воздушные поцелуи, не скрывая слез, прощально помахивает родному
отцу рукой до тех пор, пока не убрали трап самолета.
ТРАКТОРИСТКА
Работая корреспондентом городской
газеты “Лобня”, мне часто приходилось встречаться с ветеранами, и я не
мог не восхищаться их патриотическими порывамы, верностью и безграничной
любвью к Родине. Каждый человек - сама история. Однажды меня тронуло знакомство
со своей легендарной землячкой - Надеждой Николаевной Егоровой, которая
в суровые годы войны освоила мужскую профессию - тракториста-комбайнера.
Я даже представить себе не могу, что когда-то она, по сути, хрупкая девочка,
держала в своих нежных девичьих руках штурвал рокочущей машины.
Родилась она в деревне Шолохове, Краснополянского района. В семье было
четверо детей. Отец умер, когда Наде исполнилось 7 лет. Жили трудно. Получила
только начальное образование. Надо было помогать маме. С 13 лет девочка
идет работать в колхоз “Маяк”. Шесть километров считалось не расстояние.
Ходили пешком. Для нее это было в радость и в удовольствие. Стоговали
сено, пропалывали поля, возили торф с болота. Под песни. Были молодые,
бесшабашные.
Потом началась война.
В колхозе остались одни женщины да старики. Вот тогда-то ее и взяли стажироваться.
Шесть месяцев училась на комбайнера в областной школе механизации. С 1942
года девушка уже трудилась в МТС - пахала поля, сеяла и убирала хлеб,
сажала и выкапывала картошку.
В то время за работу платили зерном по трудодням. У механизаторов была
гарантированная зарплата. С ними рассчитывались независимо от урожая.
Тогда было очень опасно трудиться на полях. Повсюду встречались мины,
и как-то она подорвалась на одной из них, но, видимо, родилась в рубашке.
Ей просто сказочно повезло. А произошло это так. В поле долгое время стоял
на поле подбитый немецкий танк. Она пахала, прочерчивая борозду за бороздой,
обходя зловещую махину. Вдруг трактор встряхнуло. Он аж подпрыгнул. Мимо
кабины полетели комья земли и осколки. Сквозь шум мотора Надя ничего не
поняла. Остановилась. Сзади воронка, а плуг ее взрывом оторвало и отбросило
в сторону метров на десять.
Шло время. Молодая красивая женщина, да еще механизатор с хорошим заработком
была отличной партией, как говорили.
Влюбилась.
Время послевоенное, тяжелое. Однако свадьбу справили отменную и делали
ее всем миром. Уж очень ценным работником зарекомендовала себя Надежда
Николаевна. Здорово помогли продуктами директор МТС и председатель одного
из отделов райисполкома. В качестве подарка бесплатно выделили комнату
в конторе. Все бытовые расходы оплачивало правление.
Через два года с мужем построили свой дом, в котором надежда Николаевна
живет до сих пор. Жизнь сразу изменилась. Семья обзавелась необходимой
животиной: коровой, свиньями, овцами, курами. С 1961 года хозяйство колхоза
перешло в ведение птицефабрики. Вот тут-то селянам стало хуже. Скотину
надо было чем-то кормить.
- Бывало, муж накосит, - возмущается Егорова, - в болоте, где-то в лесу
между кустами, казалось, на никому не нужных луговинках, ан, нет! Приходят
с птицефабрики отбирать сено, уже готовое, высушенное, заметанное в стожок.
Как же, их покосы! Господи, до драки доходило! Но, что возмутительно,
если не скосит частник, трава пропадала. У организации никогда не доходили
руки до этих пустырей. Так и жили по известному принципу собаки на сене.
Несмотря на эти конфликты, ей, наверное, заслуженно повезло. Надежду Николаевну
наградили орденом Октябрьской революции, медалью “За доблестный труд”.
Удостоили звания “лучший тракторист”. Удостоверение подписал нарком земледелия
СССР А. Андреев. От Мытищинской парторганизации она участвовала в слете
механизаторов во Дворце съездов. Была депутатом Лобненского горсовета
двух созывов по два года.
- У меня дочь и трое замечательных внуков, - говорит Надежда Николаевна.
- Один из них уже взрослый, заканчивает институт. У него мужицкая жилка.
Ураганом у нас частично сорвало крыши с дома, сарая и полностью с гаража.
Так мой Илюша все восстановил. Мало того, накосил и убрал сено на зиму.
Просто не нарадуюсь ребятам. Я сейчас держу козу. Жить-то надо. Копаемся.
У нас все как было. А вот молодежь сегодня совсем другая. Она хочет работать
и достойно получать за свой труд. Ее вряд ли подвигнет наш голый патриотизм.
Ну, да на все воля Божья. Пусть дерзают! Мы свое отработали и не жалеем
об этом.
ЭТИКЕТ
Как резко изменился наш мир.
Кажется, совсем недавно, когда росла моя дочь, было так легко и просто
растить детей, в том смысле, что не было страха за ребенка.
Мы детей оставляли, практически, на целый день одних. И эти крохи совсем
самостоятельно ходили в школу, посещали всевозможные кружки, возвращались,
гуляли на улице. Вечерами, даже в самое темное время, бежали в музыкалку.
В Лобне школа находилась прямо около леса. Дети каждый день ходили и ничего
не боялись. Родители за них не переживали, даже в мыслях не было, что
может что-то случиться.
Обычное течение жизни.
Свою дочь я оставлял в нашей березовой роще в гамаке. Она спала, а я уходил
домой по делам. Разве сегодня оставишь малышку? Когда подросли, девочки
запросто ездили в Москву. Приезжали затемно и ничего. Родители отпускали
детей на улицу аж до глубокого вечера. Они носились как угорелые.
Была твердая уверенность в системе, наверное, воспитанности, порядочности
людей. Что же произошло за каких-то тридцать лет?! Неужели так резко деградировало
общество! Задумайтесь. Приходишь в школу - там омоновцы, когда это было?
Охраняют детей, имущество, в магазинах снуют охранники.
Повсюду милиция, порядка нет. Почему? Казалось бы, количество стражей,
занятых в этой сфере, увеличилось. Но, нет. Детей встречают и провожают.
В Москву давно ездят с опаской. Страшно возвращаться в ночное время даже
взрослым. Насилуют, грабят, убивают. Дома люди прячутся за стальными дверями.
Страшно за внуков. Нормой стали разнузданность, наркомания, пьянство...
В пору моей молодости боялись только страшилок, чертей, колдунов. Дети
- это же чудо. Разве нормально воспитанный человек может позволить себе
какую-то грубость по отношению к ребенку?!
Я вспоминаю, как контактировал с первоклашками, будучи в армии в ГДР.
В то время я участвовал в художественной самодеятельности, неплохо читал
стихи. Школьники иногда приглашали нас к себе на вечера. Мы выступали.
Читать-то я читал, а что знал? Ничего.
До призыва жил в провинциальном поселке. Семья огромная. Жили бедно. Обедать
садились за большой семейный стол. Ели из общей миски или же ставили огромный
чугун и доставали из него деревянными ложками картошку, свеклу, репу.
И вот однажды на новогодние праздники мы выехали с концертом к ребятам
начальных классов. Малыши с нами танцевали, хоровод водили, пели песни,
плясали, стихи рассказывали.
После игр, ученики приглашают нас на обед, который приготовили своими
руками.
Заходим в зал, где сервирован длинный стол, рассаживаемся. Скатерть белоснежная.
Нам подают суп куриный и ставят тарелку на тарелку, которая уже стояла
на столе и возле которой лежат ложка, вилка, нож и салфетка. Все сверкает
идеальной чистотой. Хлеб разложен в хлебнице, цветы. Нам пожелали приятного
аппетита.
Я совсем потерялся, рядом дети, а такой детина боится приступать к трапезе,
совершенно не знаю этикета. Ем. И надо ж такому случиться, попадает косточка.
Жую, а сам думаю, куда ж ее выбросить?
Кругом чистота стерильная. Волнуюсь. Испачкаю скатерть. Чтобы не пасть
лицом в грязь, решил съесть, зубы-то молодые здоровые. Съел-таки, но честь
солдата не уронил.
Сколько раз в жизни я попадал в подобные переплеты.
Переживал.
Набирался опыта.
Учился.
Интересный случай произошел там же в Германии. Как-то по тревоге нас,
молодых артистов, собирают в штабе дивизии. В этот день немцы отмечали
2-ю годовщину национальной народной армии ГДР. Наши солдаты выступали
с ними в сводном хоре. Я тогда на их фоне читал стихи на немецком языке.
В финале мы вышли всем составом поклониться. Нас очень тепло встречали.
Аплодисменты не смолкали, наверное, скорее, из уважения, чем за артистизм.
Не столь это и важно. Главное, что они в конце придумали. Пока нам хлопали,
с обеих сторон зрительного зала на сцену поднимаются юные пионеры. По
количеству их было столько же, сколько и нас. Они встают против каждого
солдата и повязывают всем голубые галстуки. Когда дети на сцене, это всегда
мило и трогательно, и вот мы их берем на руки, зал рукоплещет.
А мне, волею случая, попалась такая пышка, я ее только с третьей попытки
кое-как приподнял, стою, покачиваясь. Очень уж справная пионерка досталась.
Зрители гогочут до упаду, а я отдуваюсь за страну, зарабатывая грыжу.
Промашечка какая-то между нами получилась с детишками. Ох, и взмок я тогда,
то ли от тепла зрительного зала, то ли от юной пионерки, не знаю. Зато
благодарность от командования получил. Оценили.
Таких курьезов не счесть. Помню студентом в Москве, ухаживая за своей
будущей женой, я тоже отличился. В Куровском у нас, где я родился, как
правило, пили в большинстве своем мутную самогонку, а что касается шампанского,
так я его только на витрине магазинов и видел. В столице еще не притерся,
да и денег не было. Жил скромно. Картошку возил из дома. Ужин готовил
в общежитии. Так вот, как-то в период сессии девчонки, которые учились
с моей девушкой, решили отметить сдачу экзаменов, я был единственный мужчина
в их компании, и мне, естественно, доверили открывать шампанское.
А я вообще впервые взял бутылку в руки.
До этого как-то у нас был разговор с соседом по койке - большим знатоком
шампанского. Так вот он со знанием дела говорил, как надо откупоривать
этот божественный напиток. Я уловил. Оказывается, по его совету тару надо
несколько наклонить к полу, чтобы газ, как более легкий элемент, улетучился.
Я, перенимая опыт, так и сделал. Пробка как бабахнет, я испугался, всех
девчонок залил. Опомнился лишь тогда, когда там уже полбутылки осталось.
СОДЕРЖАНИЕ
Сварщик слов (предисловие Юрия Кувалдина)
- 3
Баба маня - 9
Разбуженные воспоминания - 10
Святотатство - 13
Пинкертон - 14
Встреча с чертом - 15
Благодарность Ильичу - 16
На грани риска - 18
Мой город - 20
Поезд стратегического назначения - 26
Благодатный лик - 27
Во имя жизни - 29
Разочарование - 30
Командировка - 32
Поженихался - 35
Народный хор - 36
Кондитерский шедевр - 44
Мои гонорары - 46
Случай на море - 50
Разум девственника - 52
По воле рока - 54
Тревога - 56
Варвары - 57
Собачья жизнь - 59
Зона строгого режима - 62
Дети войны - 67
Армейские истории - 70
Совпадение - 73
Царство моего кино - 75
Трижды воскресший - 78
Памяти героя - 80
Конкурсные игры - 84
Бесшабашное детство - 88
Зимние зарисовки - 91
Счастливый исход - 92
Роковая ошибка - 96
Продолжение рода - 99
Создатель тренажера - 101
В церкви - 103
Лес - 106
По грибы - 108
На покос - 110
Произведение искусства - 112
Медицинская сестра - 113
Симулянт - 115
Жаркое лето 2002 года - 117
Охота - 119
Воздушный шар - 121
Быль - 122
Любовь к искусству - 126
Расплата - 129
Москвичка и провинциалка - 132
Моё Куровское - 133
Святки - 139
Пропажа - 142
Сосед Михаил - 144
Сын полка - 146
Русская француженка - 148
Трактористка - 150
Этикет - 152
Книги издательства “Книжный сад”
(Издания Юрия Кувалдина):
Лев Аннинский “Серебро и чернь”. Поэты Серебряного
века.
Михаил Арцыбашев. “Ужас”.
Сергей Антонов “Рельеф Кандинского”. Рассказы.
Владлен Бахнов “Опасные связи”. Повести и рассказы.
Евгений Бачурин “Я ваша тень”. Стихи и песни.
Андрей Белый “Начало века”.
Евгений Блажеевский “Лицом к погоне”. Стихи.
Владимир Буйначев “Новое прочтение “Слова о полку Игореве””.
Михаил Бутов “Изваяние пана”. Рассказы и повесть.
Андрей Бычков “Черная талантливая музыка для глухонемых”.
“Вехи”. Сборник статей о русской интеллигенции.
Мария Голованивская “Двадцать писем Господу Богу”. Роман.
Дон-Аминадо “Парадоксы жизни”. Стихи и проза.
Фазиль Искандер “Детство Чика”. Рассказы.
Фазиль Искандер “Сандро из Чегема”. Первая полная редакция.
Геннадий Калашников “С железной дорогой в окне”. Стихи.
Анатолий Капустин “Куровское-Лобня”. Рассказы.
Н. М. Карамзин “История Государства Российского”. В 6-ти книгах.
Эдуард Клыгуль “Столичная”. Повести и рассказы.
Кирилл Ковальджи “Лирика”.
Кирилл Ковальджи “Невидимый порог”.
Кирилл Ковальджи “Обратный отсчет”. Проза и стихи.
Лев Копелев “Хранить вечно”.
Сергей Костырко “Шлягеры прошлого лета”. Повести и рассказы.
“Краеведы Москвы”. Два выпуска.
Нина Краснова “Цветы запоздалые”. Проза и стихи.
Юрий Крохин “Профили на серебре”. Поэт Леонид Губанов и СМОГ.
Юрий Кувалдин “Так говорил Заратустра”. Роман.
Юрий Кувалдин “Кувалдин-критик”. Выступления в периодике.
Л. Лазарев “Шестой этаж”. Мемуары.
Семен Липкин “Квадрига”. Повесть, мемуары.
Юрий Малецкий “Убежище”. Роман, повести и рассказы.
Мандельштамовский сборник “Сохрани мою речь”. Два выпуска.
Игорь Меламед “В черном раю”. Стихотворения, переводы, статьи.
А. Н. Михайлов “Культурология в текстах и комментариях”.
Юрий Нагибин “Дневник”.
Ольга Новикова “Женский роман”.
Вл. Новиков “Заскок”. Пародии, эссе, размышления критика.
Сергей Овчинников “Танюша”. Повести и рассказы.
Димитрий Панин “Лубянка-Экибастуз: Лагерные записки”.
Димитрий Панин “В человеках благоволение”.
Вадим Перельмутер “Стихо-Творения”.
Вадим Перельмутер “Звезда разрозненной плеяды”. О Вяземском.
Петроний Арбитр “Сатирикон”.
Валерий Поздеев “Наполеон Федя Пряшкин”. Повести и рассказы.
Франсуа Рабле “Гаргантюа и Пантагрюэль”.
Лев Разгон “Плен в своем отечестве”.
Станислав Рассадин “Очень простой Мандельштам”.
Станислав Рассадин “Русские, или из дворян в интеллигенты”.
Эрнест Ренан “Жизнь Иисуса”.
Ирина Роднянская “Литературное семилетие”. Статьи.
Русские сказки.
Алексей Саладин “Прогулки по кладбищам Москвы”.
Андрей Сахаров “Конституционные идеи”.
Джонатан Свифт “Путешествия Лемюэля Гулливера”.
Павел Сиркес “Горечь померанца”.
Словарь американского сленга.
А. и Б. Стругацкие “Понедельник начинается в субботу”. Полная редакция.
Ирина Сурат “Жизнь и лира”. О Пушкине.
Игорь Тарасевич “Сквозь стекло”. Повести и рассказы.
Александр Тимофеевский “Песня скорбных душой”. Книга стихотворений.
М. Н. Тихомиров “Средневековая Москва”.
Михаил Холмогоров “Авелева печать”. Роман, повести.
А. В. Храповицкий “Памятные записки”.
В. М. Фридкин “Чемодан Клода Дантеса”. Рассказы.
Л. А. Чарская “Княжна Джаваха”.
Лидия Чуковская “Процесс исключения”.
“Эквинокс” (Равноденствие). Литературно-философский сборник.
Анатолий Алексеевич Капустин
Куровское-Лобня
рассказы
Редактор Юрий Кувалдин
Художник Александр Трифонов
ЛР № 061544 от 08.09.99.
Сдано в набор 13.01.03. Подписано к печати 17.02.03. Формат 60х88 1/16.
Бумага офсетная. Гарнитура “Times New Roman”. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 10,0. Усл. кр.-отт. 10,0. Уч.-изд. л. 8,23.
Тираж 2000 экз.
Издательство “Книжный сад”, Москва, Балтийская ул. 15.
Для писем: 125167, Москва, а/я 40.
Отпечатано на Фабрике Печатной Рекламы.
|
|